| Ближе всего, мы обратим внимание на благодеяния, оказанные почившим его и нашей общей alma mater – Московской духовной академии. Кроме того, что делаемо и сделано было им для сей последней в бытность его отчасти и воспитанником её (в 1846–1850 гг.), а главным образом – ректором (в 1861–1862 гг.), и о чем академия, по слову А.В. Горского, не забывала и не забудет как благодетельном для неё, почивший архипастырь не забывал академии и находясь в большем или меньшем отдалении от неё. Так, едва только возникло при академии Братство для вспомоществования студентам и воспитанникам её, как преосвященный Савва явился одним из первых архипастырей с довольно крупною жертвою в пользу его, а по времени и увеличил почти вдвое сумму этой жертвы. Но главное его благодеяние академии, это – пожертвование в пользу последней, по завещанию, его богатой книжной сокровищницы, простирающейся до 7,000 названий отборных, лучших книг и рукописей и стоящей, по приблизительной оценке, не менее 50,000 рублей. Так как об этой библиотеке и об её пожертвовании академии не раз говорено было печатно и ранее, при том и на страницах «Богословского Вестника»: 2241 то мы не будем теперь распространяться о сем, а только скажем опять словами незабвенного ректора академии протоиерея А.В. Горского, что этого великого благодеяния никогда «не забудет академия». жизни своей в Бозе почивший архипастырь Тверской и за многое множество милостыни, которую он щедро износил для всех из благого сокровища своего духа Господь удостоил его истинно-христианского приготовления к переходу в жизнь загробную и непостыдной, мирной кончины. Еще года три тому назад, когда Тверскому архипастырю было 75 лет, – предел псаломский ( Пс.89:10 ), – у него впервые обнаружились признаки болезни (так называемой сахарной), последствием которой летом нынешнего года было развитие водянки, окончившейся смертью досточтимого старца. Тогда однако, благодаря принятым мерам лечения, опасность отстранена была, и владыка не прерывал обычного порядка деятельности своей. |
| Продолжение отдыха в Кэмп-Морган. Важный разговор с девушкой по имени Джесси Мэйхью. Кошмары Дика Робертса прекращаются. Джордж Браш отказывается от денег В кухне состоялся своеобразный конкурс. Работавшие там студенты затеяли петь студенческие песни, которые поют в их колледжах. Начали девушки, исполнившие песню техасских методистов. Затем парень с девушкой, которые мыли чашки и блюдца, спели «Висконсин, твои залы прекрасны всегда». Потом сероглазая девушка, работавшая рядом с Брашем, отважилась на песню Мак-Кеновского колледжа в Огайо. Она сделала предварительное вступление и объяснила, что у нее нет ни слуха, ни голоса, но она будет стараться изо всех сил, чтобы не отставать от других. Она даже не спела, а как-то монотонно прочитала песню, но ее манеры и спортивный вид были настолько пленительны, что она заслужила самые громкие аплодисменты. Потом выступили парень из технологического института в Джорджии и девушка из Мизулы. Затем выступил повар-швед, который никогда не учился в колледже, но когда-то жил в Упсале и работал в университетской столовой; он исполнил одну из песенок тамошних студентов. Затем все стали требовать, чтобы завстоловой тоже спела что-нибудь. Все недолюбливали эту мадам, но с того вечера, когда она, пунцовая от смущения, с огромным трудом припомнила и спела через слово какую-то галиматью, выдаваемую за песню Гаучеровского колледжа, она здорово выросла в общем мнении. Потом потребовали песню и от Браша. Он исполнил гимн своей alma mater столь блестяще, что все просто замерли. А он как ни в чем не бывало продолжал вытирать свои стаканы. Студенты с шумом столпились вокруг него, спрашивая, надолго ли он приехал в лагерь. Но завстоловой тут же призвала к тишине, стуча в медный таз. — Уже девять часов! — объявила она. — С такими темпами мы никогда не закончим. А ну-ка пошевеливайтесь! Последние десять минут работали в бешеном темпе. Браш выбрал момент и шепнул сероглазой девушке: — Можно вас спросить? — Что вы сказали? — Можно поговорить с вами после того, как мы закончим? |
