| Подобным же образом позже, в 1745 году, преосв. белорусский Иероним писал Св. Синоду, что «великую нужду терпит в учительных людях, ибо ни одного не имеет к правлению и помощи дел епаршеских, наипаче для проповеди слова Божия»; такого человека он нашел не в Москве или Киеве, а в Смоленске, – префекта тамошней семинарии, иеромонаха Варлаама Иваницкого, который был «проповедником быть весьма способен, наипаче в Белорусском крае, понеже был родимец польский, искусный в диалекте Белорусском» 9 . В виду приведенных фактов для нас становится понятною та заботливость правительства о делах церковных, красноречивое доказательство которой представляют приведенные выше указы. И мы видим, что последствия оправдали эту заботливость. Что касается до Петербурга, то там еще во времена Петра Великого, кроме проповедников по профессии, из монахов, проповедников – архиереев, каковы были: Феофан Прокопович , Стефан Яворский , Гавриил Бужинский и другие, – были приходские священники, настолько образованные, что их считали достойными и способными проповедовать не только для своих прихожан, в своих церквах, но и в высочайшем присутствии, хотя в последнем случае они и не всегда оправдывали возлагавшиеся на них надежды. Так в 1724 г., когда Св. Синод вместе с двором был в Москве, и синодальными делами управляли синодальные ассессоры: архимандрит Афанасий (Кондоиди) и протопоп Петр Григорьев, – эти последние распорядились, чтобы при возвращении их Величеств в Петербург была произнесена торжественная предика, каковую указом синодальных велено было изготовить успенскому протопопу Симеону Ярмерковскому, священникам: самсониевскому Терлецкому и успенскому – Венгриновскому, – все трое, как можно догадываться по фамилиям, южно-руссы и воспитанники киевской или московской академии. Терлецкий, призванный в присутствие Св. Синода, объявил, что «определение синодальное исполнить готов, только просит у Св. Синода от того свободности, понеже он, Терлецкий, пред Его Императорским Величеством скудоумия ради своего предиковать не может, да и потому, что откуда взять материи для предики, никакого ведения и довольного числа потребных книг, кроме самых к служению нужных, не имеет, также ради многого и едва не ежечасного при той церкви священных потреб исправления, ему, Терлецкому, таких предик затверживать весьма невозможно, и о сем-де он доносит сущую правду, а не для какого-либо вымышленного отбывателъства, а буде впредь неправда явится, то повинен он тяжкому оштрафованию 10 . |
| Подобным же образом позже, в 1745 году, преосв. Белорусский Иероним писал Св. Синоду, что «великую нужду терпит в учительных людях, ибо ни одного не имеет к правлению и помощи дел епаршеских, наипаче для проповеди слова Божия»; такого человека он нашел не в Москве или Киеве, а в Смоленске, – префекта тамошней семинарии, иеромонаха Варлаама Иваницкого, который был «проповедником быть весьма способен, наипаче в Белорусском крае, понеже был родимец польский, искусный в диалекте Белорусском» 145 . В виду приведенных фактов для нас становится понятной та заботливость правительства о делах церковных, красноречивое доказательство которой представляют приведенные выше указы. И мы видим, что последствия оправдали эту заботливость. 2. Проповедники в Москве и Петербурге в период времени с 1727 г. по 1750 г. Что касается до Петербурга, то там еще во времена Петра Великого, кроме проповедников по профессии, из монахов, проповедников – архиереев, каковы были: Феофан Прокопович , Стефан Яворский , Гавриил Бужинский и другие, – были приходские священники, настолько образованные, что их считали достойными и способными проповедовать не только для своих прихожан, в своих церквах, но и в высочайшем присутствии, хотя в последнем случае они и не всегда оправдывали возлагавшиеся на них надежды. Так в 1724 г., когда Св. Синод вместе с двором был в Москве, и синодальными делами управляли синодальные асессоры: архимандрит Афанасий (Кондоиди) и протопоп Петр