| 8:5–6 телец. Если судить по параллельным упоминаниям, изображение тельца первоначально служило пьедесталом для статуи языческого божества. Иеровоам II придал ему статус идола, изображающего Господа ( 3Цар. 12,26–30 ; ср. Исх. 32 ), поэтому здесь о нем говорится как о самостоятельном объекте поклонения. доколе. Сетование, в котором выражается скорбь Господа о грехах Израиля, целенаправленно противопоставлено выражению гнева Божия. 8 сеяли... пожнут. Это выражение подчеркивает причинно-следственную связь между грехом и неотвратимостью наказания (ср. 10,13; Иов 4,8 ; Пс. 125,5.6 ; Притч. 11,18; 22,8 ; Гал. 6,7–9 ). 8 негодный. Хотя Израиль и был однажды избран из всех народов ( Исх. 19,5 ; Ам. 3,2 ), он уже растерял все благое и ценное, чем обладал. 8 пошли к Ассуру. Вероятно, здесь говорится о том, что царь Осия пошел в подчинение к Ассирии, чтобы удержать власть, захваченную им после убийства Факея (ср. 7,8–12; 4Цар. 15,19; 17,13 ). См. Введение: Время и обстоятельства написания. дикий осел. Игра слов, основанная на созвучии между «дикий осел» и «Ефрем» наводит на мысль, что сравнение делается с Ефремом (Израилем), а не с Ассирией. Именно Ефрем упрямо отвергал заступничество Божие и отдавал свое предпочтение Ассирии ( 4Цар. 15,19; 17,3 ). 8 соберу их. Суд Божий настигнет израильтян (ср. Иоил. 3,2 ; Соф. 3,8 ). царя князей. Ассирия, силе которой подчинился Израиль, станет орудием суда Божия. 8 жертвенников. Построенные для молений алтари северного царства стали местом греха. 8 В жертвоприношениях. Тщетно нераскаявшиеся израильтяне участвуют в жертвоприношениях ( Лев. 7,11–18 ; Втор. 12,7 ; Иер. 7,21 ). возвратятся в Египет. По иронии судьбы Египет, из которого Бог с отеческой любовью вывел народ Израиля (11,1), теперь вновь стал для него местом плена и наказания (9,3; 11,5; Втор. 28,68 ). 8 чертоги. Уверенность Израиля в том, что построенные дома и укрепления сохранят их веру в неприкосновенности и обеспечат военно-политическую безопасность, оказалась ложной. огонь. См. Ам. 1,4–2,5 . Глава 9 |
| Мы становимся свободными, независимыми от действий падших духов, потому что когда благодать Божия вошла в человека, то она сохраняет его от действий зла, уже не борьбой человека с помыслами, а просто своим нахождением внутри человеческого сердца, внутри человеческого существования. Человек находится между тварным миром, которому является господином, несмотря на свое падение, искажение царственной своей власти над миром, он является посредником между тварным миром и Богом, и он также является молитвенником за все творение, за весь тварный мир. «Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих», то есть человека (Рим. 8, 19). Все, что окружает нас, все творение смотрит на нас с надеждой, что мы, очистившись от греха, освободившись от зависимости от падших духов, спасем и окружающий мир. Поэтому так животные устремлялись к святым, готовы были служить им, самые дикие звери: львы, медведи, дикие ослы и прочие животные. Так им хотелось побыть в атмосфере благодати, в атмосфере святости, в атмосфере рая. Потому что в этом их призвание - служить, быть рядом со своим господином, с человеком. Для всего тварного мира человек является богом. И наше спасение должно заключаться не только в том, чтобы спастись. Некий спасшийся спрашивает: а как животные, сумеют ли спастись? Но если апостол Павел говорит, что вся тварь ожидает откровения сынов Божьих, значит, какая у них надежда? Значит, они ожидают, что и они будут участвовать в этой вечной жизни каким-то непостижимым таинственным образом. Но если у них тоже есть свое ожидание, своя надежда, значит, у них есть и вера, потому что надежда выше веры. А любить-то они нас готовы, только чтобы мы соединились с Богом. Это медведь показывал Серафиму Саровскому, лев - Герасиму Иорданскому и множество ослов разным подвижникам, в том числе и преподобному Савве Освященному, у него был дикий осел, который служил. Именно дикий осел, такой, как те, которые до сих пор бегают в пустыне. Они мало похожи на обыкновенных, простых ослов, они не повезут повозку просто так. |
