| Разделы портала «Азбука веры» ( 81 голос: 4.0 из 5) В один прекрасный вечер не менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневильские колокола». Он глядел и чувствовал себя на верху блаженства. Но вдруг… В рассказах часто встречается это «но вдруг». Авторы правы: жизнь так полна внезапностей! Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, дыхание остановилось… он отвел от глаз бинокль, нагнулся и.. апчхи!!! Чихнул, как видите. Чихать никому и нигде не возбраняется. Чихают и мужики, и полицеймейстеры, и иногда даже и тайные советники. Все чихают. Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем? Но тут уж пришлось сконфузиться. Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. В старичке Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения. «Я его обрызгал! — подумал Червяков. — Не мой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо». Червяков кашлянул, подался туловищем вперед и зашептал генералу на ухо: — Извините, ваше-ство, я вас обрызгал… я нечаянно… — Ничего, ничего… — Ради Бога, извините. Я ведь… я не желал! — Ах, сидите, пожалуйста! Дайте слушать! Червяков сконфузился, глупо улыбнулся и начал глядеть на сцену. Глядел он, но уж блаженства больше не чувствовал. Его начало помучивать беспокойство. В антракте он подошел к Бризжалову, походил возле него и, поборовши робость, пробормотал: — Я вас обрызгал, ваше-ство… Простите… Я ведь… не то чтобы… — Ах, полноте… Я уж забыл, а вы всё о том же! — сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней губой. «Забыл, а у самого ехидство в глазах, — подумал Червяков, подозрительно поглядывая на генерала. — И говорить не хочет. Надо бы ему объяснить, что я вовсе не желал… что это закон природы, а то подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!..» |
| Новости Пасха. Воскресение Христово. Осталось 4 дня Иером. Симон (Безкровный). О счастье праведной жизни Иером. Симон (Безкровный). О счастье праведной жизни Вышла новая книга о молитве: «О счастье праведной жизни». Автор, афонский старец иером. Симон (Безкровный) в этой книге обьясняет секреты Иисусовой молитвы с дыханием. + Скачать текст книги можно здесь: http://www.isihazm.ru/?id=1 Отрывок из книги: ...При монашеском постриге, когда на- стоятель срезает крестообразно прядь волос с главы постригаемого в монаше- ство, он заповедывает ему оставить все его помыслы, как и состригаемые власы. Если бы это было невозможно, то как бы такая заповедь была вклю- чена в монашеское духовное правило? Поэтому следует хранить чистоту сердца и блюсти отсутствие в нем по- мыслов, дабы сердце утвердилось в Божественнои благодати. Когда ум по- рождает помыслы, то порождается и дыхание. Когда ум прекращает свою деятельность, то и дыхание перестает деиствовать. Если ты стремишься до- стичь благодати и спасения, то мо- литва и дыхание должны стать нераз- рывными и слиться друг с другом. Если сердце и ум не затронуты гре- ховными мыслями и они отсутству- ют, то возникновение помыслов пре- кращается и дыхание замирает, тогда ум соединится с сердцем и благодать сердечная будет пребывать в тебе по- стоянно. Через сосредоточенныи ум надлежит управлять дыханием, а ров- ное и тихое дыхание помогает обуз- дывать ум в покаяннои молитве. Дви- жения в дыхательнои практике мед- ленные и плавные. Они должны совер- шаться без каких-либо физических усилии. Дыхание должно оставаться ровным, покаяние – постоянным. Та- кое молитвенное дыхание есть сред- ство обретения мира душевного и без- смертия. Овладение ровным дыханием с вни- мательнои молитвои есть ключ к овла- дению умом, с его безчисленными по- мышлениями. Молитва с дыханием способствует накоплению и сохране- нию в сердце и в теле энергии благо- дати. Молитвенные дыхательные заня- тия – это мощное средство, обладающее способностью содеиствовать достиже- нию проникновеннои молитвы и глубо- кого созерцания. Наличие благодати, ясность ума и сердечная мирность яв- ляются верными признаками правиль- ности нашеи духовнои практики. |
