| Позже война Скопина-Шуйского была представлена как сражение с «иноплеменными». Гермоген, в отличие от потомков-историков, знал, что победы воеводы Михаилы Васильевича одерживались над войсками, большей частью составленными из обыкновенных россиян, присягнувших на верность Лжедмитрию II, а то и польскому королю Сигизмунду, осаждавшему Смоленск. А спешно создававшаяся наемная армия Скопина-Шуйского, хотя и включала шведов, немцев и французов, также состояла в основном из русских, вооруженных и обученных по западному образцу. В стихии гражданской войны тщательно пестуемое Скопиным-Шуйским войско становилось опорой порядка. Под Москвой, где полки Василия Шуйского без явного перевеса бились с «тушинцами», в осаждаемом Сапегой Троице-Сергиеве монастыре, в обложенном Сигизмундом Смоленске с надеждой ловили вести о медленном, осторожном, но уверенном движении с севера освободительной армии. Не рискуя, прикрывая свои полки полевыми укреплениями, используя каждую минуту для пополнения, обучения и вооружения войск, Скопин-Шуйский двигался к Москве. К весне 1610 г. усилия талантливого полководца увенчались успехом: Сапега, бросив пушки, ушел к королю под Смоленск, Лжедмитрий II оставил Тушино. 12 марта победоносная армия вступила в столицу, народ на коленях благодарил воеводу «за очищение Московского государства». В апреле под стенами столицы состоялось учение новой армии, готовившейся к походу на поляков. Все, и в том числе патриарх, «хвалили мудрый и добрый разум, и благодеяния, и храбрость» Скопина-Шуйского. Можно сетовать, что патриарх Гермоген в своей слепой преданности царю Василию не увидел в Скопине-Шуйском человека, вокруг которого могло объединиться измученное Смутой государство. Но ведь и сам Скопин-Шуйский порвал послание Прокофия Ляпунова против царя Василия, который «сел на Московское государство силою, а ныне его ради кровь проливается многая, потому что он человек глуп, и нечестив, пьяница, и блудник, и всячествованием неистов, и царствования недостоин». Отказавшись претендовать на высшую власть в государстве, молодой полководец не спас от своих завистливых и бездарных родственников ни себя, ни армию. 23 апреля 1610 г. он упал на пиру, приняв чашу с медом из рук Екатерины Григорьевны, жены князя Дмитрия Ивановича Шуйского — признанного наследника бездетного царя Василия, Боярыня Екатерина, дочь Малюты Скуратова, по всеобщему мнению, подсыпала полководцу «зелья лютого». «И колко я тебе, чадо, -сетовала матушка Скопина- Шуйского, - приказывала не ездить во град Москву, что лихи в Москве звери лютые, а пышат ядом змеиным!» |
| Так высланы были из столицы на воеводства князья Г. П. Шаховской (в Путивль) и В. М. Рубец-Мосальский (в Корелу), М. Г. Салтыков (в Иван-город), А. И. Власьев (в Уфу), Б. Я. Бельский (в Казань) и др. Обращает на себя внимание, что незадолго до захвата Филарета в Ростове его зять Иван Иванович Годунов (муж Ирины Никитичны), получивший указ отправляться из Владимира в Нижний Новгород, не подчинился Шуйскому и привел владимирцев к присяге Лжедмитрию II, хотя первоначально горожане собирались отбиваться от отрядов самозванца . Поверив полякам, что Филарет, вслед за своим зятем и многими другими обиженными Шуйским представителями знати, хотел вырваться из-под власти царя Василия, мы должны были бы, по логике вещей, обвинить митрополита Ростовского в отвратительном злодеянии: принесении жизни и имущества паствы в жертву собственным политическим амбициям. Ростовчане, как и владимирцы, не желали покоряться самозванцу. К тому же ростовский воевода Третьяк Сеитов, в отличие от И. И. Годунова, твердо стоял за Шуйского. Убеждать паству изменить царю Василию было опасно, тогда как тайные действия приносили дополнительный приз: ореол мученика, позволяющий при необходимости с честью вернуться назад, в лагерь Шуйского. Скороустремительное нападение сторонников Лжедмитрия