Григорьев, – эти последние распорядились, чтобы при возвращении их Величеств в Петербург была произнесена торжественная предика, каковую указом синодальным велено было изготовить успенскому протопопу Симеону Ярмерковскому, священникам: самсониевскому Терлецкому и успенскому – Венгриновскому, – все трое, как можно догадываться по фамилиям, южно-руссы и воспитанники Киевской или Московской академии. Терлецкий, призванный в присутствие Св. Синода, объявил, что «определение синодальное исполнить готов, только просит у Св. Синода от того свободности, понеже он, Терлецкий, пред Его Императорским Величеством скудоумия ради своего предиковать не может, да и потому, что откуда взять материю для предики, никакого ведения и довольного числа потребных книг, кроме самых к служению нужных, не имеет, также ради многого и едва не ежечасного при той церкви священных потреб исправления, ему, Терлецкому, таких предик затверживать весьма невозможно, и о сем-де он доносит сущую правду, а не для какого-либо вымышленного отбывательства, а буде впредь неправда явится, то повинен он тяжкому оштрафованию 146 . |
| После падения Константинополя в 1453 г. мощи свт. Спиридона были вывезены сначала в Фесприотийскую Парамифию (совр. Сербия), а в 1456 г. - на о. Корфу, где сохранивший мощи священник Григорий Полиевкт передал их иерею Георгию Калохеретису. Тот завещал нетленные мощи своим детям, через которых святыня попала в собственность семьи Вулгарисов. С 1456 г. мощи хранились в храме св. Афанасия и переходили из храма в храм, пока в 1577 г. венецианские власти не выделили семье Вулгарисов земельный участок, на котором в 1589 - 1597 гг. и был построен храм свт. Спиридона, где нетленные мощи святителя пребывают по настоящее время (с 1960-х гг. они принадлежат священной митрополии Керкиры). Деснице святителя, если верить свидетельству архиепископа новгородского Антония, уже в 1200 г. сохранялась в Константинополе отдельно от остальных мощей (см. выше). Как указывал Христодул Вулгарис (великий протопоп Керкиры, живший в XVII в.), в 1592 г. она была доставлена из Константинополя в Рим папе Клименту VIII. Тот перед смертью передал святыню кардиналу Чезаре Баронио, который в свою очередь подарил ее Новой церкви Божией Матери в Риме близ площади Пасквино (Chiesa Nuova или S. Maria in Vallicella), откуда в 1984 г. десница была возвращена в Керкиру. Эта «константинопольская» версия судьбы нетленных мощей свт. Спиридона, подкрепляемая к тому же многочисленными средневековыми источниками (в том числе свидетельствами древнерусских не является единственной. Существует и другая, «кипрская» версия, которую составительница «Путеводителя по святым местам Греции» «Евлогите! Благословите!», вышедшего на русском языке (перевод с англ.) в 2007 г., монахиня Нектария (Мак Лиз) даже считает «в высшей степени этой версии, мощи святителя оставались на Кипре до 1448 г., когда королева Кипра Элени, наследница византийской династии Палеологов, продала их эмиссарам из Ватикана. Возвращаясь в Рим, эмиссары остановились в г. Арта, где православное духовенство с солдатами отобрали у них мощи, но жена местного венецианского правителя Кароло, принадлежавшая к Римской католической церкви, упросила отдать эмиссарам правую руку святителя, чтобы те отвезли ее в Ватикан в доказательство всего случившегося. Остальные мощи хранились в Арте пока священник Георгий Калохеретис (это имя, как мы видим, присутствует и в «кипрской» версии) «ради сохранности» не перевез их в Керкиру. Но как бы то ни было, в XV в. мощи свт. Спиридона оказались на Корфу. |