| Я всегда призываю своих студентов и тех людей, кто просит у меня духовного совета: ищите в Церкви, прежде всего, Христа. Ищите, прежде всего, сопричастности Его благодати. Человек начинает меняться сам и, независимо даже от своего желания, менять других вокруг себя. И отсюда начинается преображение. А изменить что-то через одно осуждение невозможно. Иногда действительно неприятные вещи происходят в обществе, неприглядные. Часто и священнослужители впадают в явный грех, чего уж греха таить… Но это не критерий истины и святости Церкви Христовой, хотя мы, конечно, призваны к святости. Начни изменения с себя — и ты увидишь, что вот здесь, в Церкви Христовой, освящаясь Святыми Таинствами, приобщаясь благодати Святаго Духа, ты получаешь то, чего ты искал. То, что Господь обещал в Евангелии Своим ученикам. И все по-другому, в другом свете сразу открывается. Не терять веры — Дорогой владыка, какие проблемы в Московских духовных школах являются сегодня, на ваш взгляд, первоочередными? Какие вызовы ставит современное общество (и ставит ли) нашей alma mater? Какие возможности для преодоления тех или иных конфликтов (если таковые существуют) имеются в среде самой профессорско-преподавательской корпорации? Возможно ли вообще вернуться «обратно» тем, что подвергает какие-то вещи чрезмерной и часто необоснованной критике? — Конечно, «возвращение» всегда возможно, и страсти не составляют сути человека. Это заблуждение духовного порядка, когда кто-то говорит: «я иначе не могу, потому что я таков». Нет, каждый человек чист; если всю эту «шелуху» отшелушить от души человека, она засияет ярким светом. Конечно, человек может вернуться! И именно вернуться. Ведь Господь создал человека добрым. Поэтому никто не может оправдаться тем, что он таков и не хочет никак меняться. — А благодать оставляет в это время? — Может оставить — за осуждение. Причем — по духовному закону — если человек усиленно в чем-то кого-то осуждает, он сам в это и впадает. Я был епархиальным архиереем, и один священнослужитель стал увлекаться критикой Церкви: он читал сайт, на котором публиковались излияния бывших уже священнослужителей — конечно, со сплошной критикой. И сначала он это читал с тем, чтобы этих священнослужителей осудить. Потом стал склоняться к мысли, что, и правда, в Церкви все не так. Он потерял мир душевный, даже стал терять веру, в которой был 40 лет. Что-то у него стало рушиться прямо на глазах, но что, он не мог понять: вроде бы так же исполняет молитвенное правило, так же ходит в храм… Он стал сомневаться, а действительны ли те Таинства, которые он совершает. Стал впадать в тяжкие грехи, в которые раньше не впадал. |
| Как можно увидеть из ответного слова профессора В. Ф. Певницкого на приветственный адрес, празднование юбилея было несколько омрачено проходившими в то время в Киеве антиправительственными волнениями и забастовками, в которых участвовали и студенты Академии. 34 В частности профессор сказал: «...День юбилея должен быть днем торжества и радости. Но я полон грусти. Вихрь, бушующий в нашем Отечестве, проник и в нашу тихую обитель, по-видимому, огражденную крепкими стенами от внешних треволнений, – увлек и рассеял наших питомцев. Где они? Наша alma mater звала и зовет их на дело их, но нет от них отклика. Она дает им теплый кров, дает хорошее содержание, каково они не имели дома, дает все средства для научных занятий и для нравственного и умственного преуспеяния. А они пренебрегли её материнскою попечительностью, обратились к ней не как питомцы, а как самозваные судии и учители, с резкими требованиями, и оставили, бросили её, к её великой скорби. В её трехвековой истории в первый раз постигает её такая печаль, наносимая ей теми, которых она готова лелеять, как мать детей своих...». Как было замечено выше, профессор В. Ф. Певницкий прослужил в Киевской Академии целых два срока, а потому во время своей речи он смиренно спросил: «Не преступил ли я положенного предела, служа так долго – целых два срока, в Академии? Может быть, мне нужно было давно оставить Академию, чтобы предоставить место более свежим силам, для обновления Академии, которого так желают многие. Простите меня великодушно, если я занимал чужое место. Не раз я приходил к мысли, не пора ли мне оставить свое служебное поприще, не раз и заявлял об этом, кому следует. Но воля людей, стоящих выше меня, удерживала меня на том посту, на котором я был поставлен, указывая на то, что старые люди нужны Академии для поддержания в ней добрых традиций, которые составляют крепость и сокровище Академии». Закончил свою речь профессор следующими словами: «Отпустите меня с миром. Может быть близок час, когда Господь воззовет меня из среды живых. Когда отойду я в путь всея земли, помяните меня в своих молитвах пред Богом. Это последняя мзда, какой я прошу у Вас». 35 Но просьба профессора была удовлетворена не сразу. |
