| Словом, истину «перетолковали», выхолостив из старых форм прежнее содержание и наполнив их новым, квазинигилистическим содержанием. В этом легко убедиться, бросив лишь беглый взгляд на те основные сферы, в которых истина подверглась «перетолкованию». В богословском порядке первая истина — это, конечно, Бог, Всемогущий и Вездесущий Творец всего, открывающийся в вере и в опыте верных, — Ему, кстати, не противоречит разум тех, которые не отрицают веру. Бог — высшая цель всего творения, и Сам, в отличие от Своего творения, является целью Себя Самого; все сотворенное существует относительно Него и в зависимости от Него, Который только Один ни от чего, кроме Себя, не зависит. Он сотворил мир, чтобы тот наслаждался Им, и все, что в мире есть, ориентировано на эту цель, которой, однако, человек может и не достичь, если неправильно воспользуется своей свободой. Современное сознание не может вынести такого Бога. Он слишком «личный», слишком «человечный» и слишком «абсолютный», слишком бескомпромиссный в том, чего Он требует от нас. Он открывает себя только смиренной вере, и это неизбежно отталкивает современный гордый ум. Современному человеку нужен «новый бог», — бог, более соответствующий таким сегодняшним понятиям, как наука и бизнес. Найти такого бога — вот к чему стремится современная мысль. Это стремление ясно выражено уже у Декарта, затем оно оформляется в деизме Просвещения и достигает цели в немецком идеализме, где мы встречаемся с новым богом — не Существом, но идеей, открытой не вере и смирению, но построенной гордым разумом, который уже не желает спасения, но все еще чувствует необходимость «объяснения». Это мертвый бог философов, которым нужна лишь первопричина, чтобы сделать свою систему законченной, а также «позитивных мыслителей» и других религиозных софистов, которые избирают бога только потому, что он «нужен» им, и рассчитывают затем использовать его, как им заблагорассудится. Все современные божки, относятся ли они к «деизму», «идеализму», «пантеизму» или «имманентеизму», представляют собой рассудочные построения, сооруженные душами, омертвевшими от потери веры в истинного Бога. |
| Рационалистическая критика уникальности библейского Откровения о Едином Боге любит, по своему обыкновению, подменять разрыв эволюцией, указывая на монотеистические элементы языческих верований и квази–политеизм монотеистических религий, признающих, скажем, бытие ангелов, вообще, космически–суперкосмических «Сил» (по–еврейски yhwh s e ba " ot, откуда наше «Господь Саваоф» — Владыка этих самых «Сил»), И критика по–своему, в пределах своего понимания, права. Если бы различие состояло только в вопросе о «Силах» или о некоем таинственном Едином, Кто стоит за «Силами», его можно было бы, не впадая в грубую ложь, представить как количественное, а не качественное. И у язычников возможно найти некоторое знание о Едином; и в библейской вере возможно найти представление о «Силах», служащих или, в случае падения, бессильно сопротивляющихся Единому. Но настоящее различие лежит не совсем здесь. Почему язычники рассказывают мифы о Многих, вместо того, чтобы богословствовать о Едином, почему они просят помощи у богов, полубогов, крохотных местных божков и бесенят, вместо того, чтобы молить Единого? Потому что с их точки зрения Единый никак не может быть моим личным, «запазушным» божеством. Домовой и леший — близки, колдун, при посредстве которого я с ними сношусь — еще ближе, но Сотворивший небо и землю — головокружительно далек. (Кто же не знает, как эта языческая логика снова и снова возвращалась в «двоеверии» уже крещеных народов?) Напротив, все существо библейской веры выражено в словах, открывающих псалом 62 (63): " elohim " atta. К сожалению, слова эти в полном объеме своего смысла непереводимы. «Боже, Ты — мой Бог»; все дело в том, что первый раз употреблено то имя Божие (Элохим), которое употребляется в цитированных выше начальных словах Книги Бытия о сотворении небес и земли. «Элохим» — это, так сказать, Всебог, Единый, превышающий все «цеваот»; Тот, о Ком боялись даже подумать осмотрительные язычники, о Ком лишь в отвлеченных терминах («Единое» etc.) умствовали философы. И вот святое безумие и благословенная дерзость библейской веры говорит немыслимое: именно Он, превышающий все сущее, Он, перед которым все «боги» — или слуги, или ложь, Он есть для меня «мой» Бог, Которому принадлежу я и Который принадлежит мне, интимнее, чем какие бы то ни было домашние божки язычества, «лары» и «пенаты», принадлежали миру домохозяина. |
