| Вероятно, для Пеги не прошло даром длительное общение с Жанной Д " Арк; еще в Нормальной Школе он пишет огромную поэму ей посвященную, делая ее глашатаем революционных идеалов. Первая «Жанна Д " Арк» Пеги внесла холодок в его отношения с социалистами, но должна была освободить в нем скованную религиозную энергию. Началась невидимая внутренняя работа благодати в мятежной, но по природе христианской душе. Пеги антиклерикал. Его журнал объединяет евреев, протестантов и атеистов Франции. Но сам он уже давно получил «дар слез». Он приходит к Парижу с Ave Maria на устах, живет в состоянии непрерывного молитвенного умиления. Из внешних влияний на него в эту пору мы слышим только о Маритэне. С ревностью новобращенного, Маритэн ведет с Пеги долгие философские и религиозные беседы, о которых никто, кроме его самого, не может рассказать нам. Именно ему Пеги доверился в решающий момент своей жизни. Его друг, монах Байе, молится за него на острове Уайте. Маритэн сделался посредником между монастырем и Пеги. В сентябре 1908 г. Пеги, измученный религиозным кризисом, мог сделать признание другому старому товарищу: «Я нашел веру, я католик». Однако, Пеги так и не сделал решающего шага, не переступил порога церкви. Ни разу он не причастился и был у мессы лишь единственный раз, на войне, за несколько дней до смерти. Его дети оставались некрещеными и брак нецерковным. «Обращения», в классическом смысле слова, не произошло. Да Пеги и ненавидел это слово, звучащее для него как измена. Все давление подчас безжалостное – католических друзей, Маритэна, его сестры, бенедиктинцев – было напрасно. Пеги пережил массу колебаний, мучительной борьбы. Со стороны казалось, что он совсем подошел к последней черте. «О, если бы я мог причаститься», вырывается у него в беседе с другом, и «глаза его полны слез». В другой раз с Маритэном: «А если бы я захотел публично исповедать католическую веру и пойти к мессе, когда мне начать»?– «Сейчас же... Завтра, в воскресенье». Это завтра для Пеги никогда не наступило. |
| «Он сознательно размежевался с Красовым, противопоставив его религиозно-сентиментальному оптимизу свое революционное отрицание» – утверждалось в одном из подобных исследований. Так лермонтовская молитва «За все, за все Тебя благодарю я» оказалась в числе богоборческих, а благодарственные молитвы Красова и Евдокии Ростопчиной разделили участь всей русской молитвенной поэзии. Молитва Хвала Тебе, Творец, хвала, благодаренье! Ты сердце пламенное дал! Как я любил Твое прекрасное творенье, С какой слезой Тебя благословлял! Я плачу: слезы эти святы; То дань Творцу от сердца моего За радости мои, за горе и утраты. По гласу вечному закона Твоего Как я любил в твоем прекрасном мире, Какие чувства испытал! Я ликовал на светлом жизни пире, Тебя, незримого, в твореньи созерцал; И падал я, знал слезы и волненья… Плоть бренна; но душой парю! К Тебе любовь моя, к Тебе мои моленья. Благодарю, Творец, за все благодарю. Ave Maria Коленопреклонен, с смятенным сердцем я Приветствую Тебя, Владычица моя! К святым отшельникам в печальные пустыни Являлась, Матерь, Ты во время их кончины; И схимник в трепете блаженства умирал, И мертвый лик его неведомым сиял. Небес Владычица! Услышь мое моленье: Да загорит и мне звезда преображенья, Да духом скорбным я восстану, укреплюсь, Да пред Тобою вновь и плачу и молюсь, Вдали от пристани, средь новых треволнений, Я сердце сохраню от ран и заблуждений. Приветствую Тебя – на светлых небесах, С душой измученной, с слезами на очах! С дарами чаша предо мной сияла, А на глазах моих слеза дрожала; А к чаше той смиренно приступал, Украшенный звездами генерал; Шли набожно – и пышная графиня, И в рубище одетая рабыня, Калека-нищий, чуть живой старик, Богач-купец и сильный временщик. И чаша та недаром же сияла, Слеза недаром на очах дрожала; Все были тут любовней и дружней, И