| Прп. Даниил был великим прозорливцем и чудотворцем. Раз во время голода он велел раздать все монастырские запасы — они не уменьшились. Раз брат, приготовлявший квас, положил в него слишком много муки, и квас вышел горький; тогда прп. Даниил велел прибавить в него столько воды, что все монастырские сосуды были наполнены. Получился не только необыкновенно вкусный квас, но и имевший чудодейственную силу, так что все больные, которым давали его пить, исцелялись. Протопопу Андрею прп. Даниил предсказал, что тот будет царским духовником. Это сбылось, а впоследствии Андрей (с нареченным именем Афанасий) стал митрополитом. Этот протопоп раз подвергся нападению разбойников, но, как только он призвал имя прп. Даниила, они разбежались. Раз в дороге разбойники напали на самого преподобного и его иноков, но по молитве святого иноки стали невидимы, и разбойники тщетно их искали. Когда же разбойников задержали, преподобный оставил им все, что они у него взяли. Один брат дерзнул подражать подвижнической жизни преподобного. Тотчас же на него напала толпа маленьких человеков, которых никто, кроме него, не мог видеть. Прп. Даниил окропил его святой водой, он заснул и проснулся исцеленным. Братия видели прп. Даниила ходящим по воде. С годами он так ослабел, что с трудом мог ходить и молился в церкви сидя, но непрестанной молитвы не оставлял. Даже когда от слабости он не мог говорить, он все время шевелил губами. Перед самой кончиной он спросил.- «Где эти дивные старцы?» — «О каких старцах говоришь ты, отец?» — спросили его братия. «Перед основанием этой святой обители пустынники посетили меня в Горицах, и теперь они пришли ко мне — разве вы не видите их?» — «Мы никого не видим, кроме твоих учеников, здесь стоящих!» — ответили братия. Старец замолк, причастился Святых Тайн и тихо скончался. После кончины своей прп. Даниил явился тяжко больной боярыне Евдокии Салтыковой и сказал ей: «Я — Даниил, игумен Переяславский, пришел принести тебе здравие!» Она исцелилась на его могиле. Глухой Автолом, гладильщик, молился на его могиле. Вдруг сильный удар грома испугал его. День был ясный, и на небе не было ни одного облачка. Когда он пришел в себя от испуга, он был исцелен. Раз ночью расслабленный инок Иона услышал звон колоколов. Думая, что уже звонят к утрене, он пошел в церковь. Она была освещена. Но когда он до нее дошел, свет потух. Пономарь также уверял его, что он не начинал звона, но Иона был исцелен. В 1734 г. инок Паисий исцелился от глазной болезни, омыв глаза из колодца, выкопанного самим преподобным. |
| Среди дворов монастырей числились и подворья подгородных Бобренева и Голутвина, а также городского Спасского. На плане 1793 г., приложенном к прошению коллежской советницы Т.И. Тетюшевой, показано подворье Голутвина монастыря около церкви Николая Чудотворца. Вполне вероятно, это место было выкуплено у Спасского монастыря, так как в Писцовой книге 1577 - 1578 гг. указано, что в Спасском монастыре находится «...купчая грамота на двор, что в городе у Николы у Гостина возле Безносова двора Бохтеярова...». Большой удар духовенству Коломны был нанесён упразднением Коломенской епархии по указу от 16 октября 1799 г. Дело в том, что наличие епископской кафедры в уездном городе и простирание её диоцеза на части 2-3 губерний не отвечало представлениям XVIII в. о регулярном государстве. Н.П. Гиляров-Платонов очень ёмко заметил в своих воспоминаниях: «Опустела родина. Она подошла под тот тип казёнщины, который там раньше, там позже, но неуклонно повсюду овладевает Россией, стирая всё бытовое, местное, историческое, не щадя ни одного уголка, ни одного отправления общественной жизни». Владычные резиденции должны были располагаться исключительно в губернских центрах, а границы епархий надлежало привести в соответствие с губернскими. Всё это и привело к ликвидации существовавшей 4,5 века кафедры. К тому же при ревизии кафедры открылись большие недостачи в ризнице и недочёты в ведении документации. По сути, последним коломенским епископом был Афанасий III (Иванов), занимавший кафедру с 12 ноября 1788 г. по 10 апреля 1799 г., когда он был переведён в Воронеж. Об отношении к нему коломенских жителей говорит ода, написанная учителем семинарии Василием Протопоповым, и благодарственные речи при отбытии владыки на новую кафедру. Как свидетельствовал Н.