| Камешек с Афона – Православие или язычество? 14.12.2017 10:48:15 Сергей Комаров Жизнь православного человека трудно представить без почитания святынь. Однако чрезвычайно важно понимать феномен святыни именно в русле православного богословия - ведь неправильные мысли о святыне рождают неправильное отношение к ней. Церковное вероучение в данном вопросе обозначает некие пределы, за чертою которых начинается язычество. Об этих границах и хотелось бы поговорить. Некогда христианство пришло в мир, в котором было огромное количество языческих «святынь» - статуи, священные камни, рощи, деревья, животные... Толпы народа приходили к ним с просьбами о земном благополучии: о здоровье, мире, процветании, победе в войне, богатстве, сохранении от опасностей. Как правило, объекты поклонения считались самодостаточными - они были как маленькие божки, которые могут помочь человеку сами по себе. Если говорить о Римской империи, в ней ко времени появления христианства давным-давно существовали огромные языческие центры в Пергаме, Ефесе, Дельфах и других городах, где были целые рынки с религиозной атрибутикой, связанной с местной «святыней» - амулеты, талисманы, статуэтки (кстати, некоторые античные статуи мироточили). Вскоре греко-римское (а после и славянское) язычество было повержено Христом. Отказалось ли христианство от самого понятия святыни? Нет – но наполнило его новым содержанием. Библия не отрицает того, что Бог может действовать в жизни человека посредством материальных предметов. Например, через жезлы Моисея и Аарона Бог творит знамения и чудеса (см.Исх.4:2-17; 7:9-20; 8:5-17; 9:23; 10:13; 14:16; 17:5-6; Чис.17:2-10). Жертвенник скинии объявляется «святыней великой», причем все, что прикоснется к нему, «освятится» (см.Исх.29:37). Пророк Илия бьет своей милотью (овечьей шкурой) по воде, и она расступается (см.4Цар.2:8). Впоследствии то же делает ученик Илии, пророк Елисей (см.4Цар.2:13-14). После смерти Елисея мертвец, брошенный в гроб пророка, воскресает от прикосновения к его костям (см.4Цар.13:20-21). |
| «Яко сень, внегда уклонится ей, отъяхся: стрясохся яко прузи, (Я исчезаю, как уклоняющаяся тень: меня гонят как саранчу)». И я неслучайно привожу строки Давидовой поэзии на языке, на котором мы молимся – славянском. Этот язык обладает удивительной способностью точно, глубоко и поэтично передавать молитвенное движение человеческого сердца. Делаю для того, чтобы наш читатель понял всю сложность задачи, которую поставил перед собой Сергей Сергеевич: перевести Псалтырь на русский язык. Псалтырь читают сердцем. Как же точно, как вдохновенно должен звучать перевод Псалмов на современный язык, чтобы сердце его не отвергло. Каким удивительным духовным слухом должен обладать переводчик. Какой целостностью, какой простотой должны обладать его мышление и чувство, чтобы создать новый канон, новую словесную икону Давидовой поэзии. Псалмы невозможно читать как «частное лицо». Как только мы погружаемся в первые строки, как только наше сердце включается в богочеловеческий диалог Псалтыри, мы сразу же ощущаем свою причастность к Церкви. «Боже, Боже мой, к тебе утренюю, возжада тебе душа моя» ( Пс. 62,1 ). Как передать смысл этих слов не на языке подлинника? Как можно выразить в словесном строе современного языка этот опыт дерзновенного полета, преодолевающего расстояние между Единым, к которому боялись прикоснуться мыслью язычники, и личным Живым Богом ветхозаветного откровения? «Первый раз, – пишет в своей статье «Слово Божие и слово человеческое» Аверинцев, – употреблено то имя Божие (Элохим), которое употребляется в...начальных словах Книги Бытия о сотворении небес и земли. «Элохим» – это, так сказать, Всебог, Единый, превышающий все «Цеваот»; Тот, о Ком даже боялись помыслить язычники, о Ком лишь в отвлеченных терминах («Единое» и т.п.) умствовали философы. И вот святое безумие и благословенная дерзость библейской веры говорит немыслимое: именно Он, превышающий все сущее, Он перед которым все «боги» – или слуги, или ложь, Он есть для меня «мой» Бог, Которому принадлежу я и Который принадлежит мне, интимнее, чем какие бы то ни было домашние божки язычества, «лары» и «пенаты», принадлежали миру домохозяина» (София-Логос. Словарь. К. 2001, с. 391). |
