| Суворов, конечно же, был врагом Французской революции. Он говорил своим воинам, что «французы отвергли Христа Спасителя и попрали законное правительство. Страшитесь их разврата». В короткий срок рядом удачных сражений Северная Италия была освобождена. Тогда еще раз убедились в прозорливости Суворова: повар, подкупленный французами, трижды за обедом приносил ему отравленное блюдо, но Суворов молча смотрел ему в глаза, пока тот в страхе не убирал нетронутую тарелку. За голову Суворова Директория объявила щедрую денежную награду. Узнав о том, он ощупал свою голову и сказал: «Помилуй Бог, дорого!», после чего велел отпустить домой пленного француза, напутствовав его: «Скажи своей Директории: я постараюсь сам принести к ним голову мою вместе с руками». Он действительно собирался идти на Париж, но предложенный им план наступления отвергли. Ему приказали идти в Швейцарию, где французы имели численное преимущество, для соединения с корпусом А.М. Римского-Корсакова. В сентябре 1799 года начался Швейцарский поход Суворова, ознаменовавшийся героическим переходом через Альпы, когда его войско после поражения корпуса Римского-Корсакова сумело чудом вырваться из окружения французов. Вскоре союзническая коалиция с Австрией распалась, и Суворов получил приказ возвращаться в Петербург. Император Павел I пожаловал ему звание генералиссимуса. Он повелел также воздвигнуть прижизненный памятник полководцу. Шарлемань А. И. Фельдмаршал А.В.Суворов на вершине Сен-Готарда 13 сентября 1799 года. 1855г. Слава непобедимого Суворова была в зените. Такого триумфа Европа еще не видела. Им восхищался адмирал Нельсон, европейцы представляли его то Гулливером, то свирепым стариком с лицом, сплошь покрытым сабельными шрамами. Композитор Дмитрий Бортнянский посвятил Суворову духовный концерт «Слава в вышних», который должен был исполняться во время встречи полководца по возвращении его из Италии. Есть версия, что даже А.С. Пушкин, родившийся в тот славный «суворовский» год, когда Суворов освобождал Северную Италию, был наречен в честь великого русского полководца. |
| В марте 1885 года Римский-Корсаков и Балакирев отправили Кругликову письма с советами не отказываться от предложения, которое в скором времени должно последовать ему от Шишкова. Римский-Корсаков не только рекомендовал его принять, но и сулил всяческую помощь: Семен Николаевич приглашался в Петербург для ознакомления с организацией дела в Капелле, а сам композитор обещал «наведываться в Москву помогать». Однако до наступления лета предложения так и не последовало. Причина проста: Шишков советам композиторов не внял, и 17 апреля 1885 года инспектором училища (позже должность была преобразована в директорскую) был назначен Н. Ф. Добровольский – человек, вышедший из среды Синодального хора, где он сперва был малолетним певчим, а потом учителем. Однако летом 1885 года встреча Шишкова и Кругликова все же произошла, и, очевидно, в результате Кругликову было поручено составить учебные программы Синодального училища по музыкальным предметам. Конечно, Семен Николаевич обратился за советом к Римскому- Корсакову и получил от него в июле 1885 года подробный ответ: «Милый друг Семен Николаевич, спешу ответить на ваши вопросы: 1) Разница между регентским классом Капеллы и так называемым инструментальным есть. Регентский класс для вольноприходящих, а инструментальный для малолетних певчих. В регентский принимаются не моложе 14 лет, так как по прошествии первого года (элементарная теория и проч.) ученики получают свидетельство 3-го разряда «регентского помощника». Нельзя же выпускать в регентские помощники мальчика моложе 15 лет. Нынешний год показал, что программу приготовительного курса можно пройти в один год. С мальчиками-певчими мы поступаем так: принятый в певчие лет 9-ти или 10-ти в 1-й год своего пребывания не учится ни на каком инструменте, ни теории, а просто приучается петь в хоре, причем получает отрывочные сведения о размере, интервалах и т. п. и выучивает более или менее твердо ключ, подходящий к его голосу. Когда через год или полтора мальчик поприсмотрится, спрашивают, желает ли он учиться на инструменте, или подсказывают ему эту мысль; он выбирает себе инструмент: фортепиано, скрипку, cello или basso. |
