| – В Православии существует понятие «Промысел Божий»… Мне с детства нравилось звонить в какие-нибудь предметы. Трудно сказать, может быть, это генетическая память… Несколько позже, когда я был уже, что называется, в сознательном возрасте, мы с родителями ездили слушать звоны нескольких московских церквей. И мне это не просто нравилось, меня эти звоны завораживали. Через некоторое время у меня появился собственный магнитофон, с которым я лазил по крышам вокруг Елоховского собора, записывал звоны, а потом слушал. А когда начали выходить пластинки с колокольными звонами, мы всей семьей их собирали. – А на колокольню когда поднялись? Ведь в детстве-то наверняка о других профессиях мечтали... – Все получилось как-то само собой, вполне естественно, словом – Бог привел. Начинал я как звонарь Свято-Данилова монастыря. А в 1989 году при Издательском отделе Московской Патриархии по благословению Патриарха Пимена и под эгидой тогдашнего председателя Издательского отдела митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима образовалось Общество церковных звонарей. Первоначально у нас было две цели. Во-первых, собирание церковно-звонарского наследия. А во-вторых, об этом тоже важно сказать, в тот момент необходимо было противостоять музейной экспансии: музеи собирали церковные колокола, вешали их на музейные колокольни и устраивали на них свои музейные звоны. И всё это выдавалось за традицию, выпускались пластинки… Вот подобного рода разрушительной деятельности мы и решили противостоять. – Учителей в то время наверняка было мало. Или вообще постигали мастерство по старым записям да по ощущениям? – В Издательском отделе был достаточно богатый фонд записей колокольных звонов. Эти записи очень помогли на первых порах, дали нам понятие о том, что такое вообще колокольный звон. А начинали звонить, как у нас говорят, «с руки»: ездили в Псково-Печоры, где звон даже в непростые советские годы практически не прекращался, в Троице-Сергиеву Лавру. Кстати, звонари Лавры и Новодевичьего монастыря многому нас научили. А еще очень полезным оказалось послушать колокольные звоны в селах, изучить традиции подвески колоколов, архитектуру, как это правильно называется, «колоколонесущих сооружений» и строение самого колокола.– Вы играете на каких-либо музыкальных инструментах?– Как говорил монах Варлаам в опере «Борис Годунов», «смолоду знал, да разучился». Но вообще-то я закончил музыкальную студию при Дворце пионеров и школьников.– Насколько важно для звонаря умение играть на музыкальных инструментах?– Если подобное умение звонарю не вредит, то не очень-то и помогает. Я вообще думаю, что музыкант на колоколах – несчастье. Именно поэтому сначала из человека нужно «вытрясти» его умение играть, а потом уже учить колокольному звону.– Получается, колокольный звон — не музыка? |
| Об архиве митрополита Питирима Архив митрополита Питирима (+2003) был передан в дар его родственниками в Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки (НИОР РГБ) вскоре после его кончины. В 2010 году по благословению архимандрита Тихона (Шевкунова) в ответ на просьбу заведующего Отделом рукописей Виктора Федоровича Молчанова о помощи в разборе и описании архива владыки я была приглашена на эту работу. Так с 2010 года началось мое знакомство с архивными материалами. Хочется отметить, что передача на государственное хранение личного архива выдающегося иерарха Русской Православной Церкви XX века — явление уникальное для нашего времени. Самое удивительное, что архив митрополита Питирима поступил именно в Отдел рукописей РГБ, где уже хранятся архивы архимандрита Иннокентия (Просвирнина), ближайшего помощника владыки и Евгения Алексеевича Карманова, ответственного секретаря «Журнала Московской Патриархии». А если говорить вообще о хранящихся фондах духовенства в Отделе рукописей, то можно назвать хотя бы такие, как архив святителя Филарета (Дроздова), архиепископа Леонида (Краснопевкова), архимандрита Леонида (Кавелина), родовой архив Симанских (предков Святейшего Патриарха Алексия I), собрания рукописных книг