| В первое послевоенное десятилетие К. продолжала укреплять свою государственность. В 1946 г. был принят Закон о канадском гражданстве, в 1949 г. в состав К. вошла 10-я провинция - Ньюфаундленд (ранее это была отдельная брит. колония, затем доминион, затем снова колония), в 1952 г. ген.-губернатором впервые стал уроженец К. Винсент Мэсси. Во время пребывания у власти либералов (Макензи Кинга на посту премьера сменил Л. Сен-Лоран, 1948-1957)) экономика страны находилась на подъеме за счет развития новых отраслей и интенсивного сотрудничества с США. В 1945-1950 гг. К. приняла большое количество иммигрантов из Европы, в основном из числа бывших перемещенных лиц. Здание квебекского парламента. 1877–1886 гг. Архит. Э. Э. Таше Здание квебекского парламента. 1877–1886 гг. Архит. Э. Э. Таше На выборах 1957 г. победу одержала обновленная прогрессивно-консервативная партия во главе с Дж. Дифенбейкером. Его правительство (1957-1963) попыталось снизить зависимость канад. экономики от США (политика «экономического национализма») и возобновить связи с Великобританией. Было начато освоение ресурсов сев. районов страны («северная стратегия»). Столкнувшись с подъемом национального движения среди франко-канадцев и повышением социальной активности канадцев неангл. и нефранц. происхождения (аллофонов), Дифенбейкер впервые пошел на предоставление им высших гос. постов (в 1959 ген.-губернатором впервые был назначен франко-канадец - ген. Ж. Ванье). После окончания второй мировой войны канадское правительство взяло курс на развитие сотрудничества с западными странами, и в первую очередь с США. В 1949 г. К. стала одной из стран-основательниц блока НАТО. Параллельно активно развивалось 2-стороннее канадско-амер. политическое и экономическое сотрудничество. Связи с Великобританией в основном были утрачены, хотя и сохраняли важное символическое значение. Отношения К. и СССР в первые годы «холодной войны» были весьма натянутыми. В 1957 г. было заключено канадско-амер. соглашение о противовоздушной обороне Североамериканского континента (НОРАД). |
| В понедельник утром, в Марло, мы встали довольно рано и отправились выкупаться до завтрака. На обратном пути Монморанси вел себя как форменный осел. Единственный предмет, по поводу которого мы с Монморанси коренным образом расходимся во взглядах, – это кошки. Я обожаю кошек – Монморанси терпеть их не может. Стоит мне повстречать кошку, как я сажусь на корточки и начинаю почесывать ей шейку, приговаривая: «Бедная киска». А кошка, в свою очередь, выгибает спину, ставит хвост трубой (причем он становится твердым, как железо) и трется носом о мои брюки, и кругом царит мир и благоволение. Стоит Монморанси встретиться с кошкой, как об этом тотчас узнает вся улица и уж тут пускается в ход такое количество бранных выражений, какого обыкновенному порядочному человеку при разумной экономии хватило бы на всю жизнь! Я не осуждаю собак (как правило, я довольствуюсь несколькими пинками или запускаю в них камнем), так как считаю, что этот порок заложен в самой собачьей природе. Фокстерьеры подвержены первородному греху раза в четыре больше, чем прочие собаки, и от нас, христиан, требуется много лет терпеливых стараний, чтобы добиться сколько-нибудь заметных улучшений в сварливом характере фокстерьера. Вспоминаю один случай в вестибюле хэймаркетского универсального магазина, где множество собак поджидало своих хозяев, ушедших за покупками. Там были мастиф, два колли и сенбернар, несколько ищеек и ньюфаундлендов, гончая, французский пудель (совершенно облезлый, но с кудлатой головой), бульдог, несколько болонок величиной с крысу и две дворняжки из Йоркшира. Они сидели терпеливо, благонравно и задумчиво. Мир и благопристойность царили в вестибюле, создавая атмосферу удивительного покоя, покорности и тихой грусти. Но вот вошла прелестнейшая молодая леди, ведя на цепочке кроткого с виду фокстерьерчика; она оставила его между бульдогом и пуделем. Песик уселся и с минуту осматривался. Затем он уставился в потолок и задумался, – судя по его глазам, о своей мамаше. Затем он зевнул. Затем он оглядел других собак, молчаливых, важных и полных достоинства. |