| Несмотря на безупречную работу в медицинском учреждении, превратившимся вновь из госпиталя в глазную поликлинику (ныне «Глазной центр на Моховой»), в 1951 году Ирину Владимировну уволили с должности рентген-техника, так как у нее не было соответствующих «корочек» об окончании медучилища. Ее, прошедшую войну, еще не пенсионерку, безошибочно к тому времени, лучше врача, определявшую по снимку патологию или инородное тело, имеющую более двадцати письменных благодарностей, медали, решили заменить на специалиста с дипломом. Конечно, это усугубило в дальнейшем и без того хронически трудное материальное положение. У Ирины Владимировны было много друзей и все они, конечно, были представителями ее «бывшего» класса. Некоторые из них в 50е годы имели «минус». Это значило, что они не имели права появляться в Ленинграде и некоторых других городах. Рискуя подвергнуться наказанию, бабушка принимала их в своем доме, в коммунальной квартире, иногда по несколько дней. Так у нее гостила Тамара Николаевна Римская-Корсакова, жена троюродного брата, Воина Петровича Римского-Корсакова, который долго пробыл в заключении, использовался как военный специалист, а потом был расстрелян в 1937 году. Сама Тамара Николаевна много лет провела в заключении и, получив «минус», жила в Луге. В таком же положении, все в той же Луге, жила другая подруга – Екатерина Константиновна Лившиц, жена репрессированного поэта Лившица. Она тоже тайком приезжала в Ленинград. Летом бабушка с сыном (моим отцом) наносили ответные визиты. Среди друзей было немало и других людей, прошедших лагеря, тюрьмы, ссылки, аресты, допросы. Эти уцелевшие в испытаниях люди и их родные образовывали некую среду, объединенную старыми, еще дореволюционными связями, воспитанием, образованием, общностью судеб, взглядов и интересов. Кончилось время лихолетья, прекратились массовые репрессии, жизнь внешне успокоилась, но не собиралась меняться советская идеология, не могло поменяться и мировоззрение людей, любивших Россию и ее традиции. В качестве лекарства, видимо, предполагалось забвение всего, что было с ними связано. О многих вещах решили просто забыть – так, как будто их никогда и не было. Народ должен был постепенно погрузиться в глубокий душевный сон. Но не заснули и ничего не забыли те, кто много пережил, испытал и не сломался. Таких людей оказалось немало. Что касается Ирины Владимировны, то она, ее семья и квартира, оставались островком, где жила дореволюционная Русь не только внешне, но и внутренне. |
| Прежний владелец дачи Дондуков-Корсаков. – А. Л. Дондуков-Корсаков Михаил Александрович (1794–1869) – князь, потомок калмыцких князей, тайный советник (генерал-лейтенант), вице-президент Императорской Академии наук, был владельцем не одной только дачи, а целого имения под названием «Гюльзанне» («Роза – предмет любви»), которое было отмечено в 1853 г. на «Геометрическом плане Таврической губернии Ялтинского уезда». Впоследствии, купив весь южный и западный склоны холма Дарсан, князь переименовал свое имение в «Гюзель Тепе» («Красивый холм»). После смерти князя в 1869 г. оно перешло в наследство Александру Михайловичу Дондукову-Корсакову. Выйдя в отставку, князь переселился в Ялту и занялся благоустройством «Гюзель-Тепе»: расширил виноградники и фруктовые сады, построил небольшой винный завод, опорные стены для укрепления оползней. После смерти князя Александра часть имения «Гюзель-Тепе» перешла к третьему поколению владельцев – его детям, Михаилу и