| Публикация готовится увидеть свет на страницах «ваковского» журнала «Право и государство: теория и практика» (М., 2012. 11). Комментарии ( 38): монах Диодор (Ларионов) 25 декабря 2012г. 14:56 Спасибо, очень полезное и качественное исследование. Тем не менее, следует отметить, что практически весь собранный уважаемым автором материал имеет лишь исторический интерес и не может рассматриваться как канонический прецедент, на который можно было бы сослаться при исследовании и определении канонической нормы в вопросе об имущественных правах монашествующего духовенства. Дело в том, что Российская империя рассматривала монашествующее духовенство в качестве субъекта гражданского права, поручая осуществление этого права Священному синоду. В нынешней России, которая является светским государством, монашествующее духовенство не рассматривается в качестве субъекта права, то есть для государства вообще не существует такого понятия, как " монашествующее духовенство " (как, впрочем, и понятия " духовенство " ) — для него существует гражданин такой-то (со светскими паспортными данными), а полномочия Священного синода ограничиваются соблюдением канонов Церкви. Отсюда проистекает известного рода дуализм, когда одно и то же лицо (представитель монашествующего духовенства) выступает как бы в двух " ипостасях " — как светское лицо, имеющее гражданские права (а право наследования гарантируется Конституцией РФ в соответствии с ч. 4, ст. 35), и как духовное лицо, подчиняющееся законам Церкви. В связи с этим, вопрос, например, о лишении человека (монаха) права наследования (или права на имущество и т.п.), согласно канонам Церкви, вступает в противоречие с гражданским правом и даже Конституцией государства. Можно ли при этом приводить в качестве ориентира гражданские законы, действовавшие до революции? Очевидно, нет. Именно поэтому, странным и необоснованным выглядит следующее замечание автора статьи: " В настоящее время статьи публикуемого корпуса «имущественно-монашеских» законов в РПЦ фактически преданы забвению. В нём не говорится даже о преемственности современного церковного «законодательства» с соответствующими дореволюционными нормами права " . Во-первых, они не преданы забвению, а просто юридически и канонически неактуальны в современных исторических условиях. Во-вторых, ни о какой преемственности церковного законодательства (взятого автором почему-то в кавычки, видимо, с намёком на то, что это нечто условное и обманчивое) законодательству гражданскому не может идти речи в принципе, — если эти нормы гражданского права не были приняты на соборах самой Церковью в качестве руководства, как это было со многими законами римских и византийских императоров, вошедших в " Номоканон " св. Фотия и др. канонические сборники. |
| Его Величество передал книги подавшим голос солдатикам и затем занялся другими; раненые начали разбирать кисеты, вынимая то одну, то другую вещицу; тогда у солдатика, получившего книгу, лицо вдруг сделалось таким печальным, что когда Император подошел к нему и спросил: «А ты уже получил?» Он чуть не плача произнес: «Да, книгу получил, Ваше Императорское Величество!» Физиономия его была до того комично-печальная, что Государь рассмеялся: «Вижу, вижу, брат, тебе хочется кисет получить... ну возьми, вот тебе!» – ласково сказал Император. Когда же Государь вышел из палатки, то другой солдат, получивший книгу, чуть не заплакал: «Братцы, ну что я буду с этой книгой делать и зачем это я Царю-Батюшке сказал, что я грамотей?» – глубоко вздохнув, сказал солдат. Отсюда Государь, окруженный сестрами и ранеными, направлялся к выздоравливающим солдатам. «А где тот, – спросил Его Величество, – что на гармонике хорошо играет?» Его кликнули. Вышел солдат с перевязанной левой рукой и, став перед Государем, лихо проплясал камаринскую, наигрывая ее на гармонике. Император, прослушав его до конца, улыбнулся и, обратившись к другим музыкантам, весело сказал: «Ну, теперь вы сыграйте». А из кого состояли музыканты? все из калек, которым это занятие было единственным развлечением. В одной из палат лежал страдалец, у которого обе ноги были отрезаны; обыкновенно при перевязках он ужасно мучился и крик его слышен был во всех палатах; и с того момента, как Государь подарил ему гармонику, он перестал стонать и вместо того с утра до позднего вечера наигрывал на ней. Осмотрев палатки, отведенные для сестер милосердия, Император вышел на площадку, где стояла Его коляска и хор музыкантов. Раненые высыпали наружу, кто в шинели в накидку, кто просто в лазаретной рубашке, кто в шапке, а кто и без нее, и Его Величество стал с ними прощаться. Государь постоянно интересовался здоровьем сестер милосердия, помещением их и когда узнавал, что которая либо из них больна или чувствует себя не хорошо, то всегда навещал ее. Его Величество уже знал наизусть, в которой палате жила та или другая сестра-милосердия и вообще настолько был милостив к этим сподвижницам и труженицам, что они, разговаривая с Императором, не стеснялись в изъяснении своих мыслей. |