| Ребята плескаются в море, дерутся с вредными одноклассниками, придумывают новые игры — и ни на миг не забывают, что Город полит кровью взрослых и детей, погибших в войну, и ржавые следы смерти до сих пор проступают в песке и камнях. Славка отбирает у мальчишек настоящую бомбу и ему удается донести груз до саперов. А застенчивый художник Женька мечтает о памятнике в честь ребят, отдавших свои жизни за Город в бесчисленных битвах. Севастополь как место действия или деталь сюжета фигурирует во многих произведениях Крапивина. Город становится своеобразной «Крапивинландией» для юных мечтателей — там есть и волны, и галька, и крабы, и куриные божки, и корабли под парусами, и настоящие подвиги. Но «Трое с площади Карронад» — эталон страны крапивинских мальчишек. И хочется лишь позавидовать детям, которые прочтут книгу впервые. Подходит для чтения детям 8-12 лет. 4. Радий Погодин. «Дубравка» По предыдущим книгам может сложиться впечатление, будто Крым — страна исключительно мальчишеская. Но книга Погодина этот стереотип опровергает. Перед читателями раскрывается удивительно трогательная, тонкая, нежная и целомудренная история взросления девочки-подростка. Дубравка постоянно лезет на рожон, идет на конфликт, не понимая истинной природы переполняющих ее чувств. Лето книги для нее — пора безвременья, тонкий мостик между детством и девичеством. Но вместо того, чтобы учиться кокетству и кротости, Дубравка дерется с мальчишками, дразнит старших, назло всем уходит из драмкружка и отказывается идти на компромиссы. Ей нужно время, чтобы принять перемены в себе. Отдельный акцент книги — девичья влюбленность в красивую и загадочную взрослую женщину. Современные литераторы наверняка придали бы подобной истории иное обоснование, сомнительное, а то и пошлое. На самом деле подобное чувство свойственно многим подросткам, его описывали и Чарская, и Бруштейн, и Вигдорова. Правильный подход к теме поможет не стигматизировать ее и не впадать в панику — ребенок станет взрослым и его чувства вернулся в привычное русло. В наши дни «Дубравка», пожалуй, куда актуальнее, чем полвека назад. |
| Фритц Ринекер, Герхард Майер (лютеране) Скачать epub pdf Праотец, патриарх Праотец, патриарх [греч. патриархес, «самый высокородный» или «самый старший из отцов рода " ]. В НЗ Петр называет Давида праотцем ( Деян. 2:29 ). Стефан называет патриархами 12 сыновей Иакова ( Деян. 7:8.9 ). В Евр.7:4 патриархом назван и Авраам. Под П. подразумеваются прежде всего Авраам, Исаак и Иаков. Археол. раскопки, в частности в ⇒ Рас-Шамре и Мари, пролили новый свет на эпоху П. Обнаруженные в Рас-Шамре тексты дают много важных сведений об укладе жизни предков израильтян. После раскопок Мари появились дополнит. свидетельства того, что первые израильтяне пришли в Палестину из Харрана ( Быт. 11:31 ; Быт. 12:4 ). Параллели к отдельным сообщениям о жизни П. обнаруживаются и на глиняных табличках, найденных в г. Нузе в сев. Месопотамии. Так, в одном из текстов говорится, что распоряжения, которые вместе с благословением отец дает детям на смертном одре, считаются обязательными с правовой т.зр. (ср. Быт. 27:37 ). Там же говорится, что некий человек продал свое право наследования за трех овец (ср. Быт. 25:29–34 ). Домашние божки (идолы), которые гарантировали право наследования семейного достояния, должны были передаваться родному, а не приемному сыну и не зятю (ср. Быт. 31:19 ). Чтобы продолжить род и передать имущество своему наследнику, глава бездетной семьи мог взять наложниц из числа рабынь (ср. Быт. 16:2 ; Быт. 30:3.9 ) или усыновить к.-л. Усыновленный затем вступал в права наследования (ср. Быт. 15:2 ). В истории откровения эпоха П. имеет важное значение. Господь открывал Себя П., являясь им в реальности, снах и видениях. С народом, который произошел от потомков П., связано обетование благословения и грядущего спасения. (См. также цветную вклейку 1 и статьи ⇒ Авраам ⇒ Исаак ⇒ Иаков ⇒ Летосчисление (IV,4). Хронологию эпохи П.) Эпохой П. можно назвать историч. период между 2000 и 1650 гг. до Р.Х. Читать далее Источник: Библейская энциклопедия Брокгауза/Ринекер Ф., Майер Г. - М.: Российское Библейское Общество, 1999. - 1120 с. Поделиться ссылкой на выделенное |