Николаю. В 1897 г. они решили продать все земли имения «Гюзель-Тепе» оптом или в розницу. Оптовый покупатель нашелся, и новым владельцем земли стал почетный гражданин Москвы, статский советник Антон Эрлангер. Он был одним из крупнейших российских промышленников, основателем мукомольной промышленности. Благодаря Антону Эрлангеру российская мука отвечала самым высоким требованиям к качеству. Антон Эрлангер создал специальные школы, где готовили специалистов для мукомольной промышленности, он также издавал журнал «Мукомол». Кроме того, он неплохо играл на скрипке, собирал произведения искусства и был лично знаком со многими выдающимися деятелями российской культуры. Помимо этого, он щедро давал деньги на благотворительность, строил приюты, принимал участие в строительстве римско-католического храма в Ялте. Приобретя участок площадью 27 десятин и 692 сажени [около 30 га], Антон Эрлангер подошел к делу по-хозяйски, привел его в порядок, засадил хорошими сортами винограда, создал питомник для выращивания рассады цветов, а также саженцев хвойных и вечнозеленых деревьев. Из винограда делали вино, заказы на которое поступали даже из других городов. Земля стала приносить хозяину приличный доход, а само имение стали называть «Парк Эрлангера» (см.: Владимир Кургузое. Дорога в «Парк Эрлангера». Ялтинские вести. 30 января 2006). – Ред. |
| Самым гениальным воплощением старообрядческой темы в русской музыке стала опера Модеста Петровича Мусоргского (1839–1881) «Хованщина». Либретто оперы, написанное самим композитором, посвящено событиям раннего периода царствования Петра I. Монументальное по замыслу произведение (Мусоргский назвал его «народной музыкальной драмой») осталось неоконченным. После смерти Мусоргского его друг H.A. Римский-Корсаков предпринял работу по завершению и Корсаков предпринял работу по завершению и оркестровке «Хованщины». Опера «Хованщина» представляет собой не просто яркое, величественное и до известной степени «экзотическое» произведение для музыкального театра, но и глубокую, многозначную историко-философскую концепцию. Так же как и в «Борисе Годунове», композитор воссоздает в «Хованщине» неоднократно повторявшуюся в истории России ситуацию всеобщей духовной смуты, когда главными носителями твердых нравственных ценностей оставались юродивые и те глубоко верующие люди, которые не могли поступиться своим принципами даже под угрозой смерти («раскольники»), Мусоргский создает прекрасно выписанные образы сторонников «древлего благочестия» – Досифея, Марфы, князей Хованских. Жизнь самых разных слоев общества показана в операх Мусоргского как с внешней, парадной стороны, так и со стороны изнанки, часто весьма непривлекательной. В мелодическом и гармоническом языке Мусоргского возрождаются принципы модальности (архаический русский модальный колорит преобладает в больших народных сценах, которыми изобилует «Хованщина»). В стиле знаменного распева решен хор «раскольников» «Посрамихом, посрамихом, пререкохом». Одноголосное звучание мужского хора, мужественное, суровое пение раскрывает решимость и преданность старообрядцев своей вере. В драматургии оперы важную роль играет противопоставление русского и иностранного (чуждого) начал. Для обрисовки последнего Мусоргский прибегает к западной романтической манере письма (немцы) и к стилизации в восточном духе («персидки»). В увертюре H.A. Римского-Корсакова (1844–1908) «Светлый праздник», или «Воскресная увертюра» (1888), написанной на темы из церковного «Обихода», предпринята попытка воспроизвести пасхальную службу средствами симфонической музыки. |