| Вот почему царю как лицу, владевшему potestas et imperium, принадлежало право инаугурации жрецов 528 . Отсюда, законодательство по религиозным делам входило в круг обязанностей тех же властей, какие управляли государством. Религиозные законы издавались по общему порядку и основным началам, каким подчинялось вообще обнародование государственных законов, а потому смело можно сказать, что единый государственный закон был регулятором и религиозных, и гражданских дел. На обязанности сената лежало наблюдать за чистотою государственного культа и принимать меры к устранению самых ничтожных уклонений в области религии. С утверждением империи верховная власть по делам культа сосредоточивается в руках императора. По статье lex de imperio император получает право верховного надзора за культом 529 . Затем с течением времени по мере централизации власти права всех отдельных магистратур соединяются в императоре, как световые лучи в фокусе зажигательного зеркала 530 . Постепенно de facto император сосредоточивает в своей особе полноту высшей духовной и гражданской власти 531 . В эпоху III в. он уже рассматривается как лицо стоящее выше законов или, лучше сказать, как воплощение закона 532 , а потому в официальных документах титулуется «dominus», «deus», «sacer», «sacratissimus» 533 . В силу своей полноты власти он – judex et arbiter rerum divinarum et humanarum 534 и владеет правом делать все, что считается нужным в отношении как светских, так и духовных дел 535 . Наконец, материальные средства, необходимые для поддержания государственного культа, составляли самую важную статью в государственном бюджете и служили лучшим показателем зависимости религии от государства. Если такова была тесная связь государства с религией, то понятно, что заветы последней должны были получить у римлян значение самых священных установлений, нарушение которых являлось открытым оскорблением государства или его представителя – императора. Вот почему каждый римский гражданин в силу своего гражданского долга обязан был неуклонно следовать обрядовым установлениям государственной религии, а иначе ему грозила опасная кара со стороны власти, как выразительницы общественного мнения. |
| —192— В отношении религиозном – божества всех покоренных Римом народов перешли в Рим. Сначала перешла религия греческая, и вот причина, почему у Римлян все божества имели по два и более названий: одно из них было римское, а другое – греческое: Юпитер и Зевс, Сатурн и Хронос, Меркурий и Гермес, Венера и Афродита. За греческою религией перешли и другие, и для всех их построен был в Риме общий храм – Пантеон. Император Гелиогабал, по свидетельству Геродиана (121), Диона Кассия (LXXΙX, 11.) и Лампридия (Hel 102), торжественно соединили, посредством бракосочетания, божества западные с восточными. Наследники его, Александр Север, построил в своем дворце великолепный храм, и постановили там изображения всех божеств древнего мipa. Такими образом христиане с изумлением и негодованием уведели тогда в этом храме изображения Авраама, Моисея и других ветхозаветных лиц, и наконец даже самого Иисуса Христа, рядом с языческими статуями Юпитера, Астарты, Аполлона и других. До сих пор, со временя Августа, средоточием для всех божеств был император, как лицо священное, как само божество: отсюда – то и происходило его боготворение при жизни и ποθωσις – по смерти. Но это было только первою степенью олицетворенного соединения языческих религий; за нею следовало уже соединение идеальное. Так как каждая языческая религия имела свое собственное толкование, то теперь соединение их произвело и одно общее толкование, одну философию, которая проникала все языческие религии и давала им смысл. Эта философия была Неоплатоническая. Неоплатонизм, облагородивший себя некоторыми образом теми истинами, который они похитили у христианства и переделали по-своему, был последним усилием язычества – явиться в сосредоточенном величии против угрожавшего ему христианства. – Действительно, он был столь соблазнителен, что оказал воздействие между прочим и на умнейшего учителя христианского Оригена , и увлек из христианства в язычество императора Юлиана. Таким образом, древний мip совершил свое дело. С одной стороны, этим изумительным распространением и |
