| Вот теперь он был совершенно один и свободен, вот и пришло время для его самых дорогих воспоминаний. Сын Вождя вынул из кармана пальто спичечный коробок, достал из него небольшой белый камень-голыш, посмотрел на него, потом спрятал в ладонях и тихонько проговорил: — Белый камень у меня, у меня… Говорите про меня, про меня… Это было в тридцатом году, когда ему было почти двадцать. Что-то уже давно начало меняться наверху — в Кремле и внизу — в стране. Весной «кожаные куртки» перевезли Сына Вождя из Соловецкого лагеря в Петроград. Все лето его держали в одиночке в Крестах, а осенью перевезли в пригородное местечко Стрельна, где на месте разгромленной Сергиевой пустыни была открыта милицейская школа. Там он провел несколько месяцев под бдительным надзором курсантов, которым было приказано следить за ним, но категорически запрещено с ним общаться. Сыну Вождя понравилась его новая тюрьма. Как и на Соловках, у него была холодная одиночная камера-келья, и он мерз по ночам, но зато утром дверь камеры отпирали, и он мог выходить и гулять хоть весь день по прекрасному монастырскому парку, который пока только начали вырубать. Сразу за школой был Финский залив; конечно, на берег ему выходить не разрешалось, но пока залив не покрылся льдом, он мог издали глядеть на проплывающие пароходы, лодки и яхты. Он быстро сообразил, где находится Кронштадт, и в ясную погоду уверял себя, что видит золотинку креста Андреевского собора. А на северном берегу, на Карельском перешейке — теперь это была заграница, Финляндия — стояла их покинутая навсегда дача, их милый «Кукушкин домик». Он смотрел в ту сторону и фантазировал, что папа приезжает по-прежнему отдыхать на их дачу, гуляет по берегу, смотрит в сторону Советской России и думает: что же стало с этим мальчиком, которого он так долго считал своим родным сыном? Несколько раз его водили в милицейский клуб, когда там «крутили кино». Однажды он видел документальный фильм, в котором был показан деревянный мавзолей и сказано, что в этой усыпальнице выставлено на всеобщее обозрение набальзамированное тело Вождя. |
| На стене среди фотографий и акварельных картинок висела большая, чуть пожелтевшая афиша спектакля «Дети солнца» Максима Горького. – Сын у меня актер, – сказала мне Софья Тихоновна. – В петербургском театре. Раз в год летом заезжает он ко мне на недельку-другую – то на пути в Минеральные Воды, то с Минеральных Вод. Я постарался представить себе эту жизнь, наполненную ожиданием сына. Должно быть, это была горькая жизнь, но старушка несла ее легко и безропотно. Каждая вещь мылась, перетиралась, облюбовывалась только потому, что за эти мимолетные семь дней в длинном году она могла понадобиться сыну. Или он просто взглянет на нее, или вдруг спросит: «А куда это, мама, девался медный ночник или тот крымский камень из Симеиза, который я вам привез пять лет назад?» И медный ночник, протертый зубным порошком, сиял на своем обычном месте. И плоский крымский камень лежал на стопке «Нивы» – тот знакомый половине России морской голыш с надписью: «Привет из Крыма», на котором грубой масляной краской был намалеван кипарис, а за ним – лазоревое море с белой крапинкой паруса. Много было городов. Пришла весна и обрядила провинциальные пустыри и сточные ручьи своей чуть липнущей к пальцам, пахучей листвой. Весной мы были в высоком Курске, как бы завешанном до крыш грудами только что распустившихся веток. Знаменитые курские соловьи щелкали, прислушиваясь к самим себе, в сырых рощах. Ленивая и холодная речонка Тускорь текла в мелких берегах, заросших желтыми калужницами. Странный город Курск. Его любят многие, даже никогда в нем не бывавшие. Потому что Курск – это преддверие юга. Когда из пыльных и тяжелых вагонов скорого поезда Москва – Севастополь открывались на холмах его дома и колокольни, пассажиры знали, что через сутки за окнами вагонов в предутреннем морском тумане розовыми озерами разольется цветущий миндаль и о близости «полуденной земли» можно будет просто догадаться по яркому свечению горизонта. Весна цвела над Россией. Весна цвела над Владимиром на Клязьме, над Тамбовом, над Тверью, куда мы привозили раненых. |
