| Наилучшее издание византийских историков — боннское (Corpus scriptorum historiae Byzantinae) в 49 томах 1828—1878 г., насколько оно не заменено еще отдельными вполне научными изданиями (каковы, например, издания де Боора). Большая часть боннского издания перепечатана у Миня. Наилучшее исследование об этих произведениях [для периода от 813 до 963 принадлежит Гиршу, F. Hirsch, Byzantinische Studien. Leipzig 1876. О некоторых византийских хрониках говорит Н. А. Скабалано–вич в своем сочинении «История Византийского государства и церкви в X и XI веках». Спб. 1884 ). В эпоху Юстиниана выдается историк Прокопий кесарийский, ритор по образованию и секретарь при полководце Вели–зарии. Поэтому в его трудах много места уделяется военным событиям. Он написал 2 книги «De bello Persico», 2 книги «De bello Vandalico», 4 книги «De bello Gothico» [Opera omnia ed. Haury, vol.I—II, 1905], в которых описываются все походы Юстиниана. Этот же ритор выступает, по собственному ли желанию, или по внешнему побуждению, как панегирист императора Юстиниана в 6 книгах «De aedificiis», в которых рассматривает все, что выстроено Юстинианом замечательного. Здесь дается много сведений о церквах, построенных Юстинианом. Но если здесь Прокопий является как панегирист, то в другом сочинении «Ανκδοτα», или «Historia arcana» [изд. Крашенинникова 1899], напротив, он выставляет самого императора и императрицу как чудовищ в человеческом образе; Феодору, между прочим, представляет и чудовищем разврата. Точка зрения на постройки Юстиниана здесь проводится уже совсем другая; он говорит, что император этими постройками подорвал ресурсы государства. Если в первом сочинении постройки Юстиниана выставляются свидетели о его славе и могуществе, то здесь говорится о них, что это была напрасная и пустая трата огромных сумм и что Юстиниан в этом случае является вполне деспотом. Нельзя не заметить, что Прокопий является здесь пристрастным, с другой стороны. Но это нужно сказать только о фактах, заимствованных из скандальной хроники Константинополя. В других же случаях, когда оцениваются поступки Юстиниана, ему трудно не верить, тем более, что эти сообщения сходны с сообщениями его в других исторических трудах. |
| 6 Как и в 8-м поучении (см. примеч. 16), Михаил Хониат хочет подчеркнуть ничтожество пиратских суденышек, именуя их «монерами», причем на сей раз они про тивопоставляются триерам императорского флота. Конечно, данная антитеза носит чисто литературный характер, поскольку сам термин «триера» в XII в. мог употребляться лишь в качестве условного архаизирующего именования для крупного военного корабля, тогда как трехрядное расположение весел, по всей видимости, уже давно не было актуальным для кораблестроения (подробнее см.: Pryor J.H., Jeffreys E.M. The Age of the Droman: the Byzantine Navyca. 500–1204. Leiden; Boston, 2006 [The Medieval Mediterranean: Peoples, Economies and Cultures, 400–1500. Vol. 62].P. 172–173). Характерно, что в своем обращении к императору Алексею III, где упоми- нается о тех же событиях, что и в данной гомилии, Афинский митрополит именует византийские корабли более современным термином κτεργα [ΜΑ. Τ. Α. Σελ. 308:5]. 8 Представление о том, что курение из оленьего рога обладает способностью изгонять змей, довольно популярно как в эллинистической, так и в византийской литературе. Оно отражено, в частности, в приписываемом Галену трактате «О доступных снадобьях» (Claudii Galeni opera omnia/Ed. G.G. Kühn. Leipzig, 1827. Vol. 14. P. 537), который вполне мог быть известен Михаилу Хониату с его интересом к медицине. Кроме то го, согласно распространенной в древности ложной этимологии само слово «олень» (по-гречески λαφος) означает «изгоняющий змей», будучи производным от глаго ла λανω (изгонять) и существительного φις (змея). Эту этимологию вместе с вышеописанным представлением приводит, например, старший современник нашего автора Михаил Глика (Michaelis Glycae annales/Ed. I. Bekker. Bonnae, 1836 (Corpus scriptorum historiae Byzantinae). P. 91). 