| Восторгу учёного не было конца. «Я стал обладателем одной из редчайших достопримечательностей животного мира — настоящей „руки“ мистической „рыбы-дьявола“, спор о существовании которой продолжается между натуралистами в течение столетий. У меня в руках находится ключ к великой тайне, в естественную историю будет ныне вписана новая глава». Он поспешил скорее увидеть и расспросить счастливо спасшихся из объятий кракена рыбаков. «Я нашёл их ещё во власти пережитого ужаса, — пишет Р. Гарвей. — Рассказывая, они часто вздрагивали. Больше всего их поразили огромные зеленые глаза чудовища, сверкавшие неописуемым бешенством, и клюв, похожий на клюв попугая, который неожиданно выскакивал из какой-то полости в голове, стремясь разорвать их в клочья». А ещё через месяц после описанных выше событий одно из чудовищ попалось живым в руки людей. Кракен попал в сеть! Ньюфаундлендские рыбаки вытягивали на берег закинутый в море невод. Он казался необычно тяжёлым и вёл себя очень странно: яростно рвался из стороны в сторону. С трудом сеть подтянули к берегу. Но когда она показалась на поверхности, люди едва не выпустили её из рук — в сети оказался кракен. Рыбаки увидели массу извивающихся щупалец, а в центре — два сверкающих глаза. Несколько длинных щупалец протянулись сквозь дыру в сети, стараясь достать людей. С минуту они извивались в воздухе, разыскивая свою жертву, но расстояние было слишком велико, и змеи-щупальца вернулись обратно. Испуганные рыбаки готовы были обрубить невод, но не вступать в бой с таким врагом. Однако нашёлся смельчак. Выбрав удобный момент, он подскочил сзади к чудовищу и вонзил длинный нож между огромными глазами кракена, а затем быстро отсек голову от туловища. Этот кракен целиком достался Р. Гарвею. Учёный измерил его — морское чудовище достигало в длину десяти метров — и положил в огромный бак, наполненный солёной водой. Позднее законсервированное животное доставили в Лондон в Музей естественной истории. Наука получает богатый улов кракенов Три ньюфаундлендских рыбака ловили рыбу недалеко от берега. На отмели они увидели какое-то большое животное, которое прочно «село на мель». |
| Вышколить (разг.) – обучая, воспитывая, внушить строгие правила поведения, сделать дисциплинированным. Вышколю новичка. Воспитательница хорошо вышколила ребенка. Г Гаметь, поднимать гам – нестройный шум голосов; громко говорить, шумно, кричать. Гвалт – крик, шум. Гербовые марки – вид фискальных марок для оплаты различных государственных сборов, налогов, пошлин. Наклеиваются па различные документы, выдаваемые административными и судебными органами. Выпускаются во многих странах. Иногда используются и как знаки почтовой оплаты. Первые три гербовые марки Российской империи были изданы в 1875 году. Они печатались на белой бумаге с водяным знаком «соты». На них был изображён государственный герб Российской империи, ниже – текст «Гербовая марка» и номинал (5, 15 и 40 копеек). Гербовые марки печатались Экспедицией заготовления государственных бумаг и продавались в казначействах, таможнях, городских н земских управах, думах, волостных правлениях, у нотариусов, биржевых маклеров, частных лиц п т. д. В 1879 году вышли еще две марки оригинальных рисунков, которые позднее использовались и для выпусков в 1882 и 1900 годах. С 1905 но 1917 год были изготовлены марки с фоном из многоцветной гильошированной сетки па белой бумаге без водяного знака, с зубцами и без зубцов. Всего с 1875 по 1917 год в России было имитировано 38 марок в шести выпусках, из которых пять выпусков пришлось на период Российской империи и одни, вспомогательный беззубцовый, был сделан Временным правительством. Марки издания 1905–1917 годов применялись до 1923 года. Гласные избираемые обществом члены городской думы или земства, имевшие па заседаниях право голоса. По городской реформе 1870 года была введена бессословная дума, куда па четыре года па основе имущественного ценза избирались гласные. Гольфштрем, Гольфстрим (от англ. gulf stream – течение из залива) – теплое морское течение в Атлантическом океане. В узком смысле Гольфстримом называют течение вдоль вое точного побережья Северной Америки от Флоридского пролива до Ньюфаундлендской банки (так оно, в частности, отмечается на географических картах). В широком смысле Гольфстримом часто называют систему тёплых течений в семерной части Атлантического океана от Флориды до Скандинавского полуострова, Шпицбергена, Баренцева моря и Северного Ледовитого океана. Температура у поверхности составляет 25–26° С, на глубине 400 м 10–12° С. |
