| — Любовь – любовью, а что мне-то теперь делать? – неожиданно подойдя к князю Мстиславу, спросил кузнец. — Что… Опять суд? – поморщился тот. — Да нет! Я про железо… — Какое еще железо?! — Ну то, которое я отдавал на Божий суд… Ведь оно теперь, вроде, как свято! — Ах, железо… Мстислав Храбрый неожиданно с хитринкой посмотрел на князя Илью, на Гориславу и что-то прошептал кузнецу. Тот понимающе кивнул и, несмотря на огромный рост и большой вес, почти бегом, заторопился к своей кузнице, откуда вскоре послышались звонкие удары молота о наковальню. Князь Илья стоял рядом с Гориславой, которая заботливо набросив на него брошенный на снег тулуп, тесно прижималась к его плечу. — Ты хоть подумала, на что жить мы будем? – посмотрел на нее князь Илья, и тут увидел купца, который красноречиво очерчивал руками круг, словно показывая этим большой кошель и говоря: мол, и на это хватит! — А как же твой батюшка? – с сомнением в голосе уточнил князь Илья. — А это уже оставь решать мне! — вместо Гориславы ответил ему Мстислав Храбрый и показал на въезжавшую в ворота дружину. Впереди нее ехал немолодой князь с благородным лицом. — Батюшка!.. – ахнула Горислава и испуганно юркнула за спину князя Ильи. — Вот тебе и вся любовь! – засмеялся Мстислав Мстиславович, но молодая княгиня строго посмотрела на него: — Не пустоши! Посмотрим, что дальше будет! А дальше было вот что. Звон молота в кузнице становился все тоньше и тоньше… Князь Владимир, крепко обнявшись с князем Мстиславом, сказал, что у них нет времени даже для разговора. Дорог каждый миг. И выступать надо немедленно. — Наши дружины уже готовы, — кивая на сына, отозвался Мстислав Храбрый и, скрывая улыбку, сказал: — Осталось решить одно только маленькое, но очень большое дело! — Какое еще дело? – нахмурился князь Владимир. Мстислав подошел к князю Илье и вывел из-за его спины Гориславу. Князь Владимир одновременно с радостью и гневом взглянул на нее. А Мстислав взял руку Гориславы, вложил ее в чудом спасенную ладонь князя Ильи и вопросительно посмотрел на князя Владимира: |
| Не так было хотелось, да так Бог велел. Думкою дурни богатеют. Дурни и думкою богатеют. Всех чертей знаю, одного дьявола не знаю. Знают его, что пеструю собаку (переводная с нем.) . Знают Фоку и сзади и сбоку. Знают Фому с людом наряду. Знают Фому в рогозинном ряду. Ведают о Ереме в большой хороме. Вошла в избу да руки погрела – так сваха (от обычая) . Кто под матицей сидит? – Сваха. Знать ямскую по столбам, а Волгу по крутым берегам. Верное – Надежное На Бога надейся, а сам не оплошай (см. «Бог», «Надежда»). На леченой кобыле немного (недалеко) уедешь. Ржавое железо не блестит (а все-таки железо) . Сколоченная посуда два века живет. Без узла и в сорок сажен вервь порвется. Свой глазок – смотрок. Не верою, а видением. Это вернее смерти. Как дважды два – четыре. Надейся, как на положенное. Как на каменную стену. Верен, что золото в огне. Так не так, а уж этак будет. Наше авось не с дуба сорвалось ( намек на пословицу: сдуру, что с дубу) . Твердо крепку брат. Твердо, он – то – заперто. Подперто – не валится. Пришиблено – не пищит. За тобой и города-те стоя т. У Андронова шапка на Москве не теряется (?). При верном псе и сторож спит. И редко шагает, да твердо ступает. Свой малый вертеп лучше Синайския горы. Домашний теленок лучше заморской коровы. Живой пес лучше мертвого льва. Рыба в реке – не в руке. Журавли-то в небе, а яйца-то в дупле. Это еще вилами на воде писано. Бабка надвое сказала: либо сын, либо дочь. Залетела на полати сова, не боится ясного сокола. Крепко, крепко, а земля свое возьмет. И города рассыпаются, как песок приморекий. Человеческому делу не до веку стоять. И накрепко делают, да не век стоит. И накрепко шьют, да порется. Кто легко верит, легко и пропадает. Не сей на обложке жита, ни мудрости в сердце безумного. Держалась и кобыла за оглобли, да упала. Не в счете деньги, а в цене. Крепка неделя середою (а великий пост средокрестною). Крепка тюрьма, да черт ее хвалит (черт ей рад). Крепка могила, да никто в нее не хочет. По дрожжам пива не узнаешь. По соломе жита не узнаешь. |