| Но все же лучше перетерпеть жажду до тех пор, пока на пути не встретится родник или другой чистый водоем. При этом для уменьшения чувства жажды можно сосать кисловатый леденец, косточки от плодов или чистый камешек-голыш. Водой, непригодной для питья, допустимо прополаскивать рот (только ни в коем случае не глотать!), обтирать лицо, шею, смачивать головной убор. Тем, кто сильно потеет, целесообразно съесть утром 10—15 г соли, запив ее водой до чувства полного насыщения. Это облегчит их состояние во время дневного перехода. В южных регионах одним только фильтрованием воды лучше не ограничиваться, так как в ней во множестве могут пребывать различные кишечные, печеночные и прочие паразиты и вирусные инфекции, к которым организм европейского человека приспособлен плохо и которые могут вызывать самые серьезные заболевания. В южных и особенно южноазиатских регионах воду необходимо кипятить или перегонять с помощью паровых и полиэтиленовых дистилляторов! Если вы, конечно, не хотите умереть лет через двадцать от необратимо запущенного цирроза печени или какой-нибудь не менее опасной болячки. Простейший паровой опреснитель (рис. 69) можно изготовить из любой металлической трубы, согнутой под прямым углом – коленом. Труба устанавливается раструбами вверх на две негорючие опоры, например два песочных валика. Внутрь трубы заливается вода. В месте сгиба разводится огонь. На концы трубы надеваются металлические кастрюли или банки, выложенные изнутри тканью. Пар от кипящей воды осаждается на прохладном металле кастрюль, впитывается тканью и по капле стекает в подставленные емкости. Более простой паровой опреснитель можно сделать из куска полиэтиленовой пленки, емкости и нескольких жердей. Для этого жерди следует установить треножником, подвесить на них емкость и обмотать сверху полиэтиленовой пленкой. При этом в верхней части «кулька» следует оставить отверстие для вытяжки дыма, а нижние концы подвернуть внутрь на 10—15 см и слегка задрать вверх, чтобы образовались своеобразные карманы-углубления. Теперь если под емкостью развести костер и довести воду до кипения, то пар будет конденсироваться на пленке и стекать вниз, в образованные подвернутыми краями полиэтилена карманы (рис. 70). |
| Что нового умеет малыш В положении на спине малыш легко поднимает голову, касаясь подбородком груди. Кроме этого, малыш поворачивает головку во все стороны, следя за тем, что происходит вокруг. Совет Не забудьте про фотоаппарат. Малыш-голыш в классической позе на животе с уверенно поднятой головой – это надо обязательно запечатлеть для истории! Если раньше перевернуться со спины на живот или наоборот было для крохи сложновато, то теперь малыш способен научиться выполнять это упражнение. По-прежнему руки остаются объектом пристального внимания. Малыш сводит ручки к средней линии, следит за ними целенаправленным взглядом. Пальцы рук не сжаты. Совершенствуется координация движений рук. Как и раньше, собственные кулачки, пальчики или погремушка обязательно «пробуются» на вкус. В этот период любимым упражнением малыша становятся активные движения ножками – «велосипед». В состоянии покоя колени еще согнуты, но время от времени ребенок их разгибает. Занимаясь гимнастикой, вы можете заметить довольно хорошую подвижность ножек