| In this vein, Fr. Dmitry Smirnov, chairman of the Patriarchal Commission for Family and Protection of Motherhood and Childhood, noting IVF’s low success rate, terms it “absolutely unacceptable,” in that spare embryos are created and destroyed. He also speaks against surrogacy as “an affront to the human dignity of the hired mother,” and against the practice of donating sperm: “Marriage is a mystery of the two, in which there is no place for a third party.” In this point, Fr. Dimitry follows the Holy Synod’s 2000 document “The Basis of the Social Concept of the Russian Orthodox Church,” which states , The Church cannot regard as morally justified the ways to childbirth disagreeable with the design of the Creator of life. If a husband or a wife is sterile and the therapeutic and surgical methods of infertility treatment do not help the spouses, they should humbly accept childlessness as a special calling in life. In these cases, pastoral counsel should consider the adoption of a child by the spouses’ mutual consent. Among the admissible means of medical aid may be an artificial insemination by the husband’s germ cells, since it does not violate the integrity of the marital union and does not differ basically from the natural conception and takes place in the context of marital relations. However, the document goes on to state, “Manipulations involved in the donation of germ cells do violate the integrity of a person and the unique nature of marital relations by allowing of a third party to interfere… The use of donor material undermines the foundations of family relationships, since it presupposes that a child has, in addition to the “social” parents, the so-called biological ones” (XII.4). “In the end, every person, caught in some situation, is faced with the question of what is moral or immoral,” Met. Hilarion concluded. 22 мая 2017 г. скрыть способы оплаты скрыть способы оплаты Смотри также Комментарии Подпишитесь на рассылку Православие.Ru Рассылка выходит два раза в неделю: |
| Поскольку в нек-рых случаях для истолкования привлекаются авторитетные «специалисты», слова и поведение к-рых часто сами становятся объектом для интерпретации, еще в эпоху античности Г. подразделяли на 2 вида - основанные на умении или на божественной силе (ср.: Ibid. 1. 12; Plat. Ion. 534c): 1-й вид называется техническим или индуктивным Г. (лат. artificiosa divinatio) и заключается в манипулировании с различными предметами, анализе регулярных феноменов естественного мира, поведения животных и т. п.; 2-й вид - естественное, экстатическое или интуитивное Г. (лат. naturalis divinatio) - заключается в том, что предсказатель спонтанно «видит» или «знает» будущее. К этой категории относятся как знание примет, так и необычные способности предсказателей, пророков, святых и т. д. Главным объектом интерпретации выступают ментальные образы или непроизвольные движения тела самого предсказателя (в т. ч. «автоматическое письмо», глоссолалия, пророчествование и т. п.). При таком Г. может происходить погружение в состояние транса вплоть до полной потери самосознания и контакта с окружающим миром. Поэтому во мн. культурах такая практика Г. объясняется тем, что предсказателем в определенные моменты овладевают духи. Совр. исследователи ввиду множества смешанных форм Г. предлагают ввести 3-й тип - интерпретативное Г., к к-рому относят сочетание определенных процедур и особого дара у гадателя (напр., при пиромантии). 2-м, основным, типом Г. является, видимо, интуитивное Г. Оно во многом основано на личном авторитете предсказателя. Способности к предсказанию будущего или к познанию событий прошлого без использования методов исторической науки известны как у представителей бесписьменных народов, так и среди последователей мировых религий. К отдельным видам относятся пророческое вдохновение, шаманский экстаз, мистическое озарение, видения и транс медиумов. Известны способы интуитивного Г. без обращения к «специалистам», когда ответом на поставленный вопрос служит интерпретация первого слова, произнесенного случайным прохожим. |
