| Уникальным для древнерус. храма архитектурным решением является узкий лестничный проход (ширина 65 см, длина более 4 м), устроенный в XII в. в юж. стене. Вход на лестницу расположен по центру юж. апсиды (диаконника); через проем (на высоте 4,9 м) в юж. пилоне лестница выводит на небольшую площадку-балкон (ширина 60-65 см, длина ок. 2,47 м). Напротив проема, на юж. грани юго-восточного столба, сохранилось гнездо с остатками деревянных брусьев, служивших опорой для помоста. Выход на балкон оформлен орнаментом (сохр. фрагмент XII в.). По наличию граффити XVII-XVIII вв. на стенах лестничного прохода можно считать, что в это время храм был действующим ( Maproлiha. 2001. С. 54-59). По мнению К. В. Шероцкого, проход предназначался для «новопостриженных монахов, проводивших некоторое время в храме, или для какого-либо хранилища, не исключая и погребального назначения» ( Шероцкий К. В. Киев: Путеводитель. К., 1917. С. 208). Холостенко считал, что балкон мог предназначаться для проповеди ( Холостенко. 1960. С. 6-16); В. Г. Пуцко решил, что он использовался для хора певчих ( Пуцко. 1979. С. 253-255); О. Певна предполагала, что здесь хранились реликвии, связанные со свт. Кириллом Александрийским, т. к. балкон имел выход в придел с фресковыми сценами из Жития свт. Кирилла ( Pevny. 1995. P. 123); по мнению В. Д. Сарабьянова, это остатки конструкции темплона или подъема к нему ( Сарабьянов В. Д. Новгородская алтарная преграда домонг. периода//Иконостас: Происхождение, развитие, символика/Ред.: А. М. Лидов. М., 2000. С. 312-344). Все высказанные предположения представляются спорными. Наиболее вероятна версия о том, что балкон был местом, предназначенным для князя: юго-вост. часть храма и хоры традиционно считались в Византии и на Руси имп. или княжеским местом. Кроме того, напротив балкона, на стенах юж. апсиды, расположены сцены из Жития Александрийских святителей Афанасия и Кирилла - небесных покровителей кн. Всеволода, при этом непосредственно с княжеского места на балконе видна сцена «Свт. Кирилл учит царя» (автор наст. статьи предполагает, что в образе царя выведен основатель храма кн. Всеволод Ольгович). Возможно, архитектурная пристройка в юж. апсиде была устроена по заказу кн. Всеволода Ольговича как место моления князя ( Maproлiha. 2001. С. 54-59). |
| Раздел 6. Рецензии и библиография Новая литература по ставрографии за 2000–2002 годы Пуцко В. Г. Белокаменные резные кресты XV–XVIbb. в Поволжье//Сообщения Ростовского музея. Вып. XI. Ростов, 2000. С. 66–82, ил. Работа известного специалиста по церковному искусству В. Г. Пуцко посвящена анализу формально-содержательных особенностей ряда крестов, объединенных по типологическим (белокаменные монументальные), географическим (Ярославская земля) и историческим (XVIbek) признакам. Предметом анализа стали крест дьяка Стефана Бородатого из Ростовского музея, кресты из Воскресенского и Крестовоздвиженского соборов в Романове-Борисоглебске и крест из Успенского собора в Ростове Великом. Среди выдвигаемых исследователем гипотез – предположение о том, что типология Распятия на кресте из Воскресенского собора Романова-Борисоглебска «реально отражает деревянное изваяние Иисусова креста из Никольского погоста, ныне находящегося в церкви с. Годеново Ярославской области» (с. 73). Возводя, в свою очередь, хорошо известный и почитаемый сегодня Годеновский крест к формам меднолитого креста преп. Авраамия Ростовского XIV века, В. Г. Пуцко выстраивает три упомянутых креста в единый типологический ряд, при этом датируя Романов-Борисоглебский крест рубежом XV–XVI веками – по эпиграфическим признакам. Отмечая вторичность поволжских белокаменных резных крестов по отношению к московской и новгородской традиции XIV–XVbekob, в целом автор оставляет открытым вопрос о реальных исторических и географических границах вида крестов. А. В. Святославский Mixac ь Раманюк. Беларуск i я народныя крыжи: манаграфия. «Наша нива», Дзянис Раманюк, В i льня, 2000. 222 с., ил. – на белорус. яз. (Раманюк Михаил. Белорусские народные кресты. Монография. Вильнюс: «Наша нива». Дзянис Раманюк, 2000). Издание совмещает в себе научную монографию и прекрасного качества фотоальбом с 302 иллюстрациями, работами самого автора. М. Раманюк – наш современник (1944–1997), профессор кафедры истории и теории искусства Белорусской Академии художеств, этнограф, художник, фотограф, посвятивший жизнь изучению материальной и духовной культуры Белоруссии. |