| и хорошо освещены в литературе. Менее известны эти свойства Владимира Стасова. Они типичны для русского человека, и потому стоит познакомиться с ними, пользуясь книгой В. Каренина «Владимир Стасов» (Л., 1927). Владимир Васильевич Стасов (1824 - 1906) оказал великие услуги русскому искусству во всех областях его, особенно в области музыки. Правилом его жизни было «быть полезным другим, коли сам не родился творцом» (1, 208). И в самом деле, обладая огромными знаниями и служа в Публичной библиотеке, он оказывал неоценимые услуги многим деятелям искусства и всей русской культуре. Считая Глинку гением, он написал о нем 48 статей, разъясняя величие его творчества. Увлекаясь русским национальным стилем музыки, он назвал «могучей кучкой» группу композиторов Балакирева, Мусоргского, Кюи, Римского–Корсакова, Бородина и оказал им великие услуги. Он дал Мусоргскому сюжет «Хованщины» и «Бориса Годунова», Бородину — сюжет «Князя Игоря». При этом он указывал композитору исторические источники, необходимые для знакомства с соответствующей эпохой. Таким образом он участвовал также в работе Римского–Корсакова над «Садко» и «Псковитянкой». Работоспособность его и любовь к труду были чрезвычайны. Даже по воскресеньям он приходил в Публичную библиотеку в свой кабинет и работал там. От орденов и званий он отказался. Когда министр Боголепов предложил ему пост директора Публичной библиотеки, он не принял этой должности ради сохранения свободы (II, 614). Свободой он дорожил как принципом и потому защищал поляков и евреев, ценя национальное своеобразие каждого народа (II, 594). Льва Толстого он называл Лев Великий и писал эти слова не иначе как большими буквами, но он ценил в нем только художника и упрекал Толстого за то, что он не преодолел два барьера — «божество» и «христианство». Он был возмущен строем мира и «богохульно проклинал мировой порядок» (II, 542), везде находя смерть. Сорок лет он готовил труд, которому хотел дать заглавие «Разгром», или «Carnage général», или «Massacre général». В нем он собирался проявить себя анархистом и пессимистом «по всем, по всем частям, а вовсе не одной политической». Во всем человечестве, думал он, есть только несколько десятков или сотен достойных людей, а остальные заслуживают помойной ямы. Его возмущало то, что либеральные редакторы журналов и газет ведут себя так же, как и правительственные цензоры. В книге своей он собирался произвести также разгром многих общепризнанных гениев: Рафаэля он не считал великим художником, говорил о лжевеличии Микеланджело (II, 638–669). В своих отношениях к людям, в защите своих мнений Стасов проявлял чрезвычайную страстность. Он любил спор -, яростный, но, увлекаясь всегда сущест–вом дела, он забывал личные обиды. Прозвища, данные ему, выражают его страстный характер. Его называли: «Неистовый Стасов», «Труба Иерихонская», «Критик Громогласов». Такой же страстный характер был и у Щедрина. Л. Спасская в своих воспоминаниях о Щедрине во время его ссылки в Вятку |
| Игнатий довольно мягко указывает правителю на ошибочность его политики в отношении неправославных культов. Он демонстрирует их вредоносность по существу, отмечает опасность отмены вероисповедных ограничений для Русской православной церкви и умов подданных. Полемист не преминул указать на пользу таких ограничений для национальной торговли, процветания русского купечества и промыслов. В итоге Игнатий старался убедить Голицына отменить разрешение на строительство храма Старой купеческой общины (открывшего свои двери с начала 1686 г.). Подчеркнуто уважительное отношение к канцлеру, столь отличное от грубых нападок на него в выступлениях патриарха, показывает, что возражения Римского-Корсакова против политики регентства диктовались принципиальной позицией архимандрита в вопросах свободы вероисповедания, а не стремлением нанести урон правительству (отчетливо видном в действиях Иоакима). Это расхождение предельно обнажилось в выступлениях верных друзей — патриарха и архимандрита — по поводу Крымских походов. Отступление риторическое: о военном и антивоенном красноречии 21 февраля 1687 г. Россия впервые услыхала сразу две