| Федор Михайлович утверждает сам, что, если не катастрофа, связанная с процессом Петрашевского, он бы сошел с ума. (Намек на серьезное нездоровье Федора Михайловича еще до этого дела.) Решение Hukoлaя I по поводу Достоевского — вместо восьми лет каторги — четыре, а затем в солдаты (то есть сохранены гражданские права), — было первым случаем в России, ибо приговоренный к каторге ранее терял свои гражданские права навеки. Во время чтения приговора выглянуло солнце, и Федор Михайлович сказал Дурову, стоявшему рядом: «Не может быть, чтобы нас казнили». Параллель между эшафотом и рассказом о приговоренном из «Идиота». Гослитиздат, 30-е годы? Непременно выяснить, какое издание Достоевского самое полное. Позвонить Б. Кердимуну. На эшафоте Кашкин заметил, что у священника нет с собой Святых Даров, и он нагнулся и спросил шепотом у обер-полицмейстера по-французски: «Неужели, предлагая нам исповедоваться, нас оставят без причащения?» На что генерал Галахов так ему ответил: «Вы будете все помилованы». Удивительно, почему Кашкин не поделился этими известиями с друзьями? Федор Михайлович рассказывает о мистическом страхе в минуты ожидания казни, находясь в состоянии ожидания перехода в иной мир. Он верил в бессмертие. По словам Дебу, неожиданная весть о помиловании многим показалась обидной. Видимо, потому, что собрав все свое мужество, они смогли достойно встретить смерть, что впоследствии оказалось ненужным. Как ненужным оказался и страх, и безумие (Григорьева, например), и последние нравственные усилия, которые помогли сохранить чувство собственного достоинства. Достоевский был способен на капризные женские вспышки. Достоевский страдал привычным подергиванием головы и плеч. 16 февраля «Свойства палача в зародыше находятся почти в каждом современном человеке». (Достоевский. «Записки из Мертвого дома») «Болезнь моя усиливается более и более. От каждого припадка я, видимо, теряю память, воображение, душевные и телесные силы. Исход моей болезни — расслабление, смерть или сумасшествие». |
| Стремясь улучшить финансовое положение семьи, Анна Григорьевна решилась на собственное издание романа «Бесы». Отметим, что прецедентов самостоятельного издания писателем своего произведения и выручки от этого реальной прибыли на тот момент не было. Неутомимая Достоевская вникла в дело до мелочей и в результате «Бесы» были распроданы моментально и крайне выгодно. С этого момента основной деятельностью Анны Григорьевны становится издание книг мужа… Наконец-то появилось чуть больше свободы в средствах, можно было вздохнуть спокойно. В 1875 году в семье появился второй сын — Алексей. Гром среди ясного неба счастливой семейной жизни разразился через три года – от припадка эпилепсии любимый Алёшенька умер. Федор Михайлович был убит горем, ведь причиной смерти мальчика была болезнь его, отца, передавшаяся ребенку. Первый же приступ эпилепсии оказался смертельным для Алёши. Ради других детей, ради мужа Анна первоначально сдерживала свои страдания и даже настояла на поездке Достоевского – вместе с философом Соловьевым – в Оптину Пустынь. Но сил выдерживать напряжение горя не было. «Я до того потерялась, до того грустила и плакала, что никто меня не узнавал, — писала она спустя много лет. — Моя обычная жизнерадостность исчезла, равно как и всегдашняя энергия, на место которой явилась апатия, Я охладела ко всему: к хозяйству, делам и даже к собственным Такой и застал ее вернувшийся супруг. Теперь он, духовно утешенный, принялся спасать любимую. В Оптиной Пустыне Федор Михайлович дважды встречался наедине со старцем Амвросием, который передал Анне Григорьевне свое благословение и слова утешения. По возвращении из Оптиной Достоевский принялся за написание «Братьев Карамазовых». Работа вкупе с заботой Анны Григорьевны помогли вернуться