| Еще два дня напряженного ожидания. Вынос плащаницы, символизирующий погребение, и все внутри переворачивающая стихира, когда мы вместе с Иосифом Аримафейским просим Пилата: «Даждь ми Сего страннаго, Иже не имеет где главы подклонити». Схождение Божественного огня. Приятные домашние хлопоты – крашеные яйца, кулич, пасха, подарки близким. То и дело взгляд на часы, и тропарь уже сам просится на язык. Христос еще во аде, но Он уже победил смерть, и осталось совсем немного подождать… И вот наконец последние минуты. Крестный ход. Ночную темноту разгоняет пламя свечей в подрагивающих от волнения руках. Закрытые двери храма – словно гроб Господень. «Христос воскресе!» – «Воистину воскресе!». И ни с чем не сравнимое ликование выстраданной, через горе обретенной радости. А впереди – вечная жизнь! Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Поделитесь, это важно Выбор читателей «Правмира» Подпишитесь на самые интересные материалы недели. Материалы по теме 29 апреля, 2024 22 апреля, 2024 14 апреля, 2024 7 апреля, 2024 1 апреля, 2024 24 марта, 2024 22 марта, 2024 21 марта, 2024 20 марта, 2024 Лучшие материалы Показать еще Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее! Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира. Давайте дружить! © 2003—2024. Сетевое издание Правмир зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор). Реестровая запись ЭЛ ФС 77 – 85438 от 13.06.2023 г. (внесение изменений в свидетельство ЭЛ ФС 77-44847 от 03.05.2011 г.) |
| Кто б ни был ты, покойный лютеранин, Тебя легко и просто хоронили. Был взор слезой приличной затуманен, И сдержанно колокола звонили. И думал я: витийствовать не надо. Мы не пророки, даже не предтечи, Не любим рая, не боимся ада, И в полдень матовый горим, как свечи. Поэт здесь — не со стороны, но изнутри воспринимает совершающееся, с горечью переживает теплохладностъ своего времени вообще. И всё же он знает, где можно обрести одоление подобных соблазнов — в вере глубокой и полной. Люблю под сводами седыя тишины Молебнов, панихид блужданье И трогательный чин, ему же все должны, — У Исаака отпеванье. Люблю священника неторопливый шаг, Широкий вынос плащаницы И в ветхом неводе Генисаретский мрак Великопостныя седмицы. ……………………………… Зане свободен раб, преодолевший страх, И сохранилось выше меры В прохладных житницах, в глубоких закромах Зерно глубокой, полной веры. Вот пример подлинного религиозного переживания, противопоставленного мелкости времени. Мандельштам переживает в себе и человеческое, и, еле ощутимо, Божеское. Осенний сумрак — ржавое железо Скрипит, поёт и разъедает плоть… Что весь соблазн и все богатства Креза Пред лезвием Твоей тоски, Господь! Или: Душный сумрак кроет ложе, Напряжённо дышит грудь… Может, мне всего дороже Тонкий крест и тайный путь. Это — поединок с самим собою, бунт против своего же антропоцентризма, своих стремлений. Христово слишком дорого, чтобы не заметить и отринуть Его радость истинную. Богослужения торжественный зенит, Свет круглой храмины под куполом в июле, Чтоб полной грудью мы вне времени вздохнули О луговине той, где время не бежит. И Евхаристия, как вечный полдень, длится — Все причащаются, играют и поют, И на виду у всех божественный сосуд Неисчерпаемым веселием струится. Сколькие поэты как о недостижимом грезили: остановить время. И вот здесь совершается то, что только здесь и может совершиться: прикосновение к Горнему отменяет время (Ср.: Отк. 10:6 ). Русская православная — райская — вера переживается поэтом в какие-то моменты с особою остротою, воплощённая в особо воспринятом облике Кремля: |