| Страус «жесток к детям своим... потому что Бог не дал ему мудрости и не уделил ему смысла» (Иов. 39:16—17), но даже он, лишенный мудрости, не лишен чувства собственной независимости и способности охранять ее: «А когда поднимается на высоту, посмевается коню и всаднику его» (Иов. 39:18). Мотив насмешки, превознесения проходит рефреном через всю вторую часть речи. Кроме страуса «посмевается» «городскому многолюдству» дикий осел (7), смеется над опасностью конь (22). Мы знаем из Ветхого Завета немало случаев, когда животные служат Богу, но в этой речи нарочито выделяется совсем иное. Дети диких коз, которые «уходят и не возвращаются» к своим родителям (1—4), единорог, не поддающийся приручению (9—12), дикий осел, которого Бог «пустил на свободу» (5), — все эти животные преисполнены чувства собственного достоинства и неподвластности. Характерно, что и в речи Елиуя животные противопоставляются и неживой природе, и человеку как существа вполне свободные в своих действиях: «Он полагает печать на руку каждого человека, чтобы все люди знали дело Его. Тогда зверь уходит в убежище и остается в своих логовищах.» (Иов. 37:7—8). Таким образом, вторая речь Господа, хотя и служит продолжением первой, посвящена совсем другой теме и содержит откровение о принципах мироздания, противоположных тем, о которых говорилось раньше. Не менее разительно отличается и третья речь Господа от второй. Во второй речи рисуется картина гармонических отношений Творца и свободной твари. Здесь нет места насилию ни с одной из сторон. Воля твари не входит в противоречие с волей Творца. С первых же слов третьей речи становится ясно, что ее тема — конфликт между Богом и тварью. «Посмотри на все гордое» , «взгляни на всех высокомерных» (Иов. 40:6—7) — такими словами Господь приступает к описанию первого из двух чудовищ, названного Им «верхом путей Божиих» (14). «Он царь над всеми сынами гордости» (Иов. 41:26) — так заканчивает Он описание второго. Тема вражды не сходит с уст Божиих: «Только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой» (Иов. 40:14), «возьмет ли кто его... и проколет ли ему нос багром?» (Иов. 40:19), «клади на него руку твою и помни о борьбе...» (Иов. 40:27) и т.п. Здесь Бог уже не полновластный хозяин и не благой попечитель. Его роль другая, и какова она — с первого взгляда не разобрать. Но есть одно место в этой речи, которое, словно ключ от заветного ларца, раскрывает нам вдруг все ее прикровенное богатство. Описание чудовищ предваряется следующим обращением Господа к Иову: «Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, чтобы оправдать себя? Такая ли у тебя мышца, как у Бога? И можешь ли возгреметь голосом, как Он? Укрась же себя величием и славою, облекись в блеск и великолепие. Излей ярость гнева твоего, посмотри на все гордое, и смири его. Взгляни на всех высокомерных, и унизь их, и сокруши нечестивых на местах их. Зарой всех их в землю, и лица их покрой тьмою. Тогда и Я признаю, что десница твоя может спасать тебя.» (Иов. 40:3—9, выделено мной. — Ф.К.). |