| «Что по требованию дрезденского двора за субсидные деньги десять тысяч человек здешнего войска в прошедшем мае или июне месяце не отправлены, весьма о том сожалительно, ибо король прусский, усмотря тогда ее и. в-ства серьезность и рассуждая, что впредь и более войска на помощь в Саксонию или для диверсии в Пруссию прислано будет, чаятельно не осмелился бы равномерно, яко в Богемию подкравшись, в такое ныне позднее время, когда скорой помощи подать невозможно, в Саксонию впадение учинить; и хотя его прусское величество, к английскому курьеру оказывая наружную храбрость, о российском помощом войске с посмеянием отзывался, однако ж осязательно приметить можно, что внутренно стоящих в Курляндии российско-императорских войск страшится, дабы иногда в Пруссии диверсия учинена не была, инако бы при толь великих прогрессах с таким менажементом в Саксонии поныне поступлено не было, но уповательно предвещание прусского обермаршала Валленрота, учиненное саксонскому советнику Саулю, что король его государь в Саксонии камня на камне не оставит, городы деревнями сделает, а селы совсем запустошит, исполнить не преминул бы, чем ее и. в-ство как дрезденский двор попремногу одолжить, так и додержанием своего обязательства отличную себе в свете славу и кредит приобрести соизволила». Фридрих II сам признается, что спешил покончить саксонскую войну с целью не допустить Россию до вмешательства в нее; но Мих. Пет. Бестужев, чтоб побудить свой двор к решительному действию против Пруссии, не толковало менажементе Фридриха II относительно Саксонии. Он писал 2 декабря: «Я крайнейше сожалею, что всегдашняя моя о таком прусского двора поступке опасность ныне в действе самом сбылась, а именно что он, пока вашего и. в-ства союзническое вспоможение сюда дойдет, здешние земли вовсе разорить может и что он, следовательно, поныне как притворными своими ласканиями, так и всякими хитрыми внушениями токмо ваше и. в-ство усыпить и тем прямые свои дальновидные и зело опасные замыслы елико возможно скрыть старался. Немилосердо король прусский как от города Лейпцига, так и от прочих крейзов (округов) к крайнейшему подданных разорению в краткие термины выписанные несносные контрибуции под угрожением огня и меча требует; все королевские казны и денежные доходы забрал и учрежденных при оных служителей себе присягать приневолил; неслыханным между христианами образом природных подданных против собственного своего государя и отечества оружие носить принуждает; одним словом сказать, повсюду крайнейшее бедство и разорение причиняет». |
| Печать имп. Оттона II. 974 г. (Magdeburg, handes-hauptarchiv Sachsen Anhalt. Rep. U9. N 16) Печать имп. Оттона II. 974 г. (Magdeburg, handes-hauptarchiv Sachsen Anhalt. Rep. U9. N 16) В июне-июле 980 г. у О. род. сын Оттон, буд. король и имп. Оттон III . Ранее от брака с Феофано появились на свет 4 дочери: София (975-978-1039), буд. аббатиса Гандерсхайма и Эссена, Адельгейда (977-1043), буд. аббатиса Кведлинбурга, Матильда (978-1025), жена пфальцграфа Лотарингии Эццо, и еще одна дочь (предположительно сестра-близнец Оттона III), умершая сразу после рождения. С восстановлением мира во владениях к северу от Альп и рождением наследника О. смог обратить внимание на решение политических проблем в Италии. Поводом отправиться в Италию в окт. 980 г. вместе с женой и новорожденным сыном стало обращение за помощью папы Бенедикта VII, изгнанного из Рима местной знатью во главе с представителями рода Кресценциев, к-рые вновь попытались возвести на Папский престол Бонифация VII. Чтобы проводить активную политику в Италии, императору была необходима поддержка матери - имп. Адельгейды, пользовавшейся большим влиянием в Сев. Италии. 5 дек. 980 г. в Павии при посредничестве св. Майоля , аббата Клюни , состоялось публичное примирение О. с Адельгейдой. В нач. 981 г. с помощью О. папа Бенедикт VII вернулся в Рим и был восстановлен на Папском престоле. В марте того же года умер Пандульф I, князь Капуи, Беневенто и Салерно, герцог Сполето, давний союзник Оттонов в противостоянии с византийцами и в борьбе с сарацинами. Первоначально княжества Беневенто, Капуа и Салерно получил его старший сын Ландульф VI († 982), а герц-ство Сполето - младший сын Пандульф II († 982); оба брата уже были до этого соправителями отца. Однако О., стремясь упрочить свое влияние на этих территориях, разделил владения: Ландульфу IV он оставил только княжество Капуа, княжество Беневенто получил его кузен Пандульф († 1014), а герц-ство Сполето - Тразимунд IV († 989), властитель Камерино. В том же году О. планировал начать поход в Юж. Италию против византийцев. Он надеялся полностью овладеть Апулией и Калабрией, к-рые рассматривал как принадлежавшие ему в качестве «приданого» имп. Феофано. Однако из-за смерти Пандульфа I, чьи наследники не были столь надежными союзниками, подготовка к походу затянулась, и он был начат лишь в 982 г. Стремясь подкрепить свои территориальные притязания и превосходство над Византией как истинного преемника правителей Римской империи О. установил новую форму титулования - «император-август римлян» (Romanorum imperator augustus). |