с умиленьем я пред чашей сей Прочел в вельможе и в рабе убогом, Что братья мы, что все равны пред Богом. Одно из поздних стихотворений, которые Василий Красов называл своими «молитвами» Впервые: «Отечественные Записки» (1840, 8). Рекомендуем 2 комментария Самое популярное Библиотека св. отцов и церковных писателей Популярное: Сейчас в разделе 1574 чел. Всего просмотров 69 млн. Всего записей 2584 Подписка на рассылку поделиться: ©2024 Художественная литература к содержанию Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета Цвет фона: Цвет текста: Цвет ссылок: Цвет акцентов Цвет полей Фон подложек Заголовки: Текст: Выравнивание: Сбросить настройки |
| Санчо влезал на коня медленно и неохотно, наконец расположился на крупе поудобнее, но все же нашел, что круп коня совсем не мягкий, а очень даже твердый и потому обратился к герцогу с просьбой, нельзя ли выдать ему какую ни на есть подушку — ну хотя бы из диванной комнаты сеньоры герцогини или же с кровати кого-нибудь из ее слуг, ибо круп этого коня скорее, дескать, можно назвать мраморным, нежели деревянным. На это Трифальди сказала, что Клавиленьо никакой упряжи и никакого убранства не своей спине не потерпит, — единственный, дескать, выход — это сесть на дамский манер, тогда ему будет мягче. Санчо так и сделал и, попрощавшись со всеми, позволил завязать себе глаза, но потом снова их развязал и, бросив умоляющий взгляд на всех, кто находился в саду, начал со слезами просить их не оставить его в этом испытании своими молитвами и прочитать несколько раз «Pater noster» и несколько раз «Ave Maria», а за это, мол, когда и на их долю выпадет подобное испытание, Господь пошлет им человека, который помолится за них. Но тут вмешался Дон Кихот: — Разве тебя на виселицу ведут, мерзавец, разве тебе пришел конец, что ты вздумал обращаться с подобными просьбами? Разве ты, бессовестное и жалкое создание, не сидишь на том самом месте, на котором восседала прелестная Магелона и с которого она, если верить летописцам, сошла отнюдь не в могилу, а на французский престол? И разве я, сидящий рядом с тобою, уступаю в чем-либо доблестному Пьеру, занимавшему то самое место, которое ныне занимаю я? Ну же, завязывай себе глаза, малодушная тварь, и не показывай виду, что ты боишься — по крайней мере, в моем присутствии. — Добро, завязывайте мне глаза, — молвил Санчо. — Не хотят, чтобы я молился Богу, не хотят, чтобы другие за меня помолились, — чего же после этого удивляться, что я боюсь, как бы нам не повстречался легион бесов и не потащил нас в Перальвильо ? Оба завязали себе глаза, затем Дон Кихот, удостоверившись, что все в надлежащем порядке, тронул колок, и едва он прикоснулся к нему пальцами, как все дуэньи и все, кто только при сем присутствовал, начали кричать: — Храни тебя Господь, доблестный рыцарь! — Господь с тобой, бесстрашный оруженосец! — Вот, вот вы уже взлетели на воздух и теперь разрезаете его быстрее стрелы! — Вот уже все, кто глядит на вас снизу, дивятся и приходят в изумление! — Сиди прямо, доблестный Санчо, не качайся! Смотри не упади, а не то твое падение будет горше падения того дерзновенного юноши , который вздумал править колесницею своего отца, то есть Солнца! Услышав эти выкрики, Санчо прижался к своему господину и, обхватив его руками, молвил: — Сеньор! Как же это они говорят, что мы уже высоко-высоко, а между тем до нас доносятся их голоса, и при этом до того явственно, что кажется, будто они разговаривают вот здесь, рядом с нами? — Не обращай внимания, Санчо: все эти происшествия и полеты идут вразрез с обыкновенным течением вещей, вот почему ты все, что угодно, увидишь и услышишь даже за тысячу миль. |