к жизни. В уста своего героя, старца Зосимы, Федор Михайлович вложил те самые слова, которые передал Анне отец Амвросий: «Рахиль плачет о детях своих и не может утешиться, потому что их нет, и таковой вам, матерям, предел на земле положен. И не утешайся, и не надо тебе утешаться, не утешайся и плачь, только каждый раз, когда плачешь, вспоминай неуклонно, что сыночек твой — есть единый от ангелов Божиих — оттуда на тебя смотрит и видит тебя, и на твои слезы радуется, и на них Господу Богу указывает. И надолго еще тебе сего великого материнского плача будет, но обратится он под конец тебе в тихую радость, и будут горькие слезы твои лишь слезами тихого умиления и сердечного очищения, от грехов спасающего». |
| На него находили припадки болезненной тоски; жестокость и чувствительность, набожность и скопидомство уживались в нем. Жена его, Мария Федоровна, из купеческого рода Нечаевых, кроткая и болезненная, благоговела перед мужем. Федор Михайлович сохранил от матери миниатюру с летящим ангелом: J " ai le eoeur lout plein d " amour, Quand l " aurez-vous a votre tour? Переписка между родителями Достоевского полна чувствительности. Отец пишет: " Не забывай меня, бедного, бесприютного " , — " не забывай меня, бедного горемыку " . Мать отвечает: " Не горюй, голубчик мой… Да скажи мне, душа моя, что у Тебя за тоска такая, что такие за размышления грустные и что Тебя мучает, друг мой? У меня сердце замирает, когда воображу Тебя в таком грустном расположении. Умоляю Тебя, ангел мой, божество мое, береги себя для любви моей… " От сентиментальных излияний отец быстро переходит к хозяйственным заботам: после отъезда Марии -Федоровны с детьми в деревню он пересчитывает суповые ложки, бутылки, склянки и женины платья, подозревая слуг в воровстве. " Напиши, просит он жену, не осталось ли твоих платьев, манишек, чепчиков или чего сему подобного, равно, что у нас в чулане, вспомни и напиши подробно, ибо я боюсь, чтобы Василиса не обокрала " . Он постоянно жалуется на бедность. " Ах, как жаль, пишет он жене, что по теперешней моей бедности, не могу Тебе ничего послать ко дню Твоего ангела. Душа изныват " . Но бедности не было: Михаил Андреевич получал сто рублей ассигнациями жалования, имел частную практику, казенную квартиру, семь слуг и четверку лошадей. В 1831 г. он купил имение в Тульской губернии, состоявшее из двух деревень — Даровое и Чермашня. Федор Михайлович Достоевский родился в Москве 30 хжтября 1821 г. Брат Михаил был старше его на год, сестра Варвара на год моложе. По словам жены писателя, Анны» Григорьевны, " Федор Михайлович охотно вспоминал о своем счастливом, безмятежном детстве и с горячим чувством говорил о матери. Он особенно любил старшего брата Мишу и сестру Вареньку. |
| I. Москва. 1828 Милостивый государь, Василий Григорьевич! Я рад всякому случаю побеседовать с нами и поклониться г-ну барону и баронессе 1 мне кажется, что тогда я отдыхаю от разнообразных дел, часто отвлекающих меня от любимых занятий. Не поскучайте, если с поясным поклоном препровождаю к вам, яко к старшему цензору, произведение еще первое моего милого приятеля и доброго собеседника, князя Друцкого-Соколинского для представление в цензуру, которая верно скоро разрешит по вашему ходатайству, водевиль, который давно уже послал к г. Соцу 2 и до сих пор у него гостит. Рукопись при сем препровождается па тот конец, если первая затеряна в цензуре. Покорнейше прошу вас, достопочтенный Василий Григорьевич, потешить юного писателя, моего задушевного приятеля исходатайствованием разрешение, для представление, а не для тиснение; пьеса не историческая и не политическая, а отдых от ученья полевого. Я уверен, что вы, имея по должности сношение с цензорами театральными, не затруднитесь сим делом. При вашей приписке, всегда мне