| Книгу Бытия действительно надо изучать в сравнении с мифологией древних хананеев (семитов, близких по языку к израильтянам), хеттов, финикийцев, египтян, вавилонян. Но здесь недостаточно находить только точки соприкосновения и сходные структуры мышления, как это делала школа религиоведения начала XX века. Здесь важнее другое, а именно, какие красочные подробности бесконечных объяснительных мифов, которые, между прочим, хорошо были известны израильтянам, жившим в тесном соприкосновении и религиозном общении с окружающими народами, демонстративно опущены в Библии. Важно, например, то, как заниженно и буднично Моисей сообщает о появлении не только каких-то второстепенных творений, но также солнца и луны, которые во всех древних языческих мифологиях давали имена важнейшим богам пантеона. В пику им Моисей, не говоря “солнце” и “луна”, поскольку эти слова были уже отождествлены с именами языческих божеств, называет их обобщающим демифолгизирующим словом “светила” (Быт 1:14–18). Моисей, к которому воззвал Бог и сказал: Моисей! Моисей! и который ответил Богу: вот я! (Исх 3:4), узнал Самого Бога, как одна личность узнаёт другую. Это личностное знание несопоставимо с познанием неодушевлённого мира, который не может ни вопрошать, ни отвечать человеку. Познание мира — это моделирование — логическое, мифологическое, математическое, или любое другое, — то есть создание рассудочной модели реальности. Познание другой личности — это встреча с ней, знание, не поддающееся никакой формализации. Представляли ли вообще для Моисея какую-либо ценность знания о мире, кроме знаний, непосредственно употребляемых на практике? Ведь этот мир сотворён Богом для человека и имеет инструментальное значение, а Сам Бог, Его расположение, Его Завет-союз неизмеримо важнее, выше и прекраснее того, что Он сотворил! Шестоднев Моисея — это книга не о мире, а о Боге. Другое дело средства, с помощью которых Моисей достигает своей цели. Он отталкивается от тех мифологических представлений о мире и богах, которые уже были у израильтян, и полемизирует с ними. В языческих объяснительных мифах действительно логический центр рассказа — это не Бог и не боги, а мир: небо, земля, солнце, луна, звёзды, вода. Именно появление всего этого мифы пытаются объяснить. Поэтому пункт за пунктом Моисей противопоставляет им другое знание о Боге и мире. Здесь в центре всего сущего — Единый Всемогущий Бог, Который непринуждённо и с творческой радостью создаёт стихии мира. Между тем в соответствии с древними мифами языческие божки, чаще всего не по своей воле, а как-то случайно становились причиной появления то неба и земли, то воды, то огня… |
| И эту особенность религиозного опыта, - его глубинную бесконечность, его качественный вечно-подъем, его, так сказать, " зияющее " предметное богатство - необходимо принять, примириться с ним и приучить себя к нему. Это можно было бы выразить так, что никакое приближение человека к Богу не может погасить и никогда не погасит нетождество его с Господом. Доколь человек есть человек в своей земной индивидуации, со всеми своими здешними атрибутами и бременами, - он не достигнет этого тождества ни по бытию, ни по совершенству, ни по духовному богатству, ни по власти, ни по чему иному. Его земная индивидуация, связанные с ней пределы и обусловленные ей несовершенства - таковы, что " безмерная разность " между человеком и Богом определяет самую судьбу людей. Мало того, эта " разность " является конститутивным условием или необходимой основой религии и религиозности вообще; именно человеческая индивидуация со всеми ее проявлениями и последствиями - побуждают нас искать Бога, вздыхать, взывать, молиться и обретать. Поэтому в самую сущность религии входит ограниченность того единения с Богом, которое доступно человеку. Человеку в его земной жизни дано одухотворяться, но не дано стать чистым духом; ему дано совершенствоваться, но не дано стать совершенным; ему дано приобщаться божественному свету и Божией воле, но ему не дано стать ни " человеко-богом " , ни " боге-человеком " , ни тем более Богом. Оставаясь человеком, никто из нас не имеет оснований посягать на Божки свойства и достоинства; и посягание на что-нибудь подобное свидетельствует нередко о соблазняемости посягающего. И более того: на какую бы ступень одухотворенности и праведности ни поднялся человек, - его посягание за пределы человеческого естества обнаружила бы несостоятельность как его посягания, так и самого посягающего. Ибо, по истине, первый признак религиозной зрелости человека состоит в самосознании, в смирении и в отпадении посяганий. Посягающий несостоятелен самим посяганием своим: оно его обличает, низводит и указует ему его место. |