| Ведь именно этого рода деятели подчас захватывают право руководства профильными научными журналами. Они же организуют исторические конференции, на которых Русская История подвергается изрядному поношению, где руководителями секций становятся зарубежные (!) историки из ФРГ, Финляндии и т.п., и внутренние новые «золотоордынцы» из Казани и США. Эти чужестранцы при одобрении наших компрадоров, имеющих власть, внедряют антинаучные и антироссийские положения, например, что значение Куликовской битвы преувеличено, что Русь Московская никогда не являлась составной частью Европейской христианской цивилизации, и вообще понятие «российской истории» должно быть отменено в пользу «истории евразийской» и т.п. Вот и на грандиозном «бюджетном» Историческом Форуме, проведённом на когда-то «фрояновском» истфаке Санкт-Петербургского Университета участники, полагавшие, что услышат выступление И.Я. Фроянова, были разочарованы. Ещё здравствующего тогда мэтра русской науки прозападные организаторы масштабной супер-конференции не удостоили приглашения в число докладчиков. А ведь в его честь должна была быть учреждена «фрояновская» секция Форума, посвященная истории Древней Руси. Ан нет, соорудили в противовес «наполеоновскую» секцию из сверхмалого числа докладчиков, зато в духе пиетета к чуждому нам «гению Франции». Её возглавил «учёный наполеоник», доцент, обласканный заграницей (в частности, орденоносец «Почётного легиона»), убивший свою аспирантку вскоре после завершения работы Форума. Так на наших глазах произошло столкновение ещё невостребованной в рядах университетского начальства русской правды с убийственной во всех смыслах западной ложью. В следующем 2020 году И.Я. Фроянов и ушел в вечность, сделав своё дело, вдогонку написав труд «Нашествие на Русскую историю». Это объёмный (тысячестраничный с лишним) фолиант по историографии, повествующий о ползучем, ещё не прекращённом захвате нашей академической исторической науки вненациональными элементами, космополитами и прямыми агентами влияния Запада, примеры чего многие лицезрели на вышеупомянутом мероприятии 2019 года в СПбГУ. Ещё раз убеждаешься в правоте свидетельств о том, что в человеческой жизни нет ничего случайного. Мэтр, по сути, отреагировал на происходящую инфильтрацию исторической лжи в отечественную высшую школу и академическую среду, к сожалению, основательно затронувшую и его alma mater. Уверен, что это «историографическое» повреждение, с которым так дерзновенно боролся И.Я. Фроянов, и которое не могло не коснуться его Университета, побудило мастера написать данное сочинение. Как точно заметил проф. Н.А. Беркович, данный опус мэтра по праву является его «историографическим и нравственным завещанием» . |
| Когда Буслаев возвратился в Москву, его приветствовало адресом Общество Любителей Российской Словесности, где между прочим, находятся следующие глубоко верные мысли: “Вы застали науку о народной старине в младенческом состояние затемненную досужими выдумками и узко-патриотическими самовосхвалением, располагающею скудными данными. Вы внесли в нее свою энергию, увлечение, всестороннее знание, –и она преобразилась. Ученые и, вместе с тем, художественно-написанные статьи, блестящие лекции ваши – вызвали на свет плодотворное направление науки. Десятки учеников и последователей примкнули к вам, собирая и научно объясняя памятники прошлого, и историк словесности отведет важное место “Буслаевской школы“. Затем последовал опять целый ряд адресов, и в том числе от Московского университета (по случаю возведения Буслаева в почетные доктора истории и теории искусств). Alma mater Буслаева так определяет значение его преподавательской деятельности во всем его объеме: “Вы начали свое служение русскому слову коренной реформою преподавания отечественного языка... Научные и педагогические начала, положенные в основу этой реформы, быстро вытеснили схоластику и рутину, дотоле господствовавшие в преподавании этого первенствующего в народном образовании предмета, и вам дано было видеть благие плоды посеянных вами семян. Занявши в Московском университете кафедру русской словесности, вы положили начало новой школы в изучении русского языка и русской народной словесности, и, благодаря внесенному и упроченному вами сравнительно-историческому методу исследования, изучение русской старины и народности широко развилось на твердых научных основаниях. Вашим слушателям в Московском университете, в течение целого ряда поколений, вы, кроме строго-научного метода исследования, кроме богатства добытых вами научных данных, передавали и то горячее одушевление к изучению родной старины и народности, которым сами были глубоко проникнуты». Так веско и справедливо Московский университет определил примирительное мировоззрение Буслаева, сложившееся среди борьбы славянофилов и западников и переданное им многим поколениям учеников его, а через них и всей России. |