на Ростов уже объяснялось в литературе желанием тушинцев заиметь в своем лагере столь значительную персону, как Филарет, и противопоставить верному Шуйскому Гермогену своего «патриарха». Остается приписать самому Филарету намерение попасть в «плен», чтобы объяснить злоковарными планами удержание им ростовчан от бегства в Ярославль и очернить его память пролитием невинной крови. Картина эта нам интересна с точки зрения демонстрации возможностей логических построений, стройных по форме, но ошибочных по существу. Стройные схемы обычно отличаются от прозы подлинной истории тем, что не учитывают отдельные факты, которые и становятся камнем преткновения. Если схема строится на основе предполагаемого мотива героя (в данном случае Филарета), то, как правило, мотивы других действующих лиц не анализируются. А зачем сторонникам Лжедмитрия нужно было шумное и кровавое пленение Филарета в храме, если они заранее планировали «освятить» свои деяния его авторитетом?! |
| В течение пятивекового исторического бытия своего город Шуя имел своего рода происшествия и перевороты, которые, конечно, не блестящи и не огромны, но все же заслуживают внимание и известность. Укажем важнейшие из них: В 1539 году Сафа-Гирей, Царь Казанский, разорил и сжег Шую. В 1548 году Царь Иоанн Васильевич Грозный город Шую отдал Боярину Игнатью Борисовичу Голохвостову в кормление, т. е. Голохвостову предоставлено было право пользоваться разными городскими доходами и притом с правдою, с пятном и с корчмою. 2 В 1549 году, когда Царь Иоанн Васильевич Грозный, по смерти Казанского Царя Сафы-Гирея, предпринял поход на Казань, тогда один из передовых его полков составлялся в Шуе, в который поступили и шуйские пищальники. В 1565 году Царь Иоанн Васильевич Грозный в числе 19-ти городов присоединил Шую в свою опричнину со всеми ее волостями и деревнями. В 1572 году он же завещал Шую в числе прочих городов, по духовной грамоте, сыну своему Феодору Иоанновичу. В грамоте сказано: «а благословляю и даю сыну моему Феодору золотой крест, город Шую и прочия города». В 1576 году Царь Иоанн Васильевич Грозный пожаловал городу Шуе «земли под новые дворы, мельницу и из поместных земель около Шуи города и посаду на все четыре стороны по 10 десятин длинных со всеми угодьями животине на выпуск». В 1609 году, в смутное для России время самозванцев, когда внутренние и внешние враги терзали Россию, шуйские жители, как верные сыны отечества, отреклись следовать постыдному примеру суздальцев, присягнувших самозванцу, известному под именем Тушинского вора. Они видели, что им грозит за это гибель от самозванца, однако, не смотря на угрозы поляков и русских мятежников, остались верными своему законному Царю Василию Ивановичу Шуйскому. И, действительно, русские изменники и поляки излили всю ярость на город: они выжгли, разорили его до основания, как доносил об этом Гетману Сапеге изменник русский, Суздальский воевода Плещеев 3 . В это время неприятели сожгли и шуйскую деревянную стену с деревянными же башнями, бывшую на городском валу. |
| Дмитрий Пожарский подкупил другим. Он на фоне исчезнувшей династии, правившей страной 750 лет, стал для нации чем-то вроде духовного ориентира. Посудите сами: последовательно возникают самозванцы, в которых народ с легкостью верит. Сначала одному целуют крест и венчают на царство, потом его убивают, потом целуют крест другому, потом вроде воскресает первый... Смута воцарилась прежде всего в головах, ведь веками имевшее абсолютную ценность крестное целование превратилось в пустую формальность при официальной церемонии. И на фоне очень быстро из-за всех этих " чудесных " трансформаций разразившегося духовного кризиса появляется человек, который не бегает от одного патрона к другому. Раз присягнув Василию Шуйскому — правителю, вероятно, не самому одаренному и человеку далеко не лучших качеств — он хранит ему верность. До