| Упоминание о причинении вреда другому чрез волхвование содержится и в Чине Таинства Исповеди в Большом Требнике. Уже не приходиться говорить о десятках примеров действенности магии, содержащихся в житиях святых. Впрочем, для либералов этот источник вообще не считается не только авторитетом, но хотя бы заслуживающим хоть какого-то уважения. Ведь если для о. Андрея недостоверно житие святых Киприана и Иустины (написанное, замечу, императрицей Евдоксией в начале V века на основании подлинных документов), которое подтверждалось уже святителем Григорием Богословом (24 слово), то неудивительно, что и касательно современности он доверяет только своим теориям. Знаменитые слова «если моя теория противоречит фактам – тем хуже для фактов», во всей красе проявляется и в этом вопросе. Не удержусь, чтобы не заметить, что и знаменитая (и отвергаемая о. Андреем) история о превращении женщины в лошадь, описанная в житии преп. Макария Великого с точки зрения исторической доказательности засвидетельствована едва ли не лучше, чем большинство событий церковной истории IV века. Ведь помимо самого жития (согласно рукописной традиции написанного святителем Сарапионом Тмуитским – конец IV в.), об этом чуде упоминает Лавсаик еп. Палладия, Руфин, «Достопамятные сказания». И Палладий, и Руфин лично общались и самим преподобным Макарием, и с многими очевидцами этого чуда. Так на каком основании мы должны не верить очевидцам, а доверять теориям либералов конца XX века? Нам лично приходилось сталкиваться с тяжелыми последствиями либеральных теорий, которым верят больше чем реальности. Так недавно ко мне подошел один человек, у которого была следующая проблема. Он общался с одной девицей, которая ему не нравилась. Однажды он решил с ней расстаться, и на прощанье девица угостила его чаем. После этого в нем появилась к ней странная тяга. Разумом она ему не нравилась, но при этом его к ней тянуло. Они поженились, а потом она его бросила. Но на этом страдания молодого человека не кончились. Он стал в прямом смысле сохнуть. Его мышцы стали высыхать, причем обследования не нашли этому естественных причин. В панике несчастный обратился за помощью к священнику. Но тот, ссылаясь на труды о. Андрея заявил, что никакой «порчи» не существует и потому он не должен волноваться. Конечно, от такого высказывания проблемы у этого человека никуда не делись, и он обратился к колдуньям. Естественно, что состояние его только ухудшилось. Лишь после Таинства Исповеди и Соборования ему стало легче. Перед нами очевидный пример действенности магии на крещенного человека, который не защищен Причастием. Но самое для нас удивительное – это позиция священника, который предпочел отвергать реальность ради теории. |
| Эта руководящая точка зрения есть у каждого историка. Отсюда неизбежный субъективизм всякого исторического исследования. Одни сознательно, другие бессознательно скрывают свои общие точки зрения. Но от этого субъективизм только увеличивается. Ибо вместо общего субъективного освещения, мы получаем искаженное восприятие и в нем субъективно истолкованными те элементы, те сырые и мелкие факты, из которых создаются более общие картины исторического воспроизведения. Отсутствие общей точки зрения всегда сомнительно и потому гораздо более опасно, чем наличие самых субъективных, но сознательно высказанных общих принципов исследования. Материалы становятся материалами только при наличии какой-нибудь точки зрения. И при абсолютном отсутствии точки зрения понятие материала не может существовать в таком же строгом и абсолютном смысле, как не может существовать цвета при абсолютном отсутствии глаз. Эта точка зрения, разная у разных историков, предваряя всякое изучение и будучи неизбежным условием данности исторического материала, не может быть ни доказана самим этим материалом, ни отвергнута. Ее доказательность во внутренней ее силе, в философской ее правде и объективности; в этом смысле нет и не может быть такого исторического исследования, которое было бы внешне обязательно для всех в своих результатах. Слепы и философски неотчетливы те историки, которые так называемым документальным исследованием хотят установить или отвергнуть какие-нибудь метафизические или религиозные факты. Кому эти факты внутренне даны, тот видит их и в лежащем перед ним сыром материале. Кому они не даны, тот их не видит. Нужно отбросить раз и навсегда наивные препирательства в вопросе так называемого документального исследования и понять, что устроенные по разному глаза неизбежно будут по разному видеть и то, что для одного — самый настоящий факт, для другого — самый настоящий не факт. Как для глаза, не вооруженного микроскопом, не факт то, что является самым позитивным и самым объективно данным фактом для глаза, вооруженного микроскопом, так точно историк, лишенный, например эстетической проницательности, при нахождении какой ни будь вазы или обломка древнего бога совершенно не в состоянии увидеть те факты эстетической одаренности или бездарности, примитивности или высокоразвитости, о которых прямо говорят эти остатки эстетически проницательному историку. У кого же субъективизма больше? Конечно, у историка эстетически непроницательного, ибо действительность является ему в более обедненном виде, чем историку эстетически проницательному, ибо он лишен органов восприятия того, что фактически дано, не менее реально, чем микроскопические подробности, видимые вооруженным и невидимые невооруженным глазом. |