| «Само собою разумеется, – писал ему Панин, – что, говоря о диссидентах, надобно всегда предпочтительно упоминать о наших единоверцах. Кроме общих им с другими диссидентами претензий имеют они еще собственные жалобы, которые не меньше заслуживают справедливого рассмотрения. Не думаю я, да и думать почти нельзя, чтоб можно было в один раз возвратить диссидентам все то, чего они лишились; но довольно, когда они в некоторое равенство прав и преимуществ республики приведены и от нового гонения совершенно охранены будут, дабы в противном случае продолжением прежнего утеснения не могли они, и в том числе и наши единоверцы, к невозвратному ущербу государственных наших интересов вовсе искоренены быть. Нет нужды распространяться здесь, сколь много польза и честь отечества нашего, а особливо персональная ее императорского величества слава интересовала в доставлении диссидентам справедливого удовлетворения. Для приклонения к тому короля и всех способствовать могущих магнатов довольно уже и кроме формальных трактатами определенных обязательств представлять им в убеждение, что когда ее императорское в-ство для пользы республики не жалела ни трудов, ни денег, дабы ее в толь смущенное и критическое время, каковы для нее бывали обыкновенно прежние междуцарствия, сохранить от беспокойств, гражданского нестроения и других с оным неразлучно соединенных бедствий без всякой для себя из того корысти, то коль справедливо она может требовать и ожидать от благодарности королевской и всея республики, чтоб правосудное и столь к персональной ее в-ства славе, сколько к собственной чести нынешнего польского века служащее предстательство и заступление ее возымело действие свое в пользу некоторой части их сограждан, кои вопреки торжественным трактатам, собственным польским фундаментальным законам, общей вольности вольного народа и множеству королевских привилегий невинно страждут под игом порабощения за одно исповедание других, признанных христианских религий, в коих они рождены и воспитаны. К сим представлениям может ваше с-ство присовокупить все те, кои вы сами за приличные почесть изволите, отзываясь в случае крайности, т. |
| – Если хоть десятая доля такой заботливости встретит нас в России – наши семьи могут быть спокойны! – говорили они. – Смотрите, ребята, турки теперь друзья вам! – говорил Скобелев солдатам. – Слушаем, ваше-ство! – отвечали они, – Нет большего позора, чем бить лежащего… А они теперь несчастные, лежачие… Так ведь? – Точно так, ваше-ство! – Пока у них были ружья в руках – их следовало истреблять; раз они безоружны, никто не смей их пальцем тронуть… Оскорблять пленного стыдно боевому солдату… И действительно, отношение скобелевских солдат к ним было искренно и задушевно. Через день после боя вдоль Балкан, в долине Казанлыка, в две шеренги выстроились легендарные солдаты легендарнейшего из вождей… Одушевленный, счастливый, сняв шапку, мчался мимо них Скобелев. – Именем отечества благодарю вас, братцы!.. – бросал он им свой привет. – Ур-ра! – звучало вслед ему, и фуражки летели в воздух, и в глазах этих новых легионеров русского цезаря было столько любви и преданности, что у Скобелева долго потом навертывались слезы на глазах. (Этот момент талантливый В. В. Верещагин выбрал для своей картины…) Потом уже в Казанлыке я встретил Скобелева. Он был мрачен… Интриги опять начались кругом, но это уже достояние истории. Теперь пока я молчу о них… Пусть нечистая совесть его врагов при жизни и его друзей после смерти сама заговорит. Более беспощадной Немезиды нет и не будет. – Разумеется, вы с нами? – обратился ко мне Скобелев. – Да… – Завтра я выступаю в Адрианополь… – Разве отряд ваш отдохнул? – Я сегодня объехал свои войска: спрашиваю, нужен ли вам отдых, братцы… хотите ли вы дать туркам время оправиться?.. Никак нет, ответили они… Ну и поведу их… У них есть свой point d’honneur .. – Именно? – Им хочется раньше гвардии прийти… Куда прийти, не знают, потому что о существовании Адрианополя они узнали только теперь… Думают, что в Константинополь веду их… – Да ведь в Константинополь мы и идем. Скобелев вспыхнул. – Да разве иначе можно?.. Иначе нельзя… Нужно дать России это удовлетворение… Мы можем остановиться только на Босфоре. |