такой степени, что когда зарайцы приходят к нему с требованием под страхом смерти присягнуть " тушинскому царю " , тот вместе с зарайским протопопом Димитрием запирается в каменном кремле и направляет пушки на город, добившись в итоге совместного обещания " Пока царь Василий, ему служить, а потом кто будет в Москве, тому и служить " . Этот случай стал известен всей стране и, наверное, окончательно сплотил россиян вокруг Второго Ополчения, численность которого, к слову, уступала войскам Первого Ополчения Заруцкого и князя Трубецкого " . Личную печать князя Пожарского — двух львов и орла, держащего в лапах отрубленную голову — посетители с острым зрением также смогут разглядеть на нескольких экспонатах. Например, на грамоте ярославского Совета Всея Земли яренскому воеводе Янову и " всяким жилецким людям " о сожжении посада в Вологде от 4 октября 1612 года. Тоже в своем роде поучительная история, как нельзя лучше иллюстрирующая Смуту! Лихие казаки налетели на город и, не встретив сопротивления, положили множество голов по прозаической причине: что с той, что с другой стороны вояки мало что соображали, пребывая в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения... Да, интервенты интервентами, но смуту все же следует побеждать прежде всего в собственных головах. Выставка открыта до 23 декабря по адресу Москва, Большая Пироговская ул., 17. Выходные дни — понедельник, вторник Кстати На отраслевом Интернет-портале " Архивы России " начал работу специальный проект " Преодоление Смуты (1584 — 1613г.г.) и укрепление российской государственности " . Его пользователи могут посетить виртуальную выставку, экспонатами которой являются архивные документы, исследования, музейные предметы, видеофильмы о романовских и сусанинских местах в Костромском крае 24 октября 2012 г. 11:00 HTML-koд для сайта или блога: Поделитесь с друзьями |
| Итак, московские бояре считали своего царя Самозванцем, намеревались свергнуть его и предать страну иноземному королевичу, убежденному католику Владиславу, принесшему впоследствии неисчислимые бедствия несчастной стране, имеющей таких правителей. Сигизмунд III не мог не воспользоваться столь редкостной удачей: предоставляя дело избрания Владислава " Божию промыслу " , он публично ответил Безобразову " как следует " . " Тайно же, — продолжает Жолкевский, — король велел сказать боярам, что он сожалеет о том, что этот человек, которого он считал истинным Димитрием, занял то место, и что обходится с ними так жестоко и неприлично, и что он, король, не препятствует действовать по собственному их усмотрению " . Соглашение против строптивого Дмитрия Ивановича было заключено, не остались в стороне от него и иезуиты. Об этом свидетельствует в " Достоверной и правдивой реляции " опытный шведский шпион (впоследствии придворный фискал Карла IX) Петр Петрей де Ерлезунда. Весьма обеспокоенный резким посланием Дмитрия Ивановича шведскому королю, в котором московский государь требовал возвратить престол Сигизмунду III, агент, имевший в Москве доступ к Василию Шуйскому, устремился в Речь Посполитую еще раньше Безобразова. Как ни удивительно, нет сомнений, что протестантский шпион нашел общий язык с иезуитами. Петрей громогласно доказывал, что московский царь — самозванец, Григорий Отрепьев. " Если бы Гришка был подлинным Дмитрием, — писал шпион позже, на досуге, — то один из именитейших иезуитов в Кракове, патер Савицкий, не сказал бы так, услышав мой ответ на его вопрос о том, намерен ли новый великий князь Гришка распространять в стране римскую религию. Он спросил меня об этом при моем приезде из Москвы в Краков. Когда я ответил, что, поскольку он имеет такое намерение, русские могут отобрать у него власть, Савицкий сказал: " Нами он приведен к власти — нами же может быть лишен ее! " И вопрос, и реплика иезуита Савицкого по откровенности в высшей степени невероятны, однако