| Второй визит был к князю Ширинскому–Шихматову. Он встретил меня в русской поддевке и высоких сапогах, подчеркивая этим красивым народным нарядом свою преданность родной старине и ее быту. Неприятное объяснение с о.Зноско состоялось в Страстной Четверг после «Двенадцати Евангелий». Такие дни! А между тем объясниться было необходимо. Сторонники архимандрита Тихона и он сам торопили меня со скорейшим изданием указа о его назначении. При посольской церкви кроме помещения о.настоятеля была еще комната для приезжающих, там можно было отдыхать до и после службы. По окончании «Двенадцати Евангелий» я пошел туда выпить чаю. За чаем сказал о.Зноско о назначении его в Тегель. «За что такая кара?» — спросил он. «Это не кара, не увольнение, а назначение», — ответил я, тем самым подчеркивая неправомочное его положение в посольской церкви. Этим объяснение и кончилось. Теперь оставалось лишь прислать ему официальную бумагу о назначении. Тут возникло осложнение. Канцелярии у меня еще не было, книг для входящих и исходящих бумаг тоже. Я хотел отложить это дело хотя бы до второго дня Пасхи, но конфликт с о.Зноско так в эмиграции обострился, что я счел нужным принять во внимание уговоры сенатора Бельгарда и архимандрита Тихона. Бумага была отослана. В Страстную Пятницу я служил Царские Часы в Тегеле вместе с архимандритом Тихоном, а в два часа Вынос Плащаницы — в посольской церкви, предоставив сказать «слово» перед Плащаницей новому настоятелю. Зноско эту службу служил в Тегеле. В Великую Субботу во время Литургии (в Тегелевском храме) я рукоположил в иереи диакона Адамантова. Это первое мое рукоположение в Западной Европе. В это время священник В.Зноско служил в посольской церкви и сказал возмутительную агитационную проповедь: плакал, жаловался, апеллировал к народу, в своих сторонниках подогревал настроение. Пасхальную заутреню я служил в посольской церкви. Когда ехал из Тегеля в Берлин, испортился трамвай, был уже 11–й час, я волновался, боялся опоздать; не зная немецкого языка, не мог расспросить, долго ли простоим; наконец кое–как добрался. Храм и двор были полны народу, много солдат — военнопленных. Заутреня прошла с подъемом. Я долго христосовался с молящимися. Пасха пришлась на 1 мая по новому стилю. Куда после обедни деваться в 4–5 часов утра? Меня на автомобиле увезла разговляться к себе семья Безак. Елена Николаевна Безак, светская, чистая женщина, по натуре редко цельная, экспансивная, была радушной гостеприимной хозяйкой. Безак жили в Берлине хорошо, широко. Я оставался у них до вечерни, которую поехал служить в Тегель. |
| Ну вот и новый колокол, совсем небольшой, а так себе, пудов в 30. Однако же, когда сняли с него покров, оказалось в окружности его сажени... 2! И невысокий, только очень тонкий, не толще блина. Такая, видишь, теперь пошла мода на колокола! 6 У ч. Ходячая молитва. Стоячий молвенник, еже есть сказаемо самовар. 3 ч. Леониды еще нет. Рассказы ее несомненно будут широкие, но тонкие, так что Якуб может их повесить все на первый крюк. Только что начертал вышеписанное, как известили, что матушка приехала. Добро пожаловать! От брата поклон и бочонок икры. Чай с нею. Прием от нее великолепной плащаницы, сосудов, дароносицы, крестов, икон и пр. Колокол в 41 ½ пуд пожертвован все тем же Ф. Н. Самойловым. Спасет его Бог! Переписыванье. О. Вениамин с вестью, что малютка регента при смерти. Но, чтобы развеять скорбь, рассказал, что να μουστκι γννησε να μουστακκι 1111 и что все это только цветочки. О ягодках-то он мне совсем и не говорит. Экой злой! В 2 часа обед, потом дремота и сон, а во сне звон у Св Гроба по нашем покойнике