| K. Jaspers говорил, что, философствуя, он сосредоточен на самом себе, но никогда не на чистом предмете; что философствование есть озабоченность самим собой . Это утверждение не годится теоретическому мыслителю, который в центр своего мышления ставит чистый предмет, а сам исчезает в бесконечных перспективах этого предмета. Однако это утверждение во всей своей значимости годится экзистенциальному мыслителю, каким является Иов, ибо для него мышление – это главный акт и главная задача его существования. Мысля, Иов действительно сосредоточен на себе и самим собой озабочен. Пока его экзистенция была ровной и закоснелой, он не мыслил экзистенциально, следовательно, не делал мышление созидателем и вершителем своего бытия. Осуществляя справедливость, Иов, вне сомнения, должен был много думать. Но это думание было теоретическим: оно было сосредоточено на предмете и не затрагивало глубинного бытия Иова. В повседневности человек не мыслит экзистенциально, ибо здесь он не экзистирует подлинно ; здесь он только просто бывает, поэтому только просто и думает. В этом оношении очень выразительно замечание самого Иова: «Ревет ли дикий осел на траве? мычит ли бык у месива своего?» (6, 5). Действительно, нет! Они молчаливы. Так и человек. Но когда засуха высушивает пастбища и когда голодный год уничтожает хлеб, тогда начинает реветь осел и мычит бык. Этими звуками, выражающими их боль, они призывают свое прежнее бытие. Так и человек. Когда страдание уничтожает его существование в мире и выбрасывает его на груду мусора за черту селения, человек начинает говорить и мыслить, ибо таким способом он хочет вернуть то, что погибло для него в его бытии. Мышление есть зов бытия : возникший из бытия и в бытие ведущий. Поэтому в своей сущности оно не логическое, но онтологическое ; не теоретическое, но экзистенциальное . Именно поэтому оно и личностное . Личностное в том смысле, что человек задает вопрос не бытию вообще, но своему бытию, которое утратило опору и оказалось на грани существования. |
| Оле – О! Оловина – любое хмельное питие, отличное от виноградного вина. Олтарь – алтарь, жертвенник. Оляденети – зарасти тернием, сорняками. Омакати – обливать. Ометы – полы; края одежды. Она – они (двое). Онагр – дикий осел. Онамо, онуду – там; туда. Онде – в ином месте; там. Онема – им (двоим). Он пол – противоположный берег. Онсица – такой-то. Опасно – осмотрительно; тщательно; осторожно; опасно. Оплазивый – любопытный; пустословный; лазутчик. Оплазнство – ухищрение; пустословие. Оплот – ограда; забор; тын. Ополчатися – готовиться к сражению. Оправдание – заповедь; устав; закон. Опреснок – пресный хлеб, испеченный без использования дрожжей. Орало – плуг; соха. Оранный – распаханный. Оратай – пахарь. Орати – пахать. Орган – орган, музыкальный инструмент. Осанна – молитвенное восклицание у евреев-«спасение (от Бога) " . Оселский – ослиный. Жернов оселский – верхний большой жернов в мельнице, приводимый в движение ослом. Осенити – покрыть тенью. Осклабитися – усмехнуться; улыбнуться. Оскорбети – опечалиться; соскучиться. Оскорд – топор. Ослаба – облегчение; льгота. Осля – молодой осел. Осмица – восемь. Осмоктати – обсосать; облизать. Оставити – оставить; простить; позволить. Остенити – огородить стеной, защитить. Острастший – обидящий. Острог – земляной вал. Острупити – поразить проказой. Осуществовати – осуществлять; давать бытие. Осьмерицею – восемь раз. Отай – тайно; скрытно. Отверзати – открывать; отворять. Отвнеуду – снаружи. Отдати – иногда: простить. Отдоенное – грудной младенец. Отдоитися – воскормить грудью. Отерпати – делаться твердым (терпким); деревенеть; отвердевать; неметь. Отити в путь всея земли – умереть. Откосненно – наискось. Откровение – открытие; просветление; просвещение. Отлог – ущерб; урон. Отложение – отвержение; отступление. Отметатися – отрекаться; не признавать; отвергаться; отпадать. Отметный – отвергнутый; запрещенный. Отнелиже – с тех пор как; с того времени как. Отнюд – совершенно; отнюдь. Отнюдуже, отонюдуже – откуда; почему. Отобоюду – с той и с другой стороны. |