| общее количество православных японцев в Эдо и Хакодатэ насчитывало лишь 362 человека 13 . Не прошло и трёх лет, а число верующих утроилось. При этом, несмотря на то что в середине 1870-х гг. в Стране Зд. и далее по 168 стр. включительно – цв. илл. к статье В. Пуцко восходящего солнца действовали десятки протестантских и католических миссионеров, количество обращённых ими значительно уступало общему количеству православных японцев. Средств, выделяемых из казны на дело распространения Православия в Японии, катастрофически не хватало: ежегодно на содержание Миссии из казны выделялось лишь 6000 рублей 14 . Дополнением к тому выступали годовые оклады самого главы Японской Церкви (2500 рублей) и работавших под его руководством русских миссионеров (по 2000 рублей) 15 , которых за всю историю Миссии редко насчитывалось более двух человек. Лишь с 1878 г., по замечанию С. О. Макарова, “на миссию уже ассигнуется из разных источников в России некоторая определённая сумма, идущая почти исключительно на дела миссионерства” 16 . Не исключено, что определённую роль в этом сыграло и “Воззвание”. Основная надежда Миссии была на добровольные пожертвования – без них дело проповеди потерпело бы неудачу, не успев расцвести. Среди перечисленных в “Воззвании” нужд молодой Церкви подробнее стоит остановиться на нескольких. Как указывалось самим Святителем, в Японии на тот момент действовало пять православных учебных заведений: катехизаторская школа, духовное училище и женская школа в столице и два училища в Хакодатэ. Возможно, в другое время и в другой стране содержание их можно было бы организовать за счёт средств родителей учеников или (в случае с катехизаторской школой) – за счёт самих учащихся. Но абсолютное большинство учащихся в православных учебных заведениях Японии составляли дети обедневших дворян, выступавших во время реставрации Мэйдзи и последовавшей затем гражданской войны на стороне потерпевшего поражение сёгуна. По большому счёту их сплочение вокруг Православной Церкви стало своего рода продолжением выражения их оппозиционных настроений. |
| Нельзя обойти вниманием и вводную статью О.В. Кириченко к публикации «Келейный летописец святителя Димитрия Ростовского с прибавлением его жития и избранных творений» 84 , в которой автор рассмотрел произведение Ростовского владыки в религиозно-культурном контексте эпохи начала Нового времени. Свой вклад в изучение митр. Димитрия Ростовского внесли и сотрудники ГМЗ «Ростовский кремль» В.И. Вахрина 85 и А.Е. Виденеева 86 , затронувшие в своих работах отдельные аспекты деятельности владыки. В кон. 1980-х – 2010-х гг. публикуется множество статей и докладов различных авторов, посвященных источниковедению наследия митр. Димитрия Ростовского , а также отдельным сюжетам из его произведений 87 . Как правило, они принадлежат авторам, занимающимся темами, не имеющими прямого отношения к Ростовскому архиерею. Эти работы представляют собой весьма пёструю картину, солидную в библиографических перечнях, но практически не имеющую перекрёстных связей. Статьи эти, фактически, полезны, главным образом, как материал для грядущих обобщающих работ. Также на новом этапе развития историографии было предпринято несколько опытов написания работ в биографическом жанре 88 . Самой удачной среди которых следует признать сочинение М.Л. Рубцовой «Жизнь, труды и эпоха св. Димитрия Ростовского » 89 , обобщившее достижения историографии по состоянию на 2007 г. Кроме того, в ряде докладов и статей было освящены сюжеты, связанные с теми или иными подробностями в жизни Ростовского владыки 90 . Столь важная для современников Ростовского митрополита сторона его деятельности как антистарообрядческая полемика, на данном этапе историографии оказалась незаслуженно обойдена вниманием исследователей. Ей посвящены лишь обзорный доклад В.Г. Пуцко о «Розыске» 91 в целом и доклад Е.М. Юхименко о ранее неизвестном источнике этого труда Димитрия Савича 92 . Новый этап историографии стал и новым этапом в осмыслении богословского наследия митр. Димитрия Ростовского . В ряде статей различные авторы обращались к тем или иным аспектам воззрений Димитрия Савича 93 , однако единственным исследователем, глубоко рассмотревшим взгляды митр. |