| церковным часам - 1, 3, 6 и 9-му) и вечерних частных молитв (повторяет в упрощенном виде соответствующие части храмового богослужения); 7 избранных псалмов; литания с молитвенным призыванием святых (The Litany; была исключена в 1-м изд., однако после критических замечаний ряда представителей англ. духовенства и теологов, в т. ч. Т. Мора , возвращена во 2-м изд.); 51-й (по правосл. нумерации - 50-й) покаянный псалом (с толкованием Дж. Савонаролы ); евангельские чтения и молитвы Страстей Христовых; наставление для детей о порядке молитвы и краткий катехизис; молитвы на разные случаи; последование погребения и молитвы за усопших (The Dirige); 119-й (по правосл. нумерации - 118-й) псалом (The Commendations); псалмы Страстей Христовых и др. отдельные молитвословия. Как в вероучительном, так и в литургическом содержании сборника исследователи обнаруживают сильное влияние сочинений Лютера, к этому времени уже переведенных на англ. язык (см.: Cuming. 1982. P. 30-31). Второй Примарий был подготовлен по указанию и под наблюдением Кромвеля Дж. Хилси ( 1535), еп. Рочестерским (The Manual of Prayers or the Prymer in Englysh and Laten. [L., 1539]; переизд.: Burton. 1834. P. 305-436). Молитвенные и катехизические тексты были распределены в этом издании по 3 разделам, к-рые следовали после календаря и авторского предисловия: 1) небольшой вероучительный раздел, в к-ром представлены Афанасиев Символ веры , Апостольский Символ веры и неск. цитат из НЗ, подтверждающих основные положения христ. богословия; 2) обширный молитвенный раздел, содержащий молитвы в течение дня (в т. ч. Молитву Господню и «Ave Maria»), последования утрени, полунощницы (The Laudes), 4 часов, вечерни, повечерия (The Complenes), 15 особых молитв Иисусу Христу с воспоминанием Страстей Христовых, 7 и 15 избранных псалмов, литанию, подробное наставление о надлежащем порядке участия в литургии и о смысле Евхаристии, молитвы об умерших; 3) нравоучительный раздел, содержащий 10 заповедей с толкованием и изложение основных обязанностей христианина. |
| Сначала она считалась безгрешной и не совершавшей только фактических грехов, а потом за ней стали признавать даже отсутствие первородного греха, хотя учение о непорочном зачатии Девы долго оспаривалось и стало догматом веры Римской церкви только в 1854 г. Таким образом, почитание Марии постепенно выродилось в поклонение Марии. В Средние века оно настолько укоренилось в популярной религиозной жизни, что, несмотря на все разграничения схоластов между latria и dulia, или hyperdulia, культ Марии существенно возобладал над поклонением Христу. И потому на многочисленных изображениях Мадонны в католическом искусстве мать – главная фигура, а Божественный Младенец – дополнение к ней. Во время римских богослужений Pater Noster редко произносят без Ave Maria. Считается, что к сострадательной и добросердечной Матери естественнее обращаться за ходатайствами, чем к вечному Божьему Сыну, а потому этот окружной путь надежнее приведет к получению просимого блага. До сих пор поклонение Марии – один из основных пунктов, по которым существуют разногласия между греко–римскими церквями и евангельским протестантизмом. Это одно из наиболее ярких фундаментальных заблуждений католичества. Оно неправомерно возвышает человеческие факторы или способности искупления и препятствует непосредственному доступу верующих ко Христу – делая его ненужным, побуждая их полагаться на второстепенных посредников. Мы также не можем не согласиться с беспристрастными историками, которые называют поклонение Марии отголоском древнего язычества. На ум сразу легко приходят схожие поклонения Церере, Исиде и другим древним богиням–матерям, подобно тому как в поклонении святым и ангелам отразилось поклонение героям в Греции и Риме. Политеизм настолько укоренился в народе, что воспроизвел себя в христианском облике. Человеческая потребность в суеверии привыкла находить воплощение в поклонении женским божествам, и было естественно, что для ее удовлетворения люди прежде всего обратились к Марии, благодатной и благословенной матери богочеловеческого Искупителя как к самому достойному объекту поклонения. |