Троице-Сергиевой лавры, Иосифо-Волоцкого монастыря, Оптиной пустыни и многие другие. Митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим Само наличие архива владыки Питирима вызывает огромный интерес. Архив по объему большой, в его состав входят биографические документы, материалы служебной деятельности, включая работу владыки в Московской духовной академии, в Издательском отделе Московского Патриархата, в Московском институте инженеров транспорта, материалы, связанные с возрождением Иосифо-Волоцкого монастыря. Церковно-общественная деятельность митрополита Питирима нашла свое отражение в многочисленных документах различных богословских комиссий, собеседований и конференций. В архиве хранятся творческие рукописи владыки. Прежде всего, это работы, написанные в период обучения и преподавания в духовной академии, статьи для студенческих сборников, проповеди. Большой объем архива составляет переписка. Это очень интересный материал, который включает письма практически всех архиереев того периода, известных старцев и священнослужителей. Фотоматериалы составляют значительную часть архивного фонда: это фотосъемка как самого владыки, который очень увлекался фотографией, так и многочисленные работы различных фотографов. |
| — Отец Владимир, Вы пишете о Церкви и для Церкви уже около тридцати лет… — В Издательском совете я работал еще в начале 80-х годов — при советской власти, внештатно, не афишируя этого. Работал с замечательными людьми — один из них ныне архиерей, другой – всем известный отец Андроник (Трубачев), внук отца Павла Флоренского . Мы занимались изданием Миней, я писал житийные справки: летние месяцы и некоторые осенние. — Вы совмещали отдел с основной работой? Я быстро стал там своим человеком, меня даже позвали работать в журнал Московской Патриархии , но духовник, поразмыслив, из-за разных семейных обстоятельств меня не благословил. — А где была основная работа? — В секторе художественных проблем средств массовых коммуникаций Института Искусствознания. — И какие же проблемы вы изучали? — Мы искали и изучали язык технических средств информации – радио, телевидения, фотографии, грамзаписи — это была довольно новаторская вещь, и не только для российского, но и для западного искусствоведения. Мы были «белыми воронами». Нам все время говорили: «Какой-такой еще язык у телевидения?». Телевидением мы занимались профессионально. Я написал монографию «Поэзия: читатель, слушатель, зритель» — об истории изменения восприятия поэзии и о том, как трансформируется поэтика в расчете на восприятие, адекватное современному миру. Кроме того, я писал о функционировании традиционных видов искусства в технических средствах, изучал фотографию и грамзапись. -После Института искусствоведения — журналистика? — В 1988 году я ушел в журнал «Огонек», там работал в отделе литературы. Потом стал заведующим издательского отдела журнала и — на короткое время — членом редколлегии. В 1991 году ушел оттуда. Затем была корпорация «Московских новостей», где я работал редактором-стилистом газеты «Нью-Йорк Таймс» — русскоязычного приложения в «Московских новостях». Потом я даже был назначен главным редактором воскресного приложения «Московских новостей», и вот с этой должности я в 1995 году ушел в диаконы. Так что я прошел искусствоведческую, журналистскую подготовку, удалось поработать и в журналах, и в газетах, еженедельниках. |
| Они находили время на всех Я не имела права ничего записывать еще и потому, что слишком близко меня допустили до того сокровенного, что тщательно скрывалось от посторонних глаз. И выставлять на обозрение, даже в личных записях, то внешнее, что легко бросалось в глаза и о чем могли бы посудачить друг с другом сотрудники редакции, мне не хотелось. Я была секретарем-референтом архимандрита Иннокентия и работала вместе с ним в одном кабинете. И весь его рабочий день был «предо мной есть выну». У него была язва желудка, и врачи ему не разрешали поститься, говорили, что ему обязательно надо есть молочное, однако он, преодолевая боль, никогда не позволял себе нарушать