| Нынешняя каменная плотина Келарского пруда сделана в 1815 году, о чем в издании Краткого описания 1824 года говорится: «в 1815-м году для Келарскаго пруда вновь устроена с большим укреплением из белаго камня, кирпичей и железных связей плотина монастырским иждивением». Против юго-восточного угла монастыря, на берегу пруда, что пониже Пятницкой церкви, а когда он был спущен, на берегу речки, находился в старое время монастырский Свитошный двор, то есть монастырский прачечный (портомойный) двор, первое известное упоминание о котором – у Симона Азарьина в «Новых чудесах...», а последнее – в одном деле 1768 года. Значительно ниже пруда, который был пониже Пятницкой церкви, именно за полотном железной дороги, были на речке монастырские рыбные садки, которые упоминаются в описи монастыря 1641 года и которые оставались отчасти, если не сполна, целыми до тридцатых годов XIX столетия (на плане лавры и посада 1823 г., 33/2912, изображен рядом с речкой, по правую сторону ее, имеющий соединение с нею длинный и узкий пруд, или бассейн; должно думать, что пруд, или бассейн, этот представляет собою именно садок; в одном лаврском деле 1829 года 56) дается знать, что и в сем году садковские прудки еще оставались целыми. В 1832 году предпринято окончание продолжающегося дела о Садковском луге с прудками. В 1835 году луг с прудками возвращен А что садками действительно служили выкопанные подле речки и соединявшиеся с нею канавами для наполнения водой пруды, или прудки, – это дает знать реестр 1768 г. принадлежавшим лавре дворовым местам, садам, огородам, загородным домам, прудам, озерам, лугам и дворам, в котором между принадлежавшими лавре прудами значатся «Садки»). Данная местность и до настоящего времени называется «под садками» (ехать под садки, быть под садками, приехать из-под садков). А на взгорье от садков, по правую сторону речки, была монастырская рыбная слобода, которая составляет теперь Рыбную улицу посада (Рыбинку). А по скату горы между слободой и речкой, поросшему теперь кустарником, был расположен монастырский сад с огородом, называвшийся Напольским или Напольным, который оставлен был монастырю в 1764 году с несколькими другими садами и который еще в 1830 году был отдаваем им в аренду под огород. |
| Вообще же на основании всех вышеизложенных соображений должно признать, что сочинение в 40 глав – вовсе не самостоятельное произведение Наседки, и след., не было написано им с какою либо специальною целию, как утверждает преосв. Макарий. Наседке принадлежит в нем только надписание глав и внесение в него соборных прений. Теперь вопрос сводится к тому: когда же однако он совершилъ такую работу? На этот вопрос мы прежде всего отвечаем, что он мог сделать это, когда ему заблагоразсудилось только, конечно, после собора 1619 г. Весь материал, вошедшй почти буквально в сочинение в 40 глав, у Наседки всегда был под руками: и речь Дионисия, и речь к Филарету, и непосредственные соборные впечатлния. Можно предположить, что Наседка составил это сочинение вскоре после собора 1619 г. под живым впечатлением всего недавно пережитого, желая, так сказать, ориентироваться в той массе доказательств и соображений, какие он вынес из речи Дионисия и споров на соборе, – дать себе в этом более ясный отчет (для чего, может быть, и разделяет речь Дионисия на главы); а когда потом написал записку о житии Дионисия. то присоединил к ней и это сочинение, в котором заключалось свидетельство Дионисия о огни. Но можно допустить, что и составил Наседка это сочинение после и по поводу получения от Симона Азарьина «жития Дионисия» для просмотра. Вызванный Симоном к воспоминаниям о Дионисии и о давно прошлом деле его, Наседка пишет записку о житии Дионисия и прилагает