| Однако Майяр де Турнон, к-рый по дороге в Кантон остановился в Нанкине, опубликовал основные положения декрета «Cum Deus Optimus» (7 февр. 1707). Вскоре легат был выслан в Макао, где португ. власти, считавшие его деятельность нарушением королевского патроната, взяли его под арест. Миссионеры, отказавшиеся принять пяо, в 1708 г. были высланы из страны (31 чел., гл. обр. доминиканцы и августинцы). Несмотря на ходатайства иезуитов, распоряжения Майяра де Турнона были подтверждены папой Климентом XI в апостольской конституции «Ex Illa Die» (19 марта 1715); в ней повторялись запреты кит. христианам называть Бога к.-л. именами, кроме Тяньчжу, и участвовать в церемониях в честь Конфуция (допускалось «пассивное» присутствие на обрядах в честь предков). Для публикации папского послания в К. был направлен апостольский визитатор Карло Амброджо Меццабарба, к-рый находился в стране в 1720-1721 гг. Учитывая жесткую позицию императора и протесты иезуитов, папский легат сделал ряд уступок миссионерам и фактически аннулировал запреты Римской курии. Только после этого легат получил аудиенцию у имп. Канси, к-рый заявил, что папские посланники не вправе давать указания китайцам без его согласия. Однако мн. католич. миссионеры, гл. обр. францисканцы и доминиканцы, выступили против распоряжений Меццабарбы. В 1735 г. из-за возникших разногласий в Риме была создана комиссия кардиналов. Итогом ее работы стала апостольская конституция папы Бенедикта XIV «Ex Quo Singulari» (11 июля 1742), в к-рой содержалось окончательное и безоговорочное осуждение кит. ритуалов. Сделанные Меццабарбой уступки были отменены; миссионерам следовало дать присягу в соблюдении папских распоряжений. Указывая, что споры о ритуалах вызвали ожесточенные дискуссии и нанесли вред проповеди христианства, папа Римский противопоставил сомнительной политике аккомодации принцип чистоты христ. вероучения. Меры, принятые имп. Канси в связи с деятельностью папского легата Майяра де Турнона, негативно сказались на положении католич. |
| Представление это в целом верно, однако оно страдает однобокостью, поскольку не принимает в расчет глубочайшее интеллектуальное и литературное воздействие, оказанное Отцами Церкви на гуманистов, – воздействие, позволившее в свое время Вернеру Йегеру связать гуманизм эпохи Эразма с «христианским гуманизмом» каппадокийцев 205 . Расцвет греческой учености в XV в. привел к тому, что греческие Отцы вновь стали цениться и как богословы, и как экзегеты, и как красноречивые проповедники 206 . Одно из подтверждений тому – деятельность во Флоренции монаха-камальдолийца Амброджо Траверсари (1386–1439), который переводил Афанасия, Кирилла, Епифания и Василия. Нельзя отрицать того, что порой выбор текстов для перевода диктовался политическими соображениями, как это было в случае с переводом «Против Евномия» Василия, выполненным по просьбе Виссариона Никейского Георгием Трапезундским 207 . Вместе с тем, само стремление опираться в богословской полемике на авторитет Отцов, а не на умозрительные построения, благотворно сказалось на развитии историко-филологических штудий, сопровождавшихся к тому же появлением крупных коллекций рукописей. Таким образом, в рецепции Василия с самого начала опознаются несколько направлений, связанных с интересом к его аскетике, богословию, красноречию и классической учености. Все их мы можем проследить и на примере рецепции «Внемли». Прежде всего, кратко напомним о том, о чем мы уже писали. 1. Переводы до 1532 г. Наша гомилия была переведена на латынь еще Руфином. Этот перевод обнаружил в коллекции сочинений епископа Зенона Веронского (IV в.) Гварино да Верона (1374–1460), переводивший, заметим мимоходом, гомилии Василия «О посте». Благодаря этой находке латинский перевод «Внемли», хотя и под чужим именем, был опубликован в 1508 г. Впрочем, в рукописной традиции немало списков, в которых текст атрибуируется Василию 208 . Кроме того, в XV в. появляется сразу несколько новых латинских переводов «Внемли». Среди них – перевод Виссариона Никейского (1403–1472), отправленный в подарок королю Хуану II Кастильскому. В посвятительном письме Виссарион кратко касается вопроса о расхождении между греческим и латинским текстом Писания; это говорит о том, что он воспринимает «Внемли» в первую очередь как пример библейской экзегезы. В другом месте Виссарион признается, что перевод Василия был сделан для упражнения в латыни 209 . |