| Когда Ариох по просьбе Даниила возвестил царю, что возможность узнать смысл загадочного сна найдена в лице пришедшего с ним пленного иудея, Даниила, то Навуходоносор, увидев последнего, поразился его юностью и недоверчиво спросил его: «можешь ли ты раскрыть мне сон, который я видел и значение его»? Даниил ответил Навуходоносору, что требуемое им раскрытие сновидения превышает силы человеческие и свойственно единому Богу, Который и открыл это ему, Даниилу, для объявления царю (24–28). Прежде чем перейти к изложению содержания виденного сна, Даниил указал Навуходоносору, какие мысли занимали его, когда он лег спать; по словам пророка, в голове царя возникали тревожные мысли о будущности его богатого и сильного царства. Господь Владыка неба и земли в удовлетворение желаний царя и послал ему сон, в котором и показал, что должно быть в будущем. Далее, пророк приступит к изложению содержания самого сна. Царь видел великого и страшного истукана; голова у него золотая, грудь и руки серебряные, живот и бедра медные, голени железные, а ступни частично железные, частично глиняные. Затем царь видел, как от горы оторвался сам собою, без помощи рук человеческих, камень и ударил в ноги истукана и разбил их; тут же все вещество статуи было разрушено, превратилось в прах, который бесследно был унесен ветром. Камень же, ударивши истукана, сделался великою горою и наполнил собою всю землю (29–35 ст.). После этого пророк приступил к объяснению сновидения. Золотая голова истукана, по словам его, обозначает самого Навуходоносора, который сделался всемирным завоевателем и основать могущественное царство Вавилонское (36–38). На смену последнего появится другое меньшее царство (т.е. с меньшим царственным блеском и величием насколько серебро ниже золота). Медная часть истукана знаменует собою третье царство, которое будет владычествовать над землею. Четвертое царство предызображается железными голенями и железно-глиняными ступнями истукана. Оно подобно железу, будет крепко и будет обладать всесокрушающей его силой. Это царство не будет по составу своему представлять одного целого, не будет иметь внутренней сплоченности подобно тому, как железо не соединяется с глиной. По этой причине оно сделается ломким и хрупким, как хрупко и ломко железо, смешанное с глиною (39–43). |
| 153 Они не только пили вино из священных сосудов, но и прославляли при этом языческих богов хвалебными песнями. Вероятно, это делалось с тою целью, чтобы показать, что языческие боги сильнее Бога побежденного народа. Здесь таким образом обнаруживалось гордое сознание превосходства твари над Творцом, издевательство над Его властью и богохульное унижение св. Его имени. 154 Впрочем, далеко не все из пленников проникались такими спасительными мыслями. Очень много из них было и таких, которые продолжали свою прежнюю греховную жизнь, увлекаясь примером языческой среды. Это печальное обстоятельство заставляло некоторых благомыслящих иудеев вместе с пророком Даниилом глубоко скорбеть и опасаться за будущую участь своих соотечественников ( Дah. IX, 3; X, 23 ). 