приятной я получил второй лист К. К. 3 ожидаю конца от г. барона. Теперь дело не за мной. Меня со всех сторон, кроме Киева и Питера, засыпали вопросами: скоро ли кончится К. К.? Научите меня отвечать и попросите искренно чтимого и читаемого мною барона не обременять книги большими дополнениями. О поездке к Киев право не умею, что сказать: в нерешительности обстоятельств. С Полевым редко видаюсь: ведь я не цензор теперь; а делить мне нечего и делиться не чем. Хоть гол, да прав. Извините, что пишу дурно за многими делами и делишками, в эту пору скопившимися и что повторю просьбу об исполнении надежд юного писателя, если не будет хлопот. Между памп сказать, четыре журнала с нынешним годом скончаются. С искренним желанием вам добра и счастие честь имею быть вашим и проч. П. П. Мы ждем по слуху г-на Свиньина 4 в Москву. Теперь у нас экзамены. Слава долгосидению и долготерпению нашему! . II. 1828, сентября 16 М. Г. К удовольствию своему, я получил вместе с приятнейшим письмом вашим и конец указателя 5 . О прибавке второго станка я ничего не ведаю, хотя я в деле и в ответе: из этого видите, что г. барон напрасно хлопочет и мимо меня думает найти усерднейшего себе человека.. Пусть бы он спросил всю типографию, где я для него почти каждый день бываю: тогда бы уверился, что Снегирев не умеет делать пышных обещаний, как водится у светских людей, но любит держать и святить данное слово. Я видел г. Бр. письмо к Л. А. Писареву, которому много приходится хлопотать о своих и казенных делах. Следствие само собою выводится. Всякому до себя. |
| Россия никогда не считала Украину чуждою себе. Московские послы не раз заявляли Польше, что Украина – исконная русская земля. Эти виды Москвы еще более усиливали тяготение малороссов: «одна только дума у них, как бы поступить под государственную руку: они боятся поляков, еще более (боятся) отказа царского; им, кроме государя, некуда было деваться» 6 . Зародившиеся желания высказывались еще при царе Михаиле Феодоровиче и особенно окрепли при Алексее Михайловиче. Еще в 1650 г. Хмельницкий посылает к царю Коневского полковника 7 умолять царя, чтобы принял Малороссию в свое подданство. Царь соглашался принять ее лишь тогда, когда польский король признает казаков независимыми. – В 1654 году состоялось принятие Малороссии в подданство России. Сотник Туптало присутствовал со своим отрядом на Переяславской Раде 1654 г., вместе со всем запорожским войском, и принял присягу на подданство России. Решение Переяславской Рады не могло не отразиться и на семье Саввы Григорьевича. Под властью могучего Московского царя можно было ожидать, что стихнут военные тревоги и он возвратится к семье. Но это было только началом новых войн, измен и тех нестроений, за которые народ и прозвал и самое то время «руиною». Польша не хотела отдать добровольно Москве Украину. В возникшей войне ее с Москвою военное счастье колебалось. Поляки, по-видимому, брали перевес, потому что вторжение Крымского хана в русские земли ставило Россию в затруднительное положение. Казаки должны были принимать участие в Московском походе на Польшу; памятными остались все эти события. В семье Саввы Григорьевича радовались всякому успеху казаков 8 , и неудачам 9 врагов. Немало оказалось изменников народному делу, а Савва остался верен Переяславской присяге, несмотря на нарушения ее преемниками Хмельницкого, сотниками и полковниками их. Когда Выговский мечтал образовать независимую Малороссийскую республику и требовал от всех присяги не поддаваться чужой державе, Туптало со своим отрядом остался на стороне Московского царя. |