| – Ему залпы за первую неприятность… – отзывается молодой солдат. – Ну, то-то… Отступая, забрать не только всех раненых, по и убитых тоже, если будут. Помните, что если вы хотя одного там оставите, лучше мне и на глаза не показывайтесь. И видеть я вас не хочу… – Зачем оставлять, ваше-ство. – То-то, христианами будьте… Поняли вы теперь мою мысль? – Поняли. – А ну-ка ты, повтори, что нужно делать? – обратился он к рыжему громадному унтеру, все время точно в рот вскочить к Скобелеву собиравшемуся. Тот повторил; оказывается, понял толково. – Ну, а ты, что станешь делать, если турки наступать начнут? И на это последовал удовлетворительный ответ. – Смотрите же, ребята… Вы должны быть молодцами; докажите, что вы те же молодцы, с которыми я Ловец брал и плевненские редуты. – Докажем! – Ну, братцы, может, кто-нибудь что сказать хочет? – Я, ваше-ство! – выдвинулся молодой унтер-офицер. – В чем дело? – Выходить из траншеи через бруствер прямо нельзя. Турецкое секреты близко, они сейчас и заметят… Лучше мы с флангов выйдем и прокрадемся… – Молодец! Спасибо за совет… – поблагодарил его Скобелев… – Не всегда только так делать можно! – …Ну, теперь, г. полковник, покажите им турецкую траншею и всю местность от нашего бруствера до них. Только осторожно, из амбразуры. А унтер-офицеры потом объяснят солдатам. – Я в первый раз в жизни вижу такой военный совет, – обратился я к Скобелеву. – Иначе нельзя с толком делать дело. Я и тридцатого августа точно так же, перед взятием турецких редутов, поступил. Когда мы шли назад, попался фельдфебель. – Ну, смотри же… Чтобы все у тебя вышло чисто. Выбери надежных. Дряни с собой не бери. – Татар позвольте оставить здесь. Скобелев поморщился. Видимо, это предложение было ему крайне неприятно. – Да разве ты на них не надеешься? – Не надеюсь. – Твое дело, только мне это куда как не нравится. И действительно – его коробило ужасно… – Да много их у тебя? – Человек восемь… – Ну оставь их… Экая гадость какая, с первого же раза недоверие показывать; а нельзя – дело рискованное, слишком рискованное… |
| У нас, чтобы быть оцененным, чтобы получить только принадлежащее по праву – нужно умереть… Подлое время и подлые люди!.. Сколько теперь нашлось у него друзей – и как мало их было тогда… Как он умел говорить с солдатами, знают те, кто видел его с ними. Они понимали его с полуслова – и он их знал «дотла», как выразился один «из малых сих». Мне рассказывали, например, об уроке атаки на батарею, данном им новобранцам. Стояло их человек сто… – Ну, братцы, как же вы пушку станете брать? – А на уру, ваше-ство. – Ура-урой… А вы умом-то раскиньте… Знаете ли, что такое картечь?.. Ну вот бросились вы, уру закричали-неприятель выпалил из орудия, двадцать человек вас легло… Сколько вас теперь осталось? Восемьдесят… Уйдите двадцать человек… Это вот убитые, слышите ли… Их уж нет… Ну, а вы что будете делать, половчей чтобы вышло… – А мы, ваше-ство, покуль он опять заряд, значит, положит, тут на него и навалимся… Штыкой его… – Ну теперь молодцы, ребята… Значит, поняли меня. Пойдем кашу есть… И генерал взял деревянную ложку у первого попавшегося солдата и засел за общий котел… – Ен, брат, и ест-то по-нашему, – говорили они потом, хотя едва ли кто-нибудь другой был так избалован в этом отношении, как Скобелев… Отсюда понятно, почему уже первое время прошлой войны, до перехода нашего через Дунай, популярность его в войсках Журжевского отряда росла не по дням, а по часам. Сначала ему удивлялись, потом невольно поддались могущественному обаянию Михаила Дмитриевича и привязались к нему, как дети. Я, разумеется, говорю о солдатах и о молодых офицерах. Очень многие в этот начальный период смотрели на него как на чужого, как на победителя каких-то азиатских «халатников». Ему уже и тогда завидовали, завидовали его молодости, его ранней карьере, его Георгию на шее, его знаниям, его энергии, его умению обращаться с подчиненными… Глубокомысленные индюки, рождавшие каждую самую чахоточную идейку с болезненными потугами беременной женщины, не понимали этого деятельного ума, этой вечно работавшей лаборатории мыслей, планов и предположений… |