| Монография обобщила опыт многочисленных этнографических экспедиций автора, предпринятых им с 1970 года, в области изучения монументальных деревянных, каменных и металлических крестов в народной традиции Белой Руси. Дана авторская классификация монументальных крестов в народной и церковной традиции, сохранившей себя и в годы советской власти. По функциональным особенностям, принципам декоративно-пластического решения выделяются три основные категории крестов: погребально-поминальные, памятно-охранительные (засьцерагальные) и обетные (абракальные). Резкой границы между указанными категориями не существует. Кресты первой группы отличаются наибольшим разнообразием и богатством украшения, две другие отличает более строгий вид. Как отдельные подвиды с позиций мотивации постановки выделяются также мемориальные, придорожные, пограничные, приусадебные, крестцовые, кресты на источниках… Немало внимания в книге уделено погребальной традиции в целом, поэтому издание представляет особый интерес не только для ставрографов, историков и искусствоведов, но и для этнографов – специалистов по погребальной культуре. Автором сделана первая попытка систематизации и классификации традиционного белорусского надгробия как явления културы. Рассмотрены проявления христианской и языческой традиции, проблема «чистых» и «нечистых покойников», особенности погребения детей, женщин, самоубийц, различия в сельской и городской погребальной традиции. Отмечено проявление восточно-христианских и западных (католических) черт в обряде погребения на белорусской земле. Следует оговорить тот факт, что в значительной мере материал книги составила так называемая народная традиция (автор намеренно использует понятие народныя крыжи), подчас зашедшая достаточно далеко от христианских представлений о кресте, да и мироздании в целом. «Народным» крестам противопоставлены кресты в канонической традиции (kahahiчhыя крыжи), вошедшие в отдельную главу книги. Несмотря на очевидную этнографическую направленность, книга, подготовленная и изданная с любовью к делу, должна, по нашему мнению, привлечь интерес и российских коллег, специалистов по ставрографии, народной и погребальной культуре. |
| С. В. Гнутова, А. В. Святославский Шабалина И. Д. Голгофский Крест в мелкой пластике из дерева в собрании Государственного музея-заповедника «Ростовский Кремль»//История и культура Ростовской земли 2000 г. Ростов, 2001. С. 203–213. Приступая к анализу иконографических вариантов Голгофского креста, автор обращает внимание на тот факт, что изделия мелкой пластики как вид церковного искусства имели наибольшее распространение в Древней Руси, а с другой стороны, материал этот мало изучен и «до сих пор остаются неразработанными методологические принципы его научной обработки» (с. 202). Далее И. Д. Шабалина задается вопросом о функциональном назначении этого рода памятников с изображением Голгофского креста, упомянув при этом о древней традиции подобных изображений на новгородских каменных крестах XII–XVbekob и на могильных плитах XVI–XVIIbekob, что само по себе оправдано, но, на наш взгляд, может быть дополнено рассмотрением иконографии деревянных «резных досок». На данном уровне изучения материала автор придерживается мнения о том, что датировку подобных памятников нужно считать условной. Такую точку зрения могут поддержать большинство исследователей мелкой пластики. К настоящему времени не сформирован еще каталог всех деревянных резных икон с Голгофским крестом, хранящихся в многочисленных музейных и частных собраниях России, который позволил бы с большей точностью выстроить эволюционный ряд иконографического и стилистического развития образа Голгофского креста на резных досках русского Севера. Исследователь делает успешную попытку классификации резных икон из Ростовского музея, в основу которой положены иконографические особенности и стилистический анализ. И. Д. Шабалина разделяет «Голгофские доски» на четыре типа, выделяя среди них: Голгофский крест с традиционными надписями ЦРЬ СЛВЫ IC ХС НИКА МЛ РБ ГГ ГА ; тип с рельефными надписями молитвенных текстов, расположенных на раме и вокруг креста; тип с Голгофским крестом на фоне молитвы; с Голгофским крестом под сенью пятикупольного или семикупольного храма. |