| Так что малодушный «приверженец», в сущности, все равно кое-что получает, — то, что даже кое-кто из верующих (глупцы, невосприимчивые, исполненные ложного стыда), возможно, и упускают. Но отчасти как следствие развития моих собственных мыслей по поводу моих интересов и моей работы (как специализированной, так и литературной), отчасти в результате общения с К. С. Л. и во многом не в последнюю очередь — под твердой направляющей рукой Alma Mater Ecclesia я ныне не стыжусь «мифа» об Эдеме и не ставлю его под сомнение. Разумеется, мы не найдем в нем той историчности, что в Н. 3., который, по сути дела, — свод свидетельств современников, в то время как Книга Бытия отделена от Падения невесть сколькими поколениями горьких изгнанников; но, бесспорно, на этой нашей злосчастной земле Эдем некогда существовал. Все мы о нем тоскуем, и все мы непрестанно его прозреваем; вся природа наша в лучшем своем, наименее испорченном проявлении, в наиболее кротком и человечном, до сих пор насквозь пропитана ощущением «изгнания». Если задуматься, твой (более чем оправданный) ужас по поводу бессмысленного убийства ястреба и твои стойкие воспоминания об этом твоем «доме» в идиллический час (когда часто возникает иллюзия того, что время и разложение остановились, и ощущение мира и покоя) — íθεγενοíμην , — «три часа вот-вот пробьет, будет к чаю сладкий мед» — заимствованы как раз из Эдема. Сколь бы далеко назад в прошлое мы ни заглянули, благороднейшая часть человеческого сознания всегда была исполнена мыслей о sibb , мире и доброй воле — и мысли об их утрате. Этого нам вовеки не вернуть: путь покаяния не таков, движение идет по спирали, а не по замкнутому кругу; возможно, мы обретем нечто подобное, только на более высоком уровне. Вот так (используем сравнение помельче) «обращенный» горожанин получает от деревни куда больше, нежели простак-деревенщина, но настоящим крестьянином ему не стать, он ведь и больше, и в определенном смысле меньше этого (менее приземленный, так скажем). Разумеется, я полагаю, что по дозволению Господнему весь род человеческий (и каждый его представитель в отдельности) свободен не подниматься снова, но отправиться на погибель и в Падении своем достичь самого что ни на есть горького дна (как может каждый человек singulariter ). |
| Позже риторику и поэтику, как и другие курсы, преподавали уже лучшие воспитанники самой коллегии, которые после alma mater усовершенствовали образование на Западе. Курсы поэтики, составленные в К.-М. а., наряду с другими киевскими рукописями впервые описал и ввел в научный оборот Н. И. Петров. Нек-рые из рукописей в дальнейшем сгорели, затерялись или, наоборот, обнаружились. В. П. Маслюк в библиографии к исследованию «Латиноязычные поэтики и риторики XVII - 1-й пол. XVIII в.и их роль в развитии теории литературы на Украине» (1983) описал их историю и указал местонахождение сохранившихся текстов. Курсы риторики были описаны В. Д. Литвиновым ( Стратий, Литвинов, Андрушко. 1982). Сохранились ок. 30 поэтик и ок. 100 риторик, написанных в К.-М. а. (часть курсов атрибутирована условно). Некоторые учебники доступны в неск. экземплярах, напр. риторика «Concha…» (Раковина…) в 5 рукописях (курс прочитан в 1698/99). Иногда трудно определить границу между поэтикой и риторикой, поскольку в академических учебниках после поэтики помещались риторические отрывки. По словам Н. И. Петрова, эти краткие риторические сведения служили, с одной стороны, пособием для поэтики (считалось, что без знания основ риторики овладеть поэтикой нельзя), с другой - приготовлением к курсу риторики. Благодаря этим предварительным правилам ученики сразу после перехода в класс риторики могли заниматься упражнениями. Кроме того, в соответствии со средневек. школьной традицией в конце каждого класса ученикам сообщалось, что будет в следующем. Возможно, именно потому в конце риторического класса иногда излагали диалектику, основы математики и т. д. Киевские курсы словесности сохранились в рукописях. Только поэтика архиеп. Феофана «О поэтическом искусстве» (De arte poetica, 1705) была напечатана свт. Георгием (Конисским) в Могилёве в 1786 г. Существует также научное издание этого трактата (лат. текст, рус. перевод, комментарии см.: Феофан (Прокопович). 1961). Этот труд оказал большое влияние на лекции киевских профессоров 2-й пол. |