к ней «историю о огни особь», чтобы можно было видеть из нее, как защищал себя Дионисий на соборе. Впрочем, вопрос о времени составления сочинения в 40 глав. какъ произведения несамостоятелъного, вовсе не важен. Сочинение в 40 глав (или,что тоже, речь Дионисия), как видно, нередко обращало на себя винмание книжных людей. На полях его (в Син. рук. 416) мы встречаем некоторые замечания, сделанные, как кажется, после; напр., против 21-й главы стоит заметка: «состав антонов с прочими пособники – о том ему»: против 4-й главы: «что своих речей не знаете да еретиками называете»; на л. |
| Авторы «Жития и подвигов архимандрита Дионисия» Симон Азарьин и Иван Наседка, восхваляя певческий талант головщика Логина, умевшего на «един стих» положить пять, или шесть, или десять «разных распевов», имевшего прекрасный и «светлый» голос, с сожалением отмечают, что, вместо того чтобы быть первым в пении, он «последним же обреташеся», так как не знал наук и презирал их – «зане не научен бе догматом православия, и хитрость грамматическую и философство книжное нарицал еретичеством» (66). Пониманию музыки как науки, «мудрости», «художества», тесно взаимосвязанного с другими «свободными художествами», активно способствовало, как уже указывалось, распространение в России XVII в. «Сказания о седми свободных мудростех», четвертой среди которых была мусика. По этому переводному трактату россияне, пожалуй, впервые наиболее полно познакомились с антично-средневековой западноевропейской музыкальной эстетикой. В этом «Сказании» мусика, как и остальные мудрости, рассказывает о себе от первого лица и начинает с самоопределения, которое существенно отличается от дефиниций музыки в «Азбуковниках». «Мусика же именуема от мусы гласа сопел наго [свирели], иже неким воздушным прирождением и умным строением раждает гласы, сладостьми растворяемыя и услаждает все слухи чювъственныя. Имать же мое естество мусикийское: гласу всяку красоту и слову долготу и всякому естеству предивную доброту» (Спаф. 145). В этом определении акцент сделан на эстетическом аспекте исполняемой музыки, главное назначение которой автор «Сказания» видит в организации звуковой материи по законам красоты для услаждения «чувственного слуха». Древняя Русь, как мы помним, связывала именно этот аспект музыки со скоморохами и «латинами» и именовала сатанинским. Теперь он и в России выходит в музыкальной эстетике на первый план и, как мы увидим, отнюдь не противопоставляется церковному благочестию. Музыка, по «Сказанию», разделяется на два вида: гласную и богогласную, а гласная в свою очередь – на общую и отдельную («на общество и особство»). Под общей музыкой автор имеет в виду «мусикийское согласие» человеческого голоса и музыкальных инструментов, услаждаюшее слух, а под отдельной – самостоятельное звучание музыкального инструмента или вокала, хотя последний как «неуставный глас» автор считает не совсем правомерным относить к этому разряду. К более высокому уровню автор «Сказания» относит богогласное пение, созданное, по его мнению, библейским царем пророком Давидом. Это духовная музыка, в которой душа и плоть, словесное содержание и музыкальная красота нераздельны. Этим она подобна человеку как единству души и тела. Человек же в свою очередь хотя и называется микрокосмом («мал мир»), но всю мусику содержит в своем естестве. Он имеет уста, челюсти, язык и небо, используя их как струны и «бряцала», он создает звуки и, примешивая к ним «любомудренное пение», как бы «некую медвеную сладость изливает» (146). |