| Леонардо хотел ответить; но герцог, уже забыв о нем, кинулся навстречу капелланам и монахам, входившим в комнату. – Наконец-то! Слава Богу! Что у вас? – Частицы мощей преподобного Амброджо, Пояс родопомощницы св. Маргариты, честнейший Зуб св. Христофора, Волос Девы Марии. – Хорошо, хорошо, ступайте, молитесь! Моро хотел войти с ними в комнату больной, но в это мгновение крик превратился в такой ужасающий визг и рев, что, заткнув уши, он бросился бежать. Миновав несколько темных зал, остановился в часовне, слабо освещенной лампадами, и упал на колени перед иконою. – Согрешил я, Матерь Божия, согрешил, окаянный, невинного отрока погубил, законного государя моего Джан-Галеаццо! Но ты, Милосердная, Заступница единая, услышь молитву мою и помилуй! Все отдам, все отмолю, только спаси ее, возьми душу мою за нее! Обрывки нелепых мыслей теснились в голове его, мешая молиться: он вспомнил рассказ, над которым недавно смеялся, – о том, как один корабельщик, погибая во время бури, обещал Марии Деве свечу величиною с мачту корабля; когда же товарищ спросил его, откуда возьмет он воска для такой свечи, тот ответил: молчи, только бы спастись нам теперь, а потом будет время подумать; к тому же я надеюсь, что Мадонна удовольствуется меньшею свечою. – О чем это я, Боже мой! – опомнился герцог. – С ума схожу, что ли?.. Он сделал усилие, чтобы собрать мысли, и начал снова молиться. Но яркие хрустальные шары, похожие на ледяные прозрачные солнца, поплыли, закружились перед ним, послышалась тихая музыка, вместе с назойливым припевом золотого мальчика: Скоро к вам, о люди, скоро Я вернусь по воле Моро. Потом все исчезло. Когда он проснулся, ему казалось, что прошло не более двух-трех минут; но, выйдя из часовни, увидел он в окнах, занесенных вьюгою, серый свет зимнего утра. Х Моро вернулся в залы Рокетты. Здесь всюду была тишина. Навстречу ему попалась женщина, несшая короб с пеленками. Она подошла и сказала: – Разрешиться изволили. – Жива? – пролепетал он, бледнея. – Слава Богу! Но ребеночек умер. Очень ослабели. Желают вас видеть – пожалуйте. |
| Счастлив будь, кто счастья хочет, И на завтра не надейся. VIII На одной из четырех башен дворца Моро увидел огонек: главный придворный звездочет Миланского герцога, сенатор и член тайного совета, мессер Амброджо да Розате, засветил одинокую лампаду над своими астрономическими приборами, наблюдая предстоявшее в знаке Водолея соединение Марса, Юпитера и Сатурна, которое должно было иметь великое значение для дома Сфорца. Герцог что-то вспомнил, простился с мадонной Лукрецией, с которой занят был нежным разговором в уютной беседке, вернулся во дворец, посмотрел на часы, дождался минуты и секунды, назначенной астрологом для приема ревенных пилюль, и, проглотив лекарство, заглянул в свой карманный календарь, в котором прочел следующую памятку: «5 августа, 10 часов вечера, 8 минут – усерднейшая молитва на коленях, со сложенными руками и взорами, поднятыми к небу». Герцог поспешил в часовню, чтобы не пропустить мгновения, так как иначе астрологическая молитва утратила бы действие. В полутемной часовне горела лампада перед образом; герцог любил эту икону, писанную Леонардо да Винчи, изображавшую Чечилию Бергамини под видом Мадонны, благословляющей столиственную розу. Моро отсчитал восемь минут по маленьким песочным часам, опустился на колени, сложил руки и прочел «Confiteor» . Молился он долго и сладко. – О Матерь Божия, – шептал, подняв умиленные взоры, – защити, спаси и помилуй меня, сына моего Максимилиана и новорожденного младенца Чезаре, мою супругу Беатриче и мадонну Чечилию, – а также моего племянника мессера Джан-Галеаццо, ибо, – ты видишь сердце мое, Дева Пречистая, – я не хочу зла моему племяннику, я молюсь за него, хотя, быть может, смерть его избавила бы не только мое государство, но и всю Италию от страшных и непоправимых бедствий. Тут вспомнил он доказательство своего права на миланский престол, изобретенное законоведами; будто бы старший брат его, отец Джан-Галеаццо, был сыном не герцога, а только военачальника Франческо Сфорца, ибо родился прежде, чем Франческо вступил на престол, тогда как он, Лодовико, родился уже после того и, следовательно, был единственным полноправным наследником. |