П. Гиляров-Платонов: «С плачем проводили коломенцы архиерейский двор, консисторию, учителей и учеников семинарских. Отселе они живут в городе исключительно торговом. Торговые интересы будут отселе главные и единственные; на них будет сосредоточиваться и покоиться общественное внимание». Архиерейские служители, а также священно- и церковнослужители при Успенском соборе покидали город вместе с епископом. В устоявшейся жизни монастырей и части городских приходов также произошли изменения. В 1800 г. был упразднён по указу Святейшего Правительствующего Синода Спасский мужской монастырь, братия которого составила штат восстановленного при учреждении Оренбургской епархии Уфимского Успенского мужского третьеклассного монастыря (в 1800 году штат монастыря был переведен в Уфу). Храмы монастыря были обращены в приходские. Последним игуменом Спасского монастыря был Агапит, управлявший с 1794 по 1796 год. По метрическим книгам 1800 г. среди церквей Коломны значится Преображенская церковь (по ревизским сказкам 1811 г. она проходит как Спасская, что на площади), являвшаяся центральной церковью Спасского монастыря. К церкви были приписаны 15 приходских дворов упразднённой Алексеевской церкви. |
| Таким образом, горожане были вынуждены заняться вопросами постройки церкви на новом кладбище в самое ближайшее время. «Во избежание напрасных здешним градским жителям издержек» хотели на кладбищенское место перенести одну из двух деревянных церквей на Красной горе, на что было получено дозволение из духовной консистории и согласие причта и приходских людей «оную Всесвятскую деревянную церковь, а в ней и местные святые образа продать за цену...». Церковное здание, по указу, приходские люди должны были передать безденежно, а за иконостас и образа запросили «денег триста рублев». По оценке же протопопа кафедрального Успенского собора Андрея Петрова и ключаря священника Афанасия Васильева оказалось, что иконостас и местные образа «ценою состоят не более ста рублей». Платить триста рублей за иконостас градское общество отказалось. А в июне 1773 года и преосвященный Иоанн отменил свое решение о переносе Красногорской деревянной церкви на кладбищенское место, «покамест вместо ее строящаяся в совершенство приведена не будет». Вскоре нашли другой выход. По благословению того же преосвященного Иоанна в 1774 году перевезли на городское кладбище деревянную церковь из Сухонской Ерогодской волости с погоста Рождества Христова. 22 мая «из Успенскаго собору учинено было крестное хождение на отведенное кладбище для основания церкви, и по отправлении Господу Богу с водоосвящением молебствия обложена деревянная церковь». Все лето шли усиленные работы по постройке и благоустройству храма. Того же 1774 года октября 15 числа кладбищенская церковь освящена во имя святителя Стефана Пермского. Эта деревянная церквушка стояла на кладбище до конца XIX века, но, по причине ветхости, богослужение в ней не совершалось. 20 июля 1799 года преосвященный Арсений епископ Вологодский и Устюжский утвердил «план и фасад» предполагаемой к постройке каменной кладбищенской церкви в Великом Устюге. 4 августа того же года устюгские граждане получили грамоту его преосвященства на постройку каменной Стефано-Пермской церкви. |
| Таково было действие суровой церковной живописи на мою маленькую невинную душу» 23 . Знание прекрасное церковных песнопений и любовь к богослужению привита пр. Порфирию с детства. «Почти в каждый вечер пел я всенощны в своей келье один одинехонек, – замечает еп. Порфирий о последних годах своей московской жизни (1888 г.), – с детства зная наизусть стихиры, догматы , тропари ирмосы и проч. и проч. до Взбранной Воеводе» 24 . Самые детские игры его нередко были ни чем иным, как воспроизведением церковного богослужения в компании со своими сестрами. «Я в годы отрочества своего любил наряжать своих сестер диаконами, служить с ними обедню и благословлять обеими руками, – признается пр. Порфирий. – Примечая это, моя бабушка Дарья говаривала мне: – Костенька, ты будешь поп, да протопоп, да