| Им были найдены братские могилы на территории современной Калининградской области с именами Некрашевичей-Поклад в Багратионовске, в Балтийске, в Мамоново, в Гурьевске и в Советске. Это участники штурма Восточной Пруссии. Очень интересна судьба Александры Федоровны Некрашевич-Поклад, окончившей женскую гимназию в Могилеве и потом – Петербургскую консерваторию по классу фортепьяно. Ее могла бы ожидать судьба талантливой исполнительницы, если бы не революция и за ней – гражданская война, но она вышла замуж революционера. Муж – Иван Михайлович Вигуро, большевик, коммунист, директор стекольного завода. У них было трое сыновей. Погибли они в 1942 году в Белоруссии, были расстреляны фашистами за подпольную работу вместе с младшим сыном, а судьба старших детей сложилась трагически: один умер в эмиграции, другой оказался в ГУЛАГе. Григорий Некрашевич на презентации книги «Служить Отечеству» в Калининградской областной научной библиотеке в своём выступлении обратился к словам писателя Василия Сухомлинского, говорившего о том, что если у человека в душе нет прошлого, у того нет и будущего. И вооружившись этой мыслью, он начал работать в архивах, с удивлением открывая для себя предков, верно служивших Отечеству среди чиновников. В голове как-то крепко сидело прочитанное в произведениях Н.Гоголя, А.Чехова лихоимство чиновников, понимание поверхностности их и бестолковости. Архивные исследования позволили открыть для себя, а потом и в своих книгах читателю историю чиновничества в безупречных биографиях людей, служивших Отечеству со всей ответственностью. Например, Иван Григорьевич Некрашевич-Поклад, служивший чиновником в Могилевской губернии в 19-м веке, не получивший ни единого замечания, и только благодарности в его послужном списке. Семен Григорьевич Некрашевич-Поклад работал с губернатором Могилевской губернии, много сделал для развития образования, награжден орденом Святой Анны. Ему принадлежит опыт описания Могилевской губернии, история пчеловодства в губернии, которая принадлежит к ярким исследованиям в этой сфере человеческой деятельности. |
| Собственноручно написанное Григорием Трофимовичем прошение: мелкий, упорный почерк с завитком вверх в букве «д», который потом будем узнавать в сохранившихся письмах Евгении Трофимовны, в рецептах, которые записывала в свою кулинарную тетрадку ее дочь, моя бабушка… В верхнем правом углу дата – 24 октября 1915 года; место отправления – лес Верещак. Перелистываем истончившиеся пожелтелые листы ходатайств, справок, приложений; мелькают торжественные, давно ушедшие из жизни слова: «всеподданнейше прошу», «имею честь уведомить», размашистые и нечитаемые подписи генералов, чьи имена составили честь русской воинской истории – командиры 134-го Феодосийского полка, генерал-майор Павел Михайлович Кусонский, полковник Михаил Григорьевич Люткевич, командир 7-го армейского корпуса, генерал от инфантерии Эдуард Владимирович Экк, начальник 34-ой пехотной дивизии генерал-лейтенант Алексей Евгеньевич Гутор. Надвинув низко капюшон плащ-накидки, пишет, пристроив на планшет бланк с печатью полка, Михаил Григорьевич Люткевич заключение на рапорт: «Подполковник Магдебург по своим личным качествам является типичным русским, со всеми его особенностями и горячей преданностью Родине, что вероятно объясняется слишком большим отдалением в прошлое того предка, который был последним немцем. Все родные и близкие подполковника Магдебурга русские и сама память о предках нерусских уже исчезла из рода Магдебург. Считаю весьма понятным и заслуживающим ходатайства желание подполковника Магдебурга о перемене его фамилии на русскую». В мае 1916 года военный министр направляет ходатайство в Собственную его императорского Величества Канцелярию. Подполковнику Магдебургу остается приложить еще несколько документов – согласие жены и метрическую выписку. Григорий Трофимович не сделал этого. Надоела ли ему волокита, остыл ли накал антинемецких страстей? Весной 1916 года 11-ая армия, в которую к тому