| Итак, солнцезрачное созерцание Бога отличается от молниевидного не тем, что время опыта в первом случае длящееся, а в последнем — нет, но тем, что в первом случае Бог пребывает с подвижником неотступно, а во втором удаляется. И первый и второй опыт однако суть возможности зреть Божественный Свет не дольше мгновения надэмпирического времени (темпоральность самого опыта и там и там дискретна). с синэргийной антропологией Ко всему отмеченному нужно добавить, что дискретная квалификация у времени трансцензуса 40 органична для синергийной антропологии. Ниже приводится онтологическая характеристика 41 устроения мистико-аскетической жизни, свидетельствующей о неслитном соединении бытия и Сверхбытия. Но прежде будет уместно затронуть проблему доказательности при рассмотрении исихастского опыта 42 . 43 . Действительно, в человеческом знании нет ничего такого изначального, что можно бы использовать применительно к Богу. Тем не менее Палама поясняет, что, хотя доказательство неприменимо к Божественной сущности, оно может быть применено при определенных условиях к тому, что около сущности. Это природные характеристики, или ипостасные атрибуты, бытие которых обусловлено сущностью, и, хотя они не существуют первично по отношению к сущности, они несомненно не следуют в хронологическом смысле за безначальной (uncaused) природой Троичного Бога 44 .» 45 . Отсюда ясно, что в понимании энергии (природной характеристики; ипостасного атрибута; того, что около сущности) дискурсивное мышление может быть очень полезным. Событие непосредственного соединения Бога и человека, понимаемое исключительно энергийно 46 , — таков был предмет мысли святителя Григория Паламы, когда он отстаивал аутентичность исихастского опыта. Чтобы уловить, в каком именно смысле приходится говорить об энергии, выясним роль энергии в событии преобразования природы человека 47 . С. Хоружий, анализируя данное событие, разворачивает его в онтологическую триаду: dЪnamij ® ® Как единое целое все три перечисленных компонента встречаются в девятой книге аристотелевой “Метафизики” 48 . Каждому элементу тройки соответствует спектр значений. “DЪnamij — возможность, потенциальность, потенция. — энергия, деятельность, действие, акт, актуализация, осуществление. — энтелехия, действительность, актуализированность, осуществленность” 49 . |
| Достоевский считал, что поведение человека в обществе зависит не от одних «обстоятельств» и осознанной разумом личной выгоды, а диктуется прежде всего его «натурой», морально-этические основы которой формируются в определенных национально-исторических условиях тысячелетиями (с. 429). Полемика с теорией «разумного эгоизма» Чернышевского была продолжена Достоевским в повести «Записки из подполья». Впервые сформулированное в «Зимних заметках о летних впечатлениях» представление о «сильно развитой личности», которая, будучи уверенной в своем праве быть личностью, «ничего не может и сделать другого из своей личности как отдать ее всю всем, чтоб и другие все были точно такими же самоправными и счастливыми личностями» (с. 428–429), воплощено было писателем позднее в образах Сони Мармеладовой и князя Мышкина. Философская проблематика «Зимних заметок» получила дальнейшее развитие в идеологических дискуссиях на страницах романов Достоевского 1860-1870-х годов. Многие социально-критические идеи последних сформировались на основе выводов, которые сделал писатель, познакомившись с различными аспектами жизни Западной Европы. На особое, принципиальное значение, которое придавал «Зимним заметкам» сам автор, указывает тот факт, что он включил их в отличие от других фельетонов и статей, напечатанных во «Времени», во второй том собрания своих сочинений, изданных в 1865–1866 гг. «Зимние заметки о летних впечатлениях» привлекли внимание и писателей и критиков. Ап. Григорьев назвал «заграничные воспоминания» Достоевского «гениально умными и глубокими», а по поводу «изображения» брибри и мабишь в статье, опубликованной в 1864 г. в журнале «Якорь» писал: «Ведь только оригинальное критическое чутье русского человека могло с такою, можно сказать, нахальною беспощадностью и вместе с такою наивностью разоблачить эти милые типы». Записки из подполья Впервые опубликовано в журнале «Эпоха» (1864. 4) с подписью: Федор Достоевский. «Записки из подполья» — произведение, открывшее новый этап в творчестве Достоевского. В центре повести характерный образ «идеолога», мыслителя, носителя хотя и странной, «парадоксальной», но в то же время теоретически замкнутой системы взглядов. Не будучи единомышленником своего «антигероя», Достоевский придал его рассуждениям такую силу доказательности, какой впоследствии отличались монологи главных героев его больших романов — Раскольникова, Ипполита Терентьева, Кириллова, Шатова, Ставрогина, Дмитрия и Ивана Карамазовых. |