155 Четвертое царство будет крепко, как железо... А что видел ноги и пальцы на ногах частию из глины горшечной, а частию из железа, то будет царство разделенное, и в нем останется несколько крепости железа, так как ты видел железо, смешанное с горшечною глиною. 156 Это совершится, по учению Слова Божия, во время второго славного пришествия Сына Божия. Тогда вся богоотступническая сила соберется в лице антихриста и он будет поражен последним страшным ударом Сына Божия. 158 Славянским словом гащи (панталоны) не совсем точно обозначается нижняя одежда св. отроков. Придерживаясь точного перевода еврейской Библии, вернее было бы назвать эту одежду «исподницей», которая соответствовала нашей длинной рубашке и носилась древними восточными народами как самая нижняя непосредственно прилегавшая к телу, одежда. 159 В литературе, посвященной исследованию книги пророка Даниила, высказывается мнение, что отсутствующий в еврейской Библии отдел не есть произведение пр. Даниила. Основанием для предположения, что опущенный отдел не принадлежит пр. Даниилу служит то, что характер изложения его несколько разнится от изложения III-й главы книги пр. Даниила. Так, здесь три отрока называются еврейскими именами, а остальных же частях главы они именуются по-халдейски: Седрах, Мисах и Авденаго. Впрочем, многие из толковников, на основании близкого сходства языка сего отдела с языком всей книги пр. Даниила в греческом переводе Семидесяти склонны с несомненностью полагать, что и он принадлежит пр. Даниилу. |
| Ожидаю от Вас также сообщения относительно штатов собственно нашего подворья. Не ожидайте также решения по всем вопросам, чтобы отвечать мне, имейте в виду, что мне здесь приходится ковать железо, пока горячо, а потому торопиться. Обнимаю Вас крепко, крепко, да хранит Вас Господь Бог. АВП РИ, ф. РИППО, оп. 873/1, д. 24. л. 33–48. 84. Письмо секретаря ИППО В. Н. Хитрово уполномоченному Общества в Иерусалиме Д. Д. Смышляеву С.-Петербург, 11 июня 1889 г. Подписанная копия. Печ. в сокращении. Все четыре письма Ваши, дорогой друг Димитрий Димитриевич, 7, 8, 9 и 10, получены и по принятому у нас теперь порядку доложены Совету. Главным вопросом обсуждения, бесспорно, представлялся вопрос размежевания наших будущих владений с Духовной Миссией, или, вернее, выделение из них того, что передаётся в непосредственное заведование Духовной Миссии. Вопрос этот, как Вам известно, составлял всегда камень преткновения для всевозможных споров и трений между Консульством как представителем Палестинской Комиссии и Духовной Миссией. Постоянно мы брали сторону Духовной Миссии, и в десятке записок, поданных мной в разное время К. П. Победоносцеву , я постоянно отстаивал необходимость полного выделения зданий Духовной Миссии. Делал это и по глубокому убеждению в необходимости поставить Духовную Миссию вполне в независимое положение, на том же основании, может быть, как являлась необходимость выделить Ватикан из Рима для папы. Решение удовлетворительное этого вопроса в пользу Духовной Миссии является, безусловно, необходимым и для будущности Духовной Миссии. Вести с ней пререкания и споры – значит идти по следам Палестинской Комиссии, а этого мы не можем ни по нашему прошедшему, ни по нашему убеждению. Ввиду всего вышеизложенного, Совет постановил выделить вполне в пользу Духовной Миссии участок Русских владений, как означено на прилагаемом плане карандашом. Таким образом границы Духовной Миссии определятся. На западе, ограда Русского места с предоставлением в полное её распоряжение ворот с Яффской дороги. Въезд для нас может быть устроен там, где теперь калитка против подворья нашего, как сделано карандашом на плане, или, если это необходимо, в чём я сомневаюсь, то такие ворота для нас, собственно, можно сделать в западной ограде севернее нынешних ворот, но, я думаю, первое предположение против подворья будет полезнее. |
