| С. И. Ожегов переезжает в Москву в 1936 году. Позади насыщенные аспирантские годы, преподавание в Государственном институте истории искусств, педагогическом институте им. А. И. Герцена, позади первые «испытания на прочность»: после выхода 1-го тома Толкового словаря в Ленинграде разгорелась жесткая дискуссия, ставившая своей целью опорочить детище Д. Н. Ушакова, запретить издание словаря. Многие письма тех лет, с которыми нам удалось ознакомиться, прямо говорили о «политических» событиях, ожидающих его авторов. Приехав в Москву, С. И. Ожегов очень быстро вошел в ритм московской жизни. Но главное для него, что его учитель и друг Д. Н. Ушаков был теперь рядом, а общение с ним в его квартире на Сивцевом Вражке стало теперь постоянным. В 1937–1941 гг. С. И. Ожегов преподает в Московском институте философии, литературы и искусства. Его увлекают не только сугубо теоретические курсы, но и язык поэзии и вообще художественной литературы, произносительная норма (недаром он вслед за Д. Н. Ушаковым, которого считали крупнейшим специалистом по стилистике речи, позже консультирует редакторов на радио). С. И. Ожегов слился с Москвой, но все же даже годы спустя любил бывать в городе своей юности и гостить у своего проверенного друга, талантливейшего ленинградского филолога Бориса Александровича Ларина. В Ленинграде жили и его два брата. Их трагическая, исполненная какого-то фатального знамения судьба и потеря родных были еще одним тяжелым испытанием С. И. Ожегова, испытанием, которое, кажется, он мужественно нес в себе всю жизнь. Еще до войны умер его младший брат Евгений, заразившись туберкулезом. Умерла и их маленькая дочка. Когда наступила война, средний брат — Борис, проживавший также в Ленинграде, по причине слабого зрения) не смог уйти на фронт, но активно участвовал в оборонительном строительстве и, оказавшись в блокадном городе, умер от голода, оставив после себя жену и двух маленьких детей. Вот как об этом писал С. И. Ожегов своей тете в Свердловск 5 апреля 1942 года: «Дорогая тетя Зина! Наверно, не получила ты моего последнего письма, где я писал о смерти Бори 5 января. А на днях получил еще, новое горестное известие. В середине января умер Борин сын Алеша, 26 января мама скончалась, а 1 февраля Борина жена Клавдия Александровна. Никого теперь у меня не осталось. Не мог опомниться. Четырехлетняя Наташа жива, еще там. Вызываю ее к себе в Москву, м б удастся перевезти. Буду сам пока нянчить…» (из архива Н. С. Ожеговой). |
| В нем была и французская кровь – кажется, довольно отдаленных предков. А отец его был барин южнорусских краев, от него, думаю, Николай Александрович наследовал вспыльчивость: помню, рассказывали, что отец этот вскипел раз на какого-то монаха, погнался за ним и чуть не прибил палкой. (Монахов-то и Н.А. не любил. Но не бил. И к детям был равнодушен.) Лента развертывается. И вот Бердяевы уже в Москве. В нашей Москве и оседают. Даже оказываются близкими нашими соседями. Из тех двух комнат, что снимаем мы на Сивцевом Вражке в большой квартире сестры моей жены, виден через забор дворик дома Бердяевых, а жил некогда тут Герцен, – все это недалеко от Арбата, место Москвы дворянско-литературно-художественной. Теперь Бердяевы занимают нижний этаж дома герценовского, Николай Александрович пишет свои философии, устраивает собрания, чтения, кипятится, спорит, помахивая темными кудрями, картинно закидывает их назад, иногда заразительно и весело хохочет (смех у него был приятный, веселый и простодушный, даже нечто детское появлялось на этом бурном лице). Иногда заходит к нам Лидия Юдифовна – редкостный профиль и по красоте редкостные глаза. Полная противоположность мужу: он православный, может быть, с некоторыми своими «уклонами», она ортодоксальнейшая католичка. Облик особенный, среди интеллигенток наших редкий, ни на кого не похожий. Католический фанатизм! Мало подходит для русской женщины (хотя примеры бывали: кн. Зинаида