речи, отразившие то противоположное отношение к войне, которое пройдет красной нитью через вековые публицистические споры и будет ожесточенно дискутироваться на развалинах державы в нашем столетии: после распада Российской империи (в связи с Брестским миром) и развала СССР. Авторами этих бесспорно ярчайших образцов ораторского искусства были Карион Истомин и Римский-Корсаков, озвучили речи патриарх Иоаким и архимандрит Игнатий. Архипастырь произнес речь после литургии в Успенском соборе в присутствии царей, царевны и высших чинов Государева двора, обращаясь к высшему командному составу армии: " боярам и воеводам в полки идущим " (от " генералиссима " Голицына до генералов и полковников). В то же самое время (пока шла литургия и говорил патриарх) Римский-Корсаков на соборной площади апеллировал к средним и младшим командирам " благочестивого и христолюбивого российского воинства " : подполковникам и майорам, ротмистрам и капитанам, пятисотским, сотникам, есаулам и чинам московского дворянства. |
| Это был тот самый день, в который Александр Васильевич Суворов разбил французов при Чертовом мосте. — Если бы Александр Васильевич нашел в Белинсоне мулов, необходимых для подвоза тягостей, которых австрийское правительство обязалось и должно было доставить к 4-му сентября, тогда армия наша была бы 12-го или 13-го числа в Швице, и Массена не мог бы двинуть свои войска на разгромление Корсакова, — по неопровергаемой причине: Александр Васильевич ударил бы его в тыл, и поставил бы между двух огней, — т. е. между собою и Корсаковым; погибель Массены была бы неизбежна. Но расчисления враждебного Тугута были математически точны на пагубу войск русского царя, благодетеля Австрии. — Массена, разбив Римского-Корсакова, обратился на Александра Васильевича, с верною надеждою разбить нас. — Но надежда его не сбылась: — он при Муттентале сам был разбит, как говорится, в пух, — и смертельна побитый, был гнан с места боя больше 10 верст, и едва спасся в г. Швице, унес с собою подарок, полученной полка Ребиндера от унтер-офицера Махотина. — Думать можно, что Массена долго помнил его. Подарок был чисто русский! Долго мы, ратники, не могли понять, отчего французские стрелки, да и почти все франц. войско, без всякого затруднения, ходили и бегали по горам, как дикие козы, не осклизаясь, и мало падая с крутых мест. Уже в дне Мунтентальского сражения мы дознали ту причину. Самая простая вещь им способствовала: они под ступни ног подвязывали ремнями под башмаки-подошвы (вроде сандалий), в которые вбиты и укреплены железные шипы. Сабанеев Иван Васильевич, в последствии времени генерал-лейтенант, и в 814 году, начальник штаба армии бессмертного Барклая-де-Толли, — был с отличными военными талантами, образованный науками. В нем был один недостаток: он был слишком близорук, очень плохо глазами видел. Пред самыми сумерками, по нашей просьбе, нам, ратникам, (человекам 70) позволено было (с русским спасибо), перенести с места боя раненого Федора Васильевича Харламова, и дан нам проводник с фонарями. |
| Корнилович Александр Осипович (1800–1834), литератор, историк, декабрист. С 1815 прапорщик свиты по квартирмейстерской части, в апреле 1816 был откомандирован в распоряжение Д. П. Бутурлина для занятий в архивах Коллегии иностранных дел, затем служил в канцелярии ген.