| А через полгода, зимой, как-то были вместе в одной компании с одной верующей знакомой. Она рассказывала о каком-то знамении, которое ей было, и Володя впервые рассказал о том, как нам явилась Богородица. Знакомая слушала с интересом, а потом говорит: «Странно, что вам явилась Богородица на даче, в поле. Я читала, что Богородица является только над женскими монастырями, и именно Богородичными». Господи! Так это Богородица скорбела о Зосимовой пустыни! Это ее Она охраняла, благословляла – Свой Троице-Одигитриевский женский монастырь! Это Она над ним, над монастырем явилась! А мы с Володей сподобились это видеть. Знамения перед возобновлением монастыря (Воспоминание Юлии Георгиевны Карп) Хочется рассказать об удивительном явлении, случившемся на территории Зосимовой пустыни в день празднования Покрова Пресвятой Богородицы 14 октября 1999 года, незадолго до открытия монастыря. Окрестный люд уже знал, что вот-вот монастырь возродится, решение уже принято. Прихожане строящегося храма Рождества Богородицы в Рудневе под водительством отца Леонида (Царевского) приехали в пустынь. Нам открыли Троицкий храм (тогда клуб детского лагеря): темно, скудно, освещения нет. Перешли в алтарную часть (в то время там располагался художественный кружок), где было светло и как-то покойно. На подоконнике чья-то добрая рука поставила детскую работу по выжиганию: образ Пресвятой Богородицы. И рядом скромный осенний букет. Отслужили молебен, пошли вокруг храма. Тут и местные жители сбежались – такое событие! В храме служат! Потом пошли все на старое кладбище, где покоятся сестры монастыря. День пасмурный, низкие клокастые тучи. Время от времени сухая снежная крупа летит. Тишина такая, какая только осенью в заброшенных местах бывает. Молились тепло, певчие пели так проникновенно. Было всецелое упование на то, что все будет хорошо, все устроится, оживет, соединится с небом... Когда возвращались назад, на пути из Руднева в Кузнецово, вдруг солнце низкое брызнуло под черные тучи, и встала радуга столбиком справа, на востоке. Именно не дугою, а столбиком, цветной колонной. Как подтверждение: «Все будет хорошо!» |
| Это дед моего деда по мужской линии, священник Черкизовской «ружной» церкви, т. е. состоящей на «руге» или довольствии у кн. Черкасских. (О нем подробно см. «Из пережитого» I, стр. 19, 21–22.) 636 Далее замечание: «1799-го года, сентября 12, на память святого священномученика Автонома, в коломенском Успенском соборе посвящен я в стихарь, иподиакона и диакона. А сентября 14-го того ж года рукоположен в Троицкой крестовой церкви – во священника, на 21 году от рождения, Мефодием епископом». Посвящению в иерея предшествовать должна служба чтецом, 637 иподиаконом и диаконом, но практика давно обратила это условное требование в одну формальность; потому-то мой дед и пробыл чтецом 638 (и) диаконом только два дня. Затем печально(е) для деда событие: «1830-го года, сентября 24-го дня, в 40 минут 5-го часа пополудни, преставилась супруга моя Мавра Феодоровна на 51-м году от рождения; а погребение 27 числа» (Из переж(итого). I, 93–95). В октябре заметки: «1799-го года, октября 22, свидетельствован в Троицкой крестовой церкви в священнослужении». «А 24-го был у преосвященного и получил граммату» (т. е. ставленную во священники). «27(-го) выехал из дома родительского в село Черкизово». Отец моего деда Матвей Федорович был священником в гор(оде) Коломне у церкви Никиты Мученика. Там, в Коломне, дед мой и учился священнодействиям в этот промежуток с 12 сентября по 27 октября, когда отправился к месту своего назначения в село Черкизово. Впоследствии он перейдет в Коломну на место своего отца к Никите Мученику и сдаст место своей дочери Анне, это и значится тут же в октябре 639 уже старческою рукою вместо прежнего красивого и четкого почерка: «1844-го года октября 14-го уволен я от занимаемой мною должности». Тут же в октябре еще заметки: «1816-го года октября 3-го числа Никита Федорович Руднев и Иван Егорович Беляев приехали в Коломну; а 8-го числа в 10 часов утра отправились в места своих назначений». Никита Федорович Руднев – это сын Федора Андреевича Руднева, брат моей бабушки Мавры Федоровны. О Федоре Рудневе уже была речь выше. |