мы вынуждены признать, что мастера тайных дел противоборствующих церквей нашли общий язык. " Король Сигизмунд, — пишет Петрей, — сам спрашивал меня, когда я прибыл из России 4 декабря 1605 года, а он праздновал свою свадьбу в Кракове с сестрой королевы Констанцией (это так. — А. Б.): " Как нравится русским их новый великий князь? " Когда я ответил, что он не тот, за кого себя выдает, король, помолчав, вышел в другую комнату. То же самое признал и королевский посланник, который в это же время прибыл от Гришки и имел такие же правдивые и достоверные сведения о Гришке, как и я (надо полагать, из одного источника! — А. Б.). |
| Но во главе смоленских сидельцев стоял мужественный воевода, боярин Михаил Борисович Шеин, и смольняне решили умереть, но не сдавать полякам своего города. И им пришлось перенести все бедствия, нераздельные с осадой злобного, мстительного и вероломного врага. Силы были неравные, врагов было больше, но осада не приносила успеха. Тогда король решил привлечь на свою службу те польские войска, которые тогда стояли под Москвой и служили Тушинскому вору. В декабре 1609 года прибыло под Москву торжественное королевское посольство, которому поручено было вступить в переговоры не только с поляками и русскими, служившими вору, но и с Москвой, и с самим царём Василием, если он согласится на уступку областей. Лишь с самозванцем король не хотел вступать ни в какие сношения. Тогда самозванец, живя в недостатках и тревоге от Скопина, видя всю шаткость своего войска и „бояр“, готовых бросить его в беде, терпя оскорбления, решился уйти из Тушина в более надёжное место и тайком бежал в Калугу около 6 января 1610 годи. За ним ушли казаки, и оставшиеся поляки и русские колебались между королём, вором и выжиданием обстоятельств. Польские послы уполномочены были предложить тушинским боярам отдаться под власть короля и обещать им сохранение всех их прав, новые льготы и пожалования. После бегства симозвинца русские люди немедля укрепились договором между собой и с польским войском в том, что им не отъезжать „к Василию Шуйскому и Михайле Скопину», и также Шуйских „и из иных бояр московских никого» на государство не хотеть. А затем они завели переговоры с Сигизмундом о том, чтобы он пожаловал на Московское государство своего сына. От поляков и от русских тушинцев было отправлено к Сигизмунду посольство, которое прибыло в королевский стан под Смоленском в середине января 1610 года и договорилось там об условиях, на которых мог бы Владислав занять русский престол. Послы русские требовали, чтобы сохранены были в целости православие и стародавний московский порядок. В договоре, заключённом с ними от имени короля, вопрос о принятии Владиславом православия обойдён полным молчанием, а давалось только согласие, чтобы он был коронован в Москве русским патриархом. |
| Повстанцы же, выступавшие под знаменем якобы вновь спасшегося от убийства (на этот раз в Москве) царя Дмитрия Ивановича, по словам патриарха, «отступили от Бога и от православные веры и повинулись Сатане». В первой, краткой богомольной грамоте, присланной митрополиту Ростовскому и Ярославскому Филарету (и немедленно разосланной тем по Гермоген усиленно обличает самозванца и его последователей и указывает единственный путь спасения от «конечной беды, и срама, и погибели» — всем «воспрянуть аки от сна» и вновь покориться праведному царю Василию Шуйскому. В то же время патриарх видит социальные корни восстания Болотникова: «А стоят те воры под Москвою, в Коломенском, и пишут к Москве проклятые свои листы, и велят боярским холопем побивати своих бояр, и жены их, и вотчины, и поместья им сулят, и шпыням и безъимянником вором ввелят гостей и всех торговых людей побивати и животы их грабити, и призывают их, воров, к себе, и хотят им давати боярство, и воеводство, и окольничество, и дьячество». Вскоре за первой последовала вторая, значительно