9 Этимология, связывающая существительное νξ (ночь) с глаголом νσσω («колоть», «поражать») достаточно распространена в византийской литературе (см. напр.: Photius. Bibliothèque. Cod. 279. P. 535a Bekker; Michaelis Glycae annales. P. 38). Михаил Хониат строит на ней более сложную игру слов, пользуясь тем, что тот же самый глагол с приставкой κατα-, равно как и производное от него существительное κατνυξις, служит важным термином христианской аскетики, обозначающим духовное состояние подвижника, по-русски традиционно именуемое «сокрушением» или «умилением». |
| “The nations of the Byzantine alliance were connected by their confession of Eastern Christianity, and their view of the Emperor as the authority over the entire Orthodox world. They accordingly accepted the basic principles of Roman-Byzantine right, and assumed that the literary and artistic standards of the imperial schools, monasteries, and scriptoria were as examples for the entire world.” The distinguishing feature of a [Byzantine] Roman was his belonging to the Orthodox Church and faithfulness to the Emperor, while the pagans where considered to be “barbarians.” Bound by changeable ties, divided into ethnic groups and warring national governments, born in the throes of barbarian invasion, this alliance of nations revealed sufficient vitality and stability, preserved as a distinguishable unity from the mid-ninth to mid-fifteenth centuries. This was a hierarchically organized cultural-ideological and political unity—a unity expressed not only by a common confession of faith and the neophyte Churches’ dependence upon the Patriarch of Constantinople, but by the recognition of the Emperor of Byzantium as the highest sovereign of the entire Christian world… The member countries of the alliance at the same time possessed full governmental sovereignty, were not vassal states, and were in no way politically dependent upon the Emperor. There is no contradiction in this—the recognition of the Emperor’s highest sovereignty and the connection of the peoples of Eastern Europe with Byzantium “is viewed not from the point of view of modern international relations in the understanding of the struggle between ‘nationalism’ and ‘imperialism,’ but rather in the spirit of a ‘Byzantine alliance’ as a supra-national unification of Christian states, the center of which was Constantinople, Eastern Europe lying in the periphery of its domain.” This very ability to create a national and stable unity should interest us most of all. Historians know very well that the Byzantine Empire, especially during its height, was a state consisting of Greeks and Slavs. Perhaps this is why our hearts are not indifferent to the name of Byzantium. The Slavic inheritance also awaits its synthesizing research, but without an understanding of the fact that a discussion of “spiritually close” nations is not mere political speculation, but a historical truth, we will not be able to understand why we [Russians] are so anxious over the fate of Macedonia, Bulgaria, Kosovo, and Metochia… |
| 1795 Перевод выполнен по изд.: Beyer H. – V. Nikephoros Gregoras als Theologe und sein erstes Auftreten gegen die Hesychasten//Jahrbuch der Osterreichischen Byzantinistik. 20, 1971. S. 183. Текст приводится по изд.: Георгий Факрасис. Диспут свт. Григория Паламы с Григорой философом… С. 105. 1796 Т. е. согласно Григоре истинно беспредельным является только Бог. Григора проводит различие между актуальной беспредельностью Бога и мнимой беспредельностью многообразного тварного мира – эйдосов и их порождений; последнее является беспредельным для нас, но не по природе. 1797 Переводы из «Ромейской истории» Никифора Григоры выполнены по изд.: Nicephori Gregorae historiae Byzantinae/Ed. L. Schopen, I. Bekker, Bonn: 1, 1829; 2, 1830; 3, 1855. (Corpus scriptorium historiae Byzantinae); тексты приводятся по изд.: Георгий Факрасис. Диспут свт. Григория Паламы с Григорой философом…, кроме начала фрагмента: Ромейская история 3.480.7–482.12 и фрагмента: Ромейская история 1.502–506. 