иеромонахе. Писание. Кружение наверху. Чай. То же занятие. Скоро час. Пятница, 11 сент Утро, как и всегда. Подряд с немцем о перевозке колокола самойловского. Малютка скончалась еще вчера в 10 ч. вечера. Горненские пилигримы. Приказ от Марьи Гавр Якубу прийти к ней непременно. Будто бы чуть жива. Писание. С почты 200 р. из Св. Питера. Добрая ты христианка, М. И. С. Обед. Визит усопшей и болящей. О. Савватий-свечник. Наверху. Переписка. Листуар о Порфирии-Джибраиле, монахе-Гниларионове. Суббота, 12 сент 6 часов. Звон на вынос. Обедня. Отпевание Людмилы II Рябич-Козубской 1112 и провожание на кладбище. Оттуда на Елеон ες τ Καλλιστρτου 1113 . Осмотр тамошних могил. Неважная вещь. Всенепременно прикупить соседнюю полоску земли. Московие. Переговоры с Зананири об архондарике Кубикуларии Феодосии 1114 . Soeur Catherine 1115 . Пропажа у кармелиток. Возвращение восвояси. S. Чай. Монахиня одесская Олимпиада с воздухами для Горней церкви. Бетжальотка. Антоний Микулин с Дону, Леонидин protegé. Уплата за дрова, за книги, за известь, за навоз и пр. Больше 30 золотых выдано сразу. Зиляра – лихорадка. Обед с историей. Всенощная. ΚΣ. Приглашение на завтрашний пирог поминальный, которому, очевидно, должна предшествовать панихида. 100 fr. от имени поминаемой. Поиски в библиотеке. Доктор. Баня отличная. Чай. Сон на диване. Пожертвование часовое от послушницы московской Марьи Вас Миловидовой. Молитва. Сие. Бубны за Постройками нашими. Комары. ψεεετης 1116 дуется что-то. Поклонница, только что прибывшая, при смерти. Никодим будто бы совсем не приедет сюда. Воскресение, 13 ч |
| День был солнечный, теплый и тихий. После короткой прогулки покатался с Алексеем в яхтенной двойке до больших камней в Орианде. Вернулся прямо к обедне. Днем отправились в моторах всей семьей в Массандру. Туда приехало трое офицеров. Сделал порядочную прогулку с Бутаковым. Вернулись к чаю домой. Туман, стоявший в море уже несколько дней, полез на берег после захода солнца. Вечером исповедывались в молельне. Легли спать пораньше. 3-го апреля. Великий Четверток. Утром туман рассеялся, и день простоял великолепный. Причастились Святых Христовых Тайн со многими из свиты и из людей. Обедня длилась два часа. Выпив чаю, пошел гулять. После завтрака совершили прогулку с офицерами по Ливадии и Орианде; солнце сильно пекло! Пили вместе чай. В 6 час. началась служба 12 Евангелий и кончилась в 8 час. Здорово устали. Вечером читал новые бумаги. 4-го апреля. Великая Пятница. Отличный весенний день — в тени было 14°. Сделал хорошую прогулку до конца Орианды и в двойке с Алексеем. В 12 ч. был вынос плащаницы. Сели завтракать в час с половиною. Погуляли семьею одни. Вечером служба длилась час и 3/4. Плащаницу, как и утром, несли Нилов, Аничков, Комаров и я. После обеда читал и окончил все. 5-го апреля. Великая Суббота. Задул восточный ветер и стало холоднее. Погулял недолго. В 11 1/2 была последняя служба на страстной неделе. Днем сделали совместную прогулку с офицерами. После чая разбирал фарфоровые яйца и писал телеграммы. Во время обеда одарили друг друга пасхальными подарками. Вечером сидели вместе до 11 часов. В 11 3/4 приехали Костя, Мавра, Митя и с ними пошли к заутрени. Ночь была холодная. в тексте. 6-го апреля. Светлое Христово Воскресение. После заутрени христосовался со всеми в церкви. Обедня окончилась без четверти два; пошли разгавливаться в столовую. Вернулись к себе около 3 час. Спал до 9 час. Утром холодный ветер дул с гор, днем он стих. В 11 1/2 ч. внизу началось христосование — 512 человек. Завтракали со всеми. Аликс устала и прилегла до 5 час. Погулял с детьми и офицерами до Крестовой горы в Орианде, где посидели и отдохнули, любуясь видом. Пили чай с вкусной пасхой, молоком и маслом. Отвечал на телеграммы. В 7 1/2 была вечерня. Обедал Никита. Вечер провели вместе. 7-го апреля. Понедельник. |