| Потом он глубоко вздохнул. Осел, чья лапа была в такой опасности, смотрел на убитую гадюку нежным, светящимся взором. И Дориан смотрел на нее с чувствами, которых не мог ни подавить, ни понять, пока не припомнил, что недавно сравнил этот лес с Эдемом. Пока он был занят такими речами и мыслями, с ним и вокруг него что-то случилось. Он писал об этом сотни раз, читал тысячи, но никогда этого не видел. Сквозь гущу ветвей сочился слабый жемчужный свет, намного более таинственный, чем свет луны. Он входил во все двери и окна леса, смиренно и тихо, как человек, пришедший на свидание. Вскоре его белые одежды сменились золотыми и алыми; и звался он рассветом. Птицы пели над головой своего певца, но старания их пропали втуне. Когда певец увидел наяву, как ясный дневной свет рождается над лесом и дорогой, с ним произошло нечто удивительное. Он стоял и смотрел, несказанно дивясь, пока свет не достиг всей своей сияющей силы, и сосны, папоротники, живой осел, мертвая змея не стали четкими, как в полдень или на картине прерафаэлита. Четвертое состояние духа упало на него с небес. Он схватил осла под уздцы и повел его по дороге. – К черту! – крикнул он весело, как петух, запевший в соседней деревне. – Не всякий убьет змею. – И он прибавил задумчиво: – Доктор Глюк ни за что бы не убил. Идем, ослик! Нам не хватает приключений. Всякая радость, даже грубый смех, начинается с того, что мы найдем и сразим что-нибудь явственно дурное. Теперь, когда он убил змею, дикий лесной край стал веселым. Одним из недостатков его литературного круга было то, что естественные чувства носили в нем книжные имена; но он и впрямь перешел из состояния Метерлинка к состоянию Уитмена, из состояния Уитмена – к состоянию Стивенсона. Он не притворялся, когда мечтал о златоперых птицах Азии и пурпурных полипах Тихого океана; не притворялся и сейчас, когда искал смешных приключений на обычной английской дороге. Не по ошибке, а по несчастью первое его приключение стало и последним и оказалось слишком смешным, чтобы посмеяться. |
| Сначала о поступке Топтыгина говорили с негодованием (за родную трущобу стыдно); потом стали дразниться; сначала дразнили окольные, потом начали вторить и дальние; сначала птицы, потом лягушки, комары, мухи. Все болото, весь лес. — Так вот оно, общественное-то мнение что значит! — тужил Топтыгин, утирая лапой обшарпанное в кустах рыло, — а потом, пожалуй, и на скрижали Истории попадешь… с Чижиком! А История такое большое дело, что и Топтыгин, при упоминовении об ней, задумывался. Сам по себе, он знал об ней очень смутно, но от Осла слыхал, что даже Лев ее боится: «Не хорошо, говорит, в зверином образе на скрижали попасть!» История только отменнейшие кровопролития ценит, а о малых упоминает с оплеванием. Вот если б он, для начала, стадо коров перерезал, целую деревню воровством обездолил или избу у полесовщика по бревну раскатал — ну, тогда История… а впрочем, наплевать бы тогда на Историю! Главное, Осел бы тогда ему лестное письмо написал! А теперь, смотрите-ка! — съел Чижика и тем себя воспрославил! Из-за тысячи верст прискакал, сколько прогонов и порционов извел — и первым делом Чижика съел… ах! Мальчишки на школьных скамьях будут знать! И дикий тунгуз, и сын степей калмык — все будут говорить: «Майора Топтыгина послали супостата покорить, а он, вместо того, Чижика съел!» Ведь у него, у майора, у самого дети в гимназию ходят! До сих пор их майорскими детьми величали, а напредки проходу им школяры не дадут, будут кричать: «Чижика съел! Чижика съел!» Сколько потребуется генеральных кровопролитиев учинить, чтоб экую пакость загладить! Сколько народу ограбить, разорить, загубить! Проклятое то время, которое с помощью крупных злодеяний цитадель общественного благоустройства сооружает, но срамное, срамное, тысячекратно срамное то время, которое той же цели мнит достигнуть с помощью злодеяний срамных и малых! Мечется Топтыгин, ночей не спит, докладов не принимает, все об одном думает: «Ах, что-то Осел об моей майорской проказе скажет!» И вдруг, словно сон в руку, предписание от Осла: «До сведения его высокостепенства господина Льва дошло, что вы внутренних врагов не усмирили, а Чижика съели — правда ли?» |
