| восстанавливаются исследователями на основании содержания трактатов и памфлетов XVI в. Юность и образование К. происходил из семьи зажиточного крестьянина; он родился на хуторе Бушерхоф, в адм. отношении подчиненном близлежащему г. Леннеп (ныне в составе земли Сев. Рейн-Вестфалия, Германия). Леннеп был владением герцогов Бергских, однако город обладал мн. привилегиями и свободами, позволявшими городскому совету проводить во мн. сферах деятельности независимую политику. Начальное образование К. получил в городской школе Леннепа; его наставлением в христ. вере занималась мать. У К. было 3 брата и неск. сестер; впосл. они стали его религ. последователями и сделали Бушерхоф локальным центром протестант. проповеднической деятельности ( Klugkist Hesse. 1929. S. 27-31). Ок. 1511 г. К. приехал в Мюнстер; точно неизвестно, в какой именно из 3 городских школ он учился, однако, вероятнее всего, это была соборная школа (Domschule), преподавание в к-рой в кон. XV в. было реформировано ее руководителем Рудольфом фон Лангеном (1438-1519) в соответствии с гуманистическими принципами. Возможно, именно в кругу мюнстерских гуманистов у К. стала складываться убежденность в необходимости реформирования церковной жизни и возвращения к евангельскому христианству (Ibid. S. 31-37). В авг. 1514 г. имя К. было внесено в матрикул Кёльнского ун-та (Die Matrikel der Universität Köln/Hrsg. H. Keussen. Bonn, 1919. Bd. 2. S. 732. N 19; ср.: Krafft. 1872. P. 7); он стал студентом бурсы (коллегии) Лауренциана, где обучение происходило преимущественно по сочинениям Альберта Великого ( 1280). Преподаватели Кёльнского ун-та в этот период были известны своим консерватизмом и верностью католич. традиции; в число учителей К. входили теологи Арнольд фон Тонгерн (ок. 1470-1540) и Иоганн фон Венрадт ( 1530), впосл. оказавшиеся следователями в его инквизиционном процессе ( Klugkist Hesse. 1929. S. 37-46; ср.: Krafft. 1872. S. 7-9). В 1517 г. К. успешно завершил курс гуманитарного и философского образования, получив степень магистра искусств (см. ст. Artes liberales ). По неизвестным причинам он не стал продолжать обучение на фак-те теологии или принимать церковный сан; когда впосл. церковные инквизиторы называли его клириком, он всякий раз подчеркивал, что является мирянином ( Klugkist Hesse. 1929. S. 54-55). В 1517-1520 гг. К. давал частные уроки в знатных германских семействах; к.-л. подробностей о его деятельности и месте проживания в эти годы неизвестно. Проповедническая деятельность (1520-1528) |
| Такую же высокую, но, как мы скоро убедимся, все-таки преувеличенную оценку талантов и трудов Боэция дает и Магн Феликс Эннодий (473–521), ритор и поэт, епископ Павий, дальний его родственник, автор церемониального «Панегирика королю Теодориху», дидактических поэм, гимнов и эпиграмм. Среди дошедших до пас многочисленных писем Эннодия некоторые адресованы или имеют отношение к Боэцию. В одном из них он, в частности, пишет: «Ты для меня самый выдающийся из людей... В твоих руках огонь древней мудрости засиял с удвоенным жаром. Ведь то, чего великие предки достигали лишь к концу жизни, у тебя изобилует уже в самом ее начале» 231 . Примечательно, что Эннодий, будучи сам выдающимся ритором, сравнивает Боэция как мастера риторики с Демосфеном и Цицероном 232 . Нельзя, правда, упускать из виду, что льстивые похвалы Эннодия отчасти могли быть продиктованы просительным характером его посланий. Но, с другой стороны, ведь и Кассиодор хвалил Боэция за прекрасное владение латинской речью. Сохранилось также мнение о заслугах Боэция, принадлежащее грамматику, причем одному из крупнейших в античном мире. Речь идет о современном Боэцию латинском грамматике Присциане, жившем при византийском дворе. В одном из своих сочинений он писал: «Боэций достиг всеобщего признания и вершин всех наук» 233 , имея