| – Что касается содержания речей и рефератов, то среди разнообразных вопросов, затрагиваемых здесь, не трудно подметить одну общую тему, проходящую красной нитью через все собрания за последнее время как протестантские, так и католические, а именно – призыв к борьбе с враждебным вероисповеданием. Католики и протестанты одинаково настраиваются ораторами друг против друга или прямо, или косвенно, – когда, напр., призыв к более энергичной работе, к расширению благотворительности, к удовлетворению назревших нужд мотивируется усилением врага... В предлагаемых очерках мы знакомим русского читателя с важнейшими религиозными собраниями в Германии осенью 1904 года, присоединяя и краткие исторические сведения об этих собраниях. Католические конгрессы. (Katholikenkongresse, Katholikentage). 51-ое генеральное собрание. Католические конгрессы в Германии вызваны революцией 1848 года. Тревожные дни государственного переворота заставили немецких католиков подумать о судьбе своей —792— церкви. В разных местах возникают общества для защиты интересов католичества. Уже в августе того же 1848 года члены этих обществ устраивают общее собрание в Кельне, а в октябре – в Майнце, и решают учредить особый ферейн, – названный в честь папы Пия IX Piusverein, – с следующей программой: достижение и охранение независимости церкви от государства и господства её над школой; постановка народного образования в католическом духе; развитие христианской благотворительности; поддержка мирных отношений к государству и существующему государственному строю, – каков бы он ни был, если только он не вредит интересам церкви; оборонительная, а не наступательная политика в отношении к некатолическим вероисповеданиям. Основным принципом ферейна является повиновение папе и местному епископу. Небесной патронессой своей ферейн признаёт Божию Матерь. Каждый член обязан ежедневно читать „Отче наш“ и „Богородица“ (Ave Maria) в пользу ферейна (?). – С 1853 года такие генеральные собрания католиков Германии созываются ежегодно под названием Katholikenkongresse или Katholikentage и не только служат звеном, объединяющим немецких католиков, но и проявляют не малую агитаторскую деятельность в области церковной политики. |
| В толпе стали перешептываться, указывать на него, называя мессера Антонио де Рондинелли, возлюбленного Джиневры, из-за которого она умерла. Наступили сумерки, и так как обряд похорон был кончен, толпа разошлась. Мона Урсула желала провести ночь у гроба, но этому воспротивился дядя Маттео, ибо она была так истощена горем, что опасались за ее жизнь. В склепе остался только фра Марьяно, доминиканец, который должен был читать молитвы над покойницей. Прошло несколько часов; в тишине ночи раздавался мерный голос монаха и порою медленный, медный бой часов на колокольне, «кампанилле», Джотто. После полуночи фра Марьяно почувствовал жажду, вынул из кармана флягу треббианского и, закинув голову, отхлебнул несколько глотков с наслаждением, как вдруг почудился ему тихий вздох. Он внимательно прислушался; вздох повторился, и на этот раз ему показалось, что легкая кисея на лице покойной шевельнулась. Холод ужаса пробежал по спине его, но так как он был не новичок в этом деле и хорошо знал, что даже привычным людям ночью, наедине с мертвым телом, всякое мерещится, решил ни на что не обращать внимания, перекрестился и зычным голосом продолжал читать молитвы. Прошло еще несколько времени. Вдруг голос монаха оборвался, лицо вытянулось – он окаменел, вперив открытые глаза в лицо покойницы: теперь уже не вздох, а слабый стон вылетел из уст ее; фра Марьяно в этом более не сомневался, ибо видел, как медленно подымалась и опускалась грудь усопшей, колебля кисейный покров – она дышала. Крестясь, дрожа всеми членами, бросился