| В Америку Сережа попал совершенно случайно — через фиктивный брак. Как-то он познакомился в Москве с еврейской девушкой из далекого провинциального городка. Она рвалась в Израиль, но для эмиграции требовалось согласие родителей, а те, боясь окружения (в маленьких городах все про всех знают), сказали, что подпишут бумаги, только если она подаст документы на выезд в другом месте. Но для этого требовалась прописка. Сережа согласился жениться и прописать жену у себя в обмен на совместный выезд. Его родители были приятно поражены, что их охламон женился на чистенькой девочке, и без лишних вопросов прописали ее себе в коммуналку. Вскоре Сережа объявил им, что едет с женой на работу в Иран: «Вы разве не слышали? Все евреи в Иран едут!» Те подписали разрешение, и вскоре Сережа с «женой», которая оплатила все его эмиграционные расходы, долетел до Вены. Оттуда она укатила в Израиль, а Сережа, дождавшись визы, прибыл в Нью-Йорк. Бедный, он совсем не понимал, где он и что с ним происходит. Мы пообщались день-другой, и я наконец-то понял, что его немногословность и отрывистость выражений были вызваны отнюдь не особой мудростью, а скорее тяжелой отсталостью. Сережа планировал разбить палатку в Центральном парке и жить там. Мне стоило немалого труда отговорить его делать это. Учить английский у него тоже не получалось. Я спросил его о причине. — Дурацкий язык, — буркнул Сережа. — Почему? — А вот как, к примеру, по-английски «нет»? — No. — Вот именно, а как будет «знать»? — Know. — Видишь, — торжествующе заметил мой приятель, — дурацкий язык, невозможно его выучить . Через какое-то время он исчез с моего горизонта и долго потом не появлялся. Интересно, что и в Америке он не оставил этой своей московской привычки. Тем временем я наконец нашел работу — оператор ксероксной машины в копировальном центре. Правда, мне сказали, что берут меня всего на пару месяцев — пока не поправится мой предшественник, сломавший ногу. Но других вариантов не подворачивалось, так что я согласился. Много позже я узнал, что здание, нижний этаж которого занимало новое место работы, в пятидесятые годы было первым адресом моей будущей alma mater — Свято-Владимирской академии, так что и этот эпизод моей жизни оказался провиденциальным. Учитель |
| Но над возобновлением (не реставрацией, не подновлением), очищением этого образа в сознании русского народа, а предварительно в собственном сознании надо потрудиться. Здесь программкой или платформочкой не отделаешься. Сделать это должны те, кто называет себя монархистами, – мы, монархическая эмиграция! В этом наша задача и оправдание нашего бытия. Начать это очищение надо с самих себя, ибо монархисты… тоже разные бывают. [Алексей Алымов] «Наша страна», Буэнос-Айрес, 13 мая 1950 г., с. 6. Путь ложных солнц «Мы живем в таком политическом климате, в котором слова утрачивают свою ценность и свой смысл. Мы живем в условиях словесной инфляции, которая создала черную биржу слов», – сказал на Берлинском конгрессе «борьбы за свободу культуры» один из самых смелых, самых честных и самых свободных внутренне людей современности – Артур Кестлер. На английском языке это утверждение было ново, но на русском оно было уже много раз повторено И. Л. Солоневичем и рядом других журналистов, главным образом, «новых», смогших раскрепостить себя от трагического для мировой интеллигенции «гипноза левизны». Почти буквально совпали даже такие детали, как «духовное родство между прогрессивными либералами и поклонниками тирании и ужаса на основе общей левизны» в речи А. Кестлера, «левая вертячка» И. Солоневича, «общие боги» Б. Башилова и «единая alma mater» в моих статьях. Совпадают и сами политические термины, подвергнутые А. Кестнером глубокому, смелому и объективно-свободному анализу. Эти слова: «право и лево», «социализм», «свобода», «демократия»… бедные, утратившие в наши дни свой смысл слова, пустые орехи с полинявшей, стертой с них позолотой. Даже не погремушки, т. к. в них нечему уже греметь. Но А. Кестлер все же не совсем прав. Подобные слова, принявшие в себя множество, порой противоречивых, значений, теряют каждое из них в отдельности и все вместе, но, взамен их, приобретают одно новое. Это новое их значение – бессмыслица. Начнем с политической семантики «права и лева», А. Кестлер называет эти термины «вредным анахронизмом, порожденным парламентами XIX века». Неоспоримо, что коммунисты занимали и занимают в представительных органах мира крайний, «левый» фланг. Неоспоримо и то, что, действуя беспрерывно в «левом» направлении, те же «левейшие среди левых» марксисты построили в Европе и Азии беспримерную по целостности и стройности систему реакционного полицейского государства, об осуществлении каковой не смели и мечтать «правейшие из правых» идеологи XIX b. типа Аракчеева и Меттерниха. |