| At the same time, no one can deprive young people of the right to non-violent and peaceful means of expressing their protest in defense of their own freedom and moral integrity, in the name of enduring human values. —Does information about the metropolitan in Bulgaria, who recently gave the highest ecclesiastical award to government representatives who had opposed the conducting of a gay parade, or the fact that in Moscow the gay parade has been forbidden by the mayor for several years running, provide testimony that this question could be approached in another way? —Without a doubt, the action of the Bulgarian metropolitan and the prevention of gay parades for many years in Moscow testify to the possibility of another approach to this question, which is artificially and calculatingly insinuated upon us by western centers of ideological power. It would be interesting to learn why the organizers and financiers of these gay histrionic presentations and theatrical vaudevilles are not trying to conduct similar things in the Islamic countries of the East. —How does the Church relate to the numerous abuses of Christian symbolism at the gay parades, which offend people’s religious sensibilities? —Abuse of Christian symbolism at gay parades is noticeable (the use of crosses, and other symbols). This is one of the signs that under the banner of a struggle for “minority rights” actually proceeds permanent aggression against the majority of people and against common human moral and spiritual values. Offense and defilement of what is most sacred to Christians is to a greater or lesser extent a struggle against Christianity and Christian faith, just as it is against common religious values, upon which all humanity and each human being has over the centuries built their collective historical consciousness and existence. Translated from the Russian by Pravoslavie.ru/OrthoChristian.com Metropolitan Amfilohije (Radovich) 15 октября 2010 г. ... Смотри также Комментарии Fred 8 января 2014, 20:00 I am highly impressed by his Eminence " s words. |
| Дело в том, что термин «искусственное оплодотворение» придуман людьми несведущими, он появился в российской среде, а на западе нет такого термина, а есть термин artificial insemination — искусственная инсеменация, т.е. искусственное введение спермы. Термин же «искусственное оплодотворение» неверен, он не имеет отношения к тому, чем занимаемся мы, и создает у людей негативное отношение: искусственное значит плохое. То, что делают в области ЭКО: устраивают «свидание» между половыми клетками мужчины и женщины. Мужскую клетку получить легко, а получить женскую сложно, но врачи научились. И процесс такого «свидания» — это естественный процесс, в котором происходит зачатие. В нашем случае, половые клетки встречаются без секса: это условия для них мы создаём искусственные, а сам этот процесс для них естественный — и это способ лечения бесплодия. У Игоря Губермана есть такие строчки: «Лучше нет на свете дела, чем плодить живую плоть; наше дело — сделать тело, а душой снабдит Господь». В одних случаях всё идет хорошо, а в других беременности не случается, и мы не можем сказать, почему, может это и есть «душой снабдит Господь»: мы лишь даём условия, чтобы это состоялось, а в Божье дело мы не лезем». Наибольшие вопросы искусственное оплодотворение вызывает у респондентов старше 64 лет : четверть затруднилась ответить, а каждый пятый описал своё отношение как неоднозначное. Как показал опрос, уровень образования напрямую влияет на отношение к искусственному оплодотворению: чем он выше, тем выше доля положительных оценок и ниже доля отрицательных. В пользу искусственного оплодотворения высказались 74% опрошенных с высшим образованием, 64% — со средним и специальным и всего 38% с образованием ниже среднего. Подобная зависимость наблюдается между отношением к искусственному оплодотворению и населённым пунктом , в котором проживает респондент: чем крупнее город, тем выше доля положительных оценок. Так, искусственное оплодотворение поддерживает 77% москвичей и лишь половина сельских жителей. |