в виду, наверное, и саму грамматику. Таким образом, еще при жизни Боэций достиг славы универсального ученого, проявившего себя во всех так называемых «свободных», или «благородных», науках (artes liberales), т. е. как в словесных – грамматике, риторике и диалектике, так и в математических – арифметике, геометрии, астрономии и музыке. Но слава истинного философа и выдающейся исторической личности пришла к нему все же только после смерти. Первым, кто именно так оценил значение Боэция, был византийский историк VI в. Прокопий Кесарийский, который сказал о Боэции, что он «превзошел всех других римлян и чужестранцев своими деяниями в философии и справедливостью» 234 . Боэций не был чисто кабинетным ученым, хотя подчас и тяготился общественной суетой. По его собственным словам, он учился у философии тому, что готовился осуществлять на практике, в государственной жизни 235 . Поэтому вовсе не случайно, что он был вовлечен в политику и прошел до конца весь предначертанный ему путь государственного деятеля. |
| Цель школы – воспитать учеников для церковной потребности, – «utilitati ecclesiasticae erudire» 292 . Этим определяется и программа и постановка предметов. Ученик должен знать «закон» (praeceptum), или «волю Божию», т. е., Св. Писание, и уметь преподать его другим 293 . Отсюда главные предметы преподавания – экзегетика и церковная «элоквенция», и метод преподавания – преимущественно практический. Artes liberales не считаются излишними: они полезны при объяснении Св. Писания, и особенно знание правил «элоквенции» необходимо будущему проповеднику 294 . Но этим предметам нужно учиться особо (seorsum discendum est) в более раннем возрасте у хороших учителей – специалистов 295 . – В постановке богословского курса школа Августина отчасти напоминает восточную традицию. Систематическое богословие почти отсутствует: оно исчерпывается самым кратким очерком библейского богословия, который предпосылается объяснению Св. Писания вместе с герменевтическими правилами 296 . Изучение Св. Писания начинается тем, что ученик читает сначала без объяснения все канонические книги, чтобы ознакомиться с ними наперед, «хотя еще не по смыслу, но по букве» ( etsi nondum intellectu, jam tamen lectione) 297 . Затем учитель ведет объяснение тех мест, которые ему представляются для его цели особенно важными, строго держась предания (regulam fidei) 298 , а ученики записывают его замечания (adnotationes) на полях своих кодексов, или в отдельных книгах 299 . – Но совершенно оригинальную черту школьной экзегетики Августина составляет приспособление её к целям проповеди . Знание Св. Писания, по блаж. Августину, не есть знание ценное само себе: если человек имеет веру, надежду и любовь, – говорит Августин, – то «он не нуждается в Писании, разве только для научения других» (non indiget Scripturis, nist ad alios instruendos) 300 . Таким образом, знание Св. Писания (sapientia) должно давать материал или «эрудицию» для церковной «элоквенции». Поэтому и вся «Христианская Наука» Августина построяется по риторической схеме: она говорит, во-первых, «de inveniendo» (lib. |
| Этими основными чертами определялись особенности латинской образовательной системы и особенности церковной жизни Запада, каковые, в свою очередь, определили собой и характер латинской богословской школы. – Латиняне приняли греческую систему общего («свободного») образования, но устранили из неё самую душу – философию, ибо теоретические вопросы их занимали мало, и если отдельные лица (вроде Цицерона) интересовались философией, то их увлекал более сам процесс спекулятивного мышления, а также желание испробовать на философских материях свой литературный стиль 280 . Поэтому латинская школа заканчивалась ступенью риторики 281 , каковая для эллина была только переходом к высшему объединению знаний, без которого вся