| Об этом я имел бы право, и даже некоторую нужду, сказать перед вами кое-что и с большею откровенностию и доказательностию, если бы не было опасности и на вашу общую корпоративную честь навлечь пред посторонними судьями некоторые излишние и может быть незаслуженные вами тени, да и мне самому подвергнуться упрекам в самовосхвалении. Скажу только, что много-ли мало-ли должна продолжиться моя служба среди вас, а не позволит мне ни долг, ни совесть отворачиваться равнодушно и беспечно от бываемых у вас зол, чтобы только не видеть их и не беспокоить себя ими. На том основании, что неизбежно быть некоторым из вас празднолюбивым и неряшливым в нравственном отношении воспитанникам, могу ли я равнодушно смотреть на них, когда их вижу и когда мне об них заявляют? Могу ли я не желать, чтобы таких лиц было в вашей среде как можно меньше? Не должен ли я приложить все свое старание и испытать все меры, чтобы этого достигнуть? Должен ли я позабыть, что из ленивых и рассеянных, если оградить их от дурных влияний, могут выходить впоследствии очень трудолюбивые и прилежные ученики, а из шаловливых и неустроенных в нравственном отношении образоваться личности с очень серьезными и благородными характерами? Кого же я должен выбрать из таких лиц для педагогических опытов исправления и вразумления, и кого обречь на жертву их собственным дурным инстинктам, как необходимых отребиев и выкидышей, бываемых во всякой учебной корпорации? Итак, чтобы там ни было, как бы ни отнеслись вы к моему слову назидания и вразумления, а я всех вас приглашаю начать новый учебный год свободными и усиленными трудами научного самообразования и самовоспитания в духе христианского благочестия. Трудны оба эти дела, но тем настойчивее прошу потрудиться; ибо настоит в них неотложная надобность, – как вы сами это очень хорошо понимаете без всяких разъяснений и доказательств. Я, кажется, безошибочно выразил в этом уверенность, а потому и воздерживаюсь вам доказывать то, что, по моему убеждению, не требует для вас доказательств и разъяснений. |
| Подробно остановиться на разъяснении поставленных вопросов представляется необходимым с одной стороны уже потому, что сам Милль неопределенно решает их, а с другой – потому, что в современном обществе между многими существует убеждение, что порядок природы не изменяем, что индуктивная философия утверждает постоянство и неизменность естественных причин, что образованный ум должен удерживаться от признания чего-либо несогласного с законами природы и т. д. и т. д. Индуктивный путь исследования, как признает и Милль, состоит в наблюдении и классификации тех мировых явлений, которые входят в круг человеческого опыта. Следующие этому пути исследования наблюдают и приводят в порядок известные явления и факты и делают из них некоторые, общие выводы; напр., всегдашний опыт убеждает их, что солнце восходит в определенное время каждое утро: отсюда заключают, что такой порядок неизменно будет продолжаться и на будущее время, или: они видят, что смерть следует за разрушением тела, и что нет такой силы, которая могла бы, в пределах нашего опыта, восстановить жизнь; отсюда заключают, что подобное явление и впредь будет продолжаться, и что жизнь, следовательно, не может быть возвращена умершему человеку. Что подобные индуктивные выводы невозможно считать строго доказательными, а только вероятными и возможными, это несомненно. Но индукция не ограничивается только частичным наблюдением мировых явлений; она на основании них делает общие выводы, которым произвольно придает характер законности, неизменности. Вся сила доказательности индуктивных обобщений может быть формулирована следующим образом: известное явление во весь наш прошедший опыт усматривалось в определенной связи с другими явлениями предшествующими, сопутствующими и последующими; отсюда мы делаем заключение, что и в будущем оно необходимо будет усматриваться в той же самой связи. Но при этом является вопрос: почему и в будущем оно должно являться в той же самой связи? Может ли кто-нибудь доказать необходимость этого? Может ли последователь индуктивной философии представить другие основания этому кроме простой только веры, что так было прежде? Существует ли, наконец, какая-либо физическая невозможность предполагать, что это не будет так? Правда, мы ожидаем, что явления, находящиеся теперь в определенной связи с другими явлениями предшествующими и последующими, и в будущем будут находиться в той же самой связи и взаимоотношении; но подобное ожидание не имеет для себя строго научной основы. |