| После его утверждения Святейшим Патриархом Алексием I, осенью того же года при Ленинградских духовных школах также было открыто новое духовно-музыкальное учебное заведение, руководство которым было поручено профессору Н. Д. Успенскому . Программа обучения была расчитана на три года, в течение которых учащиеся класса изучали элементарную теорию музыки, гармонию, сольфеджио, историю церковного пения, чтение хоровых партитур, хороведение, дирижирование, вокальные основы хорового пения и общий курс фортепиано. Детальная разработка учебных планов каждого предмета была осуществлена Николаем Дмитриевичем на основе типовых программ и методических рекомендаций для светских средних музыкальных учебных заведений, которые ему были хорошо известны по административно-педагогической работе в музыкальных училищах. В сентябре того же, 1967 г., Николай Дмитриевич неожиданно получил приглашение прочесть курс лекций по истории и теории древнерусского церковного пения в Ленинградской консерватории. Особой радости он при этом не испытал: помешали сразу нахлынувшие тяжелые воспоминания о недавних преследованиях. Но приглашали настойчиво, и в конце концов он согласился, хотя и предвидел, что это не может быть надолго. Войдя в назначенный час в знакомый четвертый подъезд своей alma mater, Николай Дмитриевич испытал сильное волнение. Он не спеша снял шляпу и плащ, сдал одежду в гардероб и медленно стал подниматься по парадной лестнице. Стараясь не глядеть на гипсовый бюст вождя мирового пролетариата, он смотрел на старые ступени лестницы, вспоминая годы учебы и дорогих сердцу наставников – М. Г. Климова, Х. С. Кушнарева. Оба уже ушли путем всея земли: Климов еще в 1937 году, а Кушнарев – в 1960-м. За три дня до смерти, предчувствуя кончину, Христофор Степанович позвал именно его, своего любимого ученика... Миновав первую лестничную площадку, Николай Дмитриевич поднял глаза – и остановился... На втором марше лестницы его торжественно встречали профессора и преподаватели консерватории. Этого он никак не ожидал, и был очень тронут и искренне рад. |
| А они «деваются»: кто поэнергичней и посвободней в движениях – за рубеж (пройдя через систему Fulbrighm’ob и Humboldm’ob), кто менее поворотлив и более обременен семейными или социальными связями, а то и просто имеет менее «конвертируемую» специальность, – вздохнув о несбывшейся мечте, уходит на хлебное место, чтобы уже никогда не вернуться в alma mater ; хорошо еще, если удается устроиться в коммерческий вуз, пусть даже не по ранее избранной специальности. Остающимся грозит постепенная утрата наработанных в аспирантуре исследовательских навыков. Какие «рейтинги» научных достижений вы требуете от них? Это у них есть право спросить с вас за то, что на протяжении всех «сытых нулевых», гордящихся своей «стабильностью», положение этих молодых людей, интеллектуального будущего страны, было низведено ниже положения дворника. Как у вас язык поворачивается, г-н министр, говорить о согласии на такую оплату труда лишь «педагогов невысокого уровня»? Даже ваш заместитель Александр Климов, рассказывая о выявленной корреляции между «неэффективностью» вуза и заработной платой профессорско-преподавательского состава, обмолвился, что низкая зарплата способствует неэффективности! В общем, по словам уже упомянутого литературного персонажа, «теперь можно считать доказанным, что ежели человека не кормить, не поить, не лечить, то он, эта, будет, значить, несчастлив и даже, может, помрет». Это вами (и властью, которую вы в данный момент представляете) труд вузовских преподавателей оценивается подобными суммами, а на самом деле – гораздо меньшими. Поинтересуйтесь государственными должностными окладами в высшей школе – вы, видимо, давно не оживляли их в памяти. Так вот: базовый оклад (с доплатой за ученую степень) для доцента и кандидата наук равняется 10000–12000 р., а для профессора и доктора наук – 15000–22000 р.; для «неостепененных» преподавателей и технического персонала эти суммы в 1,5–2 раза меньше. Остальное – по обстоятельствам и от щедрот, весьма переменчивых и неустойчивых. Именно этими цифрами измеряется подлинное отношение нынешних властей к отечественной науке, к ее развитию, к образованию народа, в конечном счете – к будущему страны, которое вырастает именно отсюда. Народное образование как социальная программа |