| Такова русская иконопись вплоть до нашего времени. Задача настоящего очерка была дать представление в общих чертах об иконах Троице-Сергиевой лавры и указать на иконы, имеющие значение как бы вех, вокруг которых могут быть группируемы, при обзоре, остальные иконы Ризницы и церквей лавры. Ю. А. Олсуфьев. Лицевые книги и их орнамент Лицевые и орнаментированные от руки рукописные и печатные книги лавры обнимают период от XII века до XVII, из них сто девяносто одна книга приходится на время до конца XVII века. Они хранятся в библиотеке лавры и частью, преимущественно с ценными окладами, в Ризнице. Рукописные книги, хранящиеся в библиотеке, числом 823 284 , описаны иеромонахом Иларием и иеромонахом Арсением; их описание было издано Обществом истории и древностей российских при Московском университете в 1878 году. В описание включены и орнаментированные рукописные книги библиотеки, но, к сожалению, о лицевых изображениях и орнаментах почти ничего не сказано, часто даже не обозначено их число; в описание не вошел печатный (как таковой) псалтирь Симона Азарьина, с большим количеством миниатюр, который мы помещаем в издаваемой описи лицевых книг за 163. Рукописные книги Ризницы были подробно описаны архимандритом Леонидом; его описание было издано тем же ученым обществом в 1881 году. Хотя последнее описание несколько и останавливается на орнаменте и миниатюре, тем не менее его сведения, будучи слишком кратки, лишены значения для выяснения характера орнаментации и лицевых изображений. В описание архимандрита Леонида не вошли из орнаментированных книг Ризницы два греческих рукописных Евангелия XII и XIV веков (им описывались лишь славянские книги), два печатных Евангелия XVII века с иллюминованными от руки гравюрами, вкладная рукописная книга лавры 1673 года и два синодика XVI и XVII века. В предлагаемой в особом выпуске описи, которая может быть названа дополнительной к изданным описаниям, мы помещаем не вошедшие в него упомянутые орнаментированные книги, в числе восьми, и касаемся всех орнаментированных книг до конца XVII века, преимущественно с художественной стороны, стараясь этим пополнить описания архимандрита Леонида и иеромонаха Илария. |
| Старец Арсений Глухой, усердно работавший над своим самообразованием, «многажды в мысленных трудах и потах проходит о осмих частях слово», то есть грамматику Дамаскина, находит ее «прелюбезнейшей паче иных священных книг» и, наконец, в совершенстве овладевает грамматической хитростью, о чем свидетельствует образцовый для XVII в. язык его посланий и довольно верные суждения этимологического и даже филологического характера. Познакомившись со священной философией, Арсений приходит к тому заключению, что без нее, как и без знания грамматики, «никтоже может право рассудить по точию в божественных писаниях, но и в земских делех; аще и прирожением разумен будет, много имать погрешити " … Словесное художество и священная философия для человека образованного имеют, по нему, такое же значение, какое секира и тесла – для плотника, ножницы, аршин и иглы для портного. «Пособник, собеседник и спострадатель» преп. Дионисия, о. Иван Наседка, при своих обширных сведениях в богословской и истерической литературе, точно также знаком был с грамматическими и философскими сочинениями Дамаскина. Схоластическая и притом не всегда благонамеренная диалектика, замечаемая в полемических произведениях о. Ивана, грамматические и стилистические поправки, которые он любил делать в трудах других лиц, и, наконец, прямые данные убеждают нас в том самом положительным образом. Недаром Симон Азарьин называл Наседку «мудрейшим и хитрословеснейшим». Об Антонии Подольском, литературном враге трех названных личностей, ратовавшем за прибавку «и огнем» в богоявленской молитве, известно также, что он публично хвалился своим знанием грамматики и диалектики, и говорил, что никто так совершенно не знает этих наук в России, как он. И эта похвальба не была пустым хвастовством. Сочинения Подольского обнаруживают в нем писателя с дарованиями, серьезным образованием и с сильно развитой диалектикой. В словах «о пьянстве» и «о царствии небесном» выступает заправский ритор, ставящий на первом плане «плетение словес» и вообще искусственность формы, проглядывает вития, способный убедительно говорить и писать проповеди для людей, подчиняющихся чувству и громкой фразе. |