| Потом это изображение несколько трансформировалось, став знакомой всем теперь Плащаницей. Когда мы вышли из храма, небо было чистое, голубое. Прошли несколько шагов, и ветер мгновенно нагнал тучи. Откуда только он их взял столько? Весь ясный небосвод затянул ими, прижал землю, начинающую уже к празднику цвести пролесками, крокусами, примулами. Подснежники уже отцвели. Надо немного отдохнуть, чтобы слушать “Похвалы” в нашей Лавре. Туда электричка доставила нас к полуночи. Заметно похолодало. Тёмный спящий Посад почти безлюден. Идём на подсвеченную пока ещё скупо Лавру. В Успенском соборе стоит знакомая лёгкая белая сень над Плащаницей. В углах сидят паломники. В центре поставили три ряда лавочек, чтобы могли посидеть до начала службы все желающие. Там же аналой, у которого одна из паломниц читала молитвы перед святым причащением. Хотелось тишины. Давно не были на службе в Успенском соборе, не отвыкли, нет, скорее – соскучились по родному месту. Хотелось смотреть и смотреть на знакомые иконы… Наконец она кончила и ушла. Стали уносить всё – и аналой, и лавочки. Впереди, слева ещё было свободное место тоже на лавочке, и я пошла туда. Здесь до начала службы никому не помешаю, а потом уйду, так как наберётся много “своих”. Ничего, это ничуть не трогает. Постоим и там, где заняли местечко. Оно и от Плащаницы недалеко, значит, будет всё отчётливо слышно, ведь читать все служащие выходят к Плащанице. Наконец почти два часа. Собираются певчие, народ, проходят отцы. Плащаница убрана, как всегда, белыми цветами: лилии, хризантемы, розы окружают её. Рядом стоящая женщина спрашивает: “Почему всё белое? Ведь это погребение, траур?” – Нет, это – хвала победителю смерти! Кстати, в белое духовенство облачилось ещё днём, так как в этот раз с Великой Субботой совпал праздник Благовещения Матери Божией. Когда был вынос Плащаницы, Благовещению прочитали пять паремий. Пели и “Архангельский глас”, но праздник Благовещения Матери Божией как-то растворился в предпасхальных текстах. Лучше, если он всё-таки отдельно празднуется… но это, разумеется, не по нашему желанию. |
| Одна – Вера Михайловна Моляс, бывшего камергера, находящегося ныне в Соловках. Другая – дочь генерала Троицкого, Анна Петровна. Она осталась с двумя детьми младшей сестры, которая была взята в концентрационный лагерь по той только причине, что муж ее, морской офицер, был белогвардеец и эмигрант. Дамы делились горестями. Моляс, грассируя, жаловалась на материальные трудности, но в печали старой генеральской дочки звучали патриотические ноты: она до самых последних дней, как святыню, хранила доставшиеся ей от отца трофеи – турецкие малахитовые полумесяцы, снятые со стены Плевны и поделенные в свое время между русскими генералами, бравшими крепость. Она не продавала их, хотя бедствовала с двумя детьми, которые к тому же болели. Но в коммунальной квартире разве можно уберечь что-нибудь? Соседи выкрали ее полумесяцы и продали их на барахолке. – Я снесла бы их в музей, если бы знала, чем кончится! Ведь это память о славе русского оружия. Ах, ma chere , русские потеряли теперь всякую любовь к своему прошедшему! – и она прикладывала платок к глазам. Воспитанная в самых строгих правилах вежливости, Ася встала, едва только завидела приближающихся дам. Она услышала, как Анна Петровна сказала Вере Моляс: – Viola la fille du colonel Bologovskoy, qu’on a