| 1737), сервита Джованни Анджело Порро из Милана (15 июля 1737), итал. августинок Клары из Монтефалько и Маргариты из Каша (12 авг. 1737), францисканца Андреа Каччиоли из Спелло (25 июля 1738). К. провел неск. экстраординарных юбилейных годов (см. «Annus sanctus» ). 9 сент. 1730 г. буллой «Ubi primum supernae» он объявил экстраординарный юбилей для проведения 2-недельных молитв о его понтификате. 29 февр. 1732 г. буллой «E sublimi Principis Apostolorum» К. назначил проведение экстраординарного юбилея в 1-ю неделю Великого поста в итал. гос-вах, пострадавших от землетрясения и наводнения. 15 марта того же года буллой «Inter gravissimas pastoralis» был объявлен недельный экстраординарный юбилей для Испании, во время к-рого предписывалось чтение молитв о преодолении разногласий между папой Римским и испан. королем. Во время войны за «польское наследство» К. буллой «Ecclesiae militantis regimini» от 3 дек. 1734 г. назначил проведение 2-недельного экстраординарного юбилея с особыми молитвами о мире между христ. правителями европ. стран. 25 апр. 1739 г. буллой «Quam in omnibus fere» К. распорядился о проведении 2-недельного экстраординарного юбилея во всех итал. гос-вах с молитвами об избавлении от угрозы со стороны Османской империи и от эпидемии чумы. Католические миссии В понтификат К. вновь разгорелся т. н. спор о ритуалах, касавшийся аккомодации - миссионерской практики иезуитов в Китае, к-рая допускала совершение христианами конфуцианских обрядов и обычаев, принятых в кит. обществе (подробнее см. ст. Китай ). Установленный апостольской конституцией папы Климента XI «Ex illa die» (1715) запрет католикам совершать кит. обряды фактически не соблюдался иезуитами, на что постоянно жаловались в Рим миссионеры из др. орденов и конгрегаций (в основном доминиканцы и францисканцы). Несоблюдение папского запрета иезуиты оправдывали привилегиями, к-рые были предоставлены им в 1721 г. лат. патриархом Александрийским Карло Амброджо Меццабарбой, апостольским легатом в Китае. Поскольку имп. Канси не дал Меццабарбе согласия на обнародование в Китае конституции «Ex illa die», папский легат издал распоряжение о допустимости в силу вынужденных обстоятельств совершения кит. обрядов христианами. |
| монах-бенедиктинец Амброджо Мария) основал в 1877 г. ж. «Церковная музыка» (Musica sacra), а в 1880 г. организовал в Милане Общеитальянскую ассоциацию св. Цецилии (Generale associazione italiana di Santa Cecilia) по образцу Всеобщего немецкого союза св. Цецилии, основанного в Германии в 1868 г. Ф. К. Виттом. Ассоциация проводила конференции, на к-рых впервые прозвучали высказывания против изданий григорианского пения, осуществленных Медичи. Опубликованная в 1613-1614 гг. типографией Медичи в Риме, эта редакция григорианского репертуара представляла собой версию, «исправленную» согласно стилю эпохи: мелизмы, считавшиеся средневек. вставками, сокращались, амбитус напевов был сужен в соответствии с теоретическими ограничениями, было полностью пересмотрено соотношение музыки и текста. Сильно измененное т. о. григорианское пение стало восприниматься как неприемлемое в свете новых исследований монахов франц. аббатства Солем, специализировавшихся на возрождении древних источников. Тем не менее в 1870 г. регенсбургский издатель Ф. Пустет сумел получить эксклюзивную лицензию на публикацию григорианского пения в течение 30 лет; этот же документ придал книгам Медичи статус офиц. церковных изданий. Цецилианское движение в Германии, имевшее представительство в Регенсбурге и бывшее в дружественных отношениях с Пустетом, поддерживало его издание. Этот факт вызвал ожесточенную полемику, но по истечении срока папская лицензия не была продлена. В Милане, в одном из центров реформы, получил образование и сформировался как композитор пресв. Лоренцо Перози (1872-1956), один из главных авторов церковной музыки нач. XX в. Споры цецилианцев касались не только пения, но и музыки для органа. Оригинальные композиции по стилю чаще всего напоминали оперы; еще более были распространены транскрипции и аранжировки фрагментов из опер-сериа и комических опер. С первых десятилетий XIX в. итал. и иностранные музыканты обратили внимание на снижение статуса органной музыки по сравнению с музыкой для театра. |