| Публикации советского времени по истории византийской гомилетики немногочисленны, если говорить о специально посвященных ей работах. Это уже известная нам заметка Б. Т. Горянова о Первой гомилии св. Григория Паламы 211 , статьи В. Г. Пуцко о гомилиях св. Григория Богослова (без обращения к тексту оригинала) 212 и М. В. Кривова – о Слове св. Софрония Иерусалимского 213 , а также описания некоторых сборников, содержащих и византийский материал 214 . Ряд ценных замечаний делает С. С. Аверинцев в «Поэтике ранневизантийской литературы» 215 . Существует, кроме того, ряд работ (главным образом, Б. Л. Фонкича ) 216 , посвященных атрибуции и датировке рукописного материала. Будучи ценными сами по себе, в своем «локальном пространстве» (особое значение принадлежит, конечно, книге Аверинцева), все эти труды так и не переросли в сколько-нибудь масштабные и концептуально значимые исследования о гомилетике, а потому не могут претендовать на историографический синтез в этой области знаний. Поэтому особое значение приобретает обращение к работам по истории гомилетики древнерусской, многие из которых посвящены переводной гомилетике 217 . При этом особо подчеркивается значимость патристических образцов для изучения собственно русских памятников. Так, Д. М. Буланин пишет: «Трудно переоценить значение патрологии в истории древнерусской литературы: святоотеческие сочинения появились на Руси с XI в. и сопутствовали древнерусской литературе на протяжении семи веков ее существования. Однако влиянию патристики на произведения русских писателей до сих пор (1977 г. – Д. М.) уделялось недостаточное внимание» 218 . Настоящий бум разысканий по русско-византийским литературным связям в области гомилетики наблюдается в последние годы 219 . О. В. Творогов называет древнерусскую переводную гомилетику «чрезвычайно перспективной для исследования частью древнеславянской книжности» 220 . Из прочих памятников, неизменно привлекающих внимание ученых, надо назвать Слово о Законе и Благодати митрополита Илариона 221 и творения св. |
| Комплексный подход к культуре и искусству Н. р. XVI в. наиболее полно представлен в работах Гордиенко, к-рая в ряде статей и в книге 2001 г. анализирует специфику новгородской школы в рамках общерус. искусства, соотнося ее традиц. черты с многообразными нововведениями. Памятники новгородской живописи XVII в. представлены в работах Г. Н. Бочарова, Ю. Б. Комаровой, Лазарева, М. М. Постниковой-Лосевой, М. В. Седовой и посвящены иконописи и декоративно-прикладному искусству. Росписи Знаменского собора 1702 г. в контексте монументального искусства эпохи исследовала И. А. Слуцкая. Помимо многочисленных исследований монументальной живописи существует корпус научных работ, посвященных станковым произведениям (иконы и иллюминированные рукописи) и малым формам искусства. Особенности новгородской школы живописи по данным миниатюры были описаны В. Н. Щепкиным, изучением специфики книжного и иконописного искусства Новгорода занимались Муратов, Лазарев, Гордиенко, В. К. Лаурина, Э. С. Смирнова, О. С. Попова. Выявление новых памятников декоративно-прикладного искусства Новгорода было начато Постниковой-Лосевой и Бочаровым в кон. 60-х гг. XX в. и продолжено Т. В. Николаевой, В. Г. Пуцко, А. В. Рындиной. Богатый материал о церковных произведениях малых форм, торевтике XI-XVII вв., а сами предметы были исследованы И. А. Стерлиговой и В. В. Игошевым. Обзор новгородской школы иконописи был представлен в статьях Лазарева в «Истории рус. искусства» (1954), в монографии Г. С. Колпаковой «Искусство Др. Руси: Домонгольский период» (СПб., 2007), а также в совместном труде Смирновой и Сарабьянова. Вопросы новгородской живописи регулярно освещаются в периодических изданиях и сборниках. С 1963 г. актуальные исследования в области древнерус. искусства публикуются в сборнике ДРИ, начатом ГИИ по инициативе О. И. Подобедовой. Художественной культуре Новгорода полностью посвящены тома ДРИ 1968 г., а также часть статей в томе о монументальной живописи средневековой Руси (ДРИ. 1980). Научные статьи об отдельных произведениях иконописи и малых форм средневек. искусства Новгорода включены в каталоги постоянной экспозиции и временных выставок ГТГ, ГРМ и НГОМЗ. |