| Греки, в древнейшие, доступные нашему взору времена, стояли совершенно на той же индигетаментальной ступени развития. Следы этого мы находим повсюду. Бесчисленные отдельные боги существуют для процесса роста в природе и для успешного произрастания полевых хлебов и т. д. В Риме это видно по сохранившимся индигетаментальным спискам божеств. «Существа, которым поклонялись римляне, были скорее божественными сущностями, чем личными богами... Число богов, значащихся в жреческих индигетаментах, определить невозможно. Всякое отдельное состояние, всякое действие, всякий класс предметов имели особых духов-защитников... Были боги рождения, боги брака, боги, которые защищали дитя и мать, боги, помогавшие развитию ребенка, одни – в раннем возрасте, другие – в более позднем... Маленького ребенка учили есть и пить Эдука и Потина, Куба охраняла его постель, Оссипаго укрепляла его кости, Карна – его тело, Статан учил стоять, Абеона и Адеона – ходить, Фабулин, Фариг, Локуций – говорить... Все части дома имели своих богов: Фуркул охранял двери дома, Лимент – пороги и т. д. На Бубоне лежало попечение о быках, на Эпоне – о лошадях, на Палесе – об овцах. Пастухи почитали Флору и Сильвана, садовники – Путу и Помону и т. д». Здесь мы имеем очень поучительную картину последствий забвения о том, что такое Создатель мира. Бог в единственном и прямом смысле. Ощущение бытия духовных свойств не исчезает у человека, так как он их чувствует в себе. Отсюда умозаключение, что эти свойства существуют и вне нас, в природе. Но природа в своей целости не охватима умственным взором, который не удержал в представлении даже Единой Личности Создателя. Природа является в виде отдельных бесчисленных предметов и явлений. Отсюда у человека получается представление о бесчисленном количестве духов, которые и считаются «богами», так как силы природы оказываются постоянно более могущественными, чем силы человека. Человек чувствует свою зависимость от них, и бесчисленные божки сил природы являются для него существами более высокими, чем он сам. Таким образом, забытая Единая Личность Создателя мира, так сказать, распыляется в природе чуть не на атомы. |
| Нукер стал высекать искры быстрыми ударами стального огнива. Другой подставил сухую бересту. Третий складывал ветки можжевельника посреди юрты, а четвертый, старший из них, Гарди-Гель, продолжал отворачивать войлоки и шкуры, так как шаманка упрямо лезла обратно в середину вороха. Скоро береста и сучья загорелись и весело затрещали. Гарди-Гель, ухватив за руки Керинкей-Задан, тащил ее к костру. Смуглое лицо шаманки было вымазано красными и синими узорами. Седые волосы, заплетенные во множество косичек, мотались, как змеи. Она укусила Гарди-Геля за руку, и тот ее оставил. Тогда шаманка быстро напялила на себя шапку, украшенную головами птиц с длинными клювами и лисьими хвостами, на спину накинула медвежью шкуру, на грудь привесила медную тарелку, подпоясалась ремешком. На нем висели войлочные божки. Шаманка схватила большой бубен и колотушку, прицепила сумку, из которой торчали дудка, баранья лопатка и передняя нога козы. Делала она все это быстро, бормоча молитвы, приплясывая и напевая. Нукеры у костра молча, со страхом косились на нее. Наконец Гарди-Гель решил, что приготовлений хватит, и встал: – Теперь идем к Бату-хану. – Я не пойду без главного шамана Бэки. – Ору-Зан! Бери ее за локти, поведем великую с почтением к Бату-хану. Четыре нукера подхватили шаманку и, подталкивая сзади коленями, быстро вышли из юрты. Крепко придерживая вырывавшуюся шаманку, нукеры дотащили ее до юрты, где на страже стояли «непобедимые» Бату-хана. Керинкей-Задан вошла в дверцу с важностью, подобающей знаменитой предсказательнице, умеющей разговаривать со святыми онгонами, узнавать волю неба и предсказывать будущее. В юрте собрались главные ханы. От костра веяло теплом. Позади огня, подобрав ноги в красных сафьяновых сапогах, сидел на ковре Бату-хан. Прищуренными глазами он рассматривал шаманку. Она остановилась при входе, склонилась, звеня и грохоча побрякушками, и пала ниц. Затем со звоном и грохотом вскочила и подбежала к молодой ханше, которая испуганно отшатнулась к стенке. В знак высшего восхищения шаманка схватила ее за уши, понюхала обе щеки и вылизала языком уголки глаз. Погладила, поласкала и уселась рядом. |
|
|