-квартирмейстера Главного штаба, поручик (с 1821), штабс-капитан (с 1822) Гвардейского генерального штаба. Сотрудник журналов «Полярная звезда», «Сын отечества» и «Соревнователь просвещения и благотворения». Преподаватель статистики и географии в школе топографов и в уч-ще для колонновожатых. Действ. член Вольного об-ва любителей российской словесности (с 19.12.1821), член цензурного к-та об-ва (с 30.12.1822), цензор библиографии (с 29.12.1823). Участвовал в подготовке восстания декабристов, член Южного об-ва. Приговорен к 12-летней каторге, срок сокращен до 8 лет. Наказание отбывал в Читинском остроге. В 1832 переведен рядовым в Ширванский пехотный полк на Кавказ. Умер от желчной горячки; Корсаков Дмитрий Александрович (1843–1919), историк, магистр (1872), доктор (1880) русской истории, член-корр. Петербургской АН (1905). Хранитель кабинета этнографии, древностей и изящных искусств (1871), приват-доцент (1872), доцент (1872–1881), профессор (с 1881), заслуженный профессор (1897), декан (1900–1905) историко-филологического ф-та Казанского ун-та. С 1896 зав. университетским Музеем отечествоведения, редактор «Ученых записок» Казанского ун-та по историко-филологическому ф-ту; Корсаков Николай Сергеевич (1852–1925), врач, педиатр, доктор медицины (1884). Профессор (1902–1922), заслуженный профессор (1911) медицинского ф-та М. у., главный врач и директор Детской больницы им. Хлудова (Детской клиники М. у.); Корсакова (урожд. Благово) Варвара Дмитриевна (1875–?), жена Д. А. Корсакова, автор некоторых статей в РБС; Корш Федор Евгеньевич (1843–1915), филолог, востоковед, переводчик, историк литературы, магистр (1868), доктор (1877) римской словесности, доктор сравнительного языкознания (1897), член-корр. (1892), академик (1900) Петербургской АН. Доцент (1870–1877), профессор (с 1877), заслуженный профессор (1882) историко-филологического ф-та, почетный член (1903) М.у., профессор историко-филологического ф-та Новороссийского ун-та (1890–1892), Лазаревского ин-та восточных языков (1892–1915). Председатель Славянской (1887–1915) и Восточной (1888–1900) комиссий МАО, председатель Московской диалектологической комиссии (1904–1915), председатель Об-ва славянской культуры (1908–1915), член Орфографической и орфоэпической комиссии, председатель Комиссии по изданию сочинений А.С. Пушкина (1899–1914); |
| Здесь Суворов минуту еще мог стоять в нерешительности и думать о том, что делать, мог еще думать о нападении! Его гений, беспримерно отважный, еще хотел бы устремиться на Французов, бывших в долине, сквозь их ряды до Цюрихского озера, соединиться с Австрийским корпусом Готце и остатками Русского корпуса Римского-Корсакова. Но взглянув на горсть своих храбрых товарищей, истощенных трудностями похода, и узнав в Гларисе, что состояние разбитого войска Корсакова было хуже, чем он представлял себе по первым известиям, непобедимый герой должен был покориться своей судьбе и решил в первый раз в жизни отступить от неприятеля, имея возможность сразиться с ним. Но это отступление принадлежит к числу его важнейших побед: так велики были трудности, сопровождавшие его, так невероятны были усилия, с какими надо было произвести его. Чтобы читатели могли иметь вернейшее представление об этом знаменитом подвиге Суворова и его воинов, я предлагаю здесь рассказ о переходе через Альпийские горы одного из очевидцев и участников этого славного похода — действительного статского советника Егора Фукса, служившего в то время при фельдмаршале и описавшего эту военную кампанию 1789 года. «Надо было перейти через горы Бинтнер, Ринкнен и Панике, подобные Сен-Готарду, возвышающиеся над пропастями, покрытыми вечными снегами. Русские забирались к облакам по крутизне гор, скользких от падающего снега, где никогда не бывало следов человека; где измученные мулы и казачьи лошади постоянно должны были останавливаться и часто падали в бездну, где не находилось ни кустика, чтобы развести огонь и согреться. Жизнь храбрых воинов, изнуренных походами, нуждающихся в пище, обуви и одежде, на каждом шагу подвергалась опасностям. На гору Бинтнер надо было подниматься навстречу шумящим потокам водопада, который многих пеших и конных низвергал в бездны. Темные ночи и раскаты грома довершали опасности этого похода. Поднимаясь на высоты гор, воины должны были спуститься в необитаемую часть Граубиндена, в пустынные равнины, скрытые от них мрачными туманами. |
|
|