| М. Гавриил суровый аскет в домашней жизни, питавшийся одной кашицей с сухарями, в публике и при блестящем дворе являлся в богатой одежде в знаках своего сана, усыпанных жемчугом и алмазами, задавал дорогие обеды частым гостям и даже отступал иногда от строго хранимых им правил церкви, вкушая ради других в посту рыбу. Некоторые архиереи для большей пышности своего богослужения в особенно торжественные дни приглашали парикмахеров, которые перед обедней завивали и пудрили по требованию современной моды певчих и даже иподиаконов, служивших при облачении архиерея. В разных епархиях доселе еще свежи предания о блестящей обстановке архиереев Екатерининского времени. Вот, между прочим, один отрывок из воспоминаний современника (купца Сухорукова) о Вениамине Казанском. «В собор ездил к служению от загородного своего дома очень церемониально: большой экипаж, по тогдашнему названию берлин, весь блистал золотом; упряжь в 6 лошадей всегда была в шорах, кучер на козлах одет в немецкий кафтан с огромными обшлагами и в треугольной шляпе, с длинным в руках бичом. Впереди кареты ехали 2 вершника в зеленых епанчах, один в руке держал архиерейскую мантию, другой — посох. По приезде к собору, по выходе из берлина, преосвященный надевал на себя мантию, брал посох и так входил в церковь». Подобные же рассказы сохранились и о преемнике его Антонии Зыбелине, о Дамаскине Рудневе Нижегородском, который уже своей слишком роскошной и светской жизнью навлек на себя даже неудовольствие духовного начальства и получил письменный выговор от м. Гавриила, и о многих других архиереях. Второй преемник Вениамина Казанского Амвросий Подобедов по роскошной и широкой жизни, по пышности в богослужении и светской ловкости, получил в Казани название «прелата». В загородном архиерейском доме, называемом Иерусалимом, который он великолепно обстроил, часто устраивались летние вечера, на которые, по словам О. Меньшикова, съезжались «представители казанского общества, помещики и люди чиновные с женами и дочерьми.., давались празднества с пением архиерейских певчих, иллюминацией, фейерверками и великолепными ужинами. Казанское дворянство очень любило гостеприимного Амвросия, слава о нем достигла до Петербурга. Екатерине всегда нравилось, если архиереи живут в ладах с дворянами». |
| Хотя старца, по его благословению, сопровождал только один его келейник о. Исаия, который и собирал его в дорогу и вез все необходимое для него, но уже на другой день появились в Рудневе толпой почитатели, и в том числе оптинские монахи со своими духовными нуждами. Вообще, во время пребывания старца в Шамордине братия Оптиной, от старших до младших, ежедневно посещали его: они не могли оставаться без его духовного окормления и, помимо переписки, спешили при первой возможности лично в Шамордино. Не обходили Шамордина и монахи, шедшие помолиться в Тихонову обитель, чтобы предварительно испросить благословение старца. Почему, однако, старец выехал не прямо в Шамордино, как это делалось раньше, а в Руднево? На это была следующая причина. Незадолго до отъезда старца из скита было ему доставлено письмо от неизвестного «любителя благочестия». В этом письме говорилось, что много лет тому назад, в помещичьем имении, которое теперь принадлежит Шамординской общине под именем Рудневской дачи, был вырыт какими-то подвижниками колодец, утолявший жажду многих путников, а теперь это место находится в пренебрежении. Еще до получения этого письма, осенью 1889 года, настоятельница Шамординской общины м. Евфросиния, находясь однажды в Рудневе и наблюдая там за работами около сажелки, почувствовала, что нога ее проваливается в землю… Она рассказала об этом старцу, по распоряжению которого против того места, где провалилась настоятельница, стали рыть землю и скоро напали на сруб колодца. Был открыт источник воды; но странно – все говорили одно: когда стали давать эту воду бесноватым, страдания их увеличивались. Отправляясь 2 июля 1890 года в Шамордино, старец решил лично побывать сначала в Рудневе. Прибыв туда, старец сам осматривал место вблизи вырытого колодца, несколько ниже. Он предварительно стал на молитву, приказав и всем, бывшим с ним, молиться. После молитвы сам начал рыть землю, а потом приказал рыть и другим. Когда показалась вода, старец приказал устроить здесь второй колодец. |