| ДОПОЛНЕНИЯ К ТОМУ 27 1) Письмо Н. И. Панина к Гервасию, епископу переяславскому, 2 сент. 1768 года. Вашему прео-ству не может быть безызвестно, что бывшее в польской украйне возмущение обывателей нашего православного исповедания, которое войсками е. и. в. только что усмирено, начинает вновь разгораться и что те обыватели дерзают на самые ужасные крайности. Я не скрою еще от вас, что дошедшие ко двору е. в. известия гласят, будто все сии беспорядки происходят отчасти от послабления и попущения в. прео-ства яко епархиального того краю пастыря и особливо по проискам мотренинского игумна Мелхиседека, о беспокойном нраве коего мы здесь довольно и предовольно уже сведомы, и что вы еще в настоящей сумятице изволили разных духовных от мест их отрешить и других к оным определить, людей нескромных и содействующих общему нестроению. Ваше прео-ство можете сами себе представить, что сии известия не могут быть приятны двору е. и. в.; но я не смею подумать, чтобы вы добровольно и умышленно захотели подвигнуть на себя праведный ее гнев, и для того, не подавая веры всему тому, что на собственный ваш счет приписывается, хочу только по истинному моему почтению к сану вашему, равно как и по долгу звания моего, благовременно и благонамеренно остеречь вас, чтобы ваше прео-ство не только не изволили ни сами собою, ни чрез подчиненных ваших входить в настоящее волнение единоверных наших в польской украйне, но чтобы паче яко духовный их пастырь старались всеми силами уговаривать, увещевать и приводить их к скорейшему пресечению оных и к совершенному покорению верховной своей власти, т. е. законам Речи Посполитой польской, которые ее и. в. толь торжественно и свято на последнем варшавском сейме в вечные времена гарантировать изволила; толкуя им ясно и внятно для собственного их спасения от предстоящих инако неизбежных бедствий, что всякое в Польше от обывателей, какой бы они веры ни были, возмущение, нарушая беспосредственно тишину народную и помянутые всемилостивейшею нашею государынею гарантированные законы, повреждает само собою и независимо ни от каких посторонних уважений высочайшее ее в-ства достоинство; что единоверные наши, приводя сами себя в сие положение и принуждая оным е. |
| Чего люди не переиначивают. Прискорбно бывает смотреть на это людское пересоздание дел. Но, ваше в-ство испытали, чего вам стоило открытие Николаевского монастыря? Сколько было толков и пересудов об этих и других делах? Много ли людей, которые любят смотреть на вещи то в зеленые, то в окрашенные очки? Уверенный в чистоте и ясности взора любви вашей, вполне уверен я и в том, что если бы ваше в-ство собственным взором и вблизи посмотрели на здешние дела, то поблагодарили бы Господа за то, что другие считают странным. Дела Х-ва м. 42 мало-помалу устраиваются в лучшем виде. Число участвующих в общей трапезе по своей воле увеличивается (против воли никто не понуждается, да и не для всех желающих отворяется дверь в храмину милости). Трехэтажный каменный корпус вчерне построен. В нем могут жить до 70 сестер, и в нем же будет обширная трапеза. С окончанием его откроется возможность принять большее число в соучастие трапезы любви, а м. б. откроется возможность устроить и полное общежитие. Теперь питается до 130 бедных и ревнующих о безмятежном житии. Если бы Господь дозволил иметь мне время и способы привести к концу все предначертания Хор-ве: то я и для себя счел бы это милостью Божьею и для обители было бы хорошо, как сознаю в совести. Водоподъемная машина уже доставляет в монастырскую гору воду, на протяжении 60 шагов. Это на будущее время сохранит здоровье многих, очень многих жительниц Х-ва, которые без того бедственно страдали. Если есть ропщущие на общую трапезу, то прежде всего спрашивается: кто эти люди? те ли, которые участвуют в общей трапезе? Нет, они благодарят Господа за свою долю. Кто же ропщущие? Это избранные из тех, которые по желанию своему не участвуют в трапезе. Судите, не дикий ли это ропот? Не оказывают ли довольно благодушия и благорассуждения, если и таких людей оставляют в покое, не касаясь их даже розгою, не только тростью суда? Если же есть и между этими и такие, которые само снисхождение к нам обращают в повод к ожесточению в злости, то что с ними делать? Тяжелый вопрос! Для о. |
|
|