| 1854 г., 6 ноября, вечера ½ 9 часа. Не успел я окаянный ответить тебе на письмецо твое, в коем ты спрашивала, между прочим, об угощении по случаю дня рождения. Не хорошо это делать во дни настоящих ваших ангелов. а не тех, коим праздновали прежде, а также и во дни рождения. Скорбями 5 Господь продолжает взыскивать меня: начиная с предпоследних чисел октября и доднесь как волны, ударяют они в мое сердце и как волны подмывают его. Но ведая, что грешен я, – не ропщу, не грущу и свои дела делаю. Худо лишь то, что дух молитвенный не прежний: сух я и рассеян я стал. Изредка хотя молитесь обо мне... Малодушие, испытываемое тобою временами, попускается, кажется, с тою целью премудрым Промыслом Божиим, чтобы ты поняла и крепко-на-крепко запомнила, затвердила, что сильны мы Богом единым, что без силы Его благодатной – ничто мы с тобою... Прости, мой друг, и молись о мне многолюбящем тя Герасиме. 1854 г. 23 ноября, ¼ 11 часа вечера. Имея в виду разные дела, не терпящие отлагательства завтра, решился ныне я, чадо мое, приветствовать тебя с наступающим днем ангела твоего. Если даст Господь крепость и силу немощной душе моей, желал бы я послужить завтра и усерднее помолиться о тебе, вкупе с великомученицею Екатериною: да будешь достойною невестою, как и она, Краснейшего добротою паче всех человек, да славится тобою и чрез тебя славное имя Господне. Самому быть у тебя, при всем желании сердца, нельзя мне. Владыка бумагу за бумагой ссылает от себя с желанием, чтобы поскорее решить их. Ныне странный мне виделся сон перед ранней: приходит Пав. Ник. 6 с бумагами, якобы ко мне от владыки, и читает; я слушаю и, по обычаю, опровергаю, что мне казалось неправдою, с жаром. Чрез 4 часа прихожу потом в семинарское правление, и что же? Вижу наяву те бумаги с теми же резолюциями!.. Помолитесь, чтобы злоба, как ржа в железо, не закралась в сердце мое, и чтобы я не сделался уже правдивым, по слову Премудрого, вельми ( Еккл.7:17 ). Так опасно иногда доверять себе!.. Самолюбия в нас бездна порядочная, которую может видеть только Око всевидящее, как должно. Христос с вами! |
| Вот и мою нынешнюю сказку я этими словами начал. Почему? А вот послушайте-ка, что случилось в том Тридесятом Государстве дальше. Прошло совсем немного времени, и, как-то незаметно, как бы само собою, так всё ловко устроилось, что, по смерти «царственного» Васи - (как, и по какому случаю смерть его совершилась и как это всё было-происходило - совсем другая, особенная история: придёт время, может, кто-нибудь другой и об этом нам расскажет) - так вот, по смерти его, в том старом матушкином доме всё хозяйство гавриковы внучки, со своими заединщиками, в руки взяли. Да так крепко, братцы вы мои, взяли, что ни вздохнуть никому, ни охнуть без приказа или одобрения этих гавриков стало совсем невозможно. Всю землю матушкину они своими железными телегами заставили, картошку всю на огороде повыкопали, яблони в саду все пообтрясли, все сараи и заборы пожгли-поломали, всё железо с крыши поснимали, во все окна влезли, всю мебель матушкину, хорошую, из дома в неизвестном направлении вычистили. Правда, надо сказать и то: форменные лапти новые - ещё красивше старых! - всем внучкам матушкиным гавы выдали, да фейерверки теперь каждый любой день палить разрешают - куда как ярче и громче тех прежних, васиных. Что - да, то - да. Но уж только, если что в доме