1799 Григора пытается доказать невозможность существования отличных от Божественной природы нетварных энергий исходя из представления о беспредельной Божественной Монаде и невозможности существования беспредельного Бога как диады, составленной из двух монад (под которыми понимаются Божественная сущность и отличные от нее энергии). Вероятно, Григора опирается здесь на «Трудности» прп. Максима Исповедника , который приводит аргументы в пользу того, что наряду с Богом не имеется вечной материи, исходя из невозможности существования беспредельной диады, составленной из двух монад (т. е. Бога и материи), см.: Трудности 10–40: PG 91,1184В-1189А. 1800 Из разделяемой им позиции, согласно которой не существует нетварных Божественных энергий, отличных от сущности Бога, Григора выводит, что не имеется различий между Божественными свойствами (которым соответствуют определенные имена) в реальности; различие же имеет место только в плане Божественных имен, но не в плане их денотатов (реальных предметов, обозначаемый тем или иным именем), – т. е. различным именам Бога не соответствует в реальности различных денотатов. В данном фрагменте Григора доказывает этот тезис, аргументируя его исходя из того, что если бы в Боге имели место отличные друг от друга свойства, то каждое из них было бы лишено аспектов, соответствующих другим свойствам. Эти аргументы Григоры совпадают с аргументацией в «Апологии на Апологию» Евномия, который, делая акцент на простоте Бога, так же как и позднее Григора доказывал, что различным Божественным именам не соответствует различных денотатов и все они имеют одно значение и, соответственно, один денотат – см. в первом томе «Антологии» (прим. 25 на сс. 239–240) цитаты из св. Григория Нисского и Евномия: Григорий Нисский . Против Евномия 2.1.499 и 524–526 (Jaeger). В свою очередь, свт. Григорий Палама мог допускать использование аналогичного дискурса по отношению к Божественной сущности (Против Григоры 2: 308.26–28 ( Χρστου) |
| 729 Перевод А. Ю. Волчкевич по изд.: Nicephori Gregorae historiae Byzantinae/Ed. L. Schopen, I. Bekker. Bonn, 1,1829; 2,1830; 3,1833 (Coipus scriptorium historiae Byzantinae); текст приводится по изд.: Георгий Факрасис. Диспут свт. Григория Паламы с Григорой-философом... С. 67. 731 Григора пытается доказать невозможность существования отличных от Божественной природы нетварных энергий исходя из представления о беспредельной Божественной Монаде и невозможности существования беспредельного Бога как диады, составленной из двух монад (под которыми понимаются Божественная сущность и отличные от нее энергии). Вероятно, Григора опирается здесь на «Трудности» прп. Максима Исповедника , который приводит аргументы в пользу того, что наряду с Богом не имеется вечной материи, исходя из невозможности существования беспредельной диады, составленной из двух монад (т. е. Бога и материи), см.: Трудности 10 – 40: PG 91,1184В – 1189А. 733 Из разделяемой им позиции, согласно которой не существует нетвар-ных Божественных энергий, отличных от сущности Бога, Григора выводит, что не имеется различий между Божественными свойствами (которым соответствуют определенные имена) в реальности; различие же имеет место только в плане Божественных имен, но не в плане их денотатов (реальных предметов, обозначаемых тем или иным именем) – то есть различным именам Бога не соответствует в реальности различных энергий. В данном фрагменте Григора доказывает этот тезис, аргументируя его исходя из того, что если бы в Боге имели место отличные друг от друга свойства, то каждое из них было бы лишено аспектов, соответствующих другим свойствам. Эти аргументы Григоры совпадают с аргументацией в «Апологии на Апологию» Евномия, который, делая акцент на простоте Бога, так же как и позднее Григора, доказывал, что различным Божественным именам не соответствуют различные денотаты и все они имеют одно значение и, соответственно, один денотат – см. в данном издании в разделе, посвященном Евномию, цитаты из св. Григория Нисского и Евномия: Григорий Нисский . Против Евномия 2.1.499 и 2.1.524 – 526 (Jaeger). |