| Когда мы говорим об эвдемонизме эллинской этики в целом, то мы (как это обычно и бывает с вещами, касающимися человека) говорим о целом комплексе явлений, а не о некоем отвлеченном философском положении. Эллинский человек – от Пифагора до Эпикура – создал несколько этических систем, и ни в одной из них не было понятия долга. В этике Синезия оно тоже отсутствует. В этом нет ничего удивительного: эллинский человек не признавал себя должником по природе и старался не делать долгов, т. е. не брать на себя ответственности за то, что ему не свойственно, – как частное лицо. Отсюда бралось трепетное отношение к мере, границам, знанию своего места и космического удела. В этом была как цельность, так и ограниченность эллинского мирочувствия – мы можем его любить или не любить, но именно его должны принимать в расчет, когда говорим об эллинах. Этот вот человек, имеющий в мире – как космическом, так и социальном – свое место, стремился к счастью, не божественному и беспредельному, но вполне конечному и себе соразмерному. Именно поэтому эвдемоническая этика эллинства никогда не предполагала гедонизма, ибо всякое наслаждение по самой своей природе неограниченно и не может быть соразмерным. Получается почти невозможная, по нашим понятиям, ситуация: ставя целью жизни достижение счастья, философствующий эллин провозглашал, как правило, священную войну удовольствию – и именно во имя достижения счастья. Аскетика понималась в эллинской философии тем именно средством, которое способно увести человека от удовольствия к счастью. Но что иное может представлять собой счастье, если не удовлетворенное желание? А если это так, то должно быть в человеке базовое желание к единству с Богом – именно оно, а не нравственный императив, как в этике долга, – и удовлетворить или осуществить это именно желание и значит достигнуть счастья, что как раз и есть главная цель этики. Только принимая во внимание этот момент, мы можем понять место аскетики в эвдемонических этических системах античности. Я думаю, здесь излишне говорить, что такой именно подход продолжал доминировать в этике также и во всю византийскую эпоху, хотя – из- за азиатских теорий откровениятекста, божественной суверенности и т. п. – уже не выступал во всей чистоте. |
| Но в действительности прихожане и горожане не только избирали, а и увольняли духовенство. Делалось это таким образом, что, вместо наличного священника или иного члена причта, прихожане или горожане принимали к себе на службу другое лицо, как скоро имели какое-либо основание предпочитать последнее первому. Благодаря этому праву увольнения наличных членов причта с заменой их другими, отношение прихожан или горожан к причту получило вид найма. Священник и другие члены причта заключали с прихожанами договор, облекавшийся в форму порядной записи и обязывавший одну сторону совершать в течение известного времени богослужение и церковные требы, а другую к доставлению условленной руги, т. е. средств к существованию (обыкновенно натурой). Наймоподобные отношения к духовенству и в то же время отсутствие в древней Руси каких-либо нормальных штатов, которым бы определялся личный состав причта, и который бы не дозволял архиереям посвящать духовных лиц к приходам сверх надобности, имели своим последствием образование на Руси обширного класса «волочащихся попов», бродячего безместного духовенства, которое, быв раз посвящено в духовный сан и получив способность совершать церковные действия, странствовало по русской земле, то отставляемое своими прихожанами, то по собственной инициативе ищущее более питательных мест. Масса безместного духовенства увеличивалась еще и тем обстоятельством, что, при отсутствии в древней Руси каких-либо мер по собиранию епархиальным правительством церковно-статистических сведений, нередко практиковалось намеренное введение епархиальных архиереев в обман: просители, заручавшиеся голосами нескольких прихожан в свою пользу, заявляли архиерею, что в данном приходе нет священника, архиерей посвящал просителя, а после оказывалось, что священник в том приходе есть. Безместное духовенство стремилось в большие города, всего чаще в Москву, потому что в столичном городе ему легче было найти возможность приложить свою духовную способность к практике и извлечь отсюда для себя средства к жизни. |