во всех суставах. Если малыша поставить вертикально с опорой на ступни, он также может сгибать и разгибать ножки, будто бы приплясывая. Большинство малышей очень любят такие занятия, особенно под ваше пение или музыку. Бывает, что ребенок в положении лежа на животе совершает движения как при плавании. Взгляните, как малыш сопит, старается. А ведь это его первые попытки ползать! В этом возрасте можно попробовать посадить малыша. Мускулы нижней части туловища ребенка еще недостаточно развиты, чтобы удерживать его в прямом сидячем положении, но с вашей поддержкой это возможно. Малыш будет доволен и начнет самостоятельно удерживать головку в вертикальном положении. Если вы хотите проверить, насколько у вашего малыша развито чувство равновесия, на секундочку его отпустите. В тот же момент ребенок может выбросить вперед ручку для поддержки, так как начнет заваливаться набок. Эта реакция говорит о том, что у малыша хорошо развивается чувство равновесия. Стоит учесть! |
| И это испытание не для слабонервных. Не дай Бог, человек придет в замешательство, отчается или начнет спорить с демонами. Святитель Феофан Затворник говорит, что лучше заранее испугаться этой перспективы и подготовиться к ней. Хорошо бы перед началом курса об искусстве речи прочитать о мытарствах блаженной Феодоры. Она была задержана как раз на тех первичных мытарствах, где воздушные истязатели представили ей, выражаясь современным газетным языком, компромат в отношении празднословия, лжи, лукавства. А теперь только представим себе грехи уст человеческих... С чем их сравнить? Если избрать мягкое сравнение – с листопадом. Вот лес роняет «багряный свой убор», земля уже не голая, а пестрая, словно «рукой искусной вытканный ковер». Бессчетное множество опавших листьев... И все же в лесу осеннем, лишившемся своего убора, листвы меньше, чем словесных грехов, содеянных нами «в разуме и в неразумии». Подумаем еще о том, что греховное, грязное слово – это совсем не опавший лист, совершенно безвредный и даже полезный, ибо он дает перегной; но грешное слово сродни ядовитой змее. А ядовитых змей много: есть гюрза, есть эфа, есть гадюка. Празднословие по сравнению с осуждением – то же самое, что желтопузик 36 по сравнению с гадюкой. Представьте себе: открываются, как у «испуганной орлицы», наши очи, и мы превращаемся в духовидцев; на мгновение ока Господь отдергивает завесу от того словесного террариума, в котором мы пребываем; заслонив рукою Своего всемогущества чужие грехи, оставляет нам только наши. И мы видим себя по выю (по шею) погруженными в отвратительный греховный клубок. Помните слова из Канона покаянного ко Господу Иисусу Христу: Якоже бо свиния лежит в калу, тако и аз греху служу (Песнь 6). Как бы душа тогда содрогнулась, как бы возопила: «Спаси мя, Господи, погибаю!» Хоть один раз, но искренне мы бы в глубине сердца сказали: Боже, очисти мя, грешнаго! Боже, милостив буди мне, грешному! Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, – выдохнет грешник из души пламя молитвы, – помилуй мя, грешнаго! И начинает стонать, а потом плачет горючими слезами. По мере того, как он плачет, снисходит от Господа очистительная благодать, та, о которой, мы просим: И да вселится в мя, Господи, благодать Твоя, очищающая и освящающая всего человека во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Скорее на исповедь! «Эта исповедь, братья и сестры, – говорит один известный священник, – для многих из вас будет, может быть, последней». Словно малыш-голыш в лучах солнца, освященный так, что ни одна частичка тела его не осталась во тьме, несчастный кающийся грешник чувствует, что вся его душа раскрыта, освещена, ничего не может быть утаено от всевидящего ока Божия – и таким же образом к христианину приходит осознание великости и тяжести его словесных грехов. |