| «Душу единственную мою» – «все, что у человека, он даст за душу свою», – сказал сатана Господу, когда просил выдать ему Иова на мучение ( Иов.2:4 ). У Распятого ничего нет, чтобы предложить за душу Свою: единственное, что у Него есть, это сама душа. Именно на нее нацелились и «пес», и «лев», и «рога быков». Пс.21:22 спаси меня из пасти льва и от рогов бычьих, – ответь мне. «От рогов бычьих» -LXX: «от рогов единорогов». Откуда в переводе явилось животное «единорог»? Оттуда же, откуда и животное «лань» в надписании Псалма. В речи Господа к Иову даны образы семи животных: ворон, горная лань, дикий осел, единорог (LXX), страус, конь, орел. Первые три животных изображают духовное восхождение; последние три – духовную деградацию. Центральный образ – единорог – это Сам Богочеловек. Только в перечне животных Книги Иова (39:9,10) упоминается какой-то рем . Полагают, что это «(дикий) бык» реем , хотя выпадение буквы не делает такое предположение до конца убедительным 178 . Именно этот рем был истолкован как единорог. Читаем из 39 главы Книги Иова (ТМ): 9 Захочет ли рем работать тебе? или заночует у яслей твоих? 10 Привяжешь ли рема на борозде веревкой его? или он будет боронить за тобой долины? 11 Надеешься ли на него, что многа сила его? И оставишь на него труд твой? 12 Поверишь ли, что он возвратится? семя твое и гумно твое – соберет? Только один аспект Боговоплощения представлен в образе животного рем: Господь воспринял человеческую природу, но Он в ней не нуждается и от нее не зависит. Поскольку Бог принял плоть, то может быть символизирован в образе животного, однако, Он не привязан к человеческой природе, и потому для Его изображения выбрано, по мысли переводчиков, невиданное животное – Единорог. Как милость Божью нельзя превратить в орудие, так Единорога – нельзя «привязать», его невозможно использовать, приручить, рассчитывать на него, надеяться на отдачу, переложить свои дела… Милость Божью нельзя включить в распорядок текущих дел. |
| Злополучный юноша прошел через многие мытарства, изживая в страданиях свои грехи. Наконец его с неодолимой силой охватывает желание вновь обрести человеческое лицо. В душе его зарождается вера в освобождение. Он уповает на великую богиню и просит возродить его к новой жизни. «Владычица небес, — молится Луций Исиде, — будь ты Церерою, благостною матерью злаков, что, вновь дочь обретя, на радостях упразднила желуди — дикий древний корм, — нежную и приятную пищу людям указав, ныне в Элевсинской земле обитаешь; будь ты Венерою небесною… будь Прозерпиною, ночными завываниями ужас наводящею… Как бы ты ни именовалась, каким бы обрядом и в каком бы обличий ни надлежало чтить тебя — в крайних моих невзгодах ныне приди мне на помощь… Достаточно было страданий, достаточно было скитаний! Совлеки с меня образ дикий четвероногого животного, верни меня взорам моих близких, возврати меня моему Луцию!» [ 18 ] И богиня откликается на этот вопль плененного духа. Луций видит ее во сне выходящей из пенистых волн моря. Она открывает заколдованному Луцию свою тайну. Да, она единая Матерь мира: она и Венера, и Геката, и Кибела, но настоящее, древнейшее ее имя Исида. Она зовет юношу на свой праздник и обещает совлечь с него ослиную шкуру. Утром на морской берег сходятся толпы почитателей Исиды. Солнце сверкает, отражаясь в спокойных водах, и озаряет людей в масках и