времени был переведен Феодосийский полк, стала участником знаменитого наступления Русской Армии, которое вошло в историю как Брусиловский, или Луцкий, прорыв. Григорий Трофимович сохранил фамилию рода Магдебургов – рода, который несколько поколений, начиная с присоединения к Российской Империи Запорожской Сечи, пополнял офицерами Русскую Армию; фамилию, с которой черниговский казак Василий Магдебург со своим взводом гнал Наполеона от русского города Малоярославца, майор Трофим Магдебург брал Плевну и Шипкинский перевал; фамилию, с которой Григорий вел свой батальон на Луцк. |
| Положение его преемника Алексия в этом смысле было намного более сложным. Естественно, что в Византии, назначая его на место Феогноста, прислушивались прежде всего к мнению московского властителя, и именно благодаря его поддержке Алексий получил митрополию в свои руки. Хоть и только после серьезного «испытания». К тому же сын Федора Бяконта был теснейшим образом связан с московским княжеским домом. Крестным отцом Алексия был, согласно сообщению его жития, Иван Калита. Оговоримся, впрочем, что, как показал А. П. Григорьев, агиограф в данном случае, видимо перепутал Ивана калиту с его отцом Даниилом Александровичем, который скорее всего на деле был воспреемником Алексия. С другой стороны, как замечал тот же ученый, весьма вероятно, что, в свою очередь, сам будущий митрополит крестил Симеона Ивановича Гордого. Алексий, видимо, являлся чем-то вроде советника, причем не только по церковным вопросам. Не исключено, что он участвовал и в подготовке других политических действий князя, например, в ведении переговоров с Ордой. Алексий должен был осознавать и то, что с мыслью о неделимости митрополии придется расстаться: ведь было очевидно, что Литва не потерпит церковной зависимости от Руси, тем более от митрополита, сидящего в Москве. Как бы ни развивалась ситуация, окончательное разделение митрополии было лишь вопросом времени. Парадоксально, но последнее обстоятельство было даже несколько выгодно Алексию, ведь это развязывало ему руки, и особо оглядываться на Вильно смысла не было. Ольгерд сам отталкивал от себя Алексия, и невозможность примирения с ним стала особенно ясной после пленения митрополита во время его поездки в Киев. 63 После смерти Симеона гордого его брату Ивану пришлось выдержать борьбу за великокняжеский ярлык в орде: «того же лета князи в Орду пошли, сперся о великом княжении, а Новгородцы послаша свои посол… прося великого княжения Костянтину Васильевичу, князю Суздальскому; и не послуша их царь и даст великое княжение князю Ивану Ивановичу». 64 Возможно, что в этой поездке московского князя сопровождал в качестве нареченного митрополита Алексий. Ведь именно тогда он мог получить и проезжу грамоту от Тайдулы для путешествия в Константинополь, а также подтвердить церковные льготы у хана Джанибека. Конечно, при этом Алексий должен был содействовать победе московской партии (А. П. Григорьев). Так, уже в самом начале своей деятельности он открыто выразил собственные политические симпатии. |
| Собственноручно написанное Григорием Трофимовичем прошение: мелкий, упорный почерк с завитком вверх в букве «д», который потом будем узнавать в сохранившихся письмах Евгении Трофимовны, в рецептах, которые записывала в свою кулинарную тетрадку ее дочь, моя бабушка… В верхнем правом углу дата – 24 октября 1915 года; место отправления – лес Верещак. Перелистываем истончившиеся пожелтелые листы ходатайств, справок, приложений; мелькают торжественные, давно ушедшие из жизни слова: «всеподданнейше прошу», «имею честь уведомить», размашистые и нечитаемые подписи генералов, чьи имена составили честь русской воинской истории – командиры 134-го Феодосийского полка, генерал-майор Павел Михайлович Кусонский, полковник Михаил Григорьевич