| Смоляне: Якой губернии? – Смоленьской. – Якого уезда? – Города Дорогобужска. – Якой волости? – Демьяновой посады. – Якого села? – С Ивановой усадьбы. – Якого боярина? – Про то не ведам. Смоляне – крупенники, мезговники (мезга – сосновая облонь, которую мешают в хлеб) . За мезгой в город ездил, в красные ряды ходил. Хоть бейся об Малаховские ворота. Смоляне миром блоху давили. Воровская Писковщина (Смол. Губ., Сыч. у; село Писково) . Ленив, как клепснский мужик (Смол. губ., Сыч. уезда, село Клепени, где все нищие, по обычаю) . Вязьмичи – прянишники, коврижники. Мы люди неграмотные, едим пряники неписаные. Глупая Вязьма, бестолковый Дорогобуж. Вязьма в пряниках увязла. Рославцы – дегтяри. Витебцы: Волынка да гудок, собери наш домок; соха да борона разорили наши дома. Литвины – земляники, землекопы, лапотники. Белошапошники, магерки (валеные шапки) . Разве лихо возьмет литвана, чтоб он не дзекнул. Кругом вода, а в середине беда (о Себеже, Витебск.) . Мозырь, что пузырь: кругом веда, в середине беда. В Вильне – что в мыльне. Кто в Вильне не бывал, тот чудес не видал. В Вильне семь дорог для жида да три для поляка. Азов был славен, Смоленск грозен, а Вильна дивна. Это, видно, решета гоном гнали (сказал литвин, глядя на лапотный след по дороге) . Овруцкая (Ошмянская) шляхта (т. е. голыш, оборванец) . В Луцку все не по-людску: навколо вода, в середине беда. Каменец – венец: кругом вода, а в середине беда (р. Смотрич обтекает вкруг скалы, на которой Каменец-Подольск) . У мужика грудь никогда не зябнет, у жида пятки, у ляха уши. Кто в Одессе не бывал, тот пыли не видал. Вышел из полону, да поселился на Дону. Донцы – осетерники, балычники, станичники. На Дону ни ткут, ни прядут, а хорошо ходят. Крымцы – селедники, садовники. Сельди тухлые. Крым – не крив, Азов – не о сте шагов. Малороссы – мазепинцы, хохлы, чубы; индюшка высидела; галушкой подавился. Индейка из одного яйца семерых хохлов высидела. Черт с хохла голову снял да приставил ему индюшечью. Хохол глупее вороны, а хитрее черта. |
| Он рассказывал о своей молодости и о войне только, когда был «подвыпивши». Садился у печки, подкидывал дров и начинал рассказывать, как бы сам себе. Говорил, а я вжималась в пружины старого дивана и, затаив дыхание, слушала странные рассказы о далекой, непонятной и такой страшной войне, и боялась ее больше всего на свете, эту войну, и однажды увидела ее во сне, только не в виде сражений и выстрелов, а так же, как затем в фильме «Парень из нашего города " - в виде голой женщины... Женщина была старой и больной, морщинистое желтое тело вызывало страх и омерзение, а на тощей ее груди, между черными сосками — черная татуировка — «война»! Отец никогда не говорил тостов, но однажды среди шумного застолья встал из-за стола, высоко подняв бокал, и сказал громко: — Да что б вы все... были здоровы! Чтобы вас всех... (я с ужасом подумала, что прямо-таки напрашивается сказать «черт забрал») - затем последовала пауза, от которой мне стало не по себе, а он спокойно продолжал: ... ни одна холера не взяла, потому что вы все форменные, — я за жмурила глаза, ожидая услышать слово «дураки " , потому что это было его фирменным выражением «форменные дураки», а он потряс в воздухе огромным кулачищем и тихо добавил, — хорошие... и... вот. Все хохотали до слез, а отец никак не мог понять, чего это они смеются, он ведь на полном серьезе пытался сказать тост от всей души. Речь его была не богата, балагурить и острить он не умел, хотя иногда выдавал неожиданные перлы, сам того не желая, от которых покатывались даже такие остряки, как его дядя Антон, который в