пост. Но больше всего меня удивляло, как отец Иннокентий, постоянно загруженный и зачастую допоздна задерживающийся на рабочем месте, находил время для встреч с какими-то ветхими старушками и регулярно отвечал на письма новобранца, стараясь поддержать его. – Вы должны каждый день заказывать благодарственные молебны! Вы даже не можете себе представить, как живут люди в Москве и в Загорске, – строго выговаривал он мне. Слишком ощутимо вторгался в нашу жизнь духовный мир и заставлял поверить в его существование А я не могла понять, зачем он это говорит. Надо было бы спросить: а как живут? – но я ни о чем не спрашивала, здесь не принято было задавать лишних вопросов. Если он имел в виду материальный достаток, то наш в то время тоже был ниже «среднестатистического». Или это было что-то другое? Что видел он в тех домах, в которые входил? И какому людскому горю был сопричастен? Это осталось для меня тайной. Как и многое другое, что приходилось наблюдать, находясь рядом с ним. Да если бы я и захотела рассказать о том, что происходило тогда в Издательском отделе Московской Патриархии, я вряд ли бы сумела это сделать: слишком ощутимо вторгался в нашу жизнь духовный мир и заставлял поверить в его существование. В то время единственным печатным органом Православной Церкви был журнал Московской Патриархии. И поэтому к нему проявляли особое внимание и госбезопасность, и враг рода человеческого. Но, пожалуй, я всё-таки вспомню два случая, подобные тем, из которых состояли наши редакционные будни. |
| Отец Александр Егоров Бывал в храме Илии Обыденного, где была совершенно особая атмосфера. Там служили два батюшки, которые нам, молодым людям, покровительствовали: отец Александр Егоров и отец Петр Дьяченко. Отец Александр Егоров – очень чтимый священник; сейчас о нем вышел фильм. Из среды его духовных детей вышло много священнослужителей, есть и монашествующие, есть и священники, сейчас знаменитые по Москве. В то время было особенно опасно работать с молодежью, а он, хотя с большой осторожностью, близко общался с молодыми, наставлял. Отец Петр Дьяченко, может быть, сегодня меньше известен, но я помню, с каким теплом, с каким радушием он всегда к нам относился, просто радуясь тому, что мы приходили: «О, ты пришел, как я рад!» Такой он был сердечный и радушный человек. Молодым людям тогда небезопасно было ходить в церковь, и нас, студентов, скрывали в алтаре, когда мы присутствовали на светлой заутрене на Пасху. В этом храме у меня было много друзей, людей, которым я очень многим обязан на пути своего христианского становления. Еще в Обыденском храме я помню отца Сергия Брздыку и отца Николая Тихомирова, в то время – одного из старейших московских священнослужителей, который принял рукоположение в священный сан, если я не ошибаюсь, в 1922 году. Он уже был глубокий старец, митрофорный протоиерей, носитель московской традиции. Архимандрит Иннокентий (Просвирнин) Позднее, в начале 1980-х, начались встречи с монашествующим духовенством. В основном это были люди, которые трудились в Издательском отделе Московской Патриархии, где некоторое время работал мой отец. Конечно же, ныне покойный архимандрит Иннокентий (Просвирнин). Он пытался приобщить меня к издательскому делу, к нашей книжной традиции; многие его уроки пошли мне впрок. Хотя были какие-то моменты в чисто человеческих отношениях, несколько непонятные для меня, тем не менее, я ему благодарен. С момента моей женитьбы Пименовский храм стал нашим семейным приходским храмом: там я венчался, там крестили моего сына. В 1988 году настоятеля отца Димитрия Акинфиева перевели служить в Хамовники, а отца Николая Петрова, настоятеля хамовнического храма, – в Пименовский. Это произошло неожиданно. Издалека батюшки были очень похожи, так что прихожане не сразу заметили: храм переполнен, издалека плохо видно… И только когда стали подходить к кресту, тогда и узнали об этом перемещении. |