Волконская). Однажды, спускаясь с нами с крыльца, вдруг остановилась, посмотрела на мою жену своими прекрасными прозрачно-зеленоватыми глазами сфинкса и сказала: – Я за догмат непорочного зачатия на смерть пойду! Какие мы с женой богословы? Мы и не задевали никого, и никто этого догмата не обижал, но у нее был действительно такой вид, будто вблизи разведен уже костер для сожжения верящих в непорочное зачатие. Николай Александрович мог приходить в ярость, мог хохотать, но этого тайного, тихого фанатизма в нем не было. Много позже, уже в начале революции, запомнилась мне сценка в его же квартире, там же. Было довольно много народу, довольно пестрого. Затесался и большевик один, Аксенов. Что-то говорили, спорили, Д. Кузьмин-Караваев и жена моя коршунами налетали на этого Аксенова, он стал отступать к выходу, но спор продолжался и в прихожей. Ругали они его ужасно. Николай Александрович стоял в дверях и весело улыбался. Когда Аксенов ухватил свою фуражку и поскорей стал удирать, Бердяев захохотал совсем радостно. |
| – Она жалуется, что вы ее ущипнули со злости в уборной при парикмахерах, – ласково сказала Торопецкая, и при этом в ее хрустальных глазах на мгновение появилось мерцание. Эффект, который произвели слова Торопецкой, поразил меня. Пряхина вдруг широко и криво, как у зубного врача, открыла рот, а из глаз ее двумя потоками хлынули слезы. Я съежился в кресле и почему-то поднял ноги. Торопецкая нажала кнопку звонка, и тотчас в дверь всунулась голова Демьяна Кузьмича и мгновенно исчезла. Пряхина же приложила кулак ко лбу и закричала резким, высоким голосом: – Меня сживают со свету! Бог Господь! Бог Господь! Бог Господь! Да взгляни же хоть Ты, Пречистая Матерь, что со мною делают в театре! Подлец Пеликан! А Герасим Николаевич предатель! Воображаю, что он нес обо мне в Сивцевом Вражке! Но я брошусь в ноги Ивану Васильевичу! Умолю его выслушать меня!.. – Голос ее сел и треснул. Тут дверь распахнулась, вбежал тот самый доктор. В руках у него была склянка и рюмка. Никого и ни о чем не спрашивая, он привычным жестом плеснул из склянки в рюмку мутную жидкость, но Пряхина хрипло вскричала: – Оставьте меня! Оставьте меня! Низкие люди! – и выбежала вон. За нею устремился доктор, воскликнув «дорогая!» – а за доктором, вынырнув откуда-то, топая в разные стороны подагрическими ногами, полетел Демьян Кузьмич. Из раскрытых дверей несся плеск клавишей, и дальний мощный голос страстно пропел: «…и будешь ты царицей ми… и… и…» – он пошел шире, лихо развернулся, – «ра-а…» – но двери захлопнулись, и голос погас. – Ну-с, я освободилась, приступим, – сказала Торопецкая, мягко улыбаясь. Глава 11. Я знакомлюсь с театром Торопецкая идеально владела искусством писать на машинке. Никогда я ничего подобного не видел. Ей не нужно было ни диктовать знаков препинания, ни повторять указаний, кто говорит. Я дошел до того, что, расхаживая по предбаннику взад и вперед и диктуя, останавливался, задумывался, потом говорил: «Нет, погодите…» – менял написанное, совсем перестал упоминать, кто говорит, бормотал и говорил громко, но что бы я ни делал, из-под руки Торопецкой шла почти без подчисток идеально ровная страница пьесы, без единой грамматической ошибки – хоть сейчас отдавай в типографию. |
| – Но подумайте, подумайте, Петр Петрович! – восклицал я. – Как же не читать выстрел? Как же его не читать?! – Ну, вот и прочитали! Пожалуйста, – сказал жестко Бомбардов. – Я не расстанусь со своим героем, – сказал я злобно. – А вы бы и не расстались… – Позвольте! И я, захлебываясь, рассказал Бомбардову про все: и про мать, и про Петю, который должен был завладеть дорогими монологами героя, и про кинжал, выводивший меня в особенности из себя. – Как вам нравятся такие проекты? – запальчиво спросил я. – Бред, – почему-то оглянувшись, ответил Бомбардов. – Ну, так!.. – Вот и нужно было не спорить, – тихо сказал Бомбардов, – а отвечать так: очень вам благодарен, Иван Васильевич, за ваши указания, я