| Но есть в отношениях между музыкой и словом и четвертый, наверное, последний вариант. Когда Платон писал свою знаменитую эпиграмму «Тише, источники скал…» и далее «Разноголосый молчи гомон пасущихся стад»… Молчи, потому что сам бог Пан «начинает играть на своей сладкозвучной свирели», «скользя», как говорит Платон, своею губой, «по составным тростникам…». Эти самые «составные тростники», свирель, сиринга или fistula, – это своего рода маленький орган, орган не Большого зала в консерватории, а такой, что можно удержать в руках, – семь или десять дудочек разного размера, соединенные вместе. Платон, когда писал эти стихи, тоже имел в виду какую-то музыку. Однако это уже была не конкретная мелодия, которую можно сыграть или напеть, а какое-то представление о музыке, какой-то её образ, её тень или след, что должен возникнуть и отозваться в сердце у читателя, который возьмёт в руки свиток папируса и прочитает эти стихи… Именно этот тип взаимоотношений между словом и музыкой победил в эллинистической, александрийской, а затем и в римской поэзии, потом, хотя, скорее всего, не раньше чем в эпоху Возрождения, был унаследован и европейской культурой. Знаменитый Полициано, или Анджело Амброджини, бывший крупнейшим итальянским филологом второй половины XV века, писавший вполне свободно как на греческом, так и на латыни и, конечно же, знавший на память всего Вергилия, пишет в одном из своих стихотворений Udite, selve, mie dolce parole, Poi che la nimfa mia udir non vuole, La bella nimfa e sorda al mio lamento E ‘l suon di nostra fistula non cura («Услышите, о леса, мои сладостные слова, потому что моя нимфа слышать их не хочет, прекрасная нимфа глуха к моему плачу, её не волнует звук моей свирели»). Здесь снова появляется fistula, и Полициано, подобно Платону, заставляет своего читателя услышать какую-то музыку, но сам мелодии её нам не предлагает. Он призывает леса «слушать» звуки его песни, говорит, что его подруга не хочет «слушать» il suono, то есь «звук» его свирели (fistula), и «глуха» (sorda) к его плачу (al mio lamento). Здесь практически каждое слово работает на то, чтобы создать чисто звуковой образ. Как и в эпиграмме Платона. Дальше он обращается к ветрам: |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Мадонна Креволе. Ок. 1280 г. (Музей собора, Сиена) [ итал. Duccio di Buoninsegna ] (1-е упом.- в 1278, Сиена - до 3.08.1319, там же), итал. живописец, определивший своим творчеством направление развития западноевроп. ренессансной живописи, цель которого - передать многообразие мира. Это направление получило широкое распространение в североевроп. странах. Творчество Д. д. Б. повлияло на сиенскую художественную школу, его учениками считаются Симоне Мартини, Пьетро и Амброджо Лоренцетти, Сенья ди Бонавентура, Уголино ди Нерио. Большую часть жизни Д. д. Б. провел в Сиене . Его имя на протяжении 40 лет упоминается в документах, сообщающих о многочисленных денежных штрафах, налагавшихся на Д. д. Б. за адм. правонарушения, о долговых обязательствах, правах собственности, выплатах за работы. Хронологические лакуны в этих документах в совокупности со стилистическим анализом произведений позволили ряду исследователей предположить, что мастер побывал в Ассизи и Риме. Отсутствие документов, относящихся к 1280-1285 гг., и влияние франц. готики на его искусство могут указывать на то, что в эти годы он побывал во Франции ( Stubblebine. 1979). Реконструкция творческого пути Д. д. Б. проблематична, мнения об атрибуции и о хронологии создания его произведений расходятся. Документальные сведения о периоде обучения отсутствуют. Возможно, его наставником был Гвидо да Сиена, в ранние годы Д. д. Б. работал в миниатюре и был знаком с постэллинистической традицией визант. живописи. Д. д. Б. мог быть учеником Чимабуэ и работать с ним в кон. 70-х - нач. 80-х гг. XIII в. в Верхней ц. Сан-Франческо в Ассизи ( Bologna. 1983. P. 330-340). В основу этой версии лег стилистический анализ 3 произведений: 2 фигур крылатых гениев на своде с изображениями отцов Церкви (ц. Сан-Франческо в Ассизи), приписываемых кисти Чимабуэ, фигуры Младенца на образе «Мадонна с Младенцем» (Кастельфьорентино, ц. Санта-Вердиана), рассматриваемом как совместная работа Д. д. Б. и Чимабуэ, и исполненного, вероятно, Д. д. Б. образа «Мадонна Креволе» (ок. 1280, Музей собора, Сиена). |