| Определенная работа с историческими источниками проведена К.А. Аверьяновым, В.Д. Назаровым, И.О. Тюменцевым, В.А. Ткаченко, Н.А. Четыриной, Е.А. Калининой, М.С. Черкасовой, В.П. Пушкова. Много докладов в этом году было связано с годовщиной основания Комиссии по охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой лавры. Работы исследователей В.Г. Пуцко, И.А. Едошиной, А.М. Копировского, И.Л. Кызласовой, В.В. Баранова, О.В. Немовой, М.В. Зубовой и А.А. Кузьминой, М.А. Гагановой, Ю.В. Ивановой были посвящены Комиссии и реставрации Лавры, а также деятелям XX века: священнику Павлу Флоренскому, Ю.А. Олсуфьеву, А. И. Анисимову, Н.А. Баранову, В.А. Зубову. Перед началом вечернего заседания 3 октября игумен Дионисий (Шленов) показал участникам конференции библиотеку Академии, где хранится огромное количество рукописей и книг о преподобном Сергии Радонежском и его обители. В завершение конференции был прочитан доклад профессора Государственного университета Болоньи Анжелики Карпифаве. Она посвятила свой доклад 10-летию кончины Святейшего Патриарха Алексия II. Подробнее о форуме см. на сайте МДА Первая международная научная конференция «Троице-Сергиева лавра в истории, культуре и духовной жизни России» открылась в 1998 году и с тех пор регулярно проходит раз в два года. Организаторами форума являются Министерство культуры Московской области, Сергиево-Посадский государственный историко-художественный музей-заповедник, Свято-Троицкая Сергиева лавра и Московская духовная академия. Членами оргкомитета конференции являются: насельник Троице-Сергиевой лавры доктор теологии архимандрит Макарий (Веретенников), заведующий кафедрой истории России до XIX века Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова доктор исторических наук Н.С. Борисов, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН доктор исторических наук Б.М. Клосс, заведующий отделом Государственного института искусствознания Министерства культуры РФ доктор искусствоведения Л.И. Лифшиц, ученый секретарь Сергиево-Посадского музея-заповедника заслуженный работник культуры РФ Т.Н. Манушина, старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН В.Д. Назаров, заместитель генерального директора Сергиево-Посадского музея-заповедника по научной работе, кандидат исторических наук С.В. Николаева, заместитель директора Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева по научной работе, доктор искусствоведения Г.В. Попов. |
| Лоно Авраамово. Благоразумный разбойник. Фрагмент иконы «Страшный Суд» из Благовещенского собора Сольвычегодска. 2-я пол. XVI в. (СИХМ) Лоно Авраамово. Благоразумный разбойник. Фрагмент иконы «Страшный Суд» из Благовещенского собора Сольвычегодска. 2-я пол. XVI в. (СИХМ) Широкое распространение на Руси получила традиция помещать образ Благоразумного разбойника на сев. дверях алтаря, ведущих в протесис (жертвенник храма), что обусловлено как символическими толкованиями храмового пространства, вост. часть к-рого связана с представлениями о рае, так и преданием о том, что разбойник был распят на Голгофе по правую руку Спасителя. Белый фон дверей или атрибуты райского сада (цветы, птицы, растительные побеги) служат указанием на пребывание Благоразумного разбойника в раю. Как правило, эта иконография встречается как самостоятельный сюжет, но может появляться и среди сцен притчевого характера, восходящих к текстам Патериков и Прологов (напр., сев. алтарная дверь, 1554, из ц. св. Саввы Освященного в Москве, вклад Семена Андреева). Отмеченное исследователями широкое распространение сев. дверей с композицией «Б. р.» в среде старообрядцев, возможно, объясняется их перемещением из патриарших церквей в старообрядческие после реформ Патриарха Никона. Однако в сер. XIX в., в период активной конфискации икон у старообрядцев, подобные изображения зачастую воспринимались как плод «раскольничьего мудрования». Лит.: Блинов Н. Благоразумный разбойник//Тр. Вятской учен. архив. Комиссии, 1913 г. Вятка, 1913. Т. 1/2. Смесь. С. 129-132; Модестов Н. , свящ. Об иконе «Благоразумного разбойника»: (К истории древнерус. иконографии)//Там же, 1916 г. Вятка, 1916. Вып. 1/2. С. 96-104; Талин В. Об иконе «Благоразумного разбойника»//ЖМП. 1959. 7. С. 60-64; Пуцко В. Г. Благоразумный разбойник в апокрифической литературе и древнерус. изобразительном искусстве//ТОДРЛ. 1966. Т. 22. С. 407-418. Н. В. Пивоварова Рубрики: Ключевые слова: АГАПА в христ. общинах I – V вв. особая совместная трапеза – «вечеря любви»,- имевшая благотворительные цели и первоначально включавшая совершение Евхаристии |
|
|