| Гарви всегда казалось, что восточное побережье его родины от горы Дезерт к югу служит летним местом отдыха и развлечений и что там стоят виллы с паркетом из ценных пород дерева, а у их входа дежурят портье. Он смеялся над этими историями о привидениях — не так, правда, как смеялся бы месяц назад, — а кончил тем, что умолк и слушал их с содроганием. Том Плэтт повествовал о своем нескончаемом путешествии вокруг мыса Горн на фрегате “Огайо” в дни, когда еще пороли розгами, когда военные суда попадались реже птицы дронт — суда военно-морского флота, погибшего во время войны. Он рассказывал, как в пушку закладывается раскаленное ядро, а между ним и гильзой кладется слой мокрой глины; как ядра кипят и дымятся, попадая в дерево, и как юнги с “Мисс Джим Бак” заливают их водой и дразнят пушкарей из форта. И еще он рассказывал о блокаде: о долгих неделях болтания на якоре, когда единственным развлечением были уходящие за топливом и возвращающиеся пароходы (парусники все время оставались на месте), о штормах и холоде, из-за которого двести человек день и ночь скалывали лед со снастей, а печная труба, подобно вражеским ядрам, раскалялась докрасна, потому что экипаж ведрами пил горячее какао. Том Плэтт паровые машины не уважал. Срок его службы кончился, когда пароходы только-только стали входить в моду. Он признавал, что для мирного времени это изобретение весьма пригодно, но с надеждой ждал того дня, когда фрегаты водоизмещением в десять тысяч тонн и с реями в сто девяносто футов снова оденутся в паруса. Рассказы Мануэля были неторопливыми и нежными: главным образом о девушках с острова Мадейра, стирающих белье в обмелевших ручьях при лунном свете под сенью банановых зарослей; он пересказывал легенды о святых, описывал странные танцы и драки в холодных портах Ньюфаундленда. Солтерс был целиком поглощен сельским хозяйством, и, хотя он с удовольствием читал и толковал книгу Иосифа Флавия, своей миссией в жизни он считал необходимость доказать преимущество правильного севооборота перед любыми фосфорными удобрениями. |
| Для больных это своеобразный культурный центр. Обмениваются новостями, слухами - женщины и здесь остаются женщинами: они знают всё и обо всех. Странно, но москвичей мало, в основном приезжие, хоть географию изучай: от Кавказа до Дальнего Востока. Я понемногу наблюдаю за ними. И в самом деле, просто поразительно видеть на одном " квадратном метре " столько жизнелюбия, стойкости. Поверьте, это не высокие слова. О своих болезнях, страданиях говорят очень обыденно и просто. Павел Евгеньевич из Ярославля уже лет пятнадцать вынужден спать сидя. Стоит ему лечь, что-то происходит с сердцем, оно начинает останавливаться. Николай из Риги. Ему дома сделали операцию, но неудачно. Сказали, что жить осталось недолго, но оперировать не хотят: " Мы вас обследуем, а потом езжайте в Ригу. У вас там есть свой сердечный институт " . Ходит он с большим трудом, после трёх-четырёх шагов долго передыхает, в руках всегда нитроглицерин. Мне он объясняет, что дело в том, что шансов на успешную операцию у него мало. А у врачей тоже статистика своя, им не нужны неудачные операции, когда человек на столе умирает. " Но я не уеду отсюда все равно. Лучше на столе умереть, чем так жить " . Но есть и другие люди. По коридору взад-вперёд ходит невысокий пожилой человек в спортивном костюме. На больного не похож. Оказывается, блатной, ежегодно ложится на месяц подлечиться. Подошёл ко мне: " Парень, беги отсюда. Здесь людей, как собак режут. Беги " . Засранец. Сытая, холёная физиономия. Так и захотелось съездить по ней. Коля отзывает меня в сторону: " Не кипятись, хотя и гад он ещё тот. Разве можно на людей поклёп возводить. Врачи здесь мировые, не сомневайся " . Я отвечаю, что не сомневаюсь, но нельзя же позволить у людей отнимать надежду. А именно надеждой живём здесь мы все. День седьмой. Хорошо поговорил с лечащим врачом. Милая, какая-то вся уютная, домашняя женщина. Как же её звали? Надо же, забыл... Несколько лет проработала в Африке. Рассказывает о дочке-школьнице, о домашней собаке породы " ньюфаундленд " , из шерсти которой она связала себе уже кофточку... |