| Астролог — человек, предсказывающий будущее по расположению звезд. Атаман — выборный предводитель войска или отдельного отряда у казаков. Аттила (?—453) — предводитель гуннов, возглавивший опустошительные походы в Восточную Римскую империю, Галлию и Северную Италию. Аудиенция (лат. слушание) — официальный прием у высокопоставленного лица. Ахилл (Ахиллес) — в греческой мифологии один из храбрейших героев Троянской войны, сын героя Пелея и богини Фетиды. Желая сделать сына бессмертным, богиня Фетида опустила его в священные воды Стикса; лишь пятка, за которую она его держала, не коснулась воды и осталась уязвимой. Ахилл погиб от стрелы Париса, поразившей его в пятку. Отсюда выражение «ахиллесова пята» — уязвимое место. Аще (др. — рус.) — если, хотя; несмотря на то что. Бавария — историческая область в южной Германии. В средние века Бавария была герцогством. После Тридцатилетней войны 1618–1648 годов, в которой герцог Максимилиан Баварский принял участие на стороне Католической лиги, Бавария стала курфюршеством. Багряный — густо-красный, кровавый. Балдахин — нарядный церемониальный навес над троном, парадным ложем, церковным алтарем, как правило на фигурных стойках или столбах. Бард — поэт и сказитель у древних кельтов. Бармы — важный элемент парадной одежды византийских императоров, московских царей и князей. Это широкое оплечье, украшенное золотым шитьем и драгоценными камнями. Бармы и венец Мономаха — символы княжеской, позднее царской, власти. Согласно преданию они были присланы Владимиру Мономаху греческими царями. С той поры они стали использоваться при короновании русских государей. Баскак — представитель монгольского хана в завоеванных русских землях во второй половине XIII — начале XIV веков; доверенное лицо, чиновник монгольского хана, ведавший сбором дани в завоеванной стране. Баскаки имели в своем распоряжении большие воинские отряды. Басма (тюрк, отпечаток, другое название — пайцза) — металлическая, из золота или серебра, пластинка либо деревянная дощечка с изображением хана, служившая монголам знаком подтверждения ханской воли и доверия. |
| Божественные почести воздавались не только покойным римским императорам: к концу I века н. э. император Домициан стал требовать, чтобы жертвы приносились и: перед его образом, а сам он именовался бы «Господином и Богом». Вместе с тем, хотя старые боги умерли, почитатели Й экзотических мистериальных религий принесли в греко-римский мир с Востока новых богов. Об их популярности свидетельствуют развалины храмов и мест для собраний, которые археологи находят на всей территории Римской империи – всей, кроме Иудеи. Многие люди, увлекшись надеждой на обещание ритуальное очищение и духовное спасение, получали инициацию сразу в нескольких таких культах, – подобно современному капиталисту, который желает обезопаситься на случай финансового кризиса, вкладывая деньги во многие предприятия. Такова была тайная болезнь мистериальных религий; их сторонники одновременно и верили, и не верили. В этом моральном и религиозном вакууме многие теряли присутствие духа, но не могли его вернуть, невзирая на рецепты хаотической массы конкурирующих учителей, философов, священников, астрологов и шарлатанов. I. Философские школы греко-римского мира 1. Платонизм Среди многочисленных философских школ, процветавших в греко-римском мире, первенство чести принадлежит системе, связанной с великим Платоном (427–347 до н. э.), учеником Сократа. От Сократова учения Платон взял диалектический метод – способ ставить под сомнение расхожие предпосылки; от Сократова характера он взял убежденность в обязательном приоритете этической благости во всех сферах жизни. На протяжении 40 лет он преподавал в школе, учрежденной им на окраине Афин, возле рощи, посвященной герою Академу. (Отсюда «Академия», просуществовавшая до своего закрытия в 529 году н. э. императором Юстинианом.) За исключением небольшого собрания писем, дошедшие до нас произведения Платона – это диалоги. В диалогах обычно выведены Сократ (как главное действующее лицо), а также различные критики или ученики (по имени которых обычно диалоги и названы). |