шестьдесят лет «сродил» себе дочку на стороне, был остроумен на редкость и сочинял всякие байки в стихах прямо на глазах удивленных слушателей. Так вот, его дочка, приходившаяся мне тетей, была младше меня на два года. И когда приезжала к нам, отец всегда требовал, чтобы я беспрекословно отдавала ей все, что той понравится, потому что она — тетя, и я обязана ее уважать. Если бы не отец — я бы эту тетю... Но приказ был отдан, а ослушаться я не смела, и вскрытый сундучок с несметными моими сокровищами — деревянный дядька, которого отец выстрогал из березового полена, плюшевая обезьяна со сломанным заводом и облезлой смышленой мордой, неваляшка с расколотым черепом, кукла-голыш с пластмассовыми ресницами — отдавались на растерзание тете, которая ценности их не понимала, обращаясь с ними дерзко и не бережно. Сердце мое замирало от страха за мое богатство, я сжимала зубы и с ненавистью смотрела на тетю, которая с превосходным садизмом издевалась надо мной, выкручивая моим игрушкам головы и ноги... Ах, как мне хотелось схватить ее за реденькие косички и повыдергивать их к чертовой бабушке!.. |
| — Ой! – опечалилась радуга. – Я бы с радостью дала тебе красок, но у меня сейчас их нет. Краски появятся у меня только летом, когда будет дождик и будет много цветов. А сейчас только закончилась зима. Синичка тоже опечалилась. — Что же делать? – спросила она. — А слетай-ка ты к солнышку весеннему да к небу высокому, к ночке темной да к луне яркой, к травке шелковой да к водичке прохладной, и про огонек жаркий не забудь. Они тебе помогут, — посоветовала радуга. — Спасибо, радуга, — поблагодарила синичка и полетела. Ей надо было торопиться, так как времени было мало, и день уже заканчивался. Первое, что ей попалось на пути, была река. Подлетела синичка к воде и села на камешек-голыш на бережку. — Здравствуй, водичка прохладная! — Здравствуй, синичка! — Хороший мальчик и его добрая бабушка, которые кормили меня холодной и лютой зимой, ничего не имеют к Светлому Христову Воскресенью, — ответила птичка. – Курочка-сестричка даёт мне яички, но их надо покрасить – а у меня нет краски. Помоги мне: дай краску. — Знаю я этого хорошего мальчика и его добрую бабушку. Конечно, помогу! Вот возьми голубую краску. — Спасибо, водичка прохладная! И синичка полетела дальше. Недалеко от реки она увидала только-только пробивающуюся из темной земли травку. Подлетела к ней синичка и опустилась на землю. — Добрый вечер, травка шелковая! — Добрый вечер, синичка! — Хороший мальчик и его добрая бабушка, которые кормили меня холодной и лютой зимой, ничего не имеют к Светлому Христову Воскресенью, — ответила птичка. – Курочка-сестричка даёт мне яички, но их надо покрасить – а у меня нет краски. Помоги мне: дай краску. — Знаю я этого хорошего мальчика и его добрую бабушку. Конечно, помогу! Вот возьми зеленую краску. — Спасибо, травка шелковая! И синичка полетела дальше. А день уже закончился, и наступила ночь. Было уже темно и плохо видно, поэтому синичка села на ветку дерева и обратилась к ночи: — Здравствуй, ночка темная! — Здравствуй, синичка! — Хороший мальчик и его добрая бабушка, которые кормили меня холодной и лютой зимой, ничего не имеют к Светлому Христову Воскресенью, — ответила птичка. – Курочка-сестричка даёт мне яички, но их надо покрасить – а у меня нет краски. Помоги мне: дай краску. |