непременно постараюсь их исполнить. Нельзя возражать, понимаете вы или нет? На Сивцев Вражке не возражают. – То есть как это?! Никто и никогда не возражает? – Никто и никогда, – отстукивая каждое слово, ответил Бомбардов, – не возражал, не возражает и возражать не будет. – Что бы он ни говорил? – Что бы ни говорил. – А если он скажет, что мой герой должен уехать в Пензу? Или что эта мать Антонина должна повеситься? Или что она поет контральтовым голосом? Или что эта печка черного цвета? Что я должен ответить на это? – Что печка эта черного цвета. – Какая же она получится на сцене? – Белая, с черным пятном. – Что-то чудовищное, неслыханное!.. – Ничего, живем, – ответил Бомбардов. – Позвольте! Неужели же Аристарх Платонович не может ничего ему сказать? – Аристарх Платонович не может ему ничего сказать, так как Аристарх Платонович не разговаривает с Иваном Васильевичем с тысяча восемьсот восемьдесят пятого года. – Как это может быть? – Они поссорились в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году и с тех пор не встречаются, не говорят друг с другом даже по телефону. – У меня кружится голова! Как же стоит театр? – Стоит, как видите, и прекрасно стоит. Они разграничили сферы. Если, скажем, Иван Васильевич заинтересовался вашей пьесой, то к ней уж не подойдет Аристарх Платонович, и наоборот. Стало быть, нет той почвы, на которой они могли бы столкнуться. Это очень мудрая система. |
| Несколько раз на Сивцев-Вражек приходил Валя, и тогда все бросали свои дела и разговоры и смотрели, как он ухаживает за Кирой. И он действительно ухаживал за ней по всем правилам и в полной уверенности, что об этом никто не подозревает. Он приносил Кире цветы в горшках – всегда одни и те же, так что ее комната превратилась в маленький питомник чайных роз и примул. Меня и Катю он видел, очевидно, в каком-то полусне, а наяву только Киру и иногда Кирину маму, которой он тоже делал подарки, – так, однажды он принес ей «Чтец-декламатор» издания 1917 года. Время от времени он просыпался и рассказывал какую-нибудь забавную историю из жизни тушканчиков или летучих мышей. Хорошо, что Кире не много нужно было, чтобы рассмеяться… Так проходили эти вечера на Сивцевом-Вражке – последние вечера перед моим возвращением на Север. У меня было много хлопот: нельзя сказать, что мое предложение организовать поиски экспедиции капитана Татаринова было встречено с восторгом; или я бестолково взялся за дело? Я написал несколько статей: о моем способе крепления самолета во время пурги – в журнал «Гражданская авиация», о дневниках штурмана – для «Правды» и докладную записку – в Главсевморпуть. Через несколько дней, как раз накануне отъезда, я должен был выступить со своим основным сводным докладом о дрейфе «Св. Марии» на выездной сессии Географического общества. Очень веселый, я однажды вернулся к себе в первом часу ночи. Я подошел к портье за ключом, и он сказал: – Вам письмо. И дал мне письмо и газету. Письмо было очень краткое: секретарь Географического общества извещал меня, что мой доклад не может состояться, так как я своевременно не представил его в письменном виде. Газета, только что я взял ее в руки, сама развернулась на сгибе. Статья называлась: «В защиту ученого». Я начал ее читать, и строчки слились перед моими глазами… Глава 11. День хлопот Вот что было написано в этой статье: 1. Что в Москве живет известный педагог и общественник, профессор Н.А.Татаринов, автор ряда статей по истории завоевания и освоения Арктики. |