случится не по ихнему, по гаврикову, если кто по своей воле решится теперь что в доме сказать или сделать, они, гавы, тому шалопаю с любовью - но строго! - укоризну воздают, и в тёмный чулан для перевоспитания отправляют... Кстати, братцы вы мои: «чулан»! Господи помилуй! Чулан! Что же это я? Главное-то я чуть было совсем не упустил: матушка-то, «квасная да лапотная» - хозяйка дома того - ведь жива, старушка! Совсем уже седенькая и дряхленькая стала, а ещё жива, милая! Только среди фейерверков, да праздников-пиров квасных, да лаптей новых и других забот житейских, про неё, про хозяюшку, детушки, внучки-то её, совсем и позабыли. Даром, что то и дело, по старому народному своему обычаю, её, мать свою, в разговорах крепко поминают. А сама она, с тех самых пор васиных, так всё и сидит всё в том же самом тёмном чулане и - день и ночь поёт хвалебные песни про Васю и Гаврика, своих заступников и благодетелей, да про жизнь счастливую и радостную. |
| Уныние есть тяжкое мучение душ, некоторая неизреченная мука и наказание, горшее всякого наказания и мучения (34,593). Уныние и непрестанные беспокойства могут сокрушить силу души и довести до крайнего изнеможения (32,463). Уныние тягостнее всех бедствий… оно – вершина и глава несчастий (34,598). Уныние происходит иногда от наслаждения, а иногда оттого, что страха Божия нет в человеке (54,183). Узнал я, что бес уныния предшествует бесу блуда и уготовляет ему путь, чтобы, крепко расслабив и погрузив в сон тело, дать возможность бесу блуда производить как наяву осквернения (54,226). Уныние рождается от парения ума, а парение ума от праздности, суетных чтений и бесед или от пресыщения чрева (52,143). Уныние часто бывает одно из отраслей, одним из первых исчадий многословия (54,102). Всевозможно убегай уныния, ибо оно истребляет весь плод (христианина) (31,29). Истинный подвижник Христов, который хочет законно подвизаться подвигом для совершенства, должен спешить выгнать из тайников своей души также и эту болезнь, уныние, и против злейшего духа уныния подвизаться с обеих сторон так, чтобы сокрушенному стрелою сна не пасть (50,121). Памятование о смерти и наказаниях есть меч против беса уныния (22,200). К истреблению уныния служит молитва и непрестанное размышление о Боге, размышление же охраняется воздержанием, а воздержание охраняется телесным трудом (23,595). Чтобы не унывать нам ни в каких тяжких обстоятельствах, будем усердно внимать повествованиям Писания (33,335). Кто питается благими надеждами, того ничто не может повергнуть в уныние (33,75). Уныние есть расслабление души и изнеможение ума, пренебрежение христианского подвига, ненависть к обету, ублажитель мирских, оболгатель Бога, будто Он немилосерд и нечеловеколюбив; в псалмопении оно слабо, в молитве – немощно, в телесном же служении – крепко, как железо, в рукоделии – безленостно, в послушании – лицемерно… Ставшим на молитву сей лукавый дух напоминает о нужных делах и употребляет всякое ухищрение, чтобы только отвлечь нас от собеседования с Господом, как оборотью, каким-либо благовидным предлогом (54,103). |