| «Раз, два, три, четыре, пять», – сосчитал Матиуш, сел в лодку и поплыл на маяк. Дети встретили его как-то особенно приветливо, хотя гостинцев он им не привез. Ему ничего не хотелось просить у ротмистра, который встал сегодня с левой ноги и орал на всех без разбора. Ало подарил ему красивую ракушку, Ала – гладкий, круглый камень-голыш. Матиуш чувствовал, что никогда больше сюда не приедет и сохранит эти подарки на память о детях. Ала ни разу за весь день не плакала, не капризничала. Ало прочел вслух «Красную Шапочку» и сделал только одну ошибку. Матиушу тяжело было расставаться с детьми. Остаться бы здесь, на маяке, а они там пусть делают что хотят. Однако пришлось возвращаться. Входит Матиуш к себе в комнату, а там сидит ротмистр. – Ах, как хорошо, что вы наконец вернулись, ваше величество! А то я уже беспокоился. Эй, Филипп! Филипп тотчас вырос в дверях и вытянулся в струнку. – Гони всех вон из комнаты, ясно? Комнату запри на ключ, а ключ отдай мне, ясно? Если кто вздумает подслушивать под дверью наш тайный разговор с его величеством, шкуру живьем сдеру, ясно? Можешь идти! За стеной послышалась возня – это ребята поспешно выходили из комнаты. Филипп отдал ротмистру ключ. – Дорогой кузен, – начал ротмистр, когда они остались вдвоем, – я хочу жить с вами в дружбе и умоляю простить меня! Сказал – и бух перед Матиушем на колени. – Сейчас же встаньте! Я не святой, чтобы передо мной становиться на колени. Объясните, в чем дело. – Дорогой кузен, я праправнук Елизаветы Сумасбродной, родной тетушки Генриха Свирепого. Итак, мы с вами родственники. Поэтому Печальный король не возражал, когда выбор пал на меня. Вот увидите, я буду послушный и смирный, как овечка. А обед я не выдал вам в тот день потому, что люблю во всем порядок. Но я получил тайное предписание, и теперь мы будем жить в дружбе. А если вы не простите меня, я… – И вместо слов маркиз приставил к виску револьвер – Хорошо, я тоже хочу жить с вами в дружбе! – в испуге воскликнул Матиуш. Ротмистр кинулся ему на шею. Он был пьян. |
| У нас среди едоков и хозяек не война, но давнишний спор о том, как правильней запускать картошку и капусту. Что вначале… или, может быть, вместе? Обычное, классическое: конечно капусту. Иначе она не проварится. Но много любителей похрустывающей капусты во щах. Порой из-за этого в семье раздоры: – А я люблю, чтобы она похрустывала! – А я не люблю, потому что она сырая! Такая беда у моих знакомых на хуторе Большой Набатов. Отец любит хрусткую капусту. «Иначе это не щи! – горячо доказывает он. – Это поросячье варево, чавкаешь и ничего не чуешь!» «Хрустит, значит, не сварилась! – перечит ему сын. – А сырую капусту лишь козлы грызут! Хрум-хрум, хрум-хрум…» «Варю через раз, – говорит хозяйка. – То – хрустко, то – мягко. День одному угожу, день другому. Не буду же на одну семью два разных чугуна ставить». В щи с квашеной капустой картофель закладывают вначале, иначе он будет словно камень-голыш, не проварится. Когда картофель и капуста сварятся, то хозяйка неискушенная проверит готовность «на зуб» или ложкой, а опытная все поймет без «покупки», на запах, на нюх. Теперь надо закладывать готовую густую заправку из жаровни и следом, не мешкая, мелко нарезанную свежую зелень, толченую дольку чеснока и малую толику заправки перцовой, острой. Последнее – только на любителя. Не всякому нравится острота. Чаще для этого на обеденном столе лежит высушенный стручок жгучего перца – гардала. Возьмут перчик за хвост и полощут в тарелке со щами. Глядя на взрослых, ребятишки порой усердствуют, и часто не в меру. Наперчат, даже слезы из глаз. «Тебя упреждали, – скажет мать. – Теперь ешь до дна, доедывай свою дурь». Толченый чеснок тоже не всегда кладут. Свежее хлебово с легким чесночным душком хорошо. Но если варят щи не на один день, то лучше чеснок не класть, прогоркнет. Лавровый лист – тоже на любителя, но кладется он в самом конце варки. А еще – тоже на любителя – две-три столовые ложки горчичного масла Уже готовые щи надо с огня убрать, но дать на легком жару настояться хотя бы десять – пятнадцать минут. |
|
|
