| Я бы добавил: у духовного понимания религии – рационализм и у автономной этики – научно-материалистическая этика. Говоря о разуме, как основе морали, мы отличаем разум от науки, имеющей своим предметом исключительно внешний мир, включая сюда и человека, как часть мира. Знаем опыты в обосновании этики путём такой науки, путём эмпирического знания 1824 . Но мы говорим о разуме, обращённом на самого себя, обра- —317— зующем духовную личность. Говорить об автономной морали это не значит непременно считать единственным методом этики исторический, и все основательные возражения против этого метода в этике не могут быть приводимы против всякой мысли о независимой нравственности 1825 ... (Окончание следует). М. Тареев Заозерский Н.А. Злонамеренное оставление одним супругой другого как основание расторжения брака//Богословский вестник 1904. Т. 3. 10. С. 318–341 (2-я пагин.). (Начало.) —318— „Муж, оставленный женой достоин снисхождения и сожительствующая с ним не осуждается“. Св. Василия вел. прав. 9. Злонамеренное оставление (malitiosa desertio) одним супругом другого, в качестве повода или основания для расторжения брака, есть преступление против супружеской верности, выражающееся в том, что жена покидает дом мужа (или муж оставляет жену и семью) живёт отдельно и несмотря на увещания со стороны оставленного, упорствует в отдельном от него жительстве. В западной европе это преступление признано было основанием для расторжения брака со времени реформации в тех государствах, в коих утвердилось протестантство 1826 . В каноническом праве восточной церкви оно признано в этом качестве с IV века, равно как и в византийском гражданском праве. Таким же признавалось оно и в древнерусском праве, равно как в течение всего XVIII века, и исключено из оснований брачного развода не далее, как в начале XIX-ro века. Впрочем и в настоящее время оно удержано в нашем законодательстве о разводах между лицами евангелическо-лютеранского, аугсбургского и реформатского исповеданий. Здесь даны между прочим следующие, заслуживающие интереса определения: „при разводах по злонамеренному оставлению должно удостоверить, что оставление —319— это именно злонамеренное. Безвестное отсутствие в течение года считается злонамеренным оставлением. При просьбе о разводе в этом случае стороны должны просить консисторию о вызове отсутствующего узаконенным порядком; развод даётся здесь через год по совершении вызова. Жена, отлучившаяся самовольно от мужа, по возвращении должна представить удостоверение в беспорочном своём поведении за время отлучки, иначе муж может требовать развода 1827 . |
| Согласно этому взгляду, ценности этические, нравственные - высшие ценности, выше которых нет ничего. Сама религия ценится постольку, поскольку в ней есть моральное содержание. Мистическая сторона религии понимается как религиозная мифология, потребность и нужда в которой вызвана слабостью человеческой природы - потребностью человека представлять себе моральный смысл религиозных учений в символических или чувственных образах. Человеческая природа, с этой точки зрения, редко может возвыситься до бескорыстной любви к добру; она обязательно требует наград в этой или будущей жизни за исполнение норм нравственности и наказания за их несоблюдение. Религия, идя навстречу слабости человеческой природы, будучи сама вызвана к жизни этой слабостью, удовлетворяет притязаниям чувственной стороны человеческого естества. Без религиозных санкций люди вряд ли были бы в состоянии любить добро ради добра. В этом смысле религия может быть полезной и даже необходимой для большинства людей. Но, повторяют приверженцы автономной нравственности, основать мораль на религии, значило бы сделать этику гетерономной «сверху» - подчинить ее никому неизвестной «воле Божьей». Тогда добро ценилось бы не как таковое, но лишь как выражение воли Божией, которая сама по себе не подлежит моральной оценке, а создает эти оценки. В этом отношении показателен средневековый спор между томистами (последователями Фомы Аквинского) и скотистами (последователями Дунса Скота). Томисты утверждали, что Бог может хотеть лишь добра, т.е., если довести эту мысль до логического конца, что воля Божия ограничена нормами добра. Скотисты, наоборот, утверждали, что добро есть то, чего хочет Бог . Большинство философов-моралистов XIX-XX вв. придерживаются томистской точки зрения. Подчинить мораль религии значило бы для них свести на нет автономию нравственных ценностей, сделать мораль «служанкой богословия». Современный представитель автономной этики Николай Гартман заходит так далеко, что считает бытие Божие не только недоказуемым, но, главное, морально нежелательным. Ибо существование Божие, - так думает Гартман, - свело бы на нет весь замысел объективной иерархии ценностей, ибо ввело бы в качестве главного масштаба оценки некий иррациональный «икс» - никому неизвестную волю Божию. Другой, русский представитель автономной этики, Лев Толстой, так далеко не заходит, но и он считает мистическую сторону религии вредным предрассудком, ценя в ней лишь ее моральное содержание. Толстой готов был бы подписаться под словами Маркса: «религия есть опиум для народа» разумеется, не во имя атеистического коммунизма, а во имя добра! |