он к двери и выскочил из склепа. Опомнившись на свежем воздухе и подумав опять, что ему померещилось, он прошептал несколько раз Ave Maria, вернулся к двери и заглянул в склеп; в то же мгновение крик ужаса вырвался из груди: мертвая сидела в гробу с открытыми глазами. Фра Марьяно пустился бежать без оглядки через кладбище, через площадь Баптистерия Сан-Джованни, по улице Рикасоли – только деревянные сандалии, «цокколи» монаха стучали, отбивая дробь по обледенелой кирпичной мостовой. Джиневра Альмьери, проснувшись от сна или обморока, подобного смерти, с недоумением оглядывала могилу. При мысли, что ее заживо похоронили, ужас овладел ею, она сделала отчаянное усилие, вылезла из гроба и, кутаясь в саван, вышла в дверь, отворенную монахом, на кладбище, потом на площадь перед собором. Сквозь быстрые, разорванные ветром облака падал свет луны, и в нем белела мраморная колокольня Джотто. Мысли Джиневры путались, голова кружилась: ей казалось, что колокольня вместе с нею уносится в лунные облака, и она не могла понять, живая она или мертвая, во сне ли все это происходит или наяву. |
| Во время ужина поднесли они ему усыпительного напитка так ловко, что он не заметил, как проглотил его. Скоро лекарство начало действовать, и Верзила с большим трудом держал глаза открытыми – так хотелось ему спать. Тогда братья сказали ему: – Маттео, ты, кажется, падаешь от усталости. Должно быть, эту ночь ты плохо спал? Они угадали верно. – Признаюсь, – молвил Верзила, – мне никогда во всю мою жизнь не хотелось так спать. Кажется, как будто я целых два месяца не спал. Лягу-ка я в постель… Он начал раздеваться, но едва имел силу снять обувь и броситься в постель, как тотчас же захрапел. В условленный час вернулся Филиппо ди сире Брунеллески с шестью товарищами и вошел в комнату, где спал Верзила. Они потихоньку взяли его, положили на носилки вместе со всеми одеждами и отнесли в дом его, который стоял совершенно пустым, так как мать еще не возвращалась из имения. Здесь уложили его в кровать, рядом бросили платье на то место, на которое он обыкновенно его клал, но самого Верзилу повернули головой туда, где должны были находиться его ноги. Потом взяли ключи от боттеги, которые висели на крючке в спальне, отперли лавку, вошли в нее, перемешали, перепутали все его столярные инструменты, повынимали из плотничьих стругов все железные языки, вложили их, повернув острыми концами вверх, а толстыми вниз. То же самое проделали они со всеми молотками и топорами и во всей мастерской произвели такой беспорядок, такую путаницу, как будто здесь перебывало сто тысяч дьяволов. Потом опять заперли лавку, отнесли ключи на прежнее место в спальню, заперли и там двери, вернулись домой и легли спать. Верзила, одурманенный снотворным зельем, проспал всю ночь, ни разу не просыпаясь. На следующее утро к часу Ave Maria в соборе Санта-Мария дель Фьоре кончилось действие усыпляющего напитка: он проснулся, открыл глаза и при свете солнца, проникавшего в окна, узнал собственную спальню, мало-помалу стал припоминать все, что с ним приключилось, и когда понял, что он опять в своем доме, на своей постели, то великое изумление и радость овладели им Припомнил он также священника и дом Маттео, где он вчера уснул, и вдруг на него напало сильное сомнение, тогда ли ему это снилось, или теперь Правдою казалось ему то одно, то другое; сон сливался с действительностью, проникал в нее, смешивался, и невозможно было провести границы между тем, что было, и тем, что снилось. |