| В это самое время я вижу какого-то всадника, который приказывает отделить меня от убитых; это, как потом я узнал, был генерал, который, считая меня умершим, велел отделить от прочих для того, чтобы как офицера предать погребению с офицерами. Между тем я потерял сознание, а когда пришел в чувство, то увидел себя на перевязочном пункте. Около меня хлопотал поляк-фельдшер, который незадолго перед сим сделал попытку бежать к неприятелям, но был пойман казаками и только благодаря моей просьбе не был представлен ими начальству и избавился от расстрела. Я потом узнал, что тот самый немец доктор, который трунил надо мною из-за иконы, проезжая мимо телеги, нагруженной телами, где находился и я, узнал меня по знакомой ему иконе и из сострадания послал ко мне упомянутого фельдшера, который своими усердными стараниями и привел меня в чувство. Пусть, кто хочет, считает все, что я рассказал, случайным стечением обстоятельств, но я убежден, что все это было делом милосердия Божия ко мне, грешному, по молитвенному ходатайству преподобного Сергия " , - заключил почтенный рассказчик » . Замечательно, что происшедшее с собеседником святого Антония чудо (как и воинские чудеса, описанные Пахомием Логофетом, Авраамием Палицыным, неизвестным составителем «Нового летописца» и Симоном Азарьиным) имеет совершенно естественный характер и рассказ о нем, соответственно, исполнен самой глубокой и простой веры в неотступное предстательство радонежского угодника Божия за молитвенно уповающих на него. Вместе с тем рассказ и всецело реалистичен и абсолютно лишен мистики, экзальтации, экстатизма. Он демонстрирует непреложность благопоспешественного отклика со стороны преподобного Сергия на взывания о помощи. Этот отклик ниспосылается в виде счастливого стечения обстоятельств, благодатной случайности, разрешающей самое безнадежное положение. И ниспосылается обязательно. По крайней мере, для церковного народа факт неизменной вспоможенческой отзывчивости Святого в ратном деле во благо России очевиден и бесспорен, что и отразилось, в частности, в начальном кондаке Акафиста ему: «Возбранный от Царя сил Господа Иисуса, данный России воеводо и Чудотворче предивный, Преподобне отче Сергие! Прославляюще мы прославльшаго тя славы Господа, благодарственное пение воспеваем ти, ибо молитвами твоими от нашествия иноплеменных и скорбных обстояний нас присно избавляеши, яко имея дерзновение ко Господу, от всяких нас бед свободи, да зовем ти: Радуйся, Сергие, скорый помощниче и преславный Чудотворче» . |
| В это время для поддержания царской власти Шуйского и выступила великая нравственная сила, носителем которой явился патриарх Гермоген: он горой стоял за права Шуйского и тем еще долго поддерживал его упадающую власть. А подле Гермогена в это же время мы уже видим верного помощника в лице Дионисия – твердого в делах веры и правды. По сказанию Симона Азарьина, деятельность преподобного Дионисия на Москве обнаруживалась тогда в двух сферах: во-первых, он вместе с Гермогеном постоянно отправлял церковную службу, а во-вторых, вместе с ним же бывал на советах у царя и выходил для усмирения бунтовавшегося народа. Усердие Дионисия к церковной службе было так велико, что сам патриарх – этот адамант – дивился его бодрости. Гермоген ставил его в образец