| Но самое главное – дух той памятной службы! Процитирую небольшой отрывок: « " Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ… " – пели все, и старый, еле передвигающий ноги генерал, и гигант-белорус, и те, кто забыл слова молитвы, и те, кто, быть может, поносил их… Великой силой вечной, неугасимой Истины звучали они в эту ночь… " …И сущим во гробех живот даровав! " ». Писатель не указывает ни титул владыки Илариона, ни фамилию. И все же наш современник, знающий церковную историю и чтущий подвиг святых новомучеников и исповедников Церкви Русской, сразу поймет, что это священномученик Иларион (Троицкий), архиепископ Верейский – ближайший помощник Патриарха Тихона. Знает наш воцерковленный современник и то, что мощи святителя Илариона покоятся в Московском Сретенском монастыре, где «богатырь духом и телом, чудесной души человек», как написано в кратком житии святого, был здесь настоятелем в 20-е годы прошлого века и откуда (а также почти из всех храмов Москвы) он изгнал обновленцев. «Пасхальная ночь в лагере смерти» – это уже о другом страшном времени минувшего века, трагически известном зверствами нацистов. И особенно – в концлагерях. В том числе и в Дахау, где над людьми проводились изощренные медицинские опыты. История небывалого в Православной Церкви пасхального богослужения в Дахау 6 мая 1945 года, пришедшегося на день памяти святого великомученика Георгия Победоносца, дошла до автора рассказа «по цепочке». Духовник Пафнутьево-Боровского монастыря схиархимандрит Власий познакомил друг с другом двух своих духовных чад – архиепископа Клинского Лонгина (Талыпина), построившего православную русскую часовню-памятник Воскресения Христова в Дахау, и журналиста Дениса Ахалашвили, подвизавшегося в то время в Боровской обители в издательском отделе. Владыку Лонгина, знавшего Глеба Александровича Рара, бывшего заключенного концлагеря Дахау, а позже известного международного журналиста и церковного историка, до глубины души потрясли воспоминания последнего о том, как пленные после прихода союзников праздновали Пасху. Подробности рассказа, услышанные из уст архиерея, бережно донес до нас Денис Ахалашвили. Как оно было? Узники сшили епитрахили из полотенец, нашили на них красные больничные кресты. И вот в барак, где у английских и американских заключенных была маленькая часовня, вошли 18 православных священников, один дьякон, несколько верующих и на носилках туда принесли больного греческого архимандрита Мелетия. На стене часовенки висела единственная икона Пресвятой Богородицы «Ченстоховская». Богослужебных книг не было – служили по памяти. Евангелие читали по памяти. Молодой афонский монах, наизусть читавший Слово о Пасхе святителя Иоанна Златоуста, сильно волновался, переживая библейские события и необычную для себя обстановку. Он не мог сдержать слез. И все вокруг тоже плакали… |
| Однако владыка Антоний, в отличие от Флоровского, не был гуманитарием – он был естественником, окончил медицинский факультет и параллельно биологический – и стал врачом. Когда он читал святых отцов, у него не было цели стать ученым-патрологом. Таким образом, он именно входил в традицию, долгое время оставаясь практикующим врачом. И только став священником, в 1949 году, он, так сказать, вынужденно стал и богословом. Эту первую в России книжку митрополита Антония, издание которой было инициировано Александром Кырлежевым и Виктором Попковым и осуществлено на средства православных христиан из Западной Европы, составила Елена Львовна Майданович. В 1994 году владыка Антоний подписал этот экземпляр, по просьбе Александра Кырлежева, в лондонском кафедральном храме Сурожской епархии. – В отличие от протоиерея Георгия Флоровского, владыка Антоний и книг не писал… – Да, нужно помнить, что практически все тексты митрополита Антония – это устная речь. Он не писал текстов, и в этом смысле тоже не выступал как гуманитарий. Дело гуманитария – читать тексты и писать новые тексты, ссылаясь на те, которые он прочел. Кстати, одна из проблем при редактировании и издании устных текстов митрополита Антония связана с тем, что у него нет строгих ссылок на других авторов. Проповедуя или выступая, он может спутать, например, Григория Богослова с Григорием Нисским. Просто