fusille a Crimee. Elle est charmante, cette orpheline! «Зачем они называют меня сироткой? – думала Ася, отвечая на их вопросы о здоровье Натальи Павловны. – Все люди словно сговорились напрасно жалеть меня. У меня есть бабушка, есть дядя и тетя Зина. Я как раз очень, очень счастливая. Когда старые дамы прошли, она вернулась к своим думам, ей хотелось скорее отнести письмо, но она знала, что нельзя уходить, пока не отнесут в алтарь Чашу, и ждала. «Завтра вынос Плащаницы, – думала она, – будут петь «Разбойника» и «Даждь ми Сего странного». Как я люблю эти напевы! Даждь ми… Господи, даждь ми Олега! Без него я уже не могу быть ни радостна, ни спокойна! Я хочу утешить его и сделать счастливым. Я буду заботиться, любить его и ласкать. Я возьму его голову к себе на грудь и поцелую израненный лоб. |
| На повечерии же этих двух дней отпустом служит молитва «Владыко многомилостиве...». «Грядый Господь на вольную страсть...» произносится также в среду в конце утрени и после Литургии, отпуст же изобразительных в этот день также совершается молитвой «Владыко Многомилостиве...», а после малого повечерия полагается обычный малый отпуст «Христос, Истинный Бог наш, молитвами Пречистыя Своея Матере, преподобных и богоносных отец наших и всех святых...». В четверг на утрени и на Литургии полагается отпуст «Иже за превосходящую благость путь добрейший смирения показавый...», на изобразительных же и на повечерии – обычный малый. (В книге «Службы на каждый день Страстной седмицы» в Великий Четверг на утрени и на изобразительных указан отпуст «Грядый Господь на вольную страсть...», что противоречит Служебнику (см. «Отпусты Владычних праздников, глаголемии в вечерню, во утреню и в Литургию по чину») и менее соответствует содержанию богослужения утрени этого дня, чем отпуст «Иже за превосходящую благость путь добрейший смирения показавый, внегда умыто ноги учеников...»). В пятницу на утрени, или, что то же, на последовании Святых Страстей, положен отпуст «Иже оплевания и биения и заушения...», а на Часах и на вечерне («вынос Плащаницы») – «Иже нас ради человеков и нашего ради спасения Страшныя Страсти и Животворящий Крест...» На повечерии же опять малый отпуст. В субботу на утрени, как и в пятницу на часах и на вечерне, произносится отпуст «Иже нас ради человеков и нашего ради спасения Страшныя Страсти...», что вполне соответствует содержанию самого богослужения этой утрени. На изобразительных в этот день произносится обычный малый отпуст. Открытым стоит вопрос с отпустом Литургии Великой Субботы. В старопечатных московских Служебниках для Великой Субботы имелось два отпуста: «Иже нас ради волею положивыйся во гробе Христос, Истинный Бог наш, молитвами Пречистыя Его Матере и всех святых, помилует...» (Служебник. 1601. Л. 85) и более пространный «Иже нас ради и нашего ради спасения, смирив Себе и в нашу нищету облечеся и волею страсти претерпе и смерть вкусив и во гробе положивыйся Христос, Истинный Бог наш, молитвами Пречистыя Его Матере и всех святых, помилует...» (там же, л. |
| Обряд погребения в древней христианской Церкви слагался из следующих трех моментов: приготовление покойника к погребению, вынос его тела и самое погребение (предание земле). В чем же состояло приготовление тела усопшего к погребению? Прежде всего покойному закрывали глаза и уста, как только он испускал последний свой вздох. Делать это всего естественнее было ближайшим родственникам покойника, как показывают такие же обычаи, употреблявшиеся у иудеев и язычников 35 . Но христианское великодушие и любовь к ближним заставляли христиан в соблюдении этого обычая не