своей пастве: «Зрите, – говорил он, – на Старицкого архимандрита, как он сподвизаяся, от соборныя церкви никогда не отлучается» 43 . Также усердно подвизался Дионисий с Гермогеном и в деле усмирения бунтовавшихся: «Он всегда был на царских и «всемирных» соборах, во всем способствуя самодержцу и патриарху» 44 . Если под царскими соборами должно разуметь совещания царя, для которых он приглашал и патриарха с Дионисием, то под «всемирными» нужно видеть те шумные собрания народа 45 , где противники царя требовали его свержения, а патриарх и Дионисий увещевали возмущавшуюся толпу быть послушными власти. Дионисий свои увещания народа заимствовал от Священного Писания и нередко сопровождал их слезами. Заступничество патриарха и Дионисия за царя иногда вызывало в буйной толпе оскорбления и побои, которые сыпались в 1609 году, 19 февраля. Тогда взбунтовавшаяся толпа, руководимая Григорием Сумбуловым, князем Романом Гагариным и Тимофеем Грязным, стала требовать свержения царя Василия. Эта толпа вышла на Красную площадь и потребовала патриарха; но когда тот не хотел идти, заговорщики потащили его насильно, подталкивая его сзади и всячески ругаясь над ним, обсыпая его песком, сором и смрадом. Несмотря на такое насилие, Гермоген крепко встал за царя. |
| Южак Онисифор, таможенный целовальник, 1639 г., Епифан Юла Ларион, 1638 г., Москва Юматов Петр Александрович, середина XVI в., Переяславль; Петр Алексеевич, 1551 г., Переяславль Юмашев Алексей Артемьевич, 1579 г., Ряжск Юмин Иван, дьяк на Земском соборе, 1566 г., казнен в опричнине; Юрий Микулин, подьячий, 1595 г., Новгород 112 Юма – лодка, речное судно Юмран ( Юрман ): Юмран Львович Нащокин [см. Нащока], воевода в литовском походе, 1519 г.; Юмран Нарбеков [см. Нарбек], губной староста, 1603–1610 гг., Новгород; Юмран Алферьев Азарьин, умер в 1648 г.; Юрман Кочебаров Погожего [см. Кочебар, Погожий], середина XVI в., Ярославль Юр , крестьянин, 1499 г., Владимир; Дружина [см. Дружина], крестьянин, 1611 г., Суздаль Юрасов Второй [ср. Вторышка], царский конюх, 1573 г.; Юрасов Яков Иванович, 1629 г., Карачев Юреня, Юренев : Игнатий Юренев, серпуховитин, в конце XV в. получил поместье в Новгороде; Юреневы, позже, Новгород, Псков и Коломна; Иван Юреня, 1640 г., Вологда [см. Ульмез] Юреня – Юрий Юрло, Юрлов : Тимофей Михайлович Юрло Плещеев [см. Плещей], окольничий, около 1470 г.; Тимофей Юрлов, казачий атаман, 1614 г. Ср. под Москвой селение Юрлово Юрман см. Юмран Юрнов Кузьма Третьяков [см. Третьяк], помещик, 1577 г., Коломна Юродивый кн. Константин Афанасьевич Шаховской [см. Шаховские], XVII в. Юрчак Юрий Толбузин [см. Толбуга], первая половина XVI в. Юршин Иван, кабацкий откупщик, 1632 г., Москва Юрята Юрий Федорович Товарков-Пушкин [см. Товарко, Пушка], 1500 г. Юс, Юсов : Юс Григорьевич Узкого [см. Узкий], 1582 г., Новгород; Андрей Юсов, крестьянин, 1564 г., Обонежье Ютлица Степан, посадский человек, 1585 г., Псков Юфанко Иван, крестьянин, 1627 г., Белбв Юхнов Федор, городовой приказчик, 1574 г., Углич [ср. Бандин] Юхно – Юрий Юхров Илья, крестьянин, 1495 г., Новгород Я Ябедин Яблочков Пятый Иванович, 1565 г., Мещовск; Яблочковы, XVI–XVII вв., Тульский уезд Яворов Иван, воевода, 1681 г., Углич Ягановы Михаил и Тимофей Матвеевичи, середина XVI в., Ржева Ягиш и Салтан [см. Салтан] Ивановичи Киреевы [см. Киреевы], 1568 г., Ярославль |