система «свободных наук» теряла смысл. Напротив, римлянина риторика удовлетворяла вполне, во-первых, потому, что она давала внешний вид образованного человека; во-вторых, потому, что из неё получалась и практическая польза в виде подготовки к общественной и, в особенности, адвокатской деятельности 282 . Поэтому образованным человеком у латинян считался не тот, кто постиг науку «о подлинно сущем», а тот, «кто красиво, убедительно и с пониманием дела может красиво говорить (и писать) по какому угодно вопросу, соответственно обстоятельствам и к удовольствию слушателей» 283 . Отсюда и γκκλια μαϑματα, реципированная на западе под именем artes liberales, является здесь не как «служанки философии», а как «служанки» словесного искусства – «филологии» 284 : они должны вооружить человека разнообразной «эрудицией» для упражнения в высшей науке – «элоквенции» 285 . – Западное христианство не внесло существенных изменений в эту систему, хотя отношение к ней было двойственное 286 . Причина двойственности заключалась в формальном характере риторского образования: кто смотрел на него с точки зрения идей, тот не мог относиться к нему иначе, чем Климент Александрийский относился к беспринципной софистике; но кто заранее отказывался считаться с содержанием риторской «эрудиции» и видел в ней только форму, тому риторика могла представляться для христианства безразличной и даже не бесполезной в качестве подготовки к церковному красноречию. |
| Л. Аттий писал 9 (по-видимому) книг Didascalicon; Варрон, у которого вообще числа не были чем-либо безразличным, писал de principiis numerorum 9 книг, где излагал пифагорейское учение о числах, и составил epitome из своего труда de lingua latina и энциклопедию так наз. artes liberales, каждый труд в 9 книгах 177 . Цицерон свое сочинение de re publica хотел изложить в форме разговора, происходившего в feriae novendiales, и поэтому сначала разделил материал на 9 дней и, соответственно этому, на 9 книг 178 , хотя потом этот план изменил. Плиний написал и опубликовал 9 книг писем, к которым была уже потом присоединена переписка с Траяном в качестве 10-й книги. По примеру Плиния, Аполлинарис Сидоний, как он сам говорит 179 , округлил свой сборник писем до 9 книг, а по примеру Сидония издал 9 книг писем и Эннодий. Сборник писем Симмаха, если не принимать в расчет его должностную корреспонденцию, состоит также из 9 книг. Подобно числу 3, и число 9 иногда употребляется для обозначения полноты в качестве круглого числа, особенно при указаниях времени. Старое Албанское вино обозначается у Горация выражением: «Албанское вино, которому больше 9 лет» 180 . «Девятый год», встречающийся у Горация в его известном выражении nonum prematur in annum 181 , по справедливому мнению, принятому и Нейдгардтом, проще всего объяснить в смысле обозначения понятия «продолжительное время», хотя, правда, держится и другое понимание 182 . В связи с этим приходит на мысль и рассказ о Филлиде 183 . Рассматриваемое число встречает некоторое особое применение в бытовых отношениях. На пиршествах существовало правило – пить или 3 чаши 184 , или – если выходили из этой нормы – 9, но не 4, например, или 5. Отсюда выводится Вёльфлином выражение у Авзония: Ter bibe, vel totiens ternos; sic mystica lex est, etc. 185 . Одинаковую символику чисел, только в другой форме, находим у Горация: tribus aut novem Miscentur cyathis pocula commodis 186 . Значит, полагает Вёльфлин, умеренно выпивавшие на 9 частей воды брали 3 части вина, а любившие хорошо выпить, наоборот, с 3 частями воды смешивали 9 частей вина. |