| С наступлением лета о. Амвросий возобновил свои прогулки. Он ходил по постройкам и ездил в Руднево, где гостил иногда недели по две. Если случался какой-нибудь праздник, он непременно возвращался в Шамордино – «домой», как он говорил. В это лето прибыл к старцу в Шамордино человек Божий, именем Гаврюша, лет сорока от роду, один из тех, которых Господь уподобил детям, сказав, что таковых есть Царствие Божие. Он жил в Ливенском уезде Орловской губернии, был расслаблен, трясся всем телом и еле мог говорить и принимать пищу. Ноги его не действовали; он лежал и молился Богу. Примечали, что ему многое открыто. Последнею весною ему явился старец Амвросий и сказал: «Приходи ко мне в Шамордино, я тебя успокою». В то же время он встал на ноги и объявил, что идет в Шамордино. Но так как ноги его были весьма слабы и походка неровная, то его хотели везти по железной дороге, но он отказался от этой услуги. Старца он встретил под Шамординым. Тот тихо ехал откуда-то. Вокруг него был народ. «Батюшка! – закричал Гаврюша своим малопонятным языком, – ты меня звал, я пришел». Батюшка тотчас вышел из экипажа, подошел к нему и сказал: «Здорово, гость дорогой! Ну, живи тут». И прибавил окружавшим: «Такого у меня еще не было». Батюшка очень ласкал Гаврюшу. Он устроил ему уголок в Шамордине, а впоследствии и в Рудневе, и Гаврюша все порывался туда ехать. – «Батюшка! Не хочу в Шамордине; поедем в Руднево; в Руднево хочу». А батюшка все успокаивал его, что когда приготовят для Гаврюши в Рудневе помещение, они туда и поедут. Было умилительно смотреть, как батюшка занимался беседой с Гаврюшей, и как они ходили по келлии: один ковыляя на кривых ногах, а другой, согбенный, опираясь на свою палочку. Мы уже говорили выше, что о. Амвросий переживал в Шамордине великую душевную скорбь, о которой и высказывался окружающим иногда намеками, косвенно, а иногда и прямо, как, например, однажды окружавшим его сестрам: «Матери и сестры! Я у вас здесь на кресте!» И действительно, жизнь его, по словам близких лиц, была в это время невозможно трудной. Ни днем, ни ночью он не имел покоя и по неудобству помещения (которое до самой его кончины все только устраивалось и подготовлялось), и от множества дел и окружавшего его народа. Болело сердце его и за оптинцев, оставшихся без своего духовного руководителя. Когда являлся к нему кто-нибудь из них, батюшка уже не заставлял его долго ждать, – а с особенною любовью принимал и утешал. |
| Он жил в Ливенском уезде Орловской губернии, был расслаблен, трясся всем телом и еле мог говорить и принимать пищу. Ноги его не действовали; он лежал и молился Богу. Примечали, что ему многое открыто. Последней весной ему явился старец Амвросий и сказал: «Приходи ко мне в Шамордино, я тебя успокою». В то же время он встал на ноги и объявил, что идет в Шамордино. Но так как ноги его были весьма слабы и походка неровная, то мать его хотела его везти по железной дороге, но он отказался от этой услуги. Старца он встретил под Шамординым. Тот тихо ехал откуда-то. Вокруг него был народ. «Батюшка! – закричал Гаврюша своим малопонятным языком. – Ты меня звал, я пришел». Батюшка тотчас вышел из экипажа, подошел к нему и сказал: «Здорово, гость дорогой! Ну, живи тут». И прибавил окружавшим: «Такого у меня еще не было». Батюшка очень ласкал Гаврюшу. Он устроил ему уголок в Шамордине, а впоследствии и в Рудневе, и Гаврюша всё порывался туда ехать: «Батюшка! Не хочу в Шамордино; поедем в Руднево; в Руднево хочу». А батюшка всё успокаивал его, что, когда приготовят для Гаврюши в Рудневе помещение, они туда и поедут. Было умилительно смотреть, как батюшка занимался беседой с Гаврюшей и как они ходили по келье, один ковыляя на кривых ногах, а другой согбенный, опираясь на свою палочку. При постоянном вокруг старца множестве разного народа не обходилось и без забавных случаев. Приехала к нему одна очень богатая помещица с трехлетней дочкой. Пока мать говорила со старцем, умненькая девочка, предоставленная себе, осмотрела батюшкин покойчик, побывала во всех его углах и наконец, наскучив своим одиночеством, стала среди кельи, сложила на груди ручки и, жалостливо глядя на старца, повела такую речь: «Бедный старичок! Такой он старенький, вс на постельке лежит, комнатка у него маленькая, игрушек у него нет, ножки у него болят, бегать не может; у меня игрушки есть; хочешь, старичок, я пупсиков привезу поиграть тебе?» На эту наивную детскую речь последовал и сообразный ответ старца: «Привези, привези, девочка, – сказал он, – вот какая ты хорошая; спасибо тебе, что старика пожалела». |