| В двух менее значительных лекция-брошюрах А.Ф. выясняет Необходимость внешнего богопочитания (Казань. 1902. Третье издание) и высказывает свои мысли О клятве и присяге (Казань. 1891), имея в виду отрицательное отношение Толстого к религиозному культу и к клятве. В некоторой связи с полемикой нашего профессора с Л. Толстым и его единомышленниками стоят также его сочинения: Религиозность, как основа нравственности (Казань. 1894. Второе издание), Отношение евангельского нравоучения к закону Моисееву и к учению книжников и фарисеев по Нагорной проповеди Иисуса Христа (Харьков. 1895) и Разбор возражений Спенсера и его единомышленников против учения о Боге, как личном существе (Казань. 1896). Первое из этих произведений в своем первом издании направлялось и против Л. Толстого 86 ; по своему же содержанию весьма близко стояло к третьей главе (Зависимость морали от религиозной или философской метафизики) первого противотолстовского сочинения А.Ф.. Во втором издании оно явилось уже значительно упорядоченным и дополненным, представляя собою солидный трактат, особенно сильный в опровержении различных и многочисленных обвинений, возводимых на религию поборниками автономной нравственности. Интересно «богословское» суждение А.Ф. о коренном недостатке всякой автономной этики. Этот недостаток заключается в нарушении автономистами основного правила нравственности: «воздавай всему должное», отступление от которого (правила) имеет особые последствия. Автономисты не выполняют этого правила по отношению к Богу, чем разрушают всякую мораль, так как «игнорируют отношения и обязанности к всесовершенному Существу, человек лишается через это возможности поставить себя в подобающие отношения к другим существам и предметам: он невольно располагается ценить и чтить некоторые из них неизмеримо выше, чем они того стоят, а другие существа и предметы трактовать слишком низко» 87 . Конечно, это мнение о главном недостатке независимой морали не мешало А.Ф. указывать и другие слабые места в учении автономистов. Шесть глав сочинения: 1) Предшественники и антирелигиозные идеи современных автономистов; 2) Коренной недостаток всякой автономной этики и его неизвиняемость; 3) Неосновательность возводимых автономистами обвинений на религию; 4) Вопрос об источнике и обязующей силе нравственного закона; 5) Наиболее чистые и сильные из мотивов нравственности, 6) Цель человеческой жизнедеятельности и условия достижения ее – эти шесть глав, давали возможность автору всесторонне рассмотреть взгляды поборников независимой морали 88 . |
| Творческой свободы выбора нет, а поэтому и настоящего творчества нет. Наивный телеологизм системы Аквината не может понять проблему христианской свободы. 11. Феномен автономного противоборства как выражение антиномизма свободы Антиномия долженствования, установленная Гартманом, есть ценное открытие с точки зрения этики сублимации: она дает возможность глубже понять феномен автономного противоборства, описанный в начале этой главы. Кантовская антиномия причинности и свободы и ее решение показывает, что свобода не связана казуальными целями: она витает над ними, пользуется ими как средствами, нигде их не нарушая. Но если свобода поднимается над детерминацией казуальной, то это не значит, как мы видели при решении антиномии, что она сразу попадает под власть другой детерминации, исходящей от ценностей. Для свободы прежде всего характерна эта неподвластность, автономия, суверенность. Она может витать в абсолютной произвольности между той и другой детерминацией. Чистое самовластие автономного я – вот первая форма свободы, поднявшейся над природной необходимостью. Над этой автономией я возвышается другая автономия, другая высшая детерминация, которая требует подчинения от самовластного я, которая звучит как долг, императив. Здесь именно и возникает феномен автономного противоборства: не так-то легко подняться на ступень высшей детерминации, не так легко ей подчиниться. Самовластная детерминация я как бы представляется самодостаточной. Самовластная личность, конечно, принимает решения и ставит себе цели, но все цели ей подчинены, она сама не хочет быть средством, не хочет служить каким-либо высшим целям, хочет быть только самоцелью. Типы Калликла и Тразимаха у Платона, 255 тип Штирнера, сверхчеловек Ницше – вот образы, выражающие эту ступень свободы. Переход с первой ступени свободы на вторую сопровождается бунтом, восстанием, ибо здесь как будто теряется та несомненная ценность, которая приобретена на первой ступени: право быть самоцелью. Личности предлагается стать средством для каких-то высших целей. |