| Его рука тяжело легла на мое плечо, и, весьма ощутительно надавив на него, путник доковылял до своей лошади. Как только ему удалось взять в руки уздечку, он сразу же подчинил себе коня и вскочил в седло, делая при этом ужасные гримасы, так как вывихнутая щиколотка причиняла ему при каждом движении резкую боль. — Ну вот, — сказал он; и я видела, что он уже не кусает себе губы. — Дайте мне мой хлыст, вон он лежит возле изгороди. Я поискала хлыст и подала ему. — Благодарю вас, а теперь бегите с вашим письмом в Хэй и возвращайтесь как можно скорее домой. Он коснулся лошади шпорами, она взвилась на дыбы, затем поскакала галопом. Собака бросилась следом, и все трое быстро исчезли из виду, — Как вереск, что в степи сухой Уносит, воя, ветер. Я подобрала свою муфту и зашагала дальше. Эпизод был закончен и уже отошел в прошлое; в нем не было ничего значительного, ничего романтического и, пожалуй, ничего интересного; и все же он внес какое-то разнообразие хотя бы в один час моей бесцветной жизни. Кто-то нуждался в моей помощи и попросил ее; я ее оказала. Мне удалось что-то сделать, и я была рада этому; и хотя услуга эта была ничтожной и случайной, все же я имела возможность действовать, а я так устала от своего однообразного существования. Это новое лицо было как новая картина в галерее моей памяти, оно резко отличалось от всех хранившихся там образов: во-первых, это было лицо мужчины; во-вторых, оно было смуглое, решительное и суровое. И это лицо все еще стояло перед моими глазами, когда я вошла в Хэй и бросила письмо в почтовый ящик. Я видела это лицо перед собой, пока спускалась под гору, торопясь домой. Дойдя до изгороди, я приостановилась, словно ожидая, что опять услышу на дороге топот копыт, увижу всадника в плаще и большого ньюфаундлендского пса, похожего на Гитраша. Но передо мной лишь темнела изгородь и серебристая подстриженная ива безмолвно возносила свою стройную вершину навстречу лучам луны. Я ощущала только легчайшее дуновение ветра, проносившегося за милю отсюда между деревьями, обступившими Торнфильд. И когда я посмотрела вниз, туда, откуда доносился этот непрерывный шелест, мой взгляд невольно отметил одно из окон фасада, в котором трепетал огонек. Это напомнило мне о том, что уже поздно, и я поспешила домой. |
| Ему показалось, что не прошло и минуты, как он проснулся от громкого собачьего лая: пёс разговаривал с каким–то мальчиком. Судя по звону цепи, мальчик надевал ему ошейник. Когда хозяин ушёл, собака, целый день носившаяся по полям и рощам, решила немедленно забраться к себе в дом и немного соснуть до ужина. Гибби съёжившись сидел в самом дальнем углу конуры, когда в дверцу просунулась умная морда большого ньюфаундленда. За свою жизнь Гибби водил знакомство со множеством собак, ибо редкий человек, любящий людей, станет равнодушно относиться к представителям собачьего племени, и большинство из них почтили его своей дружбой. Однако даже среди псов порой попадаются неблагодарные экземпляры, и пару раз несколько четвероногих борцов за всеобщую респектабельность даже покусали Гибби за голые ноги. Услышав приближение хозяина конуры, Гибби подумал, что тот будет ошеломлён, застав у себя дома чужака, и вполне может принять его за нехорошего человека, а может, даже и покусает до того, как он успеет объясниться. Поэтому он сунулся было к выходу, но не успел добраться до дверцы, как в конуру просунулся собачий нос, за которым подтягивалось и всё остальное. Тогда Гибби начал звонко лаять, как бы говоря: «Вот я, — только, пожалуйста, не предпринимайте поспешных мер!» Пёс отпрянул, всем своим видом выражая крайнее изумление, уши его встали торчком, а на проницательной морде отразился немой вопрос. Что за непонятное животное забралось к нему в спальню? Говорит, вроде, похоже, а подумать — так вовсе и непохоже. Если это собака, то весьма и весьма необычная. Ошеломление пса и весь его добродушный и разумный вид так успокоили и развеселили Гибби, что он радостно засмеялся, так же громко, но гораздо более музыкально. По всей видимости, его смех вполне пришёлся псу по душе, и он воспринял его как приглашение поиграть. Сначала он пару раз громко гавкнул, сверкая глазами прямо возле дверцы и шевеля остроконечными ушами, как мохнатыми перьями. Потом он ринулся в конуру и начал носом подталкивать своего нежданного гостя. Гибби начал гладить, обнимать и целовать его так, как будто перед ним был человек, — а может, так оно и было? — радуясь, что у него нашёлся товарищ, явно принадлежавший к доброй половине земного населения. Они тут же подружились. Гибби разочаровался в людях, но нашёл собаку! Он никогда не отказывался от неожиданных милостей, о которых пока не стал бы даже и просить. Однако оба они устали, потому что целый день провели на ногах, и поэтому после нескольких минут ласковой возни успокоились и улеглись рядышком на соломе. Гибби положил голову на спину гостеприимного пса, а тот то и дело оборачивался, чтобы лизнуть его в нос. |