| В этой деревне – верстах в семи от Шамордина 168 – еще покойная монахиня Амвросия Ключарева , по благословению старца Амвросия, приобрела для своих внучек помещичью землю с усадьбой. После того там заведено было хозяйство: убирали сено, обрабатывали землю и пользовались доходами. Больше оно ничего собою но представляло. В 1890 году пришел к батюшке отцу Амвросию рудневский староста с письмом на имя старца. В этом письме говорилось, что много лет тому назад в помещичьем имении, которое теперь принадлежит Шамординской общине, под именем Рудневской дачи, был вырыт какими-то подвижниками колодец, утолявший жажду многих путников, а теперь это место в небрежении. Подпись письма была такая: «Любитель благочестия». В Рудневе старец доселе был только однажды, вскоре после покупки Ключаревой рудневского имения, и, вероятно, для того только, чтобы полюбопытствовать, что там есть. Но когда он через письмо осведомился о бывшем там колодце, то в то же лето, отправляясь по обычаю в Шамордино, предварительно вознамерился проехать в Руднево, а затем, во время пребывания своего в Шамордине, уже и часто начал посещать это место. Стал там заводить разные хозяйственные постройки, лично указывал рабочим, где и что нужно строить, приказывая вместе с тем строить поскорее. Между тем старец приступил к отысканию древнего колодца. Он приказал в одном месте рыть землю, не оглашая о сём. Скоро показалась вода. Но странно, все говорили одно: когда стали давать эту воду больным, в особенности бесноватым, страдания их увеличивались. Летом 1891 года, бывши в Рудневе, старец сам осматривал место вблизи вырытого колодца. Несколько ниже он предварительно стал на молитву, приказал и всем, бывшим с ним, молиться. После чего и все, вместе со старцем, начали осматривать место. Но вдруг тут же находившаяся настоятельница общины стала чувствовать, что почва под нею опускается, и в страхе воскликнула, что она тонет. Стали на этом месте рыть и нашли старый колодец, именно тот, о котором прочитал старец в таинственном к нему письме. |
| Преподаватели, большей частью грузины, воспитывали в учениках чувство национального самосознания. В 1869 г. Святейший Синод на Съезде нерус. архиереев в С.-Петербурге принял решение о расширении сети церковноприходских школ на территориях с нерус. населением ( Хуцишвили. 1987. С. 45). В 1866 г. в Мцхете при жен. мон-ре Самтавро было открыто уч-ще для девочек духовного сословия. В 1868 г. экзарх Евсевий утвердил устав жен. епархиальных уч-щ, согласно к-рому обучение включало Закон Божий, катехизис, церковную историю, рус. и груз. языки, географию, пение, историю России и Грузии и рукоделие (вязание и шитье). В 1879 г., при экзархе архиеп. Иоанникии (Рудневе) , епархиальное уч-ще было переведено в Тифлис и стало финансироваться из свечных доходов Г. Э. Директорами ДУ назначались в основном приехавшие из России рус. специалисты, преподавателями становились выпускники ДС, как русские, так и грузины. Кандидаты проходили отбор, в случае сведений о неблагонадежности сразу же увольнялись. Пансион для учащихся из отдаленных районов был открыт только при Тифлисской ДС. В пансионе существовал строгий внутренний распорядок, бытовые условия были скромными. Нередко духовные заведения располагались в ветхих, требовавших ремонта зданиях, что не могло не сказываться на здоровье учащихся. Со 2-й пол. XIX в. гос. политика в отношении духовных учебных заведений была изменена в сторону уделения большего внимания российской истории и рус. языку, преподавание основных богословских дисциплин было переведено на рус. язык, в программу вошло изучение рус. церковного пения, истории РПЦ и гражданской истории России, а также классических языков. Если в 1-й пол. XIX в. всем рус. преподавателям вменялось в обязанность знание груз. языка, то в этот период все учащиеся в целях лучшего освоения рус. языка были обязаны говорить только по-русски, в т. ч. и во внеучебное время. В 1854 г. груз. язык был признан неосновным школьным предметом ( Хундадзе. Очерки. 1951. С. 260), и это привело к резкому снижению успеваемости. |