ограничиваться одними родственниками, а делать то же и с чужими, даже и с языческими покойниками. Соблюдение этого обычая как у язычников, так и у христиан объясняется прежде всего законом природы. Христиане, впрочем, придавали этому обычаю особое значение. Закрывая глаза умирающему, христиане тем самым как бы хотели показать, что с момента смерти умирающий отрешался от всего земного и ничто земное не должно быть предметом его созерцания и мысли. Уста же умершему замыкались как бы в знак того, что они уже не существуют более для земных звуков 36 . Следующим обстоятельством приготовления умершего к погребению было омытие его тела и положение на особом, уготованном месте в доме (как, напр., это было сделано с Тавифой). Обмывание тела умершего было в обычае также у многих языческих народов 37 и у евреев, от которых по всей вероятности и перешло к христианам. Евреи «омывали труп умершего теплой водой, смешанной с ромашкой и сухими розами, во-первых, для приведения трупа в чистый и опрятный вид, а во-вторых в знак очищения покойного от грехов» 38 . У христиан, однако, этот обычай никакого таинственного значения не имел. После обмывания тела, умершего обыкновенно одевали в светлую (по преимуществу белую), а иногда и драгоценную одежду . Какую форму имела эта одежда, сказать что-либо определенное трудно. Нужно полагать, что сначала умершего просто обвивали белым полотном и делали это в подражание Спасителю, повитому при погребении «чистою плащаницею» (полотном), нарочно купленной для того Иосифом ( Мк.15:46 , сравни Мф.27:59 ; Лк.23:53 ; Ин.19:40 ). |
| Слава и ныне, гл. 5. Тебе одеющагося светом яко ризою, снем Иосиф с древа с Никодимом, и видев мертва нага непогребена, благосердный плачь восприим, рыдая, глаголаше: увы мне, Сладчайший Иисусе, егоже вмале солнце на кресте висима узревшее мраком облагашеся, и земля страхом колебашеся, и раздирашеся церковная завеса; но се ныне вижу Тя, мене ради волею подъемша смерть. Како погребу Тя, Боже мой, или какою плащаницею обвию? Коима ли руками прикоснуся нетленному Твоему Телу? Или кия песни воспою Твоему исходу, Щедре? Величаю страсти Твоя, песнословлю и погребение Твое со воскресением зовый: Господи, слава Тебе! Тебя, облекшегося светом, как одеждою ( Пс. 103:2 ), Иосиф с Никодимом снял с дерева (со креста) и, видя Тебя мертвым, обнаженным, непогребенным, горькими от сердца обливался слезами и, рыдая говорил: «увы мне, Сладчайший Иисусе! Едва увидело Тебя солнце немного ранее сего (незадолго пред тем) висящим на Кресте, облеклось тьмой (мраком), а земля от страха поколебалась, и завеса в храме раздралась (на двое); но вот я ныне вижу Тебя принявшим добровольно ради меня смерть. Как я буду погребать Тебя, Боже мой? или каким полотном обовью? Какими руками прикоснусь к нетленному Твоему телу? или какие песни буду петь при Твоем погребении, Милосердый? – Прославляю страдания Твои, воспеваю в песнях и Твое погребение с воскресением, взывая: Господи, да будет слава Тебе! При пинии «Благообразный Иосиф» выносится из алтаря на средину храма плащаница. Вынос плащаницы. Ныне отпущаеши... Трисвятое... Отче наш. Тропари. Гл. 2. Благообразный Иосиф с древа снем пречистое тело Твое, плащаницею чистою обвив, и вонями во гробе нове, покрыв, положи. Благообразный (знаменитый) Иосиф, снявши с (крестного) дерева Твое пречистое Тело, обвивши его чистою плащаницею (тонким полотном) ( Мф. 27:59–60 ) и, помазавши благовонными, мазями, положил в новом гробе. Слава и ныне, гл. той же. Мироносицам женам при гробе представ, Ангел вопияше: мира мертвым суть прилична, Христос же истления явися чужд. |
|
|