карнавальных костюмах. За ряжеными следует процессия женщин в белом, служительниц богини, а потом идут и сами мисты — «мужчины и женщины всякого положения и возраста». Ход замыкают жрецы, несущие изображения богов. Внезапно в толпу протискивается осел, и едва он касается священного венка, как на глазах у всех начинает превращаться в человека. При виде этого чуда народ славит богиню, а священники спешат облачить спасенного в белую тунику. Одному из них уже ведома тайна свершившегося. Со дна порока и унижения душа вознесена к свету высшего познания и прощения. Жрец обращается к юноше с торжественным наставлением: «Вот, Луций, после скольких всевозможных страданий, после скольких великих гроз, воздвигнутых Судьбою, пережив величайшие бури достиг наконец ты спокойной пристани Отдохновения… Слепая Судьба, злобно терзая тебя и подвергая самым страшным опасностям, сама того не зная, привела тебя к сегодняшнему блаженству. Пусть же идет она и пышет неистовой яростью, придется ей искать для своей жестокости другой жертвы. Ведь над теми, кого величие нашей богини призвало посвятить служению ей, не имеет власти губительная случайность… Вот избавленный от прежних невзгод Луций празднует победу над своей Судьбой» [ 19 ]. |
| На него рыкаша львове (Иер. 2:15), подобно львам рыкают на них цари и царства. И сынове Мемфиса и Тафны сокрушат тебе главу (Иер. 2:16); главу, — то есть и Египтяне пленят несколько семейств Иудейских, изгонят их из земли их, и переселят в Мемфис и Тафнис, города Египетские. И ныне что тебе ити на путь Египетский, еже пити воду мутну? (Иер. 2:18). Геон (Нил) пророк называет рекой мутной, потому что вода Нила действительно мутна. И злоба твоя обличит тя . Обличен будешь наказанием, какое навлекут на тебя злоба твоя и упорство твое. И обымет тебя раскаяние (Иер. 2:19), то есть постигнут тебя скорбь и плач по причине постигшего тебя наказания, Понеже от века Аз сокруших иго твое и растерзал… узы твоя (Иер. 2:20), то есть сокрушил иго, наложенное на тебя Египтянами. Аз же насадих тя виноград плодоносен, весь истинен: како превратился еси и воспротивился еси Мне, и аки виноград чуждий (Иер. 2:21), как будто насажден ты не Мной и не для Меня. Аще умыешися нитром и умпожиши себе травы борифовы , очищения и жертвы не могут сделать тебя чистым. Порочен еси во беззакониих твоих предо Мною (Иер. 2:22). Здесь, как и во многих других местах, пророк обличает суетное соблюдение Иудейских обрядов и напрасную надежду на жертвы, потому что Иудеи ни закона не соблюдают, ни наказания не страшатся, а только погрешительно думают, что Бог может быть умилостивлен дарами их. Како речеши: не осквернихся? (Иер. 2:23). Тебя оскверняют и идолы, которых ты сделал себе, и беззакония, какие ты творишь. Пророк подразумевает идолов Египетских, которых поставил Иеровоам в Вефиле, богов Сидонских, которых ввел Ахав по наущению Иезавели, а также и нравы Иудеев, повредившиеся от служения ложным божествам. Возвысил ты голос свой о развращенных в путях своих, как осел дивий в пустыне, который носится в похотех души своея , после того как Ахав и последовавшие за ним цари идолопоклонники свергли с выи твоей иго закона Божия. Вдыхаешь в себя ветр как дикий пес, кто обратит его? (Иер. 2:23–24). Ты сделался подобен дикому псу, когда, вдыхая в себя ветер, носится он, сам не зная куда, и никто не может отвратить его с пути. В этих образах пророк представляет обольщение Иудеев: как дикий пес переменяет свой путь, так они меняют идолов, то принимают, то оставляют, по склонности развращенной природы своей; и как дикого пса невозможно обратить с пути его, так они привязаны к идолопоклонству и уподобились неразумным скотам, не в состоянии постигнуть и усмотреть достоинство истинного богопочтения. |
|
|