| В своих речах и особенно во вступительном своем слове, из текста: «на Моисеовом седалище седоша книжницы и фарисеи», он обидел память старой Петроградской академии, как бы зачеркнул все ее прошлое. Между тем, родная академия гордилась этим прошлым, в особенности эпохой Преосв. Макария (Булгакова) , славного ее ректора и выдающегося духовного писателя, богослова и церковного историка. А нужно при этом заметить, что большинство преподавателей Петроградской академии того времени были питомцами именно Макарьевского периода. «Новый ректор, – говорили тогда (мне пришлось слышать это впоследствии от других, так как при вступлении о. И. Л. Янышева в должность ректора я служил в Московской академии), – сам еще ничего не сделал, а между тем осмелился так отнестись ко многим славным, во всяком случае, именам, к историческим традициям академии и установившемуся укладу ее жизни. Посмотрим, что он сам даст академии». В частности, и относительно академической дисциплины взгляды нового ректора резко расходились со взглядами старейших представителей академической преподавательской корпорации. Для них идеалом в этом отношении были строгие Макарьевские времена. Они вздыхали о строгом Макарьевском режиме, расшатанном при преемниках Преосв. Макария – Феофане (Говорове), Нектарии (Надеждине), Иоанникии (Рудневе) и Иоанне (Соколове) , в период от 1857 до 1866 г., и мечтали об его восстановлении. Новый же ректор, сам воспитанник тех же Макарьевских времен, далеко не был их поклонником и являлся поборником совсем другого строя студенческой жизни, несравненно большей свободы. Были еще и некоторые другие обстоятельства, содействовавшие усилению недоразумений между новым ректором и академическими профессорами, но об этом будет сказано далее. Ближайший его помощник, инспектор академии архимандрит Хрисанф (Ретивцев) 312 , мало был способен к улаживанию означенных недоразумений, напротив, по своему характеру и положению, в каком очутился, был склонен содействовать их усилению. По-видимому, он был далеко не чужд ревности монаха, подчиненного лицу из белого духовенства, да и личный его характер располагал его к тому же. |
| Так теперь сидел Владиславлев, раздумывал, и грустно вдруг стало ему. Среди целых сотен семинаристов он был одинок; не с кем было ему в эти минуты поделиться, наполнявшими его душу, чувствами: семинаристы не поняли бы его и не развеяли бы его грустных дум. Ему нужен был именно какой-нибудь бывший его товарищ, особенно Голиков, а тут как на беду ни одного из его бывших товарищей не было у Киреича. Но прошло после этого с четверть часа, и Владиславлев утешился: к Киреичу за раз пришло пятеро бывших его товарищей, а в числе их Голиков и Богословский. – Друзья мои! Какими судьбами вы попали сюда? сказал он Голикову и Богословскому, встречаясь с ним по-братски. – Сейчас только, брат, приехали, отвечал Голиков: – пошли отыскивать тебя и узнали, что ты здесь с Майорским. – Ну, что? как поживаете? Здоровы ли были, веселы ли?.. – После, брат, после о себе все расскажу и тебя обо всем распрошу, сказал Голиков. Мы стоим друг пред другом лицом к лицу; стало быть, и живы, и здоровы, а веселы ли, это другое дело... Прежде всего, скажи мне: что ты знаешь о наших товарищах, которых здесь нет. И я тебе с своей стороны расскажу кое-о-ком из них... Ну, прежде всего, что знаешь ты о нашем спартанце Матвееве, о Пирогове, «Дубовом» и прочей братии, пошедшей в высшие учебные заведения? Как они подвизаются там?.. – Матвеев переходит в университет, Пирогов срамит всю нашу семинарию своим поведением – пьянствует и буйствует, «Дубовый» сибаритничает в Петербурге и в аудитории показывается раз в неделю, Супрутский поступил в ярославский лицей, Щеглов в нежинский, Смирнов прекрасно учится в академии, Лавров служит красою первого курса в университете, о Рудневе можно сказать: «еда и Саул в пророцех», прекрасно идет в медикохирургической академии, из «пошляка» и лентяя сделался прекрасным малым, Введенский учится там же хорошо, но страшно бедствует, Догаевский тоже учится хорошо, но едва-едва пробивается уроками, Щеголев, Никольский и Воздвиженский поступили в технологический институт, о Спасском, Троицком, Пятницком и Соколове ничего не знаю. |
|
|