какая-то мысль этих отцов произвела на него сильное впечатление, она в нем живет, и он на нее ссылается. Причем это не только святоотеческая и иная христианская литература: у него много примеров и из художественной литературы, из еврейской мистики и других источников. Богословие митрополита Антония можно называть керигматическим, то есть это богословие, присутствующее внутри устной речи, в проповеди или в ходе беседы, публичного выступления. Например, я помню его выступление на одной из богословских конференций, которые были устроены в преддверии празднования Тысячелетия крещения Руси. Она проходила в Издательском отделе Московского Патриархата в Москве, в 1987 году. Там он выступил со знаменитым докладом о духовничестве, который потом был опубликован в разных изданиях (впервые – в богословском журнале Западно-Европейского экзархата с центром в Париже). |
| Позже Валентин Евгеньевич начал ездить в Лавру. Большое впечатление произвел на него архимандрит Иннокентий (Просвирнин). С ним профессор познакомился в середине 1970-х, когда тот работал в Издательском отделе Московской Патриархии. И, конечно же, судьбоносное значение имела встреча будущего схимника с духовником Свято-Троицкой Сергиевой Лавры архимандритом Кириллом (Павловым), который стал духовником и самого Валентина Евгеньевича. «Скажу честно, — вспоминал отец Моисей, — в то время я жить не мог без классической музыки. Как-то раз я, не без трепета, пригласил отца Кирилла к себе на дачу. И он — о, радость! — дал согласие. Приехали, расположились в комнате с проигрывателем. Ставлю пластинку Баха. Долго сидим и слушаем. С замиранием сердца жду, что же скажет старец. Отзвучали последние аккорды. Воцарилась тишина... Я, наконец, спрашиваю: — Ну что, отец Кирилл, можно мне это слушать? — Слушай, — с любовью, улыбаясь, отвечает батюшка...» Боголюбов раздал свое имущество нуждающимся и, получив благословение отца Кирилла, принял 7 февраля 1979 г. монашеский постриг в Лавре После смерти мамы в 1978 году Валентин Евгеньевич прочитал в МЭИ свой последний научный доклад, посвященный отцу Павлу Флоренскому, ученому-естествоиспытателю и богослову. Затем он раздал свое имущество нуждающимся и, получив благословение отца Кирилла, окончательно покинул мир, приняв 7 февраля 1979 г. монашеский постриг в любимой Лавре. 1 декабря того же года он был рукоположен во иеродиакона, а 3 февраля 1985 года — во иеромонаха. Иеромонах Филадельф, в схиме Моисей (Боголюбов) В Лавре отец Филадельф нес различные послушания: разливал освященное масло, дежурил в надкладезной часовне и раздавал воду, пел на клиросе, продавал свечи в Предтеченском храме приходящим туда на исповедь и там же, после окончания этого послушания, читал акафист перед иконой Божией Матери «Державная», которую особенно чтил. Много времени отец Филадельф проводил в библиотеке Лавры, изучая труды Святых отцов. Старец был усердным тружеником и молитвенником. У себя в келье он принимал посетителей, поток которых с каждым годом все более и более возрастал. По воспоминаниям духовных чад и почитателей старца, он обладал удивительным смирением. Будучи уже в возрасте, кланялся всем послушникам. Во время чтения жития святых за трапезой плакал. Всех приходящих принимал с радостью, считая себя недостойным тех, кто к нему приходил. Батюшка принимал людей любого сословия и душевного расположения, сокрушаясь о грешнике и радуясь праведнику. Сердце его было открыто для каждого. |
| – И что вы увидели в Издательском отделе? – Подход владыки был таков – в редакции начинать с самых низов, с экспедиции. Так что меня туда и отправили. Мы заворачивали в бумагу журналы, календари на русском, на английском и отвозили на Кировскую, в Главпочтамт, и там распределяли по городам, и за границу тоже. Приезжаем один раз, а к нам девочка какая-то подходит: «Ой, ребята, нам отстреляться надо, а мы не умеем. Постреляйте за нас». Оказывается, внизу под Главпочтамтом был тир, и они должны были там сдавать зачеты по стрельбе. Ну, что делать? Мы пошли, постреляли за них. В домовом храме Издательского отдела