| Собственно, именно за факультативный характер курса «Основы религиозных культур и светской этики» и выступает сегодня большинство россиян, утверждают социологи фонда «Общественное мнение». Согласно результатам проводившегося на минувшей неделе репрезентативного опроса 2000 граждан в 44 регионах страны, 54% респондентов убеждены, что этот предмет должен преподаваться факультативно. За обязательность «проголосовали» 20% опрошенных. Вообще же, как показало исследование социологов, почти две трети респондентов (63%) положительно относятся к появлению нового школьного предмета. Категорически против введения такого курса выступают 17% опрошенных, при этом, правда, каждый пятый респондент не имеет четкой позиции по этому вопросу. В Минобрнауки подчеркивают, что после введения «Основ» нагрузка на детей не увеличится—школьное руководство должно скорректировать свои учебные планы. Представители министерства в очередной раз напомнили, что курс включает в себя шесть вариантов: основы православной, исламской, буддийской, иудейской культур, основы религиозных культур и основы светской этики. И родители четвероклассников имеют право выбирать, какой из этих модулей будет изучать их ребенок. Судя по отчетам, поступающим из региональных управлений образования, школьники по большей части будут постигать не «Основы православной культуры» или другие «конфессионально ориентированные» дисциплины, а светскую этику и «основы религии вообще». Так, например, в Свердловской области подавляющее большинство—более 70% школьников—будут изучать «Основы религиозных культур и светской этики», 23% родителей предпочло, чтобы их чадо учило ОПК, остальные выбрали основы исламской, буддистской и иудейской культур. К слову, в Еврейской автономной области более 50% четвероклассников будут изучать основы православной культуры, на втором месте—история мировых религий. Г-н Калина пообещал, что если же папы и мамы или другие законные представители детей посчитают, что право их на выбор было нарушено, они могут обратиться с жалобой «в координационные органы, созданные при губернаторах и вице-губернаторах». Замминистра образования пояснил, что такие органы (в которые входят чиновники Минобрнауки и священнослужители) были созданы в каждом из 19 субъектов федерации, участвующих в эксперименте. |
| Аристотель вовремя остановился. По всей его «Этике» рассеяны замечания вроде следующего: οι δε τòν τροχιζμενον… ευδαμονα φσκοντες ειναι, εν η αγαθς, η εκντες η ακοντες ουδεν λγουσιν (Nic. Eth. 1153b 20); т. е. тот, кто утверждает, что хороший человек будет блаженным и на пытке, умышленно или неумышленно говорит вздор. Такие, как бы мимоходом брошенные замечания являются фундаментом, на котором держится все здание аристотелевской этики, и направлены они, конечно, против Сократа, который безудержностью и своего мышления, и своей жизни свидетельствовал о совсем ином. Его убеждение, что с хорошим человеком не может приключиться ничего дурного, как и его твердая вера, что знание есть добродетель, – многим казавшиеся выражением наивного и благодушного оптимизма, скрывали под собой самую жестокую и страшную «истину», какую когда-либо принимала в себя человеческая душа. Когда вышедшие из Сократа школы торжественно заявляли, что добродетельный человек будет блаженствовать даже в фаларийском быке, они только новыми словами выражали то, что составляло пафос сократовской этики. И наоборот, когда Аристотель настаивал, что для блаженства недостаточно одной добродетели, а нужен еще некий minimum житейских благ, он защищался против Сократа. Аристотель не мог допустить, что плоды с дерева познания добра и зла могут загнать человека в недра фаларийского быка и принести ему то блаженство, о котором говорили не только стоики, но и эпикурейцы и на котором держалась этика последнего великого эллинского философа, Плотина. Пусть бесчестят наших дочерей, убивают сыновей, разрушают отечество – все это, учил Плотин (Епп. I. 4, 7, 8, 9), не мешает мудрецу в его блаженстве. В этом весь смысл и значение этики, что ее «добро» самозаконно, автономно, т. е. совершенно независимо от res quae in nostra potestate non sunt (вещей, которые не в нашей власти). Этика, которая боится и потому закрывается, как у Аристотеля, от фаларийского быка, отрекается от своей основной задачи. Сократ это видел, он знал, что приносят человеку плоды от дерева познания, он вкусил от них, как некогда вкусил наш праотец; для Аристотеля же, как в наше время для Гегеля, эти плоды были только θεωρα (духовное созерцание), он только созерцал их и потому даже не подозревал, какой страшной отравой они наполнены. |
