| Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. 1 Ин. 3,15 ПЕТРОГРАДСКИЙ БОГОСЛОВСКИЙ ИНСТИТУТ Статья из энциклопедии " Древо " : drevo-info.ru Петроградский богословский институт Русской Православной Церкви (недейств.). 24 августа 1918 года на основании декрета об отделении Церкви от государства и школы от Церкви, все духовные учебные заведения вынуждены были прекратить свое существование, была закрыта и Санкт-Петербургская духовная академия . Государственная Комиссия по просвещению, вынеся решение о закрытии духовно-учебных заведений, вместе с тем признала возможным устройство церковной властью особых богословских курсов для подготовки священнослужителей, обусловив это изъятием общеобразовательных предметов из учебных программ этих курсов и недопущением в них лиц моложе 18 лет. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Тихон (Белавин) и Священный Синод Указами от 19 сентября 1918 года за и от 25 октября 1918 года за предложили епархиальным архиереем открывать в своих епархиях пастырские училища, которые могли временно решить проблему подготовки кадров и сохранения традиций русского богословия. Такое училище на базе неполной средней школы было открыто 1 октября 1918 года в Петрограде. Помещалось оно в северо-западной башне Александро-Невской Лавры. Более года продолжалась подготовка к возрождению высшей богословской школы. 9 апреля 1919 года митр. Вениамину (Казанскому) была представлена докладная записка о необходимости открытия Богословского института. Инициатива по созданию Богословского института, а именно: подача докладной записки Владыке Вениамину, разработка Положения о Богословском институте, а также о богословских курсах и кружках, как низшей ступени богословского образования, принадлежала бывшему преподавателю Петроградской духовной семинарии Ивану Павловичу Щербову . 16 апреля 1920 года прошло торжество открытия Богословского института. «Положение» об институте было утверждено Святейшим Патриархом Тихоном. |
| Это настроение было в нем не вынужденным, не результатом какой-либо внутренней борьбы и душевных преодолений. Нет. Его евангельски простая и возвышенная душа легко и естественно парила над всем временным и условным, над копошащимися где-то внизу политическими страстями и раздорами. Он был необыкновенно чуток к бедам, нуждам и переживаниям своей паствы, помогая всем, кому мог и как умел, — в случае надобности просил, хлопотал… Его благородный дух не видел в этом никакого унижения, несогласованности с его высоким саном. Но в то же время всякую “политику” он неумолимо отметал во всех своих действиях, начинаниях и беседах, даже интимных. Можно сказать, что этот элемент для него просто не существовал. Всякие политические стрелы просто скользили по нему, не вызывая никакой реакции. Казалось, что в этом отношении он весь закован в сталь. Ни страха, ни расчета здесь никакого не было (это доказало будущее). Митрополит лишь осуществлял на деле то, что (может быть, с большим основанием) было почти невыполнимым: евангельское исключение из религиозной жизни всякой политики…» …К владыке Вениамину явился глава обновленцев Александр Введенский в сопровождении Ивана Петровича Бакаева, петроградского коменданта. Они поставили перед владыкой Вениамином ультиматум: либо он признает обновленцев и законность обновленческого Высшего церковного управления, либо владыка и его ближайшие духовные помощники будут привлечены к суду и осуждены на смерть. Митрополит спокойно выслушал этот ультиматум и немедленно ответил категорическим отказом. Уже 1 июня 1922 года губернский отдел ГПУ в Петрограде получил из Москвы телеграмму с приказом арестовать митрополита Вениамина и привлечь его к суду. Петроградские чекисты долго не церемонились, для них эта телеграмма была радостной и долгожданной. В тот же день митрополит Вениамин был арестован по обвинению в воспрепятствовании изъятию церковных ценностей. Но всем, в том числе и самому владыке, было понятно, что причиной ареста стала его принципиальная позиция в отношении обновленцев и их ВЦУ. |
| Жанр путевых заметок или записок паломника постоянно присутствует на страницах русской церковной периодики рубежа XIX-XX веков. Для тех, кто интересуется личностью и трудами митрополита Вениамина (Федченкова) , несомненно важен тот факт, что очерк «На Северный Афон» – первое из известных нам опубликованное произведение этого духовного писателя и выдающегося иерарха Русской Православной Церкви. И в этой «пробе пера» уже заложены характерные черты его писательского стиля, которые он будет развивать в дальнейшем. Жанровые сцены и бытовые зарисовки соседствуют с глубокими размышлениями, явственно звучат апологетические и полемические нотки. Литературные портреты встреченных на Валааме людей отличаются живостью и выразительностью. Очерк написан студентом- «академиком», молодым человеком двадцати четырех лет от роду, «солидным» богословом, свободно цитирующим святоотеческие творения, жизнерадостным мальчишкой, распевающим ирмосы «о воде», живым и непосредственным. Каким же был для студента Ивана Федченкова год 1905-й, памятный в отечественной истории событиями Русско-японской войны и разыгравшейся революцией? Он благополучно завершил обучение на втором курсе академии и был переведён на третий. Но право учиться пришлось отстаивать в остром конфликте с большинством товарищей. Дело в том, что юные богословы решили поддержать объявивших забастовку учащихся других учебных заведений столицы. Вот как об этом вспоминал впоследствии владыка Вениамин в своей замечательной книге воспоминаний «На рубеже двух эпох»: «Начались забастовки, демонстрации... Неверующие студенты устраивают в Петербурге перед Казанским собором какую-то «гражданскую панихиду» по жертвам революции. Бастуют почти все учебные заведения. Не отстают и курсистки. Мы, «академики», запоздали немного: народ больше тихий, благочестивый. Потом «одумались» и решили наверстать упущенное: студенты вынесли на «сходке» постановление – забастовать... Кто-то острил: и богословы «позавидовали курсисткам». Но у нас образовалось меньшинство – около четверти товарищей – против забастовки. |
| Это был идол, который пользовался ложной славой, будто он может исцелять. Подобную же молву иногда распространяют про рукотворенных (богов) сыны Эллинов. – Узнав об этом, потомки Дана взяли изваяние, убедили и потомка Левия следовать за ними, оставив Миху. Когда же они, сразившись, победили и захватили в свои руки землю, то выстроили город, который назвали Даном, присваивая ему имя своего праотца, потому что, как я сказал, они были из колена и потомства Данова. Поставивши в нём идола, они стали приносить ему жертвы: таким образом, вместе с землёю добыли и бога. До такого бессмыслия доведён был их рассудок. На это Бог прогневался наконец и, конечно, со всею справедливостью, – потому что Он был оскорблён. После этого всем Израильтянам следовало считать потомков Дана за врагов и главнейших неприятелей и привлечь к ответственности за непочтение к Богу, но они, вероятно, и сами присоединились (к ним), и считали возможным хвалить (их), как будто они нисколько не согрешили. А какова была расплата за такое их легкомыслие, расскажем по порядку. Между тем как Израиль оставался без царя, один муж Левитин, —235— живый во стране горы Ефремовы, взял себе в сожительницы одну (женщину) из Вифлеема. Когда женщина убежала к отцу, левит отправился за нею и уговаривал её опять возвратиться с ним и жить у него в доме. Когда так и случилось, он, дойдя до средины пути, вместе с женщиною остановился в Гиве 648 , что значит холм. Населяли Гиву, или Холм, потомки Вениамина. После того как он приютился у одного старца, среди ночи пришли сыны Вениамина, мужи беззаконные, как написано ( Суд.19:22 ), желая захватить для распутства и самого левита, и прочих; едва-едва устыдившись крайнего безобразия, они схватили наложницу левита и умертвили её, всю ночь ругаясь над женщиною. А он, разрубив по частям тело, разослал по коленам Израильским, чтобы сделать известным и грех сынов Вениаминовых против чужестранцев, и необузданность в распутстве, и что они осквернились прегрешениями Содомлян. Возмущённый этим, собрался весь Израиль и воевал с коленом Вениаминовым в Гиве 649 , то есть на Холме, и так её опустошил, что, хотя она и была очень многолюдна, спаслось весьма мало, едва-едва убежав в пустыню. |
| В 1922 году Федотов оставляет университет и возвращается в Петроград, где начинает работать переводчиком иностранной литературы только в частных издательствах. Переводы дают высокие заработки, но положение человека «вольной профессии» в советской государственной системе очень неустойчиво. К тому же духовная атмосфера в Петрограде уже не та. Федотов возвращается в «братство», которое тогда особенно остро переживает период внутреннего брожения. Часть членов кружка, преимущественно евреи, принимая крещение, попадали под влияние крестивших их священников. Священники же подозревали и обличали А. А. Мейера в «Мережковских» ересях. В этой обстановке Федотову была необходима твердая опора. По совету друга и товарища по семинару Гревса С. С. Безобразова, покинувшего Россию, Федотов обращается к протоиерею Тимофею Налимову. Отец Тимофей занимал особенное, если не сказать центральное, положение в петербургской иерархии. Бывший преподаватель, а затем свободно избранный ректор Петербургской духовной академии, он вынужден был ее оставить вместе с А. В. Карташевым и долгое время, являясь духовником митрополита Вениамина, служил младшим священником Казанского собора. После расстрела митрополита Вениамина, допросов и сидения по тюрьмам у протоиерея Тимофея вынудили обещание не принимать участия в публичных богослужениях и никого не допускать на его домашние службы. Отец Тимофей считал своим долгом соблюдать данное им слово. У себя он мог только исповедовать, и когда к нему обратился Г. П. Федотов, отец Тимофей посоветовал ему причащаться у своего духовного сына протоиерея Леонида Богоявленского. Так — воцерковлением — завершилось возвращение Федотова к православию. Но это не было тем, что связывало всех членов кружка А. А. Мейера. Кружок, несмотря на опасности, разрастался по всей России, утрачивая единое общение. Духовная жажда усиливала и умственные запросы Федотова, которые никак не могли удовлетворяться переводами романов с французского и немецкого. Наш мыслитель выступает одним из инициаторов создания и редактором-издателем журнала «Свободные голоса», где его голос — ведущий. Но выпустить удалось только один номер (1918, 1). Появляется несколько статей Федотова по истории средневековой культуры.(1) Наконец, в серии «Образы человечества» выходит очень талантливо написанная брошюра об Абеляре (2) — первая и последняя в России монография Федотова. Но уже статья «Утопия Данте» не была пропущена. Русскому мыслителю, привыкшему к приволью и благородству старой культуры, становится трудно дышать в ином воздухе. Федотов так и не нашел места в Советской России. Мучительно |
| Что касается до Арсения Могилянского, то для оценки его деятельности и вообще для его характеристики имеют значение в очень большем количестве сохранившиеся письма его к разным лицам. Правда, письма эти зачастую имеют значение как бы официальных документов; но ценны собственноручные приписки к ним Арсения. Притом некоторые и из официальных писем дают достаточно материала для указанной нами цели. Для примера укажем на письмо Арсения Могилянского к Вениамину Пуцек-Григоровичу, архиепископу Казанскому и Свияжскому, от 15 декабря 1764 года, помеченное 705 (следовательно официальное). В письме этом идет речь о Досифее Галяховском, бывшем архимандрите Слуцком. Уволенный от архимандрии (19 февраля 1763 года) Досифей пребывал в Киеве. Здесь вскоре возникло дело по обвинению его в соблазнительных поступках, которые были таковы, что Арсений Могилянский вынужден был воспретить ему священнослужение до решения дела. Досифей обращается с просьбою к своему родственнику Вениамину, архиепископу Казанскому. Тот советует Досифею просить киевского митрополита отпустить его к нему в Казань. Согласно этой просьбы Арсений Могилянский дает отпуск Досифею и приказывает ему по приезде в Казань доложить, какие на него были доносы „и открыть, как что на него в самом деле было, или же что инако, или вовся не было, по самой истине“; что же касается до разрешения его в священнодействии, то это предоставляется на волю и благоусмотрение казанского преосвященного. Одновременно с сим дело о Досифее в Киевской консистории прекращается. Но казанский преосвященный пожелал иметь письменное заявление от киевского митрополита о разрешении Досифею священнодействия. Последний вновь обращается к Арсению Могилянскому с просьбою, в ответ на которую и последовало упомянутое письмо Арсения архиепископу Казанскому. – Считаем достаточным привести только конечную часть этого, довольно обширного письма. „Как в прежнем моем определении заключено (официально извещал Арсений), так особливо чрез сие к вашему преосвященству с тем же отзываюсь: по данной вашему преосвященству от Бога власти решити и вязати, о устроении к его архимандрита священной ползе предаю все им архимандритом открытое, и о священнослужении его, в благоразсмотрение, волю и власть вашего преосвященства, – с тем к прежнему моему определению прибавлением, что, по разсуждению моему, хотя он архимандрит в чем, по доносу на него, и погрешил, яко человек, по делу же производившемуся в консистории моей, за некоторыми препятствующими обстоятельствами, в том не изобличен; однак понеже в епархии вашего преосвященства, за немалым ее разстоянием от здешней, уповательно, о том доносе на него ничего неизвестно, почему и соблазна никакого с того непоследованного дела в епархии вашего преосвященства произойтить не может, то когда он, архимандрит, исповесть духовно пред вашим преосвященством, свое поползновение и в том истинное покаяние принесет, можно ему архимандриту, снисходя человеческой слабости, позволить там священнослужение иметь. |
| По окончании академии новоиспеченный кандидат богословия иеромонах Неофит был призван на работу в систему духовных школ. Впрочем, развитию карьеры постоянно мешали свойства личности. Сурового, неприветливого, непьющего иеромонаха не слишком жаловали семинаристы, уже «избалованные» либеральными и «прогрессивными» профессорами. Так, в течение четырех лет, в 1905-1909 годах, уже будучи возведен в сан архимандрита, отец Неофит возглавлял Самарскую семинарию. «Он стал ректором сразу после архимандрита Вениамина (Казанского), человека мягкого и доступного, и потому близкого ученикам, — пишет автор жития священномученика Неофита, игумен Дамаскин, – Архимандрит Неофит поставил себя довольно строго, и после отца Вениамина за его строгость его не полюбили ученики». На заседании Святейшего Синода в 1909 году член Учебного комитета Савваитский, ревизовавший Самарскую Духовную семинарию, предложил перевести архимандрита Неофита на такую же должность, но в другую семинарию. Тут же архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) предложил сделать «рокировку» – назначить ректора Волынской Духовной семинарии Виссариона (Зорнина) ректором Самарской семинарии, а архимандрита Неофита – Волынской, что и было принято. Однако и в Волынской семинарии у отца Неофита дела не заладились. Ревизовавший Волынскую семинарию статский советник Рункевич отмечал, что «по свойствам своего характера» архимандрит «придавал значение некоторым мелочам и настаивал на непременном их исполнении», что, конечно же, портило его отношения с учениками и преподавателями. Поскольку нравственные достоинства отца Неофита, по мнению Рункевича, были бесспорны, как и накопленный им педагогический опыт, ревизор предлагал оставить его должности ректора. Однако отец Неофит сам попросил об отставке. Он обратился с прошением к архиепископу Антонию, в котором сообщил, что «считает себя в настоящее время физически неспособным управлять многолюдной (600 человек) семинарией и просит дать ему другое послушание по силам». Отцу Неофиту и в самом деле больше подходила работа с книгами и бумагами, нежели роль воспитателя молодежи, что было признано священноначалием. В 1911-12 годах иеромонах Неофит работал в Учебном комитете при Священном Синоде, затем с 1912 года и вплоть до революции – в Санкт-Петербургском духовном цензурном комитете. «Чуждый элемент» |
| Порфирий 18 апреля 1861 г. притянул оо. Вениамина и Владимира со всем семинарским правлением к ответу. Завинив их в злоупотреблении казенными деньгами, владыка в великие дни страстной недели потребовал от них сдачи бывших у них сумм и приходо-расходных книг и повел дело с такой горячностью, «как будто воров ловил и спешил, чтобы не ушли», как выразился м. Филарет московский . Назначение затем следственной комиссии, действовавшей гласно и с расчетом на скандал, уже само по себе поставило ректора и инспектора в двусмысленное положение, хотя большинство духовенства и общества было на их стороне. Но еще более огорчило их пристрастие членов комиссии и самого преосвященного, которые, ставя все новые вопросы и придираясь к мелочам, не давали возможности оправдываться. Уверив себя, что в действиях ректора и инспектора кроется уголовщина и что ими растрачены пожертвованные деньги, еп. Порфирий пригласил в состав следственной комиссии даже депутата от гражданского начальства и распорядился удерживать две трети жалованья ректора и других членов правления, так что архим. Вениамин стал получать по 17 р. 87 к. в месяц. Ректор с инспектором энергично протестовали и против обвинения, и против назначения комиссии и своей подсудности ей, и против приглашения полицейского чиновника, и против характера действий членов комиссии и самого преосвященного, который, кроме страстности, обнаружил в отношении к ним даже недобросовестность. Оба они писали и в комиссию, и архиерею, и губернатору, и в правление Казанской академии, и обер-прокурору св. Синода, и, как видно из чернового «дела», доминирующую роль играл тут архим. Вениамин, рукой которого написаны многие отпуски. Св. Синод, признав, что вина ректора и инспектора состоит только в несоблюдении законных форм отчетности, в чем и сами они сознавались, осенью 1861 г. решил избавить их от дальнейших служебных неприятностей назначением на другие места. Иером. Владимира решено было перевести на должность инспектора Петербургской дух. академии, а архим. |
| Таким знамением было появление на новоучрежденных ими трех кафедрах достойных святителей, из которых Селенгинский Вениамин (Благонравов) оказался достойным современником апостола Дальнего Востока Иннокентия (Вениаминова) , который в одни с ним годы святительствовал в Благовещенске. Бывший профессор Казанской духовной академии, прошедший пятилетнюю школу труда по духовно-учебной части, Вениамин был хиротонисан 5 февраля 1862 года и вступил на Селенгинскую кафедру в тридцатидевятилетнем возрасте с запасом сил, знаний, энергии, апостольского воодушевления и с выдающимся литературным талантом. После шестилетней службы в Селенгинске он святительствовал пять лет в Камчатской области, затем около двадцати лет в Иркутске. За тридцатилетний период он обстоятельно изучил дальневосточные окраины как святитель-миссионер и как ученый, вдумчивый и проникновенный наблюдатель всего, что ему встречалось на трудном, ненастном пути. Его путешествия по реке Ангаре и ее притокам, в Тункинский край, по Якутскому тракту, реке Лене и ее притокам, по Аларскому и Илимскому трактам, по Забайкалью, по Иркутскому, Балаганскому и Якутскому округам, описанные в «Иркутских епархиальных ведомостях» за 1874–1877, 1882-й, 1884 годы, полны удивительных картин и сведений, которые представляют научную и бытовую ценность. В его подробнейших описаниях о состояниях Забайкальской, Амурской и Камчатской духовных миссий за время с 1862-го по 1872 годы каждый миссионер найдет готовое жизненное руководство, на что именно следует обращать внимание, какие нужды и явления должно подмечать и как надо действовать при тех или иных обстоятельствах, чтобы миссионерский труд имел положительные результаты (см.: «Иркутские епархиальные ведомости» за 1863–1864, 1866–1868 и 1872 годы и «Духовную беседу» за 1865-й и 1867 годы). Особенно выдающимися являются повествования Преосвященного Вениамина о деятельности Камчатской миссии и о Камчатке, а также о пребывании между коряками (см.: «Иркутские епархиальные ведомости» за 1872–1873 годы, «Домашнюю беседу» за 1873 год, «Миссионер» за 1874 год и «Православное обозрение» за 1880 год). Сделанное им всестороннее исследование о гольдах, ороченах, гиляках, корейцах, чукчах и коряках, напечатанное в 16 «Московских церковных ведомостей» за 1881 год, обратило на себя внимание всего ученого мира. Возбужденное Владыкой Вениамином «Дело о препятствиях, чинимых Камчатской миссии с целью своекорыстного противодействия обращению камчадалов в православную веру», опубликованное в 26–27 «Иркутских епархиальных ведомостей» за 1874 год, заключает в себе неопровержимое доказательство того, что неукротимая вражда против Божественного Православия кроется не в дикости инородцев, а в грубости нравов самих их цивилизованных опекунов. Владыке Вениамину принадлежит слава крещения и просвещения аларских бурят, проживавших по реке Ирети в степи между Московским трактом и Саянским хребтом. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла ЕФРЕМ (Кузнецов Епифаний Андреевич; 10.05.1875, ст-ца Красноярская Нерчинско-Заводского окр. Забайкальской обл.- 5.09.1918, Москва), сщмч. (пам. 23 авг. и в Соборе новомучеников и исповедников Российских), еп. Селенгинский. Из казачьей семьи. В возрасте 5 лет лишился отца. С детства работал в поле, пас скот. Окончил сельскую школу, пел и читал в приходском храме. По просьбе священника, обратившегося к проезжавшему через ст-цу Красноярскую Иркутскому и Нерчинскому архиеп. Вениамину (Благонравову) , был принят на полуказенное содержание в Нерчинское ДУ. В 1890 г. по окончании подал прошение о назначении на приход псаломщиком, т. к. не имел средств продолжать обучение. Однако после обращения одного из преподавателей ДУ к архиеп. Вениамину Кузнецов был принят в Иркутскую ДС на казенное содержание. 30 мая 1896 г. он окончил ДС, направил прошение Забайкальскому и Нерчинскому еп. Георгию (Орлову) о назначении на вакантное священническое место в Покровскую ц. с. Кокуй с особой просьбой о рукоположении в Иркутске, т. к. для поездки в Читу у него не было средств. Прошение было удовлетворено. 2 авг. 1896 г. Кузнецов был рукоположен Иркутским и Верхоленским архиеп. Тихоном (Троицким-Донебиным) во диакона, а 4 авг. в иркутском кафедральном Казанском соборе - во иерея. В 1898 г. Кузнецов овдовел. По предложению Забайкальского и Нерчинского еп. Мефодия (Герасимова) он поступил в КазДА. Во время учебы проявил себя талантливым церковным историком и публицистом. Написал работу «Деятельность Забайкальской духовной миссии за сорокалетие ее существования (с 1860 по 1899)», впервые опубликованную в «Православном благовестнике» в 1901 г. Окончил КазДА в 1903 г. по миссионерской группе монг. отд-ния канд. богословия за соч. «История христианского просвещения инородцев Забайкалья с покорения края и до настоящего времени». Е. подал еп. Мефодию прошение об определении на службу в Забайкальскую духовную миссию. В июле 1903 г. был назначен к Быркинскому миссионерскому стану, однако почти сразу отозван в Читу в связи с назначением председателем совета Читинского центрального миссионерского уч-ща. В нояб. 1903 г., после учреждения должности помощника начальника Забайкальской духовной миссии (главой миссии тогда являлся правящий Забайкальский архиерей), был назначен на эту должность; с 20 авг. 1905 г. возглавлял Забайкальскую духовную миссию. |
|
|