| С этой стороны Ал. П. Лебедев был у нас собственно первым по времени и по достоинству историком православно-восточной церкви, давшим отчетливую картину исторических судеб христианства. По широте замысла и успешности выполнения трудно теперь подыскать ему равного и во всей мировой богословской науке. Больше подходит в этом отношении разве Берлинский профессор Адольф Гарнак, как называли покойного Московские академические студенты уже в 80-х годах. Фундаментальность конструкции и обширность перспективы должны были устранять всякую искусственную тенденциозность, обеспечивая принципиальную объективность. К сожалению, по этой части Ал. П. Лебедев страдал до самой гробовой доски от тяжких недоразумений и жестоких подозрений, часто имевших для него горечь не простой теоретической оппозиционности, а самой реальной жизненной отравы... Ползучая рожа, сведшая в могилу, преследовала покойного всю жизнь в образе клеветы и злоречия... Его упорно считали и не переставали трактовать в качестве неправославного либерала с характером задорного и вызывающего смутьяна. Докторство прошло с большим трудом и создало автору крайне опасную репутацию даже по тому самому, что ученый Запад устами Ад . Гарнака, чуть ли не впервые, отметил с похвалой это русское церковно-историческое сочинение. Атмосфера сгущалась до такой удушливости, что в половине 80-х годов Ал П. Лебедев вынуждался-было, покинуть Московскую Духовную Академию 6 и (в 1885 г.) уже совсем был назначен в Казанский Университет. 7 Ему величайшим мучением было расстаться с Alma Mater, которой он был предан всей душой, 8 – и только счастливое ходатайство на время спасло от изгнания. Тем не менее недоверие продолжало висеть над почившим темной тучей, и по случаю 25-летия академического профессорства (в сентябре 1895 года) ближайшая власть не нашла возможным выразить, хотя бы простое приветствие достойному юбиляру, 9 а позаботилась о том, что уже пожилым человеком, „25 лет прослужив верой и правдой дорогой ему Московской дух. Академии, 10 – Ал. |
| † Достоуважаемая Екатерина Михайловна! Сердечно рад, узнав из Вашего письма, куда могу адресовать Вам мои тупые строки. Они не вынуждены внешней необходимостью, но слабое выражение искреннего желания откликнуться благодарно на Ваш привет. Сожалею до болезненности о неимении реальной возможности снять с Вас хотя одну часть ига, наложенного на Вас суровой действительностью. Утешительно в Вашем положении то, что Вы в течение своей жизни отирали слезы бедствующих, забывая о себе. Сознание столь чистой любви уменьшает горечь печального опыта. Быть не может, чтобы Вы остались одинокой, беспомощной. Нет, этого никогда не будет. У эгоистов результат жизни по-большей части – ропот, уныние и отчаяние; у таких же людей, как Вы, живущей впечатлениями непосредственного чувства и беспрерывно верующей в Провидение, – надежда на все прекрасное, живущее, бессмертное. Не отнимайте же у себя лучей надежды, светлых и греющих… и будет Христос с Вами. В Моск. Д. Академии большие перемены. Горькими слезами оплакивает она отшествие Антония благородного и умного 13 . Его, бедного, совсем хотели съесть заживо посредством анонимов злые собаки, в образе людей. О. Серапиона жаль до слез мне. Уж не перебраться ли ему в Казань? Это следовало бы исполнить немедленно; разумеется, списавшись предварительно с о. Ректором Антонием. Я бы весьма советовал, чего бы этот переезд стоил. Преемник о. Антония Храповицкого полный ему контраст; во всем 14 . Господа ради, об этом немедленно подумайте. Голова моя идет кругом и сердце упало, когда подумал о нашей «Alma Mater» и о моем любезном о. Серапионе с братией… Не нуждаетесь ли Вы, как хозяйка, в муже и жене, готовых принять услуги в Ваших владениях? (Об этой чете я говорил Вам). Это, впрочем, дело не настоятельное: они – на хорошем месте. Есть и старичок управляющий (немец по рождению, но русский во всем, давно принявший религиозное вероисповедание православное). Он рад был бы 30 рублям – вот оклад жалованья, кроме квартиры. Человек он, безусловно, честный. Христос с Вами! |