архиерей» 25 . Религиозное воспитание в семье, состоящей из женщин, предрасположило впечатлительную душу даровитого дитяти ко всему таинственному и развило в нем с юных лет любовь к уединению. С любовью он ходил «в лес за грибами, где сумрак, тишина, таинственное эхо и небо, едва видимое поверх высочайших сосен, обворожали меня до того, что я, – говорит пр. Порфирий, – на призыв родимой идти домой, нередко отвечал: – еще рано. В юности же наклонность моя к уединению была так велика, что все называли меня монахом» 26 . Но с этими добрыми навыками от матери переняты были и некоторые суеверия. «Идя в Запрудненское училище мимо кладбища я, – сознается пр. Порфирий, – боялся погони за мною мертвецов» 27 . Семья Александра Матвеевича и Дарьи Степановны Успенских состояла из единственного сына, будущего востоковеда, епископа Порфирия и двух дочерей: старшей Любови Александровны Лапшиной и Серафимы Александровны Николаевской, оставшейся в живых и после смерти епископа Порфирия и проживавшей в собственном доме на родине 28 . По поводу кончины старшей своей сестры, 10 сентября 1845 г., пр. Порфирий замечает: «Я и сестра моя погодки у матери, и любили друг друга. Покойная была весьма набожна, строгого правила и домостроительности» 29 . |
| «Утром 18 октября, когда в соборе начали благовестить, воевода, дьяк и приказные из города ездили к преосвященному Афанасию на струг, для принятия от него благословения. В третьем часу преосвященный на струге поехал на Глинки. Бывшие там в облачении певчие и иподиаконы пели: днесь благодать Святаго Духа нас собра. В это время у Троицкой церкви благовестили к литургии, а от прочих приходских церквей священники с иконами шли в собор. При колокольном звоне во всех церквах, преосвященный со струга сошел на берег и был встречен с крестом игуменами сийским Феодосием и архангельским Иоасафом, также священниками Троицкой церкви и города Архангельска. Тут же были воевода и дьяк с приказными и со всем служилым строем и множество народа. Приложившись ко кресту, архиерей пошел в церковь и на пути осенял народ руками на обе стороны. Перед ним шли певчие в стихарях и пели: Царю небесный. По входе в церковь , приложился к святым иконам, взошел на амвон и, облачившись в полное архиерейское облачении, сел и ожидал крестного хода из собора. Когда протоиерей со всем духовенством пришел из собора, преосвященный вышел из церкви на площадь и целовав святые иконы, стал на приготовленном месте. Здесь начат был молебен. Во время чтения псалма: Господи услыши молитву мою, все духовенство попарно подходило к архиерею с поклоном. При пении канона Богородице: многими содержим напастями, преосвященный с крестным ходом пошел в соборную церковь в таком порядке: напереди шли с фонарями и хоругвями, за ними священники без икон, потом священники с иконами, далее священники с запрестольными иконами, за ними певчие, а за этими опять священники с храмовыми иконами. Перед архиереем несли икону преображения Господня, крест и Евангелие, за которыми шел и архиерей в преднесении иподиаконом лампады. Два диакона держали преосвященного под руки; по сторонам их шли также диаконы с кадилами и рипидами. За архиереем шли игумены и протопоп с городскими священниками, наконец воевода и дьяк с приказными и множество народа. Шествие со всех сторон окружали стрельцы со знаменами. Дошедши до городских ворот, шествие остановилось: архиерей взошел на приготовленное место и, по прочтении Евангелия, осенял народ крестом на четыре стороны. После сего процессия двинулась к собору. |