| И здесь трудность заключалась в том, что это знание было настолько живо и настолько ослепительно, что рядом с ним все мои композиторские потуги стали представляться мне чем-то тусклым и пресным. Меня начали тяготить мои профессиональные занятия и обязанности, и подобно тому, как раньше я с испугом ощутил себя Поэтом Поэтычем, так и теперь с не меньшим испугом я вдруг ощутил себя Композитором Композиторычем. Я помню последнее выступление нашей группы «Форпост» на каком-то сборном роковом концерте в зале «Россия», и помню, что для меня это выступление превратилось в некую докучливую повинность. Такой же повинностью для меня стало написание очередной пьесы для Марка Пекарского и Алёши Любимова, которую они должны были сыграть на концерте в Питере. Эта крайне неудачная пьеса оказалась последней в моей композиторской деятельности на то время. Мне больше просто не хотелось уже ничего писать, ибо меня вообще перестало интересовать все то, что не имеет отношения к Церкви. В это время в мои руки попали «Праздники» — книга, содержащая знаменные стихиры на двунадесятые праздники, и я, толком еще не понимая, зачем и для чего это делаю, принялся гармонизовать эти стихиры. Знаменный мелодизм заключал в себе определенные проблемы для гармонизации, и в какой-то момент решение этих проблем увлекло и даже захватило меня. Кроме всего прочего, это занятие позволяло мне, оставаясь музыкантом, чувствовать себя ближе к Церкви, но тогда я даже предположить не мог, что непонятно зачем осуществляемые мной гармонизации знаменных стихир сыграют в моей жизни судьбоносную роль, и тем не менее именно им было суждено практически перевернуть мою жизнь. Когда у меня набралось уже две толстые тетради этих гармонизаций, я, не зная, что делать с ними дальше, решил показать их отцу Павлу в надежде на то, что он поможет мне как-то определиться с ними. И действительно, подумав немножко, он благословил меня обратиться к Николаю Васильевичу Матвееву — знаменитому московскому регенту храма на Ордынке. Исполняя благословение отца Павла, я подошел к Николаю Васильевичу после литургии, и он пригласил меня к себе домой, чтобы я проиграл ему свои гармонизации. Наша встреча в его квартире на Сивцевом Вражке окончилась для меня более чем неожиданно. Прослушав без всякого интереса и мои гармонизации, и некоторые мои композиторские песнопения литургии и всенощной, написанные мною к тому времени, он вдруг предложил мне преподавать гармонию и сольфеджио под его руководством в регентской школе при Московской духовной академии в Троице-Сергиевой лавре. Сказать, что это предложение повергло меня в шок, значит ничего не сказать, ибо это было даже не шоком, а какой-то гремучей смесью безмерной радости и безмерной растерянности. |
| Москва. Церковь Иверской иконы Божией Матери на Сивцевом Вражке. Церковь. Действует. Престолы: Иверской иконы Божией Матери Год постройки:Между 1993 и 1995. Ссылки: Адрес: Россия, город Москва, улица Сивцев Вражек, дом 18 строение 2. Координаты: 55.74766, 37.59478 Проезд:м. " Кропоткинская " , " Смоленская " . Изменить описание Добавить фотографии Карта и ближайшие объекты Добавить статью На пересечении Сивцева Вражка и Староконюшенного переулка расположена небольшая по размерам, но очень интересная церковь-часовня, освященная в честь Иверской иконы Божией Матери. Этот православный храм, стены которого сложены из красного кирпича, был построен на территории образовательного комплекса - первоначально здесь располагался детский сад, впоследствии школа. Первый камень в основании часовни был заложен в 1993 году, а ее строительство осуществлялось на протяжении последующих двух лет. В октябре 1995 года престол церкви был освящен в честь Иверской иконы Божией Матери. Здание храма внешне напоминает невысокую восьмиугольную башню, которая не имеет ярко выраженного алтарного выступа. В западной части располагается небольшой притвор. Постройку венчает увенчанная крестом восьмискатная крыша. http://www.rutraveller.ru/place/114473 Принадлежит Грузинской церкви. Храм-часовня Иверской иконы Божией Матери в Сивцевом Вражке возведена в период с 1993 года по 1995 год. Часовня освящена 26 октября 1995 года в честь Иверской иконы Божией Матери. Церковь-часовня состоит при средней общеобразовательной школе с этнокультурной грузинской составляющей. В здании школы ранее (в 1988 году) был открыт детский сад для грузинских детей, а позже