| В кон. 80-х гг. XV в. Б. составил описание путешествий в Тану и Персию (издано в Венеции в 1543). Наряду со сведениями об итал. колониях в Причерноморье, о татарах, об аланах, о готах, о черкесах и о др. народах приведены также данные о России, одними из первых дошедшие до европейцев. Неизвестно, посещал ли Б. Россию лично (не исключено, что обратный путь его из Таны в Венецию в нач. 50-х гг. XV в. пролегал через Москву, литовские земли, Польшу, Германию), но в повествовании о ней он сильно зависел от сведений, полученных из труда Амброджо Контарини (издан в 1487) и, возможно, из дипломатических донесений, к к-рым он имел доступ в качестве должностного лица Венецианской республики. Б. описывал Россию как страну лесистую, доступную для проезда только зимой по покрытым льдом водным путям; кроме Москвы, резиденции рус. вел. князя, где есть «замок на холме», ему известны также Рязань, управляемая своим князем, и Коломна, оба города имеют деревянные укрепления. Как купца и колониального администратора Б. интересовали товары, к-рыми богата страна. По его наблюдению, в России в изобилии имеются хлеб, мясо, мед и др. продукты, к-рые стоят очень дешево; его поразила картина зимней торговли на льду Москвы-реки замерзшими тушами освежеванных животных. За неимением винограда русские приготовляют хмельные напитки из проса и меда; однако, по утверждению Б., князь ввел запрет на их производство, желая обратить своих подданных «к хорошей жизни». В вероисповедном отношении Б. характеризует русских как христиан «греческого обряда», но упоминает и о том, что такой народ, как мордва, совершив ритуальное заклание лошади, поклоняется ее чучелу; идолопоклонниками представлены также татары, почитающие истуканов и животных. Из политических событий Б. выделил победу Московского государя над Казанью, прекращение выплаты дани татарам, взятие Новгорода; город этот раньше управлялся народом, среди его жителей было много еретиков (см. статьи Стригольники , Жидовствующие ), теперь же новгородцы, сказано у Б., «понемногу переходят в католическую веру» (это сообщение Б. рус. источниками не подтверждается). |
| Амброджио Спреафико в статье “Амос: бедняк как праведник в контексте бесправия” 5 настаивает, что “праведник” в книге пророка Амоса — это бедняк как таковой, а не только невинно осуждённый злым беззаконником: “В Ам 2:6 праведник квалифицируется социально — это бедняк, чьи права попраны” 6 . Итальянский библеист аргументирует это тем, что в параллельном к Ам 2:6b тексте, в Ам 8:6а (чтобы покупать неимущих за серебро и бедных за пару обуви) вместо ожидаемого цаддиким стоит даллим (в параллели с эвион). Это, полагает автор статьи, свидетельствует в пользу того, что цадик и даль для Амоса — синонимы. Спреафико обращает также внимание на Ам 5:12b (вы враги правого, берете взятки и извращаете в суде дела бедных), где цадик — в параллели с эвионим. Таким образом, считает автор этой статьи, любой даль и любой эвион для Амоса — цадик. Такого же мнения придерживается испанский библеист Хосе-Луис Сикре, считающий, что слово цадик у Амоса не следует ограничивать лишь юридическим, процессуальным смыслом, но что его следует интерпретировать шире — в общем социо-экономическом смысле — как и слова эвион, даль, анав. Амос, согласно Сикре, “обвиняет кредиторов, которые, чтобы вернуть себе деньги, которые они дали взаймы, продают в рабство человека, единственная вина которого состоит в том, что он не способен вернуть долг” 7 . Пророк, согласно этому автору, “не находит никакой правомочности для порабощения человека — ни военнопленного (см. Ам 1:6,9), ни должника” 8 . Обвинение Амоса, таким образом, является критикой всей социально-экономической системы, всего общественного устройства Израиля, а не только судопроизводства. Бедняк в обществе, управляемом плутократией, — праведник. Тему эту будут развивать и иудейские пророки — уже в применении к иудейскому обществу: Ис 58:1–12; Соф 1:8–13; 3:1–5 и др. В контексте судопроизводства слово цадик означает невиновного. Невиновный должен быть оправдан вне зависимости от того, беден он или богат: Если будет тяжба между людьми, то пусть приведут их в суд и рассудят их, правого (цадик) пусть оправдают, а виновного осудят (Втор 25:1). Но богачи не внемлют принципам Божьей справедливости, тому высшему суду, что, по слову поэта, “не доступен звону злата”. У них, у богачей, обычно имеются свои подкупленные ими суды, своё карманное правосудие. Несчастные бедняки обычно, по образному выражению Псалтири, падают в сильные когти их (Пс 9:31) 9 . Амос ещё не раз вернётся в своей книге к теме обличения неправедных судей и спонсирующих их богачей (Ам 5:7; 6:12). |
|
|