| Это значит: поступай так, как ты хотел бы, чтобы поступали по отношению к тебе, не превращай другого человека только в средство для реализации твоих эгоистических целей. Такое требование исключает эгоистическое своеволие индивида и вполне согласно с принципами христианской этики. Кант стремился сохранить основное содержание христианской этики, но при этом освободиться от ее религиозных предпосылок — от учения о Боге и бессмертии души. Правда, полностью освободиться от этих предпосылок Канту не удалось: он должен был сохранить их в качестве постулатов практического разума, которые необходимо допустить как постулаты веры , никогда не могущие быть доказанными, но и не могущие быть отброшенными; однако, по мнению Канта, именно этика является основой религии, а не наоборот. Тут проходит водораздел между автономной этикой Канта и его последователей и теономной этикой, о которой речь пойдет ниже. Из принципов абсолютной этики Канта исходит также И. Г. Фихте, который не только признает примат практического разума над теоретическим, но и видит в нравственности предпосылку онтологии в целом. Фихте снимает не переходимую для Канта грань между чувственным и умопостигаемым мирами, превращая таким образом этические принципы в универсальные законы бытия. Природные законы в конечном счете объясняются Фихте из законов долженствования, то есть из свободы, и кантовский принцип автономии воли, согласно которому она должна следовать тому закону, который сама себе дает, определяет содержание трансцендентальной философии Фихте, особенно в первый период его творчества. В глубине человеческого Я Фихте открывает Абсолютное, божественное Я; таким образом Бог теряет свой трансцендентный характер, он осуществляет себя в истории, которая есть процесс нравственного совершенствования человечества. Внешняя природа, как и природное начало в человеке, выступает у Фихте лишь как средство для нравственного совершенствования; постоянно преодолевая природное начало в себе, то есть все эгоистически-индивидуальное, чувственное, человек стремится к идеалу — к полному растворению своего эмпирического Я с его своекорыстием и эгоизмом во всеобщей форме разума как высшего нравственного начала. |
| Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. 1 Ин. 3,15 Правительство РФ определило 19 регионов для эксперимента по обучению основам религий 06.11.2009 Правительство России определило 19 субъектов, в школах которых в 2010-2011 годах будет проходить эксперимент по введению предмета " Основы религиозных культур и светской этики " , говорится в распоряжении кабинета министров, подписанном его главой Владимиром Путиным. Новый школьный курс будет включать на выбор такие предметы, как основы православной культуры, основы исламской культуры, основы буддийской культуры, основы иудейской культуры, а также основы мировых религиозных культур и основы светской этики. В числе регионов, где будет проходить эксперимент - Калмыкия, Карачаево-Черкессия, Удмуртия, Чечня, Чувашия, Камчатский, Красноярский, Ставропольский края, Вологодская, Калининградская, Костромская, Курганская, Новосибирская, Пензенская, Свердловская, Тамбовская, Тверская, Томская области и Еврейская автономная область. Эксперимент начнется в апреле 2010 года в четвертых классах школ отобранных регионов. Согласно плану мероприятий, утвержденному правительством, Минобрнауки РФ поручено в ноябре текущего года разработать и апробировать механизмы выбора учащимися и их родителями (законными представителями) одной из составных частей школьного курса " Основы религиозных культур и светской этики " и заключить соглашение о проведении эксперимента с региональными органами управления образованием. В ноябре 2009 года также должен быть создан межведомственный координационный совет, заседания которого будут проводиться не реже одного раза в квартал в 2009-2011 годах. Ответственными назначены Минобрнауки, Рособразование, Минэкономразвития и Минрегион. Учебно-методические материалы для нового курса (рабочие программы, учебные пособия, методические рекомендации, книга для учителя и мультимедийные учебные пособия) должны быть разработаны до февраля 2010 года Рособразованием совместно с Минобрнауки и Минрегионом. Тиражирование их будет вестись в 2010-2011 годах. В эти же сроки учителя пройдут внеочередное дополнительное повышение квалификации, а также будут проведены социологические исследования хода апробации нового школьного курса. |