| 315 А что Лука при написании своего Евангелия мог пользоваться как устным чистым историческим преданием, так и существовавшими и доступными ему письменными источниками, этого нельзя отрицать. (Ср. особенно В. L. Königsmann De fontibus commentariorum, qui Lucae nomen praeferunt, deque eorum consilio et aetate. 1798. в Pott Sylloge T. III; H. Planck – De Lucae evangelü analysi critica в Rosenmüller cet. Sylloge Т. 1. – C. F. Ammon De Luca emendatore Matthaei Erl. 1805. 4; S, G. Frisch Utrumque Lucae commentar. non tain historicae simplicitatis, quam artificiosae tractationis indoiem hab. Frib. 1817. 4; Schleiermacher Ueber die Schrifren des Lucas. Berl. 1818; E. A. Sthwanbeck Uehor die Quellen der Schriften des Lucas Bd. 1. Apg. Darmst. 1847. и др.) Это с вероятностью можно находить даже в частностях. (Так первая глава, средоточие которой составляет дом священника 3ахарии, могла быть заимствована из истории, хранившейся в фамилии Захарии; так вторая глава могла произойти из рассказов Марии, может быть уже и записанных, на которых сосредоточивается история гл. 2. 19. 34. 38 и дал; так сделались известными Евангелисту все события и речи в ряду глав с 9, 51, – события и речи, тесно связанный с путешествием Иисуса в Иерусалим, так что можно думать о ранних записях их, веденных кем-нибудь из учеников Иисуса). 316 Недавно доказательства того, что сказания книги Деяний, где писатель говорит «мы» и все повествование о путешествиях во 2-й половине книги Деяний действительно происходят от спутника Ап. Павла, и именно от того мужа, который есть писатель Деяний Апост., и Евангелия от Луки, развиты в Klostermann " s Vindiciae Lucanae Golt, 1866. 317 Сравните только с более ранними исследованиями Баура (Krit. Untersuchungen über die kanon. Evang. Tub. 1847. s. 393, ff) и его учеников (Scliwegler Nachap. Zeitalter 1. s. 261. ff., Ritschl Das Evang. Marions. Tüb. 1846) об отношении Мариона к Луке (Евангелие Маркиона как первообраз Лука Urlucas) новейшие изъяснения Баура Das Marcusev, Tüb. 1851 im Anhange über das Ev. Marcions и Фолькмара Das Ev. Marcions Lps. 1852. Из них последний дошел даже до такого результата, что наше Евангелие от Луки в полном объеме своем есть первоначальное, которое принял Маркион, сократил и изменил его, сообразно с своими особенными еретическими воззрениями; что в наш кодекс Луки, и следовательно в наш текст Луки, вкралось (будто бы) лишь немного повреждений (подробно показанных Фолькмаром там же стр. 256), которые в подлинном и первоначальном виде сохранились (будто бы) в Маркионовом Евангелии. |
| 1301 О loci dualistici «дуалистических местах» см. выше, в разделе «Труды». В нашем изложении мы опираемся только на традиционный текст Divinae institutiones.148 1304 Sicut mundum propter hominem machinatus est, ita ipsum propter se, tamquam divini templi antistitem, spectatorem operum rerumque caelestium. Solus est enim, qui sentiens, capaxque rationis, intelligere possit Deum, qui opera ejus admirari, virtutem potestatemque perspicere; idcirco enim consilio, mente, prudentia instructus est. Ideo solus praeter caeteras animantes recto corpore ac statu factus est, ut ad contemplationem parentis sui excitatus esse videatur. Ideo sermonem solus accepit, ac linguam cogitationis interpretem, ut enarrare majestatem domini sui possit. Postremo idcirco ei cuncta subjecta sunt, ut factori atque artifici Deo esset ipse subjectus. Si ergo Deus hominem suum voluit esse cultorem, ideoque illi tantum honoris attribuit, ut rerum omnium dominaretur... Unde intelligitur religionis ac justitiae causa esse hominem figuratum. 1306 Quod planius argumentum proferri potest, et mundum hominis, et hominem sui causa Deum fecisse, quam quod ex omnibus animantibus solus ita formatus est, ut oculi ejus ad caelum directi, facies ad Deum spectans, vultus cum suo parente communis sit, ut videatur hominem Deus, quasi porrecta manu allevatum ex humo, ad contemplationem sui excitasse? 1307 Deus cum formas set hominem veluti simulacrum suum, quod erat divini opificii summum, inspiravit ei sapientiam soli, ut omnia imperio ac ditioni suae subjugaret omnibusque mundi commodis uteretur. 