| Итак, познание, доступное человеку, прежде всего концентрируется в мудрости, составными частями которой являются откровение, запечатленное в Священном писании, догма, теология (апологетика и патристика), затем «теоретическое» знание – философия, непосредственно примыкающая к теологии. Они образуют как бы верхние сферы культурного универсума. «Наука» (scientia), по Исидору, – это знание, облеченное в слово. Но, обладая методическим единством, «наука» внутренне структурирована. Ее основание в соответствии с античной традицией составляют свободные искусства (artes liberales). Севилец не делит их на тривиум и квадривиум, но, как было принято в римской школе, начинает их изложение в «Этимологиях» с «litteratio» – грамматики, диалектики, рассматривавшейся им как метод обучения и помещенной в одной книге с риторикой. Размышляя об универсуме культуры, точнее, о «модели» культурного мира Исидора Севильского , необходимо еще раз вернуться к содержанию его «Этимологии». Книга I: «О грамматике»; II: «О риторике и диалектике»; III: «О четырех математических дисциплинах» (речь идет об арифметике, геометрии, музыке, астрономии, входивших в состав квадривиума). Итак, первые три книги посвящены изложению традиционной основы позднеримского и европейского средневекового образования. В них Исидор систематизирует уже общепризнанные истины. Ему чужда философичность, широкая эрудиция «Арифметики» и «Музыки» Боэция, его предшественника в этой области, у которого он заимствует лишь некоторые формулировки. Он не теоретизирует по поводу задач образования, как Кассиодор в «Наставлениях о науках божественных и светских», писавший семью десятилетиями раньше. Следуя по его стопам, Севилец тем не менее опускает «установочные» рассуждения, ибо творит в то время, когда идея универсальной христианской культуры уже победила и нуждалась не в философском обосновании, но в конкретном наполнении. Отличительной чертой Исидора является то, что он более пространно говорит о грамматике и риторике, чем о математических дисциплинах, «Филологические» пристрастия автора «Этимологии» совершенно очевидны. |
| Неизвестно, сколько времени М. провел в Лейпцигском ун-те, однако можно с уверенностью утверждать, что он не завершил курс обучения на фак-те искусств (см. Artes liberales) и не получил степени магистра, поскольку его имени нет в соответствующих списках. Возможно, М. покинул Лейпциг уже в 1507 г. Где и как он провел неск. последующих лет - неизвестно; по одним предположениям, он обучался в каком-то из европ. ун-тов (документальных подтверждений этого найдено не было), по другим - работал преподавателем в лат. школах и давал частные уроки, возможно, в Ашерслебене и Галле ( Br ä uer, Vogler. 2016. S. 31-41; также см.: Bubenheimer. 1989. S. 41-62). 16 окт. 1512 г. имя М. было внесено в матрикул ун-та Франкфурта-на-Одере (Thomas Muentczer Stolbergensis - MüntzKGA. Bd. 3. S. 37. N 3). Исследователям не удалось обнаружить в источниках объяснение того, почему М. не стал завершать обучение в Лейпциге и отправился во Франкфурт-на-Одере, в новый (основан в 1506) и менее престижный ун-т. Возможно, это было связано с личными контактами, т. к. курфюрст Бранденбурга пригласил в ун-т значительное число преподавателей из Лейпцига, среди к-рых могли оказаться и некие знакомые М. Пребывание М. в ун-те было недолгим; он провел во Франкфурте-на-Одере лишь 2 или 3 семестра и окончательно покинул ун-т весной 1514 г. Поскольку в офиц. документах Лейпцигского и Франкфуртского ун-тов не было обнаружено упоминаний об успешном завершении М. учебных курсов и о присвоении ему академических степеней, исследователи предлагали разные объяснения того, что в письмах самого М. и в адресованной ему корреспонденции он именуется «магистром искусств» (atrium magister; высшая степень фак-та искусств) и «бакалавром Священного Писания» (sanctae scripturae baccalaureus; низшая степень фак-та теологии). Сам факт получения М. академических степеней ввиду значительного числа сообщающих об этом разнородных источников признаётся в совр. науке достоверным (см.: Br ä uer, Vogler. 2016. S. 46-47). Поскольку М. не мог получить сразу 2 степени за 3 семестра во Франкфурте-на-Одере, наиболее вероятным считается предположение, что степень магистра искусств он получил в неизвестном ун-те, к-рый посещал в какой-то период между 1507 и 1512 гг., а степень библейского бакалавра - во Франкфуртском ун-те, к-рый покинул сразу же после получения этой степени. |