| Кант различает два вида этики: автономную и гетерономную. Собственно этика есть этика автономная, самостоятельная – этика, в которой человек ни от чего не зависит и совершенно свободен. Этика гетерономная – это этика, зависящая от чего-либо другого, в данном случае от каких-либо внешних обстоятельств. Понятно, что внешние обстоятельства могут на нас воздействовать, мы можем под влиянием этих обстоятельств совершать поступки, но легко понять, что этот поступок будет оцениваться как нравственный или безнравственный с точки зрения автономного разума, автономной этики. Кант приводит в качестве примера спасение утопающего при кораблекрушении. Можно спасти утопающего постольку, поскольку этот поступок будет оценён соответствующим образом (скажем, за это дадут медаль или какое-либо другое вознаграждение). Этот поступок можно допустить (как говорит Кант, он легален), но он не собственно морален. Моральным же будет тот поступок, если утопающего будут спасать ради самого этого человека, ради того, чтобы его спасти, независимо от того, будет ли за это вознаграждение или нет, а тем более «если кто-то с величайшей опасностью для жизни пытается спасти при кораблекрушении людей и при этом в конце концов сам погибает» (2, т. 4(1), с. 495), то подобный поступок будет собственно нравственным. Такая этика будет этикой автономной, и любой человек станет оценивать поступок не по тому, получит он награду или нет – наоборот, он будет оценивать свой поступок с точки зрения истинной, действительной этики. Ведь в этом случае человек поступает совершенно свободно, независимо ни от каких внешних фактов. «Автономия воли есть единственный принцип всех моральных законов и соответствующих им обязанностей; всякая же гетерономия произвольного выбора не создаёт никакой обязательности, а, скорее, противостоит её принципу и нравственности воли», – делает вывод Кант (2, т. 4 (1), с. 350). «Следовательно, моральный закон выражает не что иное, как автономию чистого практического разума, т.е. свободы» (2, т. |
| Мы видели, что независимая от религии этика нашла свое надлежащее обоснование лишь в системе этической автономии. Ни этический натурализм, ни учение (английской этики) о моральном чувстве не могли обосновать претензии нашего духа: дальше описания этических фактов они идти не могли, оправдать противоставление себя действительности не были в состоянии. Но идея этической автономии, исходившая из признания самостоятельного источника моральной жизни в человеке, оправдывавшая его противопоставление природе, в развитии своем неизбежно закончилась подчинением личности надъэмпирическому в ней началу. Этический имманентизм оказался мнимым: ведь «чистая воля», «трансцендентальный субъект» и т. п. это не есть глубина и основа нашего эмпирического я, – такое метафизическое истолкование неверно и искажает самый философский замысел. Трансцендентальное в нас – внеэмпирично; от него есть пути к эмпирическому (в систему которого оно «внедряется»), но обратного пути нет. Хотя понятие автономной этики выдвигает то, что закон от нас самих, (αυτος – сами), но это оказывается лишь игрой слов: автономия есть в нас, но она не от нас, она не наша. Никто не может ни объявить трансцендентальное я своим, ни вообще его индивидуализировать. Никакие поправки ко всей этой «трансцендентальной психологии» (по выражению Виндельбанда) не могут поправить дела: та чистая воля, которая одна может продуцировать безусловный императив, она никем не может быть признана своей. В глубине нашего духа вовсе нет никаких этических сил: в нас может открыться этическая жизнь, как продукция чистой воли, мы можем (и по системе этической автономии должны) отдать себя ей всецело, но это, вовсе не глубина нашего духа. Этический персонализм, как и этическая автономия по существу оказываются лишь провозглашенными: личность, в своей конкретности не есть субъект свободы, она есть лишь арена свободы – свободы трансцендентального субъекта... Но дело было сделано. Если положительный смысл этической автономии, столь двусмысленный и трудный, не был усвоен вполне европейским сознанием, то ее отрицательные заслуги были очень высоко оценены: идея независимой, безрелигиозной этики как будто была прочно и навсегда утверждена. |
|
|