| О развитии собственно учебного процесса во 2-й половине XIX и в начале XX в. мы осведомлены недостаточно: исторические исследования, написанные до 1917 г., доведены в лучшем случае до начала 80-х гг. С уверенностью можно лишь утверждать, что введение Устава академий 1869 г. повлекло за собой повышение уровня обучения, так как выпускники академий, приходившие преподавателями в семинарии, обладали теперь более солидной научной подготовкой. Новые учебники, составленные частью по заданию Святейшего Синода, частью по собственной инициативе профессоров и постепенно вытеснившие устаревшие руководства, в научном плане были вполне хороши. Но перестройка обучения шла в семинариях медленно: еще в 1906 г. они давали богатый материал для критики со стороны Предсоборного Присутствия и г) Духовные академии реагировали на реформы быстрее и активнее. Здесь дул совсем иной ветер, чем в семинариях; каждый семинарист чувствовал это, как только переступал порог своей новой alma mater. Контраст был велик, и неудивительно, если некоторым мемуаристам академия казалась ярчайшим светочем, а их семинарское прошлое — преувеличено мрачным. Сопоставление мемуарных свидетельств показывает, что во 2-й половине XIX в. академии развивались гораздо живее и целеустремленнее, чем в 1-й половине столетия. Реформа 1869 г. сделала академии подлинно высшими школами богословской науки. По признанию одного из студентов пореформенной Московской Академии (он поступил в нее в 1876 г.): «Мало-помалу мы убедились, что здесь, в академии, не китайщина, не стоячее болото, а жизнь, правда несколько своеобразная, но жизнь, богатая внутренним содержанием, правильно установленная, ни в каком случае не отрешенная от мира и не закабаленная в безжизненных А вот как вспоминает другой студент, на этот раз Киевской Академии, о своей учебе в 1880–1884 гг.: «Совершенно иное впечатление (нежели семинария.— И. С.) произвела на меня духовная академия до 1884 г., в которую, благодарение Богу, мне посчастливилось поступить в 1880 г. В ней я увидел свет и отраду после всех прожитых мною горьких дней, в ней я увидел живых людей с умом, сердцем и благородным чувством, и стало на душе легко и отрадно. Здесь я почувствовал интерес к науке и благородному добровольному труду... Большая часть из них (преподавателей и профессоров.— И. С.) искренно любила свое дело, трудилась и любила нас, как свое живое поле, которое им хотелось так возделать, чтобы оно было плодоносно и Владимир Соловьев, который по окончании Московского университета в 1873 г. записался слушателем в Московскую Духовную Академию, заметил в одном из своих писем, что «академия, во всяком случае, не представляет собой такой абсолютной пустоты, как |
| Ну они и использовали язык-то, собственно, да. Это язык, да. И в этом смысле ну как не знать родного языка? То есть если я хочу быть духовным, я могу говорить на суржике, что ли? Это что значит? Или я не должен знать, как поставить знаки препинания? Почему это? «Я духовный»... (Смеется.) А к вопросу о языках. Вы были учителем английского языка, и прекрасное произношение, которое вы сейчас продемонстрировали, вас выдает. Простите... Тщеславие... Нет-нет, очень даже хорошо! Скажите, пожалуйста, а какую надежду может дать (мы же в теме «Надежда») ученикам учитель? И если позволите, сразу вдогонку вопрос: вот как вы думаете?.. Такой практически вопрос преподавателя преподавателю: что важнее для учителя — научить, объяснить или вдохновить? Конечно, последнее. Конечно, последнее. И, вы знаете, тут даже я должен признаться, что учителем английского языка я был — это очень было давно и так, по какому-то, может быть, недоразумению, потому что в конце 90-х годов ну всякий, кто мало-мальски чего-то там... Я не заканчивал никакой специализированной школы или института... У меня не было специальности. Так сложилось, что в Свято-Тихоновском институте, который для меня являлся и является alma mater, у меня был замечательный педагог и... ну, я просто... И вы влюбились в английский язык, как вы мне сказали, да, да. И я просто... влюбился, да. Поэтому и вот у меня так получилось, что меня пригласили, и я поработал два года. Но я с тех пор, в общем-то, все время в той или иной степени связан со школой, и сейчас я тоже являюсь преподавателем гимназии святителя Василия Великого по счастью, не английского языка, а Закона Божьего... Объяснение могут получить студенты в Википедии. Может быть, оно не совсем правильное, Википедию учитывая. В век Интернета можно запросто посмотреть объяснение какого-то явления или предмета. Но полюбить этот предмет, вдохновить на его изучение статья в словаре, в том числе в какой-то интернет-энциклопедии, вряд ли может. Поэтому я уверен, что главная задача педагога — это как-то «зажечь» несколько человека, да, будь то студент или ученик, просто чтобы у него и осталось впечатление, и было желание потом, может быть, открыть книжечку и почитать и что-то такое об этом предмете. |
|
|