| Затем два воина несли на носилках сундук с драгоценностями. За ними следовал Рашид, который надел по этому случаю чалму, праздничный халат, обмотал себя поясом длиной в сто шагов, отчего казался втрое толще обычного, и это ему нравилось. — Таким, — сказал он Алисе, — я стану, когда займу трон. Настоящий султан должен быть солидным. Толстая кормилица Рашида Фатима проводила их до горы. Дальше им с Верным Волком пути не было, на прощание она вздохнула: — Ну, совсем исхудал, совсем жирка на мальчике не осталось. — Молчи, старуха! — закричал сверху попугай, который неровными кругами носился над процессией. — Я его еще заставлю спортом заниматься. Он у меня еще станет настоящим разбойником! — Ну что вы говорите, уважаемая птица! — отвечала кормилица. — Мальчик у нас — сиротка, а сиротки должны хорошо питаться. Следом за Рашидом по дорожке шли Алиса с Икаром. Икар норовил выйти вперед, потому что считал себя героем, а Аладдин в его глазах был просто мальчишкой. Но ссориться с ним не хотел, он знал, что Аладдин состоит в друзьях с попугаем и Рашидом, порой вздыхал и повторял: — Ах, что будет, когда папа узнает о моем решении жениться на простой крымской княжне? Он меня проклянет. За мной, знаете, ухаживали многие принцессы с великих островов — Пафоса, Какоса, Макоса и Ньюфаундленда. Перед воротами в замок «Ласточкино гнездо» стояли два воина в кольчугах и высоких железных шлемах. Мост был поднят. Попугай взлетел повыше и крикнул: — Эй, там, в «Ласточкином гнезде», принимайте гостей! Алисе сразу представилась сказка из тех, что ей приходилось видеть в детстве. Открываются двери таинственного замка, и страшный злодей в черном балахоне и черной короне протягивает горящий жезл, отчего все вокруг замирают или вообще превращаются в каменные статуи. На крик попугая воины даже не вздрогнули, лишь повели глазами. Зато внутри замка что-то зажужжало, зашуршало, и наконец раздался скрипучий голос: — Заходите по одному. Оружие складывайте у дверей. И не пытайтесь обмануть моих стражей. В первую очередь это касается попугая. |
| Затем, если вы хотите продвигаться вперед, карта вам совершенно необходима. Видите ли, то волнующее переживание, которое поразило офицера в пустыне, при всей его реальности, бесполезно даже для него. Оно никуда не ведет, так как сводится лишь к эмоциональному потрясению и не требует никакой работы. Это все равно что смотреть на волны океана, стоя на берегу. Вы не попадете в Ньюфаундленд, если этим ограничится ваш контакт с Атлантическим океаном. И вы не обретете жизни вечной, лишь наслаждаясь ощущением Божьего присутствия в цветах и музыке. Однако вы никуда не попадете и в том случае, если только будете смотреть на карту, а выйти в открытое море не решитесь. Выйдя же в плавание без карты, вы не сможете чувствовать себя в безопасности. Иными словами, теология — это практическая наука, особенно в наши дни. В старые времена, когда образование не было таким массовым, а дискуссии — столь популярными, как теперь, люди, возможно, могли довольствоваться очень простыми истинами о Боге. Но сейчас дело обстоит иначе. Каждый человек читает, каждый прислушивается к тому, о чем ведутся дискуссии. Так что и не принимая участия в теологических беседах, люди какие-то представления о Боге все-таки имеют. Однако это сплошь и рядом — плохие, беспорядочные и устаревшие представления. Очень многие из них выдают сегодня за нечто новое, между тем как они уже несколько столетий назад были рассмотрены, изучены и отвергнуты известными теологами. К их числу относятся некоторые современные популярные формы религии; исповедание их — такой же шаг назад, каким было бы возвращение к представлению о том, что Земля плоская. Вникните в популярную в Англии трактовку христианской доктрины, и вы увидите, что она сводится к следующему: Иисус Христос — великий учитель нравственности, и если бы только мы последовали Его совету, то сумели бы установить лучший социальный порядок и избежать еще одной войны. Что ж, это верно. Но такая трактовка касается лишь малой части христианской истины и, как ни странно на первый взгляд, именно практической-то ценности и не имеет. |
|
|