| К. происходил из семьи уроженца севера Франции Жерара Ковена († 1531), к-рый был сыном бедного ремесленника, однако сумел стать влиятельным провинциальным церковным чиновником. Отец К. выполнял различные адм. и юридические поручения епископов Нуайонских Шарля д " Анже (до 1525) и его племянника Жана д " Анже (с 1525), а также капитула кафедрального собора Нуайона ( Gordon. 2009. P. 5). Мать К., урожд. Жанна Лефранк, скончалась, когда К. был ребенком (ок. 1515); впосл. его отец женился еще раз. У К. было 4 брата (Шарль († 1537), ставший священником и впосл. отлученный от католич. Церкви за ересь; Антуан, вместе с К. переехавший в Женеву; еще один Антуан и Франсуа, умершие в юном возрасте) и 2 сестры (Ibid. P. 4; ср.: B è ze. 1869. P. 8). Семья К. была близка к католич. Церкви и весьма религиозна; он с детства посещал храм, участвовал в богослужениях и паломничествах к святыням ( Greef. 2008. P. 2). Начальное образование К. получил в католической школе при капитуле Нуайона (Collège des Capettes); он также присутствовал на домашних уроках вместе с детьми Луи д " Анже, брата епископа Нуайонского. Благодаря тому что его отец был в хороших отношениях с епископом, К. получил свой 1-й бенефиций в 1521 г.: ему было дано право на часть доходов от одного из алтарей Нуайонского собора. Т. о., уже в возрасте 12 лет он формально стал католич. клириком ( Ganoczy. 1987. P. 57). Позднее К. получил еще 2 бенефиция (приход Сен-Мартен-де-Мартевиль в окрестностях Нуайона и приход в Пон-л " Эвек), доходами от которых он пользовался в годы учебы ( Cottret. 2000. P. 11). По свидетельству К., отец с детства готовил его к церковной карьере и ожидал, что он станет священником, поэтому при первой возможности отправил его для продолжения образования в Париж (CO. Vol. 31. Col. 21-22). К. прибыл в Париж в авг. 1523 г. (см.: Ganoczy. 1987. P. 57; Т. Паркер выступал за более раннюю датировку - 1520 или 1521 г.; см.: Parker. 2006. P. 192-198) вместе с сыновьями Луи д " Анже, брата Нуайонского епископа. Вскоре К. начал учебу в коллеже Ла-Марш, где слушал курс наук тривиума и квадривиума (см. ст. Artes liberales ); здесь его преподавателем латыни был известный педагог М. Кордье († 1564). Гуманистический педагогический метод Кордье, по-видимому, произвел значительное впечатление на К.; впосл. он посвятил Кордье свое «Толкование на Первое послание к Фессалоникийцам» (см.: CO. Vol. 13. P. 525-526) и пригласил его преподавать в Женеву (Ibid. Vol. 21. Col. 349). В Париже К. по примеру ренессансных гуманистов сменил свою франц. фамилию Cauvin на лат. Calvinus, от к-рой впосл. была образована новая франц. фамилия Calvin. |
| В мае 1501 г. имя Л. было внесено в матрикул Эрфуртского ун-та (Martinus Ludher ex Mansfeldt; см.: Acten der Erfurter Universitaet. Halle, 1884. Tl. 2. S. 219); запись является наиболее ранним документальным свидетельством о Л. В Эрфуртском ун-те Л. принадлежал к коллегии (бурсе) Химмельспфорте (Himmelspforte; букв.