| Когда Иуда удалился из залы синедриона, все множество членов верховного суда отправилось к Пилату; туда привели и Господа. Пилат был язычник, и потому члены синедриона не вошли в его дворец боясь оскверниться от такого общения с ним. Осудить на смерть заведомо Неповинного не побоялись; но переступить порог дома язычника не решились. Пилат вышел к синедриону на площадку перед дворцом; среди этой площадки находилось судейское место, называвшееся по-гречески лифостротон; здесь, под открытым небом, Пилат творил суд. Пилат спросил первосвященников: «В чем вы обвиняете Человека Сего?» Они ответили: «Если бы Он не был злодей, мы не привели бы Его к тебе». Пилат ответил им: Если так, то возьмите Его и сами по закону вашему судите, как знаете. – Первосвященники вынуждены были сознаться, что они уже осудили на смерть, но им не позволено предавать смерти никого. После этого они сказали: «Мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом, Царем.» Пилат велел Господу войти в преторию, то есть в судейскую палату внутри дворца. Посмотрев на кроткое, чуждое всякой воинственности, лицо Господа, он спросил: " Ты, Царь Иудейский?!» Чтобы отвечать на этот вопрос, надо было узнать о каком царстве говорит Пилат. Поэтому, Господь спросил его «От себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне?» Пилат отвечал: Разве я, иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя моему суду; поэтому я и спрашиваю: что Ты сделал, что они обвиняют Тебя в присвоении царской власти? Сам-то Ты считаешь ли Себя Царем? «Царство мое не от мира сего – сказал Господь – если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда». Итак, Ты все-таки считаешь Себя Царем? спросил Пилат; скажи же прямо: Ты Царь? Да, Я царь, ответил Господь; Я на то и родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об (этой) истине. Убедившись, что Господь не опасен для римского императора, Пилат спросил Его: " А что такое и с т и н а ?» и, не дождавшись ответа, вышел из претории к ожидавшему его синедриону, и всенародно провозгласил: «Я никакой вины не нахожу в Нем!» |
| Это подтверждается далее свидетельством высшей власти, старавшейся защитить духовенство от произвола тех же помещиков. Так, в донесении св. Синода правительствующему Сенату от 15 апреля 1769 года такими чертами изображаются отношения помещиков к приходскому духовенству: «некоторые помещики священно и церковнослужителей не только побоями, но и наказанием на теле оскорбляют, напротив же того обиженные иные от светских команд по просьбам своим удовольствия не получают, а другие по причине своего неимущества от судного по форме процесса отрицаются» 374 . Таким образом, духовные лица не только подвергались оскорблениям от помещиков, но и не могли даже получить удовлетворения за эти оскорбления. В пользу той же мысли о презрительном и начальственном отношении высшего общества к духовенству говорят и жалобы на такое отношение пр. Платона. Этот иерарх в своих письмах к пр. Амвросию ясно указывает на то, что даже высшее духовенство второй половины XVIII века находилось в борьбе и унижении от высшего светского сословия. В одном письме митр. Платова мы читаем: «мы на земле бесполезное бремя: а оно (т. е. высшее светское сословие) будто полезное, нет! Даже вредное бремя». 375 «Но быть тому так», говорит он в другом письме, «сие не новое, а старое – терпеть перед светскими унижение». 376 Если пр. Платон, человек близкий ко двору, наставник императора Павла Петровича, жалуется на «унижение перед светскими», как на дело не новое, обычное; то что же сказать о низших духовных лицах, о приходском духовенстве? Отсюда то и объясняется то робкое, так сказать, низкопоклонное отношение приходского духовенства к высшим светским лицам, которое, может быть, вследствие сильно укоренившейся привычки, не везде еще уничтожилось даже и теперь, отношение какого-то подчинения и зависимости. Такое отношение низшего духовенства к помещикам во второй половине XVIII века мы объясняем тем, что священнослужитель того времени, естественно, должен был вынести из жизни заключение, что высшее светское лицо совершенно безнаказанно может оскорблять и унижать его, а потому, с одной стороны, покорно подчинялся сильнейшему себя, с другой – дорожил всяким его милостивым словом и взглядом. |
|
|