| Неужели же потрясяющая картина бедствий, нарисованная в Троицкой грамоте, теряла всякую силу во впечатлении на Нижегородцев только потому, что из той же грамоты слышится призыв соединиться против поляков с казаками? Положим, казаки – опасные люди, идти с ними в общее дело рискованно; но ведь картина то бедствий от этого не стушевывается, ведь она во всем ужасе продолжала предноситься в глазах Нижегородцев. 4) Вопреки словам Забелина, что историки в суждениях о действии Троицкой грамоты в Нижнем поверили одному Палицыиу, Кедров указывает на Симона Азарьина и на Ельнинскую рукопись, именно на те места из них, которые мы выписали выше и отсюда заключает, что, следовательно, не одному Палицыну верили и верят в данном случае историки. Кроме того, как на доказательство, подтверждающее достоверность свидетельства Палицына, он указывает на другую Троицкую грамоту, посланную уже в апреле, когда Пожарский с ополчением стоял в Ярославле. Дело в том, что в ней есть слова: «прежде, государи, писали мы к вам и во все окрестные городы Российского государства, что Божиим праведным судом и т. д.»; из них то Кедров делает такой вывод: «имели ли право Троицкие власти писать Нижегородскому ополчению, стоявшему в это время в Ярославле: «а преже, государи, писали мы к вам», если бы не знали, что Нижегородцы восстали по их грамотам» 226 . Что касается свидетельств Симона и рассказа Ельнинской рукописи, то Кедров придает им следующее значение. Пусть это – легенда: но ведь в основанья всякой легенды лежит действительно бывший факт; дело истории выделить из легендарного сказанья этот факт. Если всмотримся в сказанье Симона о видениях Минину и в рассказ рукописи, говорит Кедров, то легко заметим следующие исторические черты в этих сказаниях: в октябре 1611 года Нижегородцы почему-то начали говорить о преп. Сергие, сильнее других высказался об этом Мииин, который и возбудил ополчение. Сопоставляя это известие с известием Палицына, мы получим следующий вывод, подтверждающий свидетельство последнего: бесспорно, что в октябре 1611 г. |
| Всякий, кто имел какое-либо неудовольствие на Шуйского, бежал в Тушино, а таких было очень много. Были неоднократные бунты против Шуйского. «А в Москве народы, возмутившись, говорит Симон, собирахуся часто и прихождаху к своему Государю царю и великому князю Василию Иоанновичу всея Руссии с великим шумом, вопиюще нелепыми глаголы на помазанника Божия, хотяху посох царский от его царских рук похитить и с царства свести» 101 . В это время для поддержания царской власти Шуйского и выступила великая нравственная сила, носителем которой явился патриарх Гермоген: он горой стоял за права Шуйского и тем еще долго поддерживал упадающую власть его. А подле Гермогена в это же время мы уже видим верного помощника в лице Дионисия – твердого в делах веры и правды. По сказанию Симона Азарьина, деятельность преподобного Дионисия на Москве обнаруживалась тогда в двух сферах: во-первых, он вместе с Гермогеном постоянно отправлял церковную службу, а во вторых, вместе с ним же бывал на советах у царя и выходил для усмирения бунтовавшегося народа. Усердие Дионисия к церковной службе было так велико, что сам патриарх – этот адамант – дивился его бодрости. Гермоген ставил его в образец своей пастве: «зрите, говорил он, на Старицкого архимандрита, как сподвизаяся, от соборныя церкви никогда не отлучается» 102 . Также усердно подвизался Дионисий с Гермогеном и в деле усмирения бунтовавшихся: «он всегда был на царских и всемирных» соборах, «во всем способствуя самодержцу и патриарху» 103 . Если под царскими соборами должно разуметь совещания царя, для которого он приглашал и патриарха с Дионисием, то под «всемирными» нужно видеть те шумные собрания народа 104 , где противники царя требовали свержения его, а патриарх и Дионисий увещевали возмущавшуюся толпу быть послушными власти. Дионисий свои увещания народа заимствовал от Священного Писания и нередко сопровождал их слезами. Заступничество патриарха и Дионисия за царя иногда вызывало в буйной толпе оскорбления и побои, которые сыпались на заступников. |
|
|