- Небесные врата), основанной в нач. XV в. В этот период в Эрфурте как в области свободных искусств (см. ст. Artes liberales ), так и в сфере теологии господствующее положение занимали идеи номинализма, восходящие к У. Оккаму . Философию Л. преподавали убежденные оккамисты Й. Трутветтер (ок. 1460-1519) и Б. Арнольди (ок. 1465-1532). Впосл. Л. заявлял, что по своим философским взглядам он принадлежит к «секте» (т. е. направлению) оккамистов, которые также именовались номиналистами или терминистами (см.: Luther M. WA. Bd. 6. S. 600; Idem. WA: TR. Bd. 5. S. 653), и даже называл Оккама своим учителем (см.: Idem. WA: TR. Bd. 2. S. 516; ср.: Idem. WA. Bd. 38. S. 160). У определявших интеллектуальный климат Эрфурта представителей оккамизма Л. мог уже в этот период заимствовать нек-рые фундаментальные убеждения, определившие путь его дальнейшего развития как философа и теолога: критическое отношение к признанным авторитетам в философии и теологии, признание условности и относительности всех человеческих знаний о Боге и о мире; волюнтаризм в области учения о человеке и релятивизм в сфере религ. этики; представление об ограниченности папской власти и о важности естественного права, и т. п. Довольно сильным в Эрфурте было также влияние проповедников, ориентировавшихся на мистико-религ. идеалы движения «нового благочестия» (см. ст. Devotio moderna ); их призывы к культивированию личной религиозности и осторожная критика положения совр. католич. Церкви были весьма близки Л. Вероятно, Л. не принадлежал в Эрфурте к кругу гуманистов и сторонников светской учености, число к-рых в ун-те было значительным, однако многие из его эрфуртских друзей, в т. ч. И. Ланг (ок. 1487-1548) и Крот Рубеан (ок. 1480 - ок. 1545; настоящее имя - Й. Йегер), входили в этот круг; впосл. они выполняли роль посредников между Л. и влиятельными представителями европ. гуманизма (см.: Brecht. 1985. Vol. 1. P. 32-44; Rogge. 1985. S. 66-71). |
| Вероятно, по побуждению Рейхлина, М. после окончания учебного года покинул Пфорцхайм и поступил в Гейдельбергский ун-т; 14 окт. 1509 г. его имя было внесено в университетский матрикул. За 2 года он прослушал курсы традиц. схоластической логики, риторики, физики и др. свободных искусств (см.: Artes liberales ) и 10 июня 1511 г. получил степень бакалавра искусств (baccalaureus artium in via antiqua). В Гейдельберге М. жил в доме профессора теологии П. Шпангеля (ок. 1445-1512), к-рый был в теологии сторонником традиц. томизма и следовал линии теологов-августинцев, вносивших в учение Фомы Аквинского нек-рые элементы августинизма: Эгидия Римского (ок. 1243-1316) и Фомы Страсбургского († 1357). Оставаясь традиционалистом в теологии, Шпангель вместе с тем был сторонником гуманистической педагогики: он учился у Р. Агриколы (ок. 1443-1485), был хорошо знаком с И. фон Дальбергом (1445-1503), Я. Вимпфелингом (1450-1528) и др. нем. католич. гуманистами. Возможно, именно под влиянием Шпангеля у М. сформировалось нейтральное отношение к схоластической теологии, сохранявшееся до знакомства с идеями Лютера. В период обучения в Гейдельберге и позднее в Тюбингене М. не проявлял глубокого личного интереса к теологическим вопросам, однако считал сам по себе схоластический метод вполне уместным в теологии, выступая против схоластов лишь в той мере, в какой они являлись противниками гуманистической учености. Вероятно, в доме Шпангеля М. познакомился с Вимпфелингом; он посвятил ему небольшое хвалебное стихотворение, к-рое является наиболее ранним из известных ныне сочинений М. (текст см.: CR. Vol. 20. Col. 765; Melanchthon Ph. Suppl. Bd. 6. Tl. 1. S. 1-2). Это стихотворение было опубликовано вместе с аналогичными по характеру стихами др. нем. гуманистов как приложение к сочинению Вимпфелинга «Защита схоластической и новой теологии» (Contra turpem libellum Philomusi Defensio theologiae scholasticae et neotericorum, 1510), направленному против радикального гуманиста Я. Лохера (1471-1528), который в поэтической форме высмеивал использование схоластического метода в теологии. Во время обучения в Гейдельберге у М. завязались дружеские отношения со многими студентами, впоследствии ставшими видными деятелями немецкой Реформации, в т. ч. с Т. Билликаном (1491-1554), Э. Шнепфом (1495-1558), Й. Бренцем (1499-1570) и др. ( Scheible. 2016. S. 22-24). |
|
|