| 301 С е d r е n u s, Historiarum compendium, Corpus scriptor. byzantinor. t. 1. Воппае, 1838, р. 685, относит введение херувимской песни к 9 году царствования Юстина II. 302 По 19 правилу лаодик. собора, после молитвы об оглашенных и после выхода их из церкви, должна была непосредственно следовать молитва за кающихся, на которых при этом епископ возлагал руку, после чего и они должны были оставить церковь ; затем должна была начинаться литургия верных, за которою, таким образом, ни оглашенные, ни кающиеся, не могли присутствовать. 303 Real-Enzyklop. art. Liturgie, p. 787. В изданной Иоанном Шаппюи „Summula Raymundi septem sacramenta ecclesiastica ingoniose complectens», 1568, Venetiis, p. 215–216 говорится: „evangelio lecto тох cantatur alta voce symbolum illud, scilicet Credo in unum Deum, quia enim corde creditur ad justitiam, ore autem coufessio fit ad salutem, ideo ecclesia, ut ostendat quod evangelii verbum seu praedicationem fide et corde recipit: тох fidei symbolum ore decantat. Symbolum ergo post evangelium, fidem post praedicationem ostendit, unde loanne haec eo loquente, multi crediderunt in eum. Nam secundum apostolum ad Rom. X , fides est ex auditu, auditus autem per verbum Dei”. Значит, напрасно и говорит проф. Павлов о тридентском соборе, наводя читателя на мысль, будто только со времени тридентского собора ведет свое начало тот литургический порядок западной церкви, по которому символ веры следует за Евангелием, а за символом следует: „sursum corda» и т. д. 304 См. Анастасия библиотекаря предисл. к VIII собору в CXXIX т. патрологии Мина, series latina. 305 Пояснение в скобках принадлежит проф. Павлову, стр. 70. 306 Курсив проф. Павлова. 307 Отв. 17, 19, 22, 25, 31, 32, 40, 84, 85, 97 и 21. 308 Анастасий библиотекарь: „rex Vulgarorum... propositum habuit a sede apoetolica non modo fidei regulam, sed et sanctae legis sumere disciplinam, quod et fecit»... И ниже: „non solum dogmata orthodoxae fidei, verum etiam sanctae vitae disciplinam ad ea, quin et ad utrumque idoneos institutores expetiit et accepit» (в предисловии к VIII собору). |
| Grigore Popescu, The Eastern Wall of the Altar Grigore Popescu, Christ in Glory, Porch Popescu is also the creator of a new iconographic cycle: in the porch of the new church of Lainici Monastery (south-western Romania) he composed a painted “chronicle of Romanian Hesychasm” in which a central place is dedicated to the history of the Philokalia. This painted narrative includes the Cappadocian Fathers with their Philokalia, St. Nicodemus of Athos with his collection printed in Venice, St. Paisius Velichkovsky and the medieval monastic scriptoria and concludes with the Romanian translation of the famous book in the twelve-volume collection carried out by Fr. Dumitru Stniloae. Grigore Popescu, Scenes from St. Paisius Velichkovsky’s Life, Philokalia Cycle Elena Murariu represents the middle generation. She worked as a fresco specialist who restored different mural assemblies of the fourteenth to eighteenth centuries and subsequently commenced painting her own icons. Murariu painted the iconographic models of the newly canonized Romanian princes by composing a historical narrative with scenes from their lives inspired from the Russian chronicle-type iconography of the sixteenth century. Very prolific, she is able to elaborate a certain topic, for example the martyrdom of the Brancovan Saints, in various media and techniques, from icons following the strict composition of the Byzantine canon to other artistic modalities such as graphics or tempera on wood panel. These remarkable skills allow her to insert within the classical iconographic language some of the