более пространная богомольная грамота (также размноженная митрополитом Филаретом). Развернуто обличая «безбожников», Гермоген старается ободрить тех, кто остался верным правительству, рассказывая о переходе на его сторону полка рязанских дворян Сумбулова и Ляпунова, о подходе к Москве свежих царских войск и поражении болотниковцев в сражениях 26—27 ноября. Патриарх делает ставку на развал повстанческой армии и обещает прощение участникам гражданской войны, приносящим повинную царю и церковным властям. Уже ближайшие дни показали обоснованность мнения Гермогена. Его твердая позиция, вероятно, способствовала тому, что Истома Пашков «зело устрашися» исхода борьбы (какая бы сторона ни победила) и перешел на сторону Василия Повстанцы «находились в смятении от ухода одного из своих главных вождей и внутренних раздоров». Тем временем к царской армии присоединились обещанные Гермогеном смоленские и ржевские полки. Явно не без давления со стороны Гермогена Шуйский отважился перейти в наступление. 2 декабря армия Болотникова была разгромлена, причем от 10 до 20 тысяч человек предпочли сдаться в плен, а остальные бежали к Калуге и Туле. |
| Князь Михаил Скопин-Шуйский встречает шведского воеводу Делагарди близ Новгорода Аборигенов самозванческий историк, напротив, не жалует. Каждый появляющийся в поле его зрения русский деятель оказывается лгуном, бунтовщиком, душегубом, бездарностью. Даже национального героя Михаила Скопина-Шуйского язвит тем, что тот «принимал знаки народного обожания как должное», а значит, сам немножко виноват, что отравлен. Это мелочное злословие переходит буквально в цунами ненависти по отношению к духовному вождю русского сопротивления интервентам — святителю патриарху Гермогену. «Филарет по крайней мере был человеком умным, чего никак не скажешь о Гермогене. Им вечно кто-то манипулировал: то Василий Шуйский, то Жолкевский. Соотечественники не любили патриарха за грубость и скверный характер… Этот дряхлый, сварливый, «ко злу и благу небыстрораспрозрительный» старец…» Не говоря уж о выдуманном прилагательном из 24 букв, сооруженном из трех слов второй редакции «Хронографа» — «не быстро распрозрителен», Акунин мог бы процитировать «сотканную из противоречий», как выражаются современные исследователи, характеристику патриарха-мученика полностью. И тогда читатель узнал бы, что святитель был «словесен муж и хитроречив» и «вся книги Ветхаго закона и Новыя благодати, и уставы церковныя, и правила законныя до конца извыче». А груб делался по отношению к нарушителям церковной дисциплины: «бывающим в запрещениях косен к разрешениям». Что же до «не быстрой распрозрительности» к добрым и злым, то упрек сей патриарху адресует апологет царя Василия — мол, оклеветали государя перед святителем «злоречством и словесами лестными», а потому тот говорил с Шуйским «строптиво» и допустил его свержение. Получается, Акунин поносит патриарха Гермогена ровно за то отношение к Василию Шуйскому, которого придерживается сам, осыпав боярина-царя десятками уничтожающих характеристик. Груб и небыстрораспрозрителен как раз наш горе-историк. Патриарх же Гермоген в «Хронографе» оклеветан — он не только до последнего противился свержению Шуйского, но и, когда того силой постригли, сказал, что монах теперь вовсе не царь, а произносивший за него все обеты князь Василий Тюфякин. Знай Акунин русскую историю получше — эта колоритная сцена, конечно, попала бы в книгу, а так ее место занимает очередной нелепый рисунок И. Сакурова, на котором бояре самолично полосуют ножницами царские волосы. |
| О жизни преподобного Иринарха мы узнаем из жития, составленного сразу после смерти святого в 1616 году учеником его иноком Александром. Корифеи исторической науки обращались к житию преподобного Иринарха, называя его одним из самых достоверных источников по истории Смутного времени. Н.И. Костомаров в своем труде «Смутное время Московского государства», упоминая о посещении князем Д.М. Пожарским затворника Иринарха в Борисоглебском монастыре, пишет: «Прозорливый старец предсказал успех князю и тем самым, конечно, ободрил его дух». Но что стоит за этой короткой фразой? И разве не великое дело – ободрить дух великого русского полководца? Это случайный малоизвестный эпизод или поворотный момент в истории Смуты? В житии преподобного Иринарха открывается путь русского спасения, тремя составляющими которого являются воинская доблесть, смирение и подвижничество. Сам русский народ понимал причину Смуты правильно. Смута воспринималась им как наказание Божие за грехи. В Смуту сам народ управлял собой и сам себя спасал в отсутствие государственной власти. И, четко разделяя для себя подвиг духовный и подвиг ратный, русский народ выдвинул из своей среды двух героев-освободителей – Кузьму Минина и преподобного Иринарха. Из 38 лет монашеской жизни 30 преподобный пребывал в затворе. Повсюду дивились в Русской земле борисоглебскому затворнику, потому что он сумел подчинить плоть душе, являя пример добровольного мученичества. В годы страшных людских бедствий, в разгар погибельной Смуты прибавлял себе преподобный Иринарх оков и железных тяжестей. Эти вериги носил он до конца дней своих. Шапочка, плеть и вериги преподобного Иринарха. Фото: Сергей Прокудин-Горский Одно из важных событий земной жизни Иринарха – хождение святого к царю Василию Шуйскому. В 1608 году было преподобному Иринарху видение, будто Москва вся посечена и пожжена от Литвы и все Московское царство разграблено. Пошел старец в Москву сообщить государю об этом. Царь одарил преподобного подарками, но старец, отказавшись от царских даров, сказал: «Не за подарками я к тебе шел, но возвестить Правду. Ты же царь православный, стой в вере твердо!» |
| Д. стал верным сподвижником митр. Даниила. Известно послание Даниила Д., написанное «любви ради и спасения». Митрополит обращается к Крутицкому епископу со словами назидания, чтобы устранить возникшее недоразумение: «Мы же, враждующеся и роптающе, како не соблазним мьногих» (см.: Дружинин. С. 66-67; Макарий (Веретенников). С. 121-122). В 1522 г. Д. вместе с др. архиереями участвовал в составлении крестоцеловальных записей, где ручался в верной службе государю за кн. В. В. Шуйского (СГГД. Ч. 1. С. 414-415. 149; ДРВ. М., 1788. Ч. 3. С. 26), в февр. 1525 г.- за кн. И. М. Воротынского (СГГД. Ч. 1. С. 425-427. 154), 5 февр. 1531 г.- за кн. Ф. М. Мстиславского (Там же. С. 439-443. 159; ДРВ. Ч. 3. С. 74-83). Митр. Даниил, епископы Вассиан (Топорков) и Досифей (Забела) посещают больного вел. кн. Василия III в. с. Воробьеве. Миниатюра из Лицевого летописнго свода. 70-е гг. XVI в. (ГИМ. Син. 149. Л. 25) Митр. Даниил, епископы Вассиан (Топорков) и Досифей (Забела) посещают больного вел. кн. Василия III в. с. Воробьеве. Миниатюра из Лицевого летописнго свода. 70-е гг. XVI в. (ГИМ. Син. 149. Л. 25) Важной проблемой этого времени являлся вопрос о наследнике московского престола, поскольку вел. кн. Василий III был бездетен. События тех лет описаны в «Выписи о втором браке Василия III» (по мнению Зимина, составлена в нач. XVII в.: Зимин А. А. Выпись о втором браке Василия III//ТОДРЛ. 1976. Т. 30. С. 135). После отказа вост. патриархов разрешить Василию III вступление во 2-й брак при жизни вел. кнг. Соломонии (см. София Суздальская , прп.) государь «для кручины своей» отправился в Александрову слободу, где велел быть «Досифею, епископу Сарскому и Подонскому, да с ним архимандриту Ионе Михалова Чуда на согласие» (Там же. С. 145). Перед вступлением государя в брак с Еленой Васильевной Глинской митр. Даниил собирал «преосвященный сонм», к-рый утвердил вел. князя в его намерении ( Бегунов Ю. К. Повесть о втором браке Василия III//ТОДРЛ. 1970. Т. 25. С. 118; автор называет Д. в числе возможных авторов «Повести...»). |
|
|