| Иногда в основание отрицания возможности доказательства бытия Божия вкладывается не вполне правильное понятие о сущности самого доказательства. Так, например, некоторые исследователи определили доказательство как вывод из высшего к низшему. Так как выше Бога ничего нет, то и доказательство бытия Божия невозможно. Но здесь дано неправильное определение доказательства. Доказательство бытия Божия является основным не для Самого Бога, а лишь для нас, для нашей веры в бытие Божие. Иногда значение доказательств бытия Божия отрицается на том основании, что они не имеют характера математической очевидности и точности. Но математически точных доказательств вообще очень мало. Кроме них и в философии, и в науке, и в практической жизни употребляются и другие виды доказательств. Да и в самой математике существуют так называемые постулаты, т. е. истины самоочевидные, которые, однако, невозможно точно математически доказать, а следовательно, в них можно и усомниться. Сомнение в пятом постулате Эвклида («через одну точку можно провести только одну прямую, параллельную данной прямой») привело гениального русского математика Лобачевского к открытию новой пангеометрии. Самая точная и доказательная наука – математика – основывается на аксиомах и постулатах, которые, как и все так называемые самоочевидные истины, не могут быть доказаны и которые принимаются на веру. Глубоко прав святитель Василий Великий, утверждающий, что в науке «вера предваряет знание». Все самое основное и исходное в научном знании недоказуемо и является актом веры. Обычно науки гордятся своей точностью и доказательностью. Но, во-первых, надо не забывать, что наука состоит не только из фактов и «эмпирических данных» (которые еще не дают нам научного знания), но и из спекулятивных построений ума, о которых всегда можно спорить, ибо в них невозможно обойтись без элементов умозрения философского. А во-вторых, кроме точности знания надо различать еще и ценность или значение его. Знание о химическом составе кирпича и о смысле жизни мира и человека, как мы уже указывали выше, имеют для меня различную ценность. Если точные науки не могут математически точно доказать основных религиозных истин и вообще не могут ответить на самые насущные вопросы человеческого духа (например, о цели и смысле жизни), то это показывает только ограниченность научного метода познания, а следовательно, и ограниченность значения науки для человека. |
| Теперь понятно, почему преподобный Максим всегда описывает воздаяние за грех как пребывающее в самом грехе последствие зла. «Естественный закон карает тех, кто употребляет природу против природы. В той же мере природа наказывает тех, кто пытается растлить ее злоупотреблением, когда они дерзают жить против природы, в то время как по природе уже не владеют всей своей природной силой, а лишены своей неповрежденности и вследствие этого наказаны» . Учение преподобного Максима о первородном грехе полностью базируется на этом положении, и соответственно его положительная этика в большей степени выстраивается из естественных основных тенденций природы, нежели из анализа свободного действия. «Все, что как бы то ни было основано на природном процессе и для всех непрозрачно, обладает сильной и неопровержимой доказательностью истины» . Следовательно, идеалом остается полная конгруэнтность природы и свободы. Грех остается чуждым природе, «пригодной для всего благого» . Вторая проблема, вводимая учением о движении, — это проблема природы и сверхприроды. Как может быть завершенным в себе самом в соответствии с природой существо, которое до такой степени вынесено за свои пределы, и как может существо быть столь радикально «открытым», не утрачивая вследствие этого своего собственного бытийного смысла? Иными словами: разве прямая параллель между природой — потенцией-действительностью и бытием — благобытием — приснобытием (последнее из этой триады позднее было понято как благодать) не снимает полностью различие природы и благодати? Было бы очевидным анахронизмом искать у преподобного Максима тридентское или даже только томистское учение о природе и сверхприроде. Предмет его мышления — конкретный миропорядок; он не знает другой природы, нежели сверхприродно вознесенная. Как всем греческим Отцам, ему неизвестен вопрос о возможной чистой природной цели. Но и у нас сегодня такая гипотеза опять стала спорной , и поэтому мы поступим правильно, не предъявляя греческому богослову требований, которые нас самих устраивают лишь наполовину. Напротив, мы будем должны удовольствоваться, если найдем у преподобного Максима два необходимых высказывания, доказательство несводимости которых было для него столь же мало возможно, как для нас — стремление к систематизации, — это телеологическая структура сущего, в особенности сознательных конечных духовных существ, и затем — трансцендентность его конечной цели относительно всей этой телеологии. Даже Фома Аквинский не смог преодолеть эту двойственность, идя в направлении замкнутой системы. |