| Князь принимался было распрашивать у близ стоявших около себя, кто была такая чудная красавица и откуда. Но везде получал в ответ одно только пожатье плечьми, сопровождаемое жестом, и слова: „не знаю, должно быть, иностранка“. Недвижный, утаив дыханье, он поглощал ее глазами. Красавица, наконец, навела на него свои полные очи, но тут же смутилась и отвела их в другую сторону. Его пробудил крик: пред ним остановилась громадная телега. Толпа находившихся в ней масок в розовых блузах, назвав его по имени, принялась качать в него мукой, сопровождая одним длинным восклицаньем: у, у, у… И в одну минуту с ног до головы был он обсыпан белою пылью, при громком смехе всех обступивших его соседей. Весь белый, как снег, даже с белыми ресницами, князь побежал наскоро домой переодеться. Покамест он сбегал домой, пока успел переодеться, уже только полтора часа оставалось до Ave Maria. С Корсо возвращались пустые кареты: сидевшие в них перебрались на балконы смотреть оттуда не перестававшую двигаться толпу, в ожидании конного бега. При повороте на Корсо встретил он телегу, полную мужчин в куртках и сияющих женщин с цветочными венками на головах, с бубнами и тимпанами в руках. Телега, казалось, весело возвращалась домой, бока ее были убраны гирляндами, спицы и ободья колес увиты зелеными ветвями. Сердце его захолонуло, когда он увидел, что среди женщин сидела в ней поразившая его красавица. Сверкающим смехом озарялось ее лицо. Телега быстро промчалась при кликах и песнях. Первым делом его было бежать вслед ее, но дорогу перегородил ему огромный поезд музыкантов: на шести колесах везли страшилищной величины скрыпку. Один человек сидел верхом на подставке, другой, идя сбоку ее, водил громадным смычком по четырем канатам, натянутым на нее вместо струн. Скрыпка, вероятно, стоила больших трудов, издержек и времени. Впереди шел исполинский барабан. Толпа народа и мальчишек тесно валила вслед за музыкальным поездом, и шествие замыкал известный в Риме своей толщиною пицикароло, неся клистирную трубку вышиною в колокольню. |
| Сыновей вышеупомянутых казненных христиан вместе с другими приговоренными провезли по городу к месту казни, где им отрубили головы. 1645 год (второй год Сёхо). 19 ноября На рейд Нагасаки встала джонка из Нанкина с товаром на сумму в девятьсот канов. Груз - шелк-сырец, узорчатый шелк, золотая парча. Китайцы уведомили власти, что в ближайшие месяцы следует ожидать прибытия еще нескольких джонок с разнообразным товаром. Китайские торговцы могут беспрепятственно получать разрешение на заход в японские гавани - достаточно уплатить пошлину в размере 100-600 таэлов 52 , в зависимости от груза. 26 ноября На рейд встала джонка из Ханчжоу. Груз: полотно, квасцы, небольшая партия горшков. 29 ноября Утром в контору пришли от губернатора двое переводчиков и предъявили мне изображение Пресвятой Девы, под которой было написано: «Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами» 53 Они сказали, что получили картинку от некоего буддийского священника из Симоносэки, и спросили меня, на каком языке сделана надпись и что она означает. Они также добавили, что Родригес, португальский вероотступник, и Савано Тюан не сумели прочесть ее, так как это не португальский, не итальянский и не латынь. Конечно, я знал, что это «Ave Maria» на нидерландском, напечатанная, по всей вероятности, во Фландрии, где говорят почти на нашем языке. Было очевидно, что этот предмет был привезен в Японию на одном из голландских судов, но я решил повременить и не говорить об этом. Относительно изображения я дал верный ответ, поскольку Родригес и Савано Тюан, несомненно, разъяснили его смысл японцам. 30 ноября Прекрасная погода. Рано утром на судно вернули руль и порох 54 и завершили погрузку. В полдень я поднялся на борт, сделал перекличку, вручил требуемые бумаги. После чего вернулся в факторию и устроил угощение для Бонжуа с помощниками. Но на закате ветер переменился на норд-вест, и «Оверсхи» не вышел из бухты. 5 декабря Днем явился переводчик и принялся выпытывать, где мы закупаем товары для торговли с Японией. Я ответил, что главным образом в Китае и Голландии. Видимо, он прощупывал почву - что будет, если прекратить торговлю с Китаем. |
|
|