| Каждый день она выходила из дому, чтобы достать немного машинного масла. Это было единственное лекарство, которое могло спасти Гвоздика. Перлина бегала по всему городу; она собирала и продавала тряпки, куски бумаги, старое железо, выполняла всевозможные поручения, стирала бельё в богатых домах и вечером возвращалась домой, крепко прижимая к груди бутылочку масла. Девочке не приходило в голову, что злая старуха каждый раз украдкой подменяла масло водой. И, когда Перлина, сидя у постели Гвоздика, поднимала его голову с подушки и через воронку поила его, она не подозревала, что давала ему не целительное масло, а смертельную для него воду. Гвоздику становилось всё хуже и хуже. – Перлина, мне плохо… – стонал он. – Но ты не должна так убиваться из-за меня; я стал теперь куском старого заржавленного железа, – унеси и брось меня на улице… – Хорошей подругой была бы я, если бы не заботилась о тебе, – возмущалась Перлина. – Я спасу тебя, вот увидишь! Ты – моя железная куколка, и я тебя очень люблю. И хотя девочка всё больше и больше худела от непосильной работы, она не переставала каждый день добывать для своего друга масло, а злая старуха все подменяла и подменяла его водой. Однажды Гвоздик, уже весь покрытый ржавчиной, пробормотал: – Дорогая Перлина, когда я умру, напиши папе Пилукке, что я много думал о нём и умер счастливый, – ведь я нашёл себе сестричку. – Тяжёлый кашель прерывал каждое его слово. Перлина убежала от него, крепко сжав губы, чтобы не расплакаться. Она стала стучать во все двери, выпрашивая хоть каплю масла, но никто не хотел её даже слушать. Когда старуха осталась одна, она подошла к Гвоздику; механический мальчик не подавал уже никаких признаков жизни. Своими костлявыми пальцами она постучала по железной груди – раздался глухой и мрачный звук, словно стучали по пустому железному панцирю. Старуха позвала: – Гвоздик! Но он не открыл глаз. Она пощекотала его гвоздём, но мальчик не пошевельнулся. – Он умер! – радостно воскликнула старуха. – Наконец-то я от него избавилась! Теперь я смогу бить Перлину, сколько захочу. |
| поплыл Царь в кораблях крутоносых в троянскую землю. Я принял Вместо царя во дворце Одиссея, и мной угощен был 195 Он дружелюбно с великою роскошью; было запасов Много у нас; и сопутники все Одиссеевы хлебом, Собранным с мира, и огненноцветным вином, и прекрасным Мясом быков угощаемы досыта были; двенадцать Дней провели богоравные люди ахейские с нами: 200 В море идти не пустил их Борей, бушевавший с такою Силой, что было нельзя на ногах устоять и на суше; Демон его разъярил; на тринадцатый день он утихнул. В море пустились они”. Так неправду за чистую правду Он выдавал им. И слезы из глаз их лилися; как тает 205 Снег на вершинах высоких, заоблачных гор, теплоносным Эвром согретый и прежде туда нанесенный Зефиром, – Им же растаенным реки полнеют и льются быстрее, – Так по щекам Пенелопы прекрасным струею лилися Слезы печали о милом, пред нею сидевшем, супруге. 210 Он же, глубоко проникнутый горьким ее сокрушеньем (Очи свои, как железо иль рог неподвижные, крепко В темных ресницах сковав и в нее их вперив, не мигая), Воли слезам не давал. И, насытяся горестным плачем, Так напоследок ему начала говорить Пенелопа: 215 “Странник, я способ имею, тебя испытанью подвергнув, Выведать, подлинно ль ты Одиссея и спутников, бывших С ним, угощал там в палатах царя, как теперь уверяешь. Можешь ли мне описать ты, какое в то время носил он Платье, каков он был видом и кто с ним сопутники были?” 220 Ей отвечая, сказал Одиссей, в испытаниях твердый: “Трудно ответствовать мне на вопрос твой, царица; уж много Времени с этой поры протекло, и тому уж двадцатый Год, как, мою посетивши отчизну, супруг твой пустился В море; но то, что осталося в памяти, вам расскажу я: 225 В мантию был шерстяную, пурпурного цвета, двойную Он облечен; золотою прекрасной с двойными крючками Бляхой держалася мантия; мастер на бляхе искусно Грозного пса и в могучих когтях у него молодую Лань изваял; как живая, она трепетала; и страшно 230 Пес на нее разъяренный глядел, и, из лап порываясь Выдраться, билась ногами она: в изумленье та бляха |
|
|