techniques and ways of expression proper to other artistic media such as hatching, vibrant strokes and an emphasized dynamism. Elena Murariu, St. Stephen the Great Elena Murariu, Holy Brancovan (Brâncoveanu) Martyrs Gabriel Toma Chituc. Also primarily educated as a classical painter, Chituc is an original and gifted iconographer with a special artistic expressivity. In the last decade, he has become a prolific iconographer striving to find the mystery of the authentic icon inspired by the Holy Spirit. Influenced by the art of the Russian masters of Novgorod and Moscow, from whom he took over the transparency, grace and delicacy of portraits, he filters all into a personal style of delicate physiognomies, elegant gestures and movements, warm and desaturated colours and refined folds. He is original and very personal either when he rethinks a classical theme like icon of the Nativity or the Annunciation, or when he creates the portrait of a saint or martyr. |
| рукописей. После появления «Словаря средневекового греческого языка» Дюканжа (1688) исследователи Византии получили инструмент для адекватного понимания многочисленных терминов и реалий визант. мира. Трактат Монфокона «Греческая палеография» (1708) стал основой для работы с рукописями всех последующих поколений ученых. Труд Мабильона «О дипломатике» (1681) посвящен исследованию гос., церковных, деловых и др. актов; книга посвящена прежде всего европ. средневековью, но значительное место уделено и Византии. Представителями парижской школы были исследователь и переводчик памятников визант. права Ш. Фабро (1580-1659) и основатель научной хронологии Д. Пето (Петавий). При покровительстве Людовика XIV и Ж. Б. Кольбера в Луврской типографии началось издание «Парижского корпуса» источников по истории Византии (Corpus Byzantinae Historiae. P., 1645-1711. 42 vol.). В этой серии трудами ученых-эрудитов во главе с Ф. Лаббе были впервые опубликованы хроники Георгия Синкелла (нач. IX в.), прп. Феофана Исповедника (нач. IX в.), Михаила Глики (XII в.) и др. В 1671 г. Лаббе издал 18-томное собрание церковных актов Вселенских и Поместных Соборов. Одновременно началось научное изучение и публикация памятников агиографии. С 1643 г. в Антверпене ученые-иезуиты болландисты начали издание собрания житий святых - «Аста Sanctorum» . Кроме франц. школы в XVII-XVIII вв. В. развивалось и в др. центрах. Греч. ученый и издатель, перешедший в католичество, Н. Алеманнос обнаружил и подготовил 1-е изд. «Тайной истории» Прокопия Кесарийского (Lugduni, 1623). Др. католик греч. происхождения, Л. Алляций , издатель греч. текстов, внес значительный вклад в изучение патристики. Работавший в основном в Венеции А. Бандури оставил труды по рим. и визант. нумизматике, топографии К-поля. В Лейдене И. Меурсий впервые опубликовал хронику Константина Манасси, письма архиеп. Феофилакта Болгарского, «Тактикон» имп. Льва VI. Появились обобщающие работы по памятникам визант. исторической лит-ры ( Hanke M. De Byzantinarum rerum scriptoribus graecis liber. |
| Cyprian of Kiev Known as the ‘Metropolitan-liturgist’ , Cyprian Tsamblak should be seen as the bridge between Russia and Byzantium. He was born around 1330 in the region of Trnovo in Bulgaria. He can be considered as the disciple or even as the spiritual son of the Palamite monk Philotheos Kokkinos, who first became hegumenos of the Great Lavra on Mount Athos and later Patriarch of Constantinople (1353-1354, 1364-1376). Closely linked to this major figure of XIVth century Byzantine hesychasm, Cyprian lived on Athos in his youth where he was initiated into the dogmatic and spiritual teaching of Saint Gregory of Sinai and Saint Gregory Palamas and acquainted with the Typikon of Jerusalem (of Saint Sabas Monastery), having influenced worship on the Holy Mountain. Later, he was sent to Russia by his spiritual father, Patriarch Philotheos, and appointed Metropolitan of Kiev and Lithuania (in 1375), and later, as