| Часовня расположена на высоком холме вблизи пешеходного маршрута от станции Новоиерусалимская в санаторий «Истра», на территории которого расположен объект культурного наследия регионального значения «Санаторий Г.А. Каратаевой: водонапорная башня, 1910-е г.г.; главный дом с домовой церковью, 1910-е г.г.; парк, XIX – начала XX в.в.». Часовня и водонапорная башня санатория находятся в едином визуальном коридоре восприятия и являются вертикальными доминантами местности. Часовня получила известность до революции благодаря книге Ивана Токмакова «Историко-статистическое описание заштатного города Воскресенска», вышедшей в 1905 году: «В одной версте от станции «Ново-Иерусалимская» расположено сельцо Лучинское, а в старину было село Лучинское, на речке Истрице, с деревянною в нем церковью во имя Николая Чудотворца, построенною «клетцы», в 1584 году находилось Московскаго уезда, Сурожскаго стана, «в поместьи за квязем Семеном Черкасским, что был преж того в поместьи ж за князем Иваном Колмамаевым». В приходной окладной книге Патриаршаго Казеннаго Приказа за 7136 (1628) год, под Сурожскою десятиною, написано: «Церковь Великаго Чудотворца Николы в селе Лучинском, в Московском уезде, в поместьи стольника Льва Афанасьева Плещеева». Село Лучинское продано было Поместным Приказом 1631 года Льву Афанасьевичу Плещееву из его поместья в вотчину, а после его смерти оно перешло к его сыну Михаилу. В 1633 году Лучинское куплено князем Иваном Борисовичем Троеруковым у Михаила Плещеева и в 1685 году продано жене Михаила Львова Плещеева, вдове Наталье Петровне, которая была за вторым мужем, Федором Петровичем Шереметевым. В 1688 году священник и причт села Лучинскаго, Московскаго уезда, жаловались на писца Протопопова, который при межевании пустоши Воскресенскаго монастыря, Подсосенья, граничившей с их церковной Никольской землей, «отхватя», отмежевал часть последней монастырю. Казенный приказ предписал своему дозорщику досмотреть межи и грани по писцовым книгам прежняго писца Аксакова, описать, все ли они в целости и «учинить чертеж с меркою, подписью и подлинною очисткою». |
| Это полулегендарное свидетельство получает некоторое подтверждение в «Сказании о последних днях жизни митрополита Ма-кария». Здесь читаем, что 3 декабря 1563 года святитель заявил о своем желании оставить кафедру и «отъити на молчалное житие» в Пафнутьев Боровский монастырь, где он некогда постригся в монахи. Настаивая на своем желании, он даже послал царю особое «писание». Царь с сыновьями посещал митрополита, упрашивая его «со слезами» остаться на престоле и «едва умоли его». Царь, очевидно, понимал, что уход Макария будет воспринят как публичное осуждение его политики, и стремился этого не допустить. Уговаривать Макария приезжала и царица Мария Темрюковна, которая, как видим, в отличие от Анастасии готова была активно поддерживать действия супруга. Лишь 21 декабря митрополит согласился на уговоры, и царь приказал «то писмо дранию предати пред его очима». 31 декабря 1563 года Макарий умер. Царь приложил усилия к тому, чтобы митрополичью кафедру занял человек, на которого он мог бы всецело положиться. 24 февраля 1564 года собор епископов избрал митрополитом старца Чудова монастыря Афанасия, бывшего протопопа Благовещенского собора Андрея, который в течение многих лет был духовником царя. Остался он им и после того, как постригся в 1562 году в Чудове монастыре с именем Афанасия. Здесь, в Чудове монастыре, в 1562—1563 годах он явно по заказу царя работал над составлением «Степенной книги». Афанасий, несомненно, принадлежал к числу наиболее близких к царю представителей духовенства. Как и царь, он был приверженцем сильной единоличной власти правителя. Однако, разделяя с царем его политические идеалы, митрополит не мог одобрить те методы, с помощью которых царь хотел реализовать их на практике. Не знаем, какие аргументы использовали бояре и митрополит в своих беседах с царем, но результат известен — царь должен был уступить их давлению: «подал надежду на исправление жизни и в продолжение почти шести месяцев оставался в спокойствии». Так сообщает Шлихтинг. Поскольку вслед за этим он рассказывает о событиях, происходивших в декабре 1564 года, очевидно, что столкновение произошло в конце весны — начале лета, то есть как раз тогда, когда царь писал свое послание Курбскому. Отсюда понятно появление на его страницах тех высказываний, которые приведены выше. |
|
|