| Говоря, хотя и косвенно, о личности готского переводчика, уцелевшие части его труда доставляют важное пособие и в решении вопроса – перевел ли Улфила всю библию или только некоторые из отдельных ее книг. Из всех древних свидетелей более определенные показания на этот счет дают, как мы уже видели, Филосторгий и Исидор Севильский . Первый пишет, что Улфила вручил Скифам Божественное Писание с тем ограничением, что из боязни усилить воинственные склонности новообращенного народа, оставил без перевода, содержащие в себе много рассказов о войнах, книги Царств. Второй, свидетельствуя о переложении Улфилой ветхозаветных и новозаветных книг, не упомянул при этом ни о каких исключениях. В суждении, какое по настоящему вопросу можно составить на основании существующих памятников скифской библии, – по отношению к ее ветхозаветному составу особенно знаменательно, что сохранились отрывки из Эздры и Неемии. Если Улфила нашел нужным перевести эти книги, отсюда уже возможно предположение, что тем более не оставил без переложения прочие ветхозаветные писания, равные с первыми по каноническому достоинству, но более важные по содержанию 378 . Но обращаемся к данным, имеющим в своей доказательности еще большую силу. В Венской или Зальцбургской рукописи среди нескольких готских слов и предложений разобраны два ряда чисел, обозначенных цифрами ив алфавита Улфилы. Авторитетом Вильгельма Гримма один из них (о другом ниже) признан заимствованным из V гл. книги Бытия. Это числа лет жизни библейских патриархов, постановленные в рукописи в полном соответствии с переводом LXX, тогда как стоящие с ними рядом и написанные по – римски взяты из Вульгаты, имеющей в сем случае отклонения от греческого текста: – ст. 3 V гл. книги Бытия=230 (Vulg. 130); 5 ст.=930; 7 ст.=707 (Vulg. 807); 8 ст.=912; ст. 13 гот.=740 (Vulg. 840) 379 . Ясно, что составитель Венской рукописи имел пред собою и готскую библию и перевод Вульгаты, которые почему – то в указанных пунктах захотел сопоставить. Далее, несколько библейских цитат прочитано в отрывках готского сочинения Skeireins. |
| Сочетая высокое призвание духовного наставника и ученого историка, Вы взращивали не только умы, но и души Ваших подопечных, являя яркий пример непоколебимой верности Православию, пример любви и послушания Русской Православной Церкви. Великое множество студентов писало под Вашим научным руководством курсовые и дипломные работы по русской церковной истории. В картотеку академической библиотеки занесено более ста таких сочинений, - значительно больше, нежели по иным дисциплинам. Такой интерес студентов к церковной истории, несомненно, связан с вашим ревностным отношением к чтению лекций, к ведению семинаров, - отношением, вызывающим невольное уважение и прививающим глубокий интерес подлинный вкус к историческим исследованиям. Пробуждая у учащих интерес к самостоятельным изысканиям, Вы и сами неустанно работали в библиотеках и архивах. Результатом Вашей научной деятельности стало множество научных статей, опубликованных в церковной печати. В их числе нельзя не отметить выдающиеся церковно-исторические сочинения, на основе которых были составлены Ваши доклады на посвященной 1000-летию Крещения Руси Международной церковно-исторической конференции в Киеве в 1986 г. и Международной научной конференции " Богословие и духовность " в Москве в 1987 г. Одна из этих работ представляет безукоризненную по своей обоснованности и доказательности историческую концепцию образования Русской Православной Церкви. Другая - выверенный, строго объективный взгляд на причины и сущность старообрядческого раскола в Русской Церкви в XVII в. Эти работы значительно обогатили международный фонд трудов по славистике и имеют непреходящую научную ценность. Мы знаем, что в Ваших архивах еще множество трудов, которые, надеемся, также увидят свет. Вы внесли существенный вклад в работу Юбилейной комиссии по подготовке празднования 1000-летия Крещения Руси, Комиссии по вопросам христианского единства, редколлегии " Богословских трудов " , Отдела внешних церковных связей, по поручению которого готовили многочисленные доклады и выступления. Никогда не тяготились поручаемым Вам делом, с присущей Вам исполнительностью относились Вы к несению послушания помощника инспектора, куратора студентов, инспектора. Неоднократно Вам приходилось исполнять обязанности ректора. В течение многих лет Вы руководили кафедрой церковной истории. |
|
|