Московского Патриархата во имя преподобного Иосифа Волоцкого Потом я работал в корректорской. Старший корректор Елена Сперанская и остальные сотрудники учили меня внимательности при вычитке. Затем владыка предложил мне возглавить отдел богослужебной практики. – А сколько же вам лет тогда было? – Я 1952 года рождения, может быть, 23 года, может, чуть больше, священником еще тогда не был. – Владыка сам принимал решения о перемещениях сотрудников? – Я толком не знаю, но было ощущение, что все находятся на своих местах. Мы тогда сидели в храме Успения Божией Матери в Новодевичьем монастыре. Храм действующий был, в западной части – на паперти – было выделено небольшое помещение. Теснота страшная! Перегородки стеклянные. У владыки кабинет побольше, а у Евгения Алексеевича Карманова – пресс-секретаря – не кабинет даже, а место отгороженное. Приходим раз – сидит он в халате, в тюбетейке. «Что с вами, Евгений Алексеевич?», – спрашиваем. «Да вот, в Среднюю Азию ездил. На 10-летие журнала «Мусульманин Востока». Пригласили от нас представителя – владыка меня и отправил… Очень хорошо нас принимали, но у мусульман «сухой закон», а там люди со всего мира, и нам из чайничков заварных наливали коньяк, водку». Все, кто работал в редакции, были люди опытные. И Евгений Алексеевич, и Иван Алексеевич Минаков, старший корректор, и Волгина Татьяна – они с Вячеславом Петровичем Овсянниковым английскую редакцию возглавляли. А Герман Федорович Троицкий каким знатоком был! Одни энциклопедии и словари кругом. Еще там работал Павел Васильевич Уржумский, Царствие ему небесное, – в этом году скончался – он 14 или 15 языков знал. Его тоже очень любили. Привлекал владыка и светских людей-знатоков. Помню, и какой-то дедушка-старообрядец к нам ходил. Владыка очень хотел, чтобы мы все помирились. Атмосфера была мирная, но владыку все уважали и побаивались. |
| В «Журнал Московской Патриархии» я пришел по благословению своего духовника. Некоторое время сотрудничал внештатно. Потом настал момент, когда меня записали на прием к митрополиту Волоколамскому и Юрьевскому Питириму, возглавлявшему в то время Издательский отдел и «Журнал Московской Патриархии». Меня провели в его кабинет, и я без всяких пространных вступлений попросился на работу. Владыка расспросил, кто я, давно ли хожу в церковь, чем занимаюсь. До сих пор благодарен ныне покойному митрополиту Питириму за то, что он в то время разглядел во мне горячее желание потрудиться на благо нашей Церкви, и благосклонно принял меня в ряды сотрудников издательства. Сейчас не многие знают, что «Журнал Московской Патриархии» являлся не просто печатным органом Русской Православной Церкви. На самом же деле журнал представлял собой большое разноплановое учреждение — это был целый Издательский отдел, который издавал богослужебную и святоотеческую литературу, журнал, календари, имел звукозаписывающую студию. При этом в Отделе велась большая катехизаторская и просветительская деятельность: на еженедельные вечера, которые проводились по благословению митрополита Питирима, приходил цвет русской интеллигенции — литераторы, художники, ученые. В таком тесном соработничестве люди научались тому, как в современных условиях проповедовать слово Божие, используя те возможности, которые предоставляла обстановка 80-х годов прошлого столетия. Многие из тех, с кем приходилось тогда трудиться рядом, ныне стали значительными фигурами на поле церковной деятельности. Я благодарен Богу и всем тем людям за то, что мне выпало счастье научаться от них и мудрости, и профессионализму. - А как появилась «Православная беседа»? Так я начал набираться какого-то, возможно, и не очень большого опыта в Отделе церковной жизни «Журнала Московской Патриархии». Им в то время руководил тогда еще светский человек, а ныне протоиерей Александр Макаров — сейчас он трудится в Отделе внешних церковных связей, заведует издательским сектором. Забегая вперед, скажу, что отец Александр работает и в журнале «Православная беседа», являясь заместителем главного редактора и одним из соучредителей издания. |
|
|