Люткевич, командир 7-го армейского корпуса, генерал от инфантерии Эдуард Владимирович Экк, начальник 34-ой пехотной дивизии генерал-лейтенант Алексей Евгеньевич Гутор. Надвинув низко капюшон плащ-накидки, пишет, пристроив на планшет бланк с печатью полка, Михаил Григорьевич Люткевич заключение на рапорт: «Подполковник Магдебург по своим личным качествам является типичным русским, со всеми его особенностями и горячей преданностью Родине, что вероятно объясняется слишком большим отдалением в прошлое того предка, который был последним немцем. Все родные и близкие подполковника Магдебурга русские и сама память о предках нерусских уже исчезла из рода Магдебург. Считаю весьма понятным и заслуживающим ходатайства желание подполковника Магдебурга о перемене его фамилии на русскую». В мае 1916 года военный министр направляет ходатайство в Собственную его императорского Величества Канцелярию. Подполковнику Магдебургу остается приложить еще несколько документов – согласие жены и метрическую выписку. Григорий Трофимович не сделал этого. Надоела ли ему волокита, остыл ли накал антинемецких страстей? Весной 1916 года 11-ая армия, в которую к тому времени был переведен Феодосийский полк, стала участником знаменитого наступления Русской Армии, которое вошло в историю как Брусиловский, или Луцкий, прорыв. Григорий Трофимович сохранил фамилию рода Магдебургов – рода, который несколько поколений, начиная с присоединения к Российской Империи Запорожской Сечи, пополнял офицерами Русскую Армию; фамилию, с которой черниговский казак Василий Магдебург со своим взводом гнал Наполеона от русского города Малоярославца, майор Трофим Магдебург брал Плевну и Шипкинский перевал; фамилию, с которой Григорий вел свой батальон на Луцк. |
| Молодая супруга грустит о прежней жизни, тихой и домашней, где не было места переживаниям, тоске, столкновениям. Грустит о том недолгом времени между помолвкой и свадьбой, когда они с Достоевским проводили вместе вечера, ожидая исполнения своего счастья… А оно исполняться не спешило. «Зачем он, “великий сердцевед”, не видит, как мне тяжело живется?» — спрашивала она себя. Ее мучали мысли: он разлюбил ее, увидел, насколько она ниже его по духовному и интеллектуальному развитию (что, конечно же, было далеко от правды). Анна Григорьевна думала о разводе, думала о том, что если перестала быть интересна любимому мужу, то ей не хватит смирения остаться при нем — она должна будет уехать: «Слишком много упований на счастье было возложено мною на союз с Федором Михайловичем и так горько было бы мне, если бы эта золотая мечта не осуществилась!» Однажды происходит какое-то очередное недоразумение, Анна Григорьевна не выдерживает, рыдает и не может успокоиться, и в таком состоянии застает ее Федор Михайлович. Наконец, все ее потаенные сомнения выходят наружу — и супруги принимают решение уехать. Сначала в Москву, потом — заграницу. Это было весной 1867 года. Вернутся на родину Достоевские лишь спустя 4 года. Спасти брак Хотя Достоевская постоянно подчеркивала, что была совсем ребенком, выходя замуж, она необыкновенно быстро освоилась, взяв на себя заботы о семейной «казне». Главной ее задачей было обеспечить мужу покой и возможность заниматься творчеством. Он работал по ночам. Писательство было для Федора Михайловича не только призванием, но и единственным заработком: не имея состояния, как, к примеру, Толстой или Гончаров, он вынужден был все свои произведения (кроме первой повести) писать наспех, торопясь, под заказ, иначе было не выжить… Умная и энергичная, Анна Григорьевна взяла на себя сношения с кредиторами, разбор долговых расписок, оберегая от всех этих забот мужа. И пошла на риск — заложила свое немалое приданое, чтоб уехать заграницу и «спасти свое счастье». Она была уверена, что только |
|
|