| 123 За неуважение и недоверие к себе учащиеся платили подобным же отношением к начальству и преподавателям, которым давали обидные клички «Филька», «Ванька», «Николка» 124 . Невмешательство учащих в жизнь учащихся и отсутствие живой связи между первыми и последними создавали в семинариях атмосферу «свободы», которая, будучи понята по-бурсацки, означала не что иное, как духовную беспризорность студентов 125 . Отсутствие подлинного внутреннего духовного воспитания компенсировалось жестким контролем за внешним поведением учащихся. Однако этот контроль не мог предотвратить такие классические пороки духовной школы, как курение и особенно пьянство. Попойки, к сожалению, были явлением довольно распространенным, – пишет Владыка Евлогий. – ...Пили по разному поводу: празднование именин, счастливые события, добрые вести, просто какая-нибудь удача... были достаточным основанием, чтобы выпить. Старшие семинаристы устраивали попойку даже по случаю посвящения в стихарь (это называлось «омыть стихарь»). Вино губило многих. Сколько опустилось, спилось, потеряв из-за пагубной этой страсти охоту и способность учиться! 126 Порочными считает митрополит Евлогий те методы, при помощи которых преподавались науки и поддерживалась дисциплина в Тульской семинарии. Спасти студента могла только самостоятельная работа, которой он занимался не благодаря, а вопреки атмосфере, царившей в духовной школе. Многие выпускники семинарии с горечью вспоминали годы учения: Из казенной учебы ничего возвышающего душу семинаристы не выносили. От учителей дружеской помощи ожидать было нечего. Юноши нравственно покрепче, поустойчивей, шли ощупью, цепляясь за что попало... Отсутствие стеснений при благоприятных душевных данных развивало инициативу, закаляло, вырабатывало ту внутреннюю стойкость, которую не достичь ни муштрой, ни дисциплиной, но для многих свобода оборачивалась пагубой. При таких условиях ни для кого семинария «alma mater» быть не могла. Кто кончал, – отрясал ее прах. Грустно вспомнить, что один мой товарищ... |
| Пережитый опыт многолетнего пребывания в бурсе, трагические события, происшедшие с его сверстниками, неизгладимая печать, наложенная на него общей атмосферой духовной школы, – все это отразилось в размышлениях Шадрина. Семинарией он был нравственно искалечен, душевно сломлен, духовно раздавлен. В отличие от тех, кто, очевидно, обладал большей внутренней силой и сумел по окончании духовной школы, несмотря на все пережитые трудности, вспоминать о ней с благодарностью, Шадрин выплеснул на страницы своей книги всю боль и горечь перенесенных страданий. В его книге много пессимизма, желчи, нет оптимистических прогнозов. Не ожидал он ничего и от реформы духовной школы, о которой много говорилось в годы первой русской революции. Эта реформа, как он предполагал (и в своих предположениях оказался весьма близок к истине), затронет лишь внешние формы семинарской жизни, но не изменит ничего по существу: Идет двадцатый век, жизнь ушла, и Бог знает куда, а наша alma mater та же, какою вышла из рук первых устроителей. Схоластика, давно умершая для всего мира, у нас цветет, яко крин сельный, и стариться не думает. Правда, идут разговоры о реформе и семинарий, только все какие-то неутешительные. Сказывают, что отцы митрополиты собираются обрядить нас в подрясники и окончательно похерить светскую науку, чтобы, значит, кроме поповства мы ни о чем и не думали. Что же? И эта реформа, только не новая. Длинные полы, глубокие карманы, пояс «усмен» на чреслах… Но ведь это ж все было при Петре Могиле ... Удивительный прогресс 174 . Горечью проникнуты размышления Шадрина об итогах одиннадцати лет, проведенных в духовном училище и семинарии: Удивительный результат воспитания, необычайный и ужасно прискорбный для воспитываемых!.. Право, если порою вдумаешься во все это, взвесишь – и пропадает желание жить... Да и зачем, когда впереди омут, гнилой, серый туман, болото! – Неужели действительно для того мы и живем, чтобы постепенно утрачивать пыл души, чистоту ее, чтобы с каждым годом делаться гаже, сливаясь с толпою, пока окончательно не погрузишься на дно болота, где нет уже места ни светлой мысли, ни благородному желанию, – родиться человеком, чтобы умереть скотом?! 175 |
|
|