открыта школа. Церковь-часовня Иверской иконы Божией Матери представляет собой небольшое здание восьмиугольной формы. Здание башнеобразное без выделенной апсиды. С западной стороны здания находится притвор. Восьмискатная крыша здания увенчана крестом. Добавить комментарий Комментарии и обсуждение Ваш комментарий будет первым. Административное деление приведено по состоянию на начало 2022 года. × Внести изменения в объект × Добавить статью или комментарий × Добавить фотографии (можно загружать сразу несколько файлов) Только зарегистрированные пользователи могут добавлять фотографии в каталог. |
| Потом она провела меня в кабинет Николая Антоныча и сняла со стены портрет капитана – прекрасный портрет моряка с широким лбом, сжатыми челюстями и светлыми живыми глазами. – Не хочу оставлять ему, – сказала она твердо, и я унес портрет в столовую и бережно упаковал его в тюк с подушками и одеялом. Это была единственная вещь, принадлежавшая Николаю Антонычу, которую Катя увозила с собой. Если бы она могла, она увезла бы самую память о капитане из этого подлого дома. Не знаю, кому принадлежал маленький морской компас, который когда-то так поразил меня, – тайком от Кати я сунул и его в чемодан. Во всяком случае, он принадлежал капитану. Вот и все. Вероятно, это было самое пустынное место на свете, когда, уложив вещи и взяв в руки пальто, мы прощались с Ниной Капитоновной в передней. Она оставалась, но ненадолго – пока Катя не переедет в комнату, которую ей предлагал институт. – Ненадолго, – торжественно сказала старушка, заплакала и поцеловала Катю. Кира споткнулась на лестнице, села на чемодан, чтобы не скатиться, и захохотала. Катя сердито сказала ей: «Кирка, дура!» А я шел за ними, и мне казалось, что я вижу, как Николай Антоныч поднимается по этой лестнице, звонит и молча слушает, что говорит ему старушка. Дрожащей рукой он проводит по лысой голове и идет в свой кабинет, механически переставляя ноги, как будто боится упасть. Один в пустом доме. И он догадывается, что Катя не вернется никогда. Глава 10. На Сивцевом-Вражке До сих пор это был самый обыкновенный кривой московский переулок, вроде Собачьей Площадки, на которой когда-то жил Петька. Но вот Катя переехала на Сивцев-Вражек – и с тех пор он удивительно переменился. Он стал именно тем переулком, в котором жила Катя и который поэтому был ничуть не похож на все другие московские переулки. И самое название, которое всегда казалось мне смешным, теперь стало значительным и каким-то «Катиным», как все, что было связано с нею… Каждый день я приходил на Сивцев-Вражек. Кати с Кирой еще не было дома, и меня встречала и занимала разговорами Кирина мама. Это была чудная мама, артистка-декламаторша, выступавшая в московских клубах с чтением классических произведений, маленькая, седеющая и романтическая – не то, что Кира. Обо всем она говорила как-то восторженно, и сразу было видно, что она обожает литературу. Это тоже было не очень похоже на Киру, особенно если вспомнить, с каким трудом она когда-то одолела «Дубровского» и как была убеждена, что в конце концов «Маша за него вышла». |
| Алексиевской, на Глинищах, свящ. Ал-дра Конст. Гиляревского Антиниевской, у Колымажного двора, свящ. Влад. Иван. Протопопова Архангельского собора, прот. Валент. Ник. Амфитеатрова Архидиаконо-Стефановской, на Швивой горке, свящ. Викт. Павл. Зверева Афанасие-Кирилловской, на Сивцевом Вражке, свящ. Евлам. Иван. Троицкого Благовещенской, на Бережках, свящ. Иоанна Иван. Святославского Благовещенской, в Петровском парке, свящ. Петра Вас. Сперанского Благовещенской, на Тверской, свящ. Мих. Иван. Соболева Богородице-Рождественской, на Бутырках, прот. Ал-ия Ал-др. Ансерова Богородице-Рождественской, на Кулишках, свящ. Аркад. Мих. Знаменского Богородице-Рождественской, в Ремесленной богадельне, св. Феокт. Вас. Черткова Богородице-Рождественской, в Рождественском монастыре, свящ. Ник. Ал-др. Ивановского Богородице-Рождественской, за Смