| Как уже было отмечено, кроме текста лекций на некоторых листах присутствуют записи писцов: дата, имя записавшего лекцию, и проч. Эти записи можно представить в таблице (см. Таблица 1). В целом, публикуемый курс лекций охватывал практически все разделы литургики – общей и частной. Лекционный курс имел двухчастную структуру и, вероятно, мог преподаваться в некоторые годы на двух курсах, о чем отчасти может свидетельствовать отчет Н. Ф. Красносельцева о преподавании в 1877/1878 учебном году 7 : в первый год изучения он читал вводные разделы и целиком общую литургику; на второй год ученый читал либо целиком частную литургику, включающую как последования вседневного богослужения, так и чинопоследования таинств, либо только чинопоследование таинств. В 1880/1881 году Николай Фомич пропустил по болезни три лекции 8 и одну в связи с занятостью в Казанском окружном суде в качестве присяжного заседателя 9 . Безусловно, многое в содержании лекций отчасти устарело, отчасти взгляды на некоторые вопросы были пересмотрены, однако издатели сочли полезным все же ввести этот памятник в научный оборот как образчик лекционного курса по литургике, читавшегося в одной из выдающихся духовных школ дореволюционной России. Кроме того, публикуемый материал некоторым образом свидетельствует о научном становлении самого лектора – Николая Фомича Красносельцева : сопоставляя несколько, условно говоря, «низкий» уровень лекционного материала с последующими работами ученого в области литургики, можно как проследить динамику развития его научных предпочтений, так и оценить результаты его литературной деятельности. Если бы сохранился лекционный курс, составленный самим автором и, безусловно, им постоянно дорабатываемый, то, вероятно, мы бы имели во многом совершенно другое произведение выдающегося русского литургиста. Программа курса лекций и сами лекции публикуются по двум рукописям: НАРТ. Ф. 10. Ед. хр. 7613. Л. 17–18 (программа) и ОР РНБ. Ф. 253. Ед. хр. 196. Л. 27–103 (лекции). Границы листов указываются в традиционном формате – , лист рукописи вынесен на поле страницы. При раскрытии сокращений либо добавлении дополнительных слов и словосочетаний для ясности понимания текста используются квадратные скобки – []. Хотя в самой рукописи практически отсутствуют заголовки, мы сочли возможным для удобства таковые дополнения внести, использовав для этого программу. Текст лекций приводится в современной орфографии и пунктуации. В обозначениях веков мы заменили арабские цифры на римские. Если это специально не оговорено, все примечания принадлежат издателям. Все зачеркнутые слова и словосочетания убраны из основного текста в подстрочник. Программа лекций по литургике |
| 23 Результатом увлечения византиноведением мы считаем и его многочисленные критические статьи, напечатанные в «Византийском временнике»: на мою книгу «Палмосские очерки» (т. 1 в. 3–4), на книгу Соколова «О византийском монашестве» (т. 2, в. 1–2) и Андреева «О константинопольских патриархах» (т. 4, в. 1–2) и др. и в «Летописи историко-филологического общества при Импер. Нов. Унив.» – на «издания Прав. Палестинского общества», на книгу Ф.Меера «Главные источники для истории леонских монастырей» (т. 4, 1894 г.) и др. Причины пробуждения в Николае Фомиче интереса к занятиям по изучению памятников древне-русской и византийской письменности кроются несомненно в оживленной разработке этих вопросов среди молодых его сотоварищей по Новороссийскому Университету. 24 См. мой отчет «Путешествие по Востоку и его научные результаты» Киев. 1890 г. стр. 11–12; отчет проф. В. Истрина , напечатанный в журнал Министерства Народного просвещения 1896 г. ч. 398, отд. 3 стр. 37 и д. 25 Труд этот написан Николаем Фомичем главным образом на основании рукописного Типикона 9 – 10 в. Патмосской библиотеки, но покойный сам лично никогда не был на Патмосе, и рукопись эту лично никогда не видел. Все сведения об этой рукописи он получил от части из «выдержек и извлечений» из нее, сделанных, по заказу о. библиотекаря русского Пантелеймоновского монастыря на Афоне, митрополитом пелусийским Амфиломием, проживающим на Патмосе, а главным образом из моей копии с этой рукописи. (Н. Красносельц. Типик церкви св. Софии стр. 6–8). 27 «Весьма удручен я, писал Николай Фомич мне от 25 мая 1898 г., ожиданием вашего Евхология и вообще сильно интересуюсь его скорейшим выходом. Как хорошо было бы заняться им на свободе, во время лечения. Но вы, очевидно, не торопитесь». 28 Николай Фомич не любил в учениках уклонений в сторону и порицал их за это откровенно. Так, напр., он не одобрял моего намерения писать очерк «Русские на Афоне», а когда я избрал предметом актовой академической речи – свои впечатления, вынесенные из поездки на Патмос, то он положительно упрекал меня в измене своей специальности и сурово осуждал меня за это. |
| И еще такой вопрос: «Церковь призывает жить сегодняшним днем – не копить, не откладывать на чёрный день, не планировать. Как тот богач из евангельской притчи, построивший новые закрома и мечтающий жить в свое удовольствие, тогда как жить ему осталось несколько часов. Но, одновременно с этим, сама же наша Церковь планирует то постройку новых храмов, то еще что-то. Она обращена в будущее, которое неясно. Ваше Святейшество, Вы не считаете, что здесь есть противоречие?» – из письма Михаила Борисовича Капанова, город Москва. Нет, не считаю. И вот, почему. Смысл этой притчи не в том, что человек должен отказаться от планирования или от хозяйственной деятельности. Господь же не сказал: «Зачем ты всё это выращивал? Да не нужно ничего этого». Он так не сказал. Он не осудил богатого человека за то, что тот хочет построить новые житницы. Он его осудил за то, что всю свою надежду богач возлагает на богатство, что, кроме богатства, он больше не видит ничего в своей жизни, никакой перспективы, только наслаждение: душа, ешь, пей, веселись, у тебя много богатств. Это замечательная притча, которая говорит нам о жизненных приоритетах. Человек может заниматься любым видом деятельности, в том числе, и созидать материальные богатства, но всегда помнить о самом главном – что, кроме этой жизни, есть жизнь вечная, и что нет ни одного человека, который бы избежал человека, и что ценности, которые мы здесь созидаем, должны быть ценностями не только для временного бытия, но и для вечности. «Скажите, пожалуйста, Ваше Святейшество, если смирение – главная христианская добродетель, то должен ли Патриарх быть смиренным?» – спрашивает Алексей Фомич Демидов из города Коврова Владимирской области. Ну что я Вам скажу, Алексей Фомич? Конечно, должен. И давайте ответим на вопрос, а что такое смирение? Смирение – это, в первую очередь, сознание своих недостатков и своего недостоинства перед Богом. И если Патриарх перестанет сознавать свои недостатки, исповедовать их пред Богом и пред духовником своим, если он перестанет критически оценивать свою личность, если он не поставит заслон гордыни и тщеславию, который очень легко разбить, находясь на высоком церковном послушании, то тогда это, несомненно, отразиться в его образе, в его жизни, его стиле общения с другими людьми и будет мешать, очень мешать в осуществлении патриаршего служения. |
| Пришел мне один случай на память: один богатый пан, имевший более пяти сот душ крестьян, старичок 80 лет, неженатый, не имевший близких родных, в один день приказывает своему камердинеру созвать к себе всех старшин из крестьянских домов, и им торжественно объявил: ребята! y меня блеснула небывалая мысль: пожить с вами еще 20 лет, a потом вступить в монастырь, a вас всех отпустить на волю – довольны ли вы этим? Отвечают: довольны, батюшка Степан Фомич. Ну так молитесь же вы за меня Богу. Слушаем, батюшка. A Степан Фомич в ту же ночь уснул, и больше уже не просыпался; a посему и предположение его оказалось несбыточным. A Вашему дедушке дай Бог успеть доброе дело сделать! Если бы Вы поступили на службу в Синод, тогда, может бы, и я разъезжал бы в шесть лошадей по епархии. A до того времени и я и Вы будем на своем одре перекатываться с одного боку на другой, о чем и премудрый Соломон говорит: ленивый на своем одре, как дверь на пяте, сюду и сюду обращается. Каковая служба легче предлагаемой. 12 марта 1851 г. Письмо 121 Советую Вам во все святые посты приобщаться Св. Тайн; a кроме сего, если когда случится какая болезнь, то не к лекарю посылать и в аптеку, но к иерею Божию, и просить его исповедывать и приобщить, a потом уже к лекарю послать, ибо весьма спасительно питать свою душу Нетленным и Святым Хлебом. Если бы случилось человеку в тот день умереть, в который он приобщался Св. Таин, то душу его приемлют святые Ангелы на руки свои, чести ради приобщения, и все воздушные мытарства безбедно проходит. 15 сентября 1859 г. Благоприятное писание Ваше, от 4 октября писанное, и с приложением при оном, имел удовольствие получить исправно, за что приношу Вам всечувствительную благодарность мою. Вы как писанием своим, так и примерным благорасположением ко мне недостойному, много меня одолжили. Спасет Вас Господь Бог за искреннюю любовь Вашу ко мне о Господе. Я с прошедшего года, при первом случае свидания с Вами, не преставал святое имя Ваше обносить в памяти моей, при недостойных молитвах моих пред Богом, и испрашивать на Вас благословение Его; что самое и доселе продолжаю со всем усердием моим, и сердечным соболезнованием о тяжких и продолжительных болезнях Ваших. |
| 19 В своей диссертации «Богослужение в русской церкви в 16 веке» ч. 1, Каз. 1884 г. введен. Стр. 7, прим. 2, мы выразили покойному Николаю Фомичу глубокую благодарность за эту любезность. 20 Очевидно, покойный Николай Фомич, отправляясь в свое последнее путешествие, приведшее его, как уже известно, к еще более отдаленному путешествию в обители Отца Небесного, мечтал пополнять свои материалы новыми находками… «На днях я получил из министерства разрешение командировки за границу на год, с 1 июня 1898 по 1 июня 1989 года, конечно, без всякого пособия, писал мне Николай Фомич от 30 марта 1898 года. Теперь вопрос: как распорядиться временем? Куда двинуться и где провести зиму? Серьезно заниматься я, конечно, не могу, но совсем оставаться без занятий в течении целого года также ужасно. Желалось бы основаться где-нибудь поблизости библиотеки, чтобы иметь по крайней мере сознание, что вот-де, если захочу, то и заняться можно, хоть перелистыванием; авось что-нибудь и найдется интересное. Главное, что необходимо – это прожить зиму в теплом краю. Указывают некоторые на Каир, в окрестностях которого есть будто бы санаторная станция для больных вроде меня. Не знаю еще, как что будет, но времени много; может быть можно будет побывать и в Иерусалиме. Вы меня, конечно, подробно ознакомите с своими намерениями, когда именно вы будете в Иерусалиме и проч. Нельзя ли, может быть, встретиться. Хотелось бы побывать затем в Риме, Венеции и Париже, а пожалуй и в Лондоне, но…» На этом план неосуществившегося путешествия оборвался и не без причин… 21 К этому периоду литературной деятельности Николая Фомича относятся следующие литургические статьи: «Памятник древне-русской письменности, относящийся к истории нашего богослужения в 16 в» (Прав. Соб. 1884, 1), «Объяснения литургии, составленное Федором, епископом андийским» (Памятник византийской духовной литературы 12 в.) (Там же) и «Богослужение иерусалимской церкви в конце 4 века» (Там же 1888, 3). 22 Прямым плодом его этой поездки и была брошюра: «Славянские рукописи патриаршей библиотеки в Иерусалиме» (Каз. 1889). |
| Формирование монастырской вотчины началось еще при жизни прп. Паисия. Внук И. Овина, боярин Иван Дмитриевич Ярцов (в монашестве Иона), завещал мон-рю и игум. Паисию свою вотчину, как сказано в духовной грамоте: «...село свое Успенское даю в дом Пречистой богородице Успению игумену Паисею з братьею… Да дал есми Пречистой Успению пол невода зимнего в озере на усть Челсмы полчетверта еза, да две пожни на Челсме у мосту Круглая да Долгая, да Овинов луг под Кузмидамияном» ( Антонов, Баранов. 1998. Вып. 3. С. 36). Духовная не имеет даты, А. В. Антонов и К. В. Баранов датировали ее 30-50-ми гг. XV в., А. Г. Авдеев - 10-20-ми гг. XV в. В 50-х - 60-х гг. XV в. галичский боярин Денисий Фомич (Фоминич) дал «по своем отце и по своей жене» «святей Богородици к Успенью анхимандриту Паисею з братьею» с. Благовещенское и дер. Дмитриевскую, «да Микифоровскую пустошь, да Федоровскую пустошь, да Морозово», «пожни свои на Ихлеме да на Святице» (Там же. С. 37). Денисий Фомич «велел есми на своей земле анхимандриту Паисею з братьею нарядити собе мельницу на реце на Чолсме под Микулинским. Да и веле есми ему свой лес тута сечи, что ему будет надобно на ту мельницу» (Там же). В 1505/06 г. вел. кн. Владимирский, Московский и всея Руси Василий III Иоаннович пожаловал мон-рю половину соляной варницы в Соли Галицкой (ныне Солигалич), а в 1532/33 г.- жалованную грамоту на рыбные ловли в Галичском оз. и на реках Ихлеме, Святице и Сухом Песке. В 1578 г. в Ровдине стане Галичского у. обители принадлежали 3 сельца, 35 деревень, 8 починков и 53 пустоши. В XV-XVI вв. П. Г. м. принадлежал двор на посаде Соли Галицкой. Свой двор у обители был и в Галиче: в Галицкой книге, написанной в 1498-1499 гг., упоминается «двор Успенского монастыря Пасеева, а в нем дворник Гридя» (АСЭИ. 1952. Т. 1. С. 533). В XVII в. мон-рю принадлежал осадный двор в Галичском кремле («остроге», «городе»), который впервые упомянут в дозорной книге 1620 г.: «...двор Успения Пречистыя Богородицы Паисеина монастыря» (Отрывок из дозорной книги Галича 1620 г.//Костромская земля: Краевед. альм. Кострома, 1999. Вып. 4. С. 84). |
| Барин положил пенсион сиротам, вышел в отставку, поселился в Москве, ходил каждодневно в церковь, подавал нищим и через несколько лет умер со словами: «Нет мне прощения и не будет». Сын его совершенно не имел черт, сделавших известность отцу. Да это и понятно: воспитывался он в то время, когда отец безуспешно усердствовал на ниве искупления тяжкой вины. Молодой барин вырос человеком необычайно сдержанным – и в движениях, и в словах. Получив значительное образование, он начал серьезно заниматься экономическою наукой и попал в число тех, кто волею обстоятельств был подвигнут на поиски выхода из смятения, в котором после японской войны пребывала Россия. Люди эти, известно, взялись за дело резво, и Европа вскорости поняла, что если не втянуть Россию в новую войну, ее, быть может, уже и не остановишь… Ивану Фомичу пришлось как-то принимать роды у жены молодого барина, однажды он выдергивал зуб самому помещику, но более всего семья эта подружилась с фельдшером, когда он вылечил старого кучера. Старик был мужем несчастной бабы, некогда убитой арапником, и молодой барин, взваливший на себя бремя отцовского долга, умолял спасти бедолагу. Фельдшер легко проникался чужой виной и бедой, но – чахотка… Разве ее одолеешь? Отступила, однако. Почему? Фельдшер не знал – лекарств у него не было. Лечил он более всего молитвами и разговором. Если барин был молчалив, то уж кучер – напротив: и кашляет, а все бормочет. От него фельдшер узнал, что у молодого барина много врагов. – Как же так? – не понял Иван Фомич. – Он ведь вроде за мужика, за Россию… – В точности, – согласился старик. – За Россию, за мужика, оттого и враги. – Да кто же они? – Книжники и фарисеи, – удивляясь фельдшерову недоумению, объяснял больной, – кто ж еще? Враги у нас одни и те же аж до самого второго пришествия. А затем сообщил и главный секрет: – Скоро развалюция будет. Но это Иван Фомич совсем уже отказывался понимать. В ноябре сорок первого фельдшер сумел предсказать дату контрнаступления под Москвой. Дело было в больнице. Хворый народ рядил, гадал, и все упирались в двадцать первое декабря – в день рождения вождя нашего. |
| Мальдзеневича, и говорить: «Отче наш, да будет воля Твоя! или так говорить, как один старец богомудрый говаривал: «пришла ко мне болезнь, слава Тебе, Господи! Болезнь моя увеличилась, слава Тебе, Господи! Болезнь моя сделалась неисцельною, слава Тебе, Господи! ибо мне лучше быть на небе с Тобою, нежели с людьми на земле». А по сему примеру даруй, Господи, и Вам все случающееся благодушно переносить, и за все благодарить, и Бог спасения будет всегда с Вами. 11 Мая 1854 г. 118. Надо спешить исправляться, а мы всё не торопимся Я, по милосердию Божию, с 30 июля заболел, и с тех пор до ныне не освободился еще от болезни. Были часы самые тяжкие, но Господь Бог помиловал меня по велицей милости Своей. Сердечно сожалею я и о Ваших почти безпрерывных недугованиях, и о том, что свирепствует смертность в селении Вашем. Что делать? Все мы теперь живем и ходим посреде сени смертной; ибо смерть не за морями, а у каждого за плечами. Страшимся за смерть одного и другого, но мысль о исправлении своем отлагаем впредь, когда язык наш не будет говорить. 20 Августа 1855 г. 119. Страшнее всего должно быть страха не имеющим Вы прежде жаловались мне, что страх смерти напал было на Вас. Но наиболее должно бояться тем, кто не имеет сего страха; ибо смерть ныне не за морями, а у каждого за плечами; того и гляди — до беды. При переходе моем в Оптину, я имел в намерении останок своих лет употребить на приуготовление себя ко исходу в вечность; но по невниманию к своему спасению и по любви к ближним, увлекся я в разсеяние и в суету сует, и стал вмешиваться в мирские дела; так что и совесть моя упрекает меня за безпечность мою и угрожает мне неизвестностию смертного часа; во аде же кто исповестся? А посему за все сие смиренно прошу милостивого прощения и разрешения, и молитв святых пред Богом. В надежде сей милости и остаюсь благожелательным богомольцем Вашим и всенижайшим послушником. 25 Августа 1856 г. 120. Дела добрые лучше делать, не отлагая Сердечно порадовался я тому, что дедушка Ваш весьма в добром отношении к Вам; но не знаю, как разуметь о капитале его, определяемом в пользу Вашу; положил он в сохранную казну, или только в мысли своей имеет положить?.. Пришел мне один случай на память: один богатый пан, имевший более пяти сот душ крестьян, старичек 80 лет, неженатый, не имевший близких родных, в один день приказывает своему камердинеру созвать к себе всех старшин из крестьянских дворов, и им торжественно объявил: ребята! у меня блеснула небывалая мысль: пожить с вами еще 20 лет, а потом вступить в монастырь, а вас всех отпустить на волю — довольны ли вы этим? Отвечают: довольны, батюшка Степан Фомич. Ну так молитесь же вы за меня Богу. Слушаем, батюшка. А Степан Фомич в ту же ночь уснул, и больше уже не просыпался; а посему и предположение его оказалось несбыточным. А Вашему дедушке дай Бог успеть доброе дело сделать! |
| Спать Николай, конечно, спал. А вот утром проснулся, пришло вчерашнее. Собирался он на берег, к лодке, а потом раздумал. Решил проверить вчерашнее, про машины. Может, день вчера выдался несчастливый. Но на крышу просто так не полезешь. Подумал Николай и решил конек белой жестью обтянуть, чтобы уж навечно. Было у него три листа в запасе, он их порезал и наверх потянул. Сосед Фомич со своего двора крикнул: — Другой день на нашестьях? — Приказ… — развел руками Николай. — Высшее начальство. — Нет, с ними не поспоришь, — посочувствовал Фомич.— Такое племя. Зато конек будет на весь аул светить. Сосед был стариком говорливым, но скоро бабка прогнала его к делам. А Николаю чужие глаза были вовсе не нужны, потому что конек — коньком, жесть — жестью, а главное — эксперимент. У сына-школьника такое присловье было: “Проведем эксперимент!” И Николай решил провести. Взял он бумаги лист, разделил его пополам, слева написал “порожние” и решил ставить там ноли на каждую машину, а справа, соответственно, “груженые” и отмечать их крестами. Просто и ясно. Конек оббивать начал он с краю, не торопясь. Примеривал, прикидывал, а главное, глядел на дорогу. Первым прокатил лесхозовский ГАЗ-66, пустой. Николай влепил ему ноль. Потом ЗИЛ-130 с ремкон-торы. В кабине сидит Федя-прораб. Он хоть и пузатый был, но считать его за груз слишком жирно. Второй ноль на бумажке появился. Повезли рулон рубероиду на УАЗе. Николай подумал-подумал и поставил ноль, потому что три тонны грузоподъемность УАЗа, а рубероид можно и на себе утащить или на тележке. В крайнем случае в мотоциклетную коляску положи и кати. Проехал самосвал с песком, потом еще один, с пилеными дровами. У Николая даже на душе повеселело, и он влепил два жирных креста, радуясь. А потом повалили машины, и все порожнем: заготконторы “газон”, “Сельхозтехники” два КамАЗа друг за дружкой проплыли туда, а следом обратно, словно издевались. С хлебоприемного пункта ЗИЛ поволок в просторном кузове разъединый мешок зерна ли, а скорее, отходов. Охотосоюзовская колымага мордатого Костю-председателя повезла, конечно, похмеляться. Этот Костя разожрался на лосятине да кабанятине — в кабину уже не влезал, впору самого отстреливать. “Электросетей” машина моток провода и ящик с изоляторами повезла, как не надорвалась, бедная. На велосипед, на руль этот провод, а ящик на багажку — и все дела. |
| Эта переписка любопытна и для меня самого в том отношении, что в ней содержатся самые интимные и подробные отчеты о моих путешествия и находках с греческим текстами из самых памятников и такие наблюдения и впечатления, которые ни как не укладываются в рамки обычных официальных отчетов, это с одной стороны, а с другой в них откровенно высказывались мои суждения и возражения по поводу тех или иных вопросов, которые подвергал покойный научному рассмотрению в своих многочисленных работах. Чтобы иллюстрировать свою мысль и ярче обрисовать отеческие отношения Николая Фомича к своему питомцу, я позволю себе перевести здесь выдержку из последнего его ко мне письма, писанного под впечатлением скорбного 27 для него известия моего, что я, увлекшись разработкой исторических мемуаров Арсения 28 , архиепископа елассонского и архангельского, открытых мною в прошлогоднюю поездку в Трапезунт, прекратил на время печатание греческого евхология, имеющего составить 2 том моего «Описания литургических рукописей, хранящихся в библиотеках православного Востока», или, как я выразился, «перестал думать» о нем. «Об евхологиях вы говорите, писал Николай Фомич ко мне, что «перестали о них думать». Ждаьб, следовательно, придется долго, а я недолголетен и едва ли доживу до этого времени… Мне подобает молиться, но вы растете ли? Растете, конечно, но только рост ваш, кажется, все более и более уклоняется в сторону от литургики. Очень вы обязали бы меня, если бы сообщили мне экземпляры беловых, напечатанных уже, листов Евхологиона: я занялся бы ими во время путешествия (увы, неосуществившегося!), и это, может быть, было бы не бесполезно для вас»… Великий предсмертный урок незабвенного учителя! Вот, как любил покойный Николай Фомич свое дело, как дорожил успехами излюбленной специальности, принося в жертву ей и всех и вся. И сколько самых нежных и попечительных забот проявил он об одном из своих учеников, стоя уже одною ногою у края своей преждевременной могилы, но дерзновенно утверждаю, что я лично не был единственным пестуном; находил он и досуг и время интересоваться не менее живо и горячо и другими своими учениками… |
|
|