Metropolitan of Kiev and all Russia (1381-1382, 1390-1406). He was in contact with the great Russian ascetic of that time, Saint Sergius of Radonezh. We have a correspondence between them, where Cyprian tells Sergius about his struggle to reach his throne in Moscow against the will of the Great Prince Dimitri Donskoj. In one of these letters, Cyprian states that he is seeking neither glory nor wealth, but the metropolis that has been entrusted to him by the Great Church of Constantinople . Once established in Moscow, Cyprian visited many times the Kiev Caves Lavra, which was being rebuilt after its destruction by the Tatars. Although he was a bishop in a tumultuous period of history, he was seeking a Hesychast life-style. The experience that he had had as a young monk on Mount Athos among the hesychasts had determined in him a deep desire for secluded life, for prayer and study, which he achieved in his hermitage in the village of Golenischevo, near Moscow. Being also a greatly erudite man, he installed a scriptorium where, with the help of copyists, he copied and translated patristic and liturgical manuscripts. Historians have attributed to him translations of the Corpus Areopagiticum and the Ladder of St. John Climacus , although recent studies seem to point out that Cyprian would have only copied existing translations . |
| Определили: Магистерскую диссертацию и. д. доцента Академии С.И. Смирнова передать для рассмотрения заслуженному ординарному профессору по кафедре церковного права Н.А. Заозерскому . IV. Заявление Преосвященного Ректора Академии о том, что вторым рецензентом магистерской диссертации и. д. доцента Академии С.И. Смирнова он назначает члена Совета – экстраординарного профессора по кафедре новой гражданской истории И.Д. Андреева. Определили: Принять к сведению. V. Краткий предварительный отчет помощника секретаря Совета и Правления Академии М.И. Бенеманского о занятиях при Русском Археологическом Институте в Константинополе с 1 ноября 1904 года по 15 августа 1905 года: „Предмет моих занятий при Русском Археологическом Институте в Константинополе прежде всего был обусловлен темою моей магистерской диссертации: „ πρχειρος τμος императора Василия Македонянина“; – (его происхождение, характеристика и значение в церковном праве Византии и славянских стран византийского влияния: Сербии, Болгарии и России со времени его издания до настоящих дней) – и теми отзывами, которые были сделаны о диссертации рецензентами, – профессорами Академий, Н.А. Заозерским и И.Д. Андреевым . Книги библиотеки Института служили восполнением тех источников и пособий, которыми я располагал при пользовании академическою библиотекою. Таковы, например, описания западных книгохранилищ: Леунклавия, Куяция, Бандини, Ламбеция, Несселя, Меермана, Омона и др., дающие рецензии на рукописные кодексы, содержащие в себе памятники византийского права. Одною из задач моей работы являлся подбор материалов для всестороннего, по —402— мере возможности, освещения эпохи издания Прохирона, – эпохи Македонской династии, (– общественного быта, государственных учреждений, господствующих партий, нравов, правового порядка...), и в частности – материалов для характеристики личности верховного издателя Прохирона – императора Василия Ι-го (Македонянина). В основу был положен „Corpus scriptorum historiae Byzantinae“ – труды тех хронографистов, которые касаются дел его царствования, (Генесий, продолжатель Феофана, Симеон Магистр и Логофет, Лев Грамматик, Иоанн Скилица, Георгий Кедрин, Иоанн Зонара, Константин Манасси, Георгий Амартол и др.); заключенный в них противоречивый материал, требующий строго критического отношения к себе, (ярким доказательством чему являются известия Константина Порфирогенита), и так или иначе понятый и истолкованный в трудах позднейших историков Византии, привел меня к различного рода новым выводам касательно частных деталей царствования императора-законодателя Василия І-го. |
|
|