1310 Idcirco mundus factus est, ut nascamur: ideo nascimur, ut agnoscamus factorem mundi ac nostri Deum: ideo agnoscimus, ut colamus: ideo colimus, ut immortalitatem pro mercede laborum capiamus, quoniam maximis laboribus cultus Dei constat: ideo praemio immortalitatis afficimur, ut similes angelis effecti, summo patri ac Domino in perpetuum serviamus, et simus aeternum Deo regnum. Haec summa rerum est, hoc arcanum Dei, hoc mysterium mundi. Этот взгляд начеловека как центр тварного мира и посредника между Творцом и тварью характерен для Восточного богословия (см., например, свт. Григорий Богослов , Orat., 38; 45; преп. Максим Исповедник , Ambigua ad Joannem, 103 и др.). |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| Главная отличительная черта этих стихов и од – чрезмерная лесть восхваляемому лицу. Восхваляемого героя можно быдо сравнивать со всяким предметом, как бы он ни был высок, даже с самим Богом 59 . Элегия, отличающаяся печальным характером. была духовная и светская. Образцами первой служили западные библейско – исторические элегии, напр. Каспара Барлея «О Христе страждущем», Гуго Германа «Pia desideria», Мурета «De vita instituenda» и др. 60 . Любимым предметом киевских элегий или кантов было изображение смерти и последнего суда. Светская элегия развилась в киевской академии с начала XVIII в. под влиянием образцов классической элегии. Феофан Прокопович в лирике указывал, как на образцы, на Горацця, Овидия, Катулла. Содержание для светской элегии заимствовалось из жизни общественной, а иногда и частной, личной.Обширный отдел киевских пиитик XVII и первой четверти XVIII в. посвящен был т. н. курьезным стихам и замысловатым эпиграммам (отдел de epigrammatibus artificiosis). Это были самые любимые модные роды стихотворства того времени 61 . Правда, Феофан Прокопович отверг «курьезную» эпиграмму, как пустую 62 , но и после него она не была совершенно оставлена. Преемник его по кафедре пиитики в Киеве, Лаврентий Горка чувствовал потребность выбросить из своего учебника учение об этих «кропотливых безделках» (laboriosae nugae), но у него недостало энергии поднять руку на то, чем восхищался век: «поскольку, говорит он в своей «Idea artis poeseos» 1707 г. – век наш находит в них такое удовольствие, что некоторые благоговеют, кажется, пред стихами этого рода, то и мы возымеем терпение показать здесь на конце эти трудные, по выражению Горация, безделицы, дабы кто либо не укорил новичков, что они никогда не сльгхали о них» 63 . И Горка начинает излагать учение о змеиной эпиграмме, о стихах параллельных, стихотворном эхо, об эпиграмме Протей, и рисовать своим ученикам стихи в виде яица, бокала, пирамиды, куба, звезды, круга. О курьезной эпиграмме трактует, как увидим ниже и пиитика учителя Ломоносова, Федора Кветницкого.Рядом с этой искуственной эпиграммой в киевской академии развивалась эпиграмма церковная, иконописная, представлявшая из себя краткий и выразительный очерк характеристических черт святого и назначенная для иконописцев и для подписей под иконами. |
| Помимо четырёх псевдо-иустиновских сочинений, научное исследование в последнее время приписывает Диодору Тарсскому ещё пятое псевдо-иустиновское сочинение κθεσις τς ρθς πστεως (Expositio rectae fidei) 1574 . Разумеется, не может быть ничего удивительного в том, что имя муч. Иустина, как выдающегося церковного авторитета, послужило для почитателей Диодора средством сохранения целой группы его сочинений. По всей вероятности, в этом случае засвидетельствованное Леонтием Византийским artificio simulationis в отношении к Диодору 1575 исходило от какого-нибудь образованного почитателя Диодора, который, желая сохранить важные с его точки зрения памятники древне-церковной литературы, не разбрасывал их по разным писателям, а умело сосредоточил их в литературном, corpus’e одного древнейшего и чистого от всякого подозрения христианского апологета. С этой точки зрения открытие пятого сочинения Диодора под тем же именем муч. Иустина само по себе не заключает чего-нибудь неестественного. Но, не противореча, таким образом, чувству меры, новая гипотеза в своём раскрытии невыгодно отличается от предыдущей гипотезы принадлежности Диодору четырёх псевдо-иустиновских сочинений общностью доказательств или недостаточной уловимостью таких характерных черт, которые бы авторство Тарсского епископа делали для неё если не несомненным, то вероятным в высокой степени. Сочинение псевдо-иустина κθεσις τς ρθς πστεως является ещё более оторванным от настоящего своего автора, чем предыдущие четыре псевдо-иустиновские сочинения. Леонтий Византийский , автор Patrum Doctrina, Никифор Константинопольский , Евфимий Зигабен , Феориан и Михаил Глика 1576 знают это сочинение, как творение св. Иустина. Рукописное предание, представленное многими кодексами, также крепко держит его, как произведение упомянутого древнего апологета 1577 . Но, несмотря на это, достаточно лишь беглого прочтения этого сочинения, чтобы с несомненностью заключить к более позднему его происхождению, чем время муч. Иустина. Учёные исследователи согласно указывают псевдо-иустиновский его характер, но при точном определении автора богословско-историческая их мысль замечательно разветвляется. Тогда как Jablonski, Фритче 1578 , а за ними и А. А. Спасский 1579 считают κθεσις τς ρθς πστεως произведением антиохийского богослова V века, вроде Феодора Мопсуэстийского, Дрезеке выставляет автором его Аполлинария Лаодикийского 1580 . Хотя таким образом и та и другая гипотеза ясно отклоняют κθεσις τς ρθς πστεως от Диодора, но вместе взятые in contrariis они как будто готовы указать именно на него, как на автора. Первые верно и основательно характеризуют антиохийское направление произведение, а Дрезеке, приписывая κθεσις Аполлинарию, устраняет существенные возражения против хронологической даты произведения в IV веке. Но кто в IV веке был выдающимся представителем антиохийского богословия, как не Диодор!? |
| Да и явился сюда Гюго с таким грохотом и треском, в ореоле такого самовлюбленного величия, что Бодлера коробило от одной его олимпийски-жовиальной улыбки, и он с досадой кому-то писал, что не знает, надоел ли гернезейскому изгнаннику его остров в океане, или сам океан, наскучив его видом, изрыгнул его с досадою в Брюссель. Нет, не этому толстокожему пророку было понять Бодлера в его одиночестве и смятении. Но если не ему, то кому ж еще? Ведь не добродушному обжоре Монселе, приехавшему в Бельгию только затем, чтобы отведать в Антверпене какой-то особо лакомой рыбы, и по дороге нанесшему Бодлеру в его гостинице краткий визит. Или, может быть, Пуле-Маласси? Тот тоже явился недавно, жизнерадостный, как всегда: его выслали из Франции за печатание порнографических изданий, но ведь тем же делом можно было с успехом заниматься в Бельгии! Это не злой человек. Будучи сам без гроша, он не пустил-таки в оборот имевшийся у него пятитысячный вексель Бодлера. Бодлер его любил; он его прозвал, каламбурно игра его именем, Коко-Мальперше, но с ним надо все-таки держать ухо востро: Не собирался ли он присовокупить к своему изданию «Paradis artificiels» страничку, рекламирующую опий и эфир, изготовляемые некоей заграничной аптекарской фирмой? Коко мил и забавен, но нельзя ждать от него ни существенной духовной, ни столь необходимой материальной помощи. Зачем же упорствовать и продолжать сидеть в этом проклятом Брюсселе, даже после того как пришли деньги для уплаты за гостиницу, даже с этими припадками невыносимой головной боли, когда приходится повязывать голову мокрым полотенцем и лежать часами на кровати, тупо уставившись глазами в потолок? Зачем? Знает ли это сам Бодлер? Он знает только, что в Париж ему страшно ехать: страшно кредиторов, страшно вновь начинать прежнюю жизнь, страшно еще чего-то, что как будто стережет на каждом шагу и прячется за каждым поворотом парижских улиц. Не помогут теперь ни ртутные пилюли, ни холодные обливанья, ни размеренная жизнь, ни даже молитвы, записываемые в тетрадке, — покойному отцу, старой служанке Мариэтте и Богу, в которого «легче верить, чем Его любить». Вот он идет по скучной улице города, неприютного и чужого, такой, каким описал его Лемоннье; медленно, слегка раскачивающейся и немного женской походкой, переходит площадь возле Намюрских ворот, тщательно избегая ступать в грязь, подпрыгивая, если идет дождь, на кончиках своих лакированных ботинок. Он всегда свежевыбрит, длинные полуседые волосы,— хотя ему нет и сорока пяти лет,— полукругом зачесаны за ухо, белоснежен воротничок его мягкой рубашки, и похож он на священника и на актера — «Son Eminence Monseigneur Brummel». Только теперь все труднее актеру играть излюбленные свои роли, а в сердце священника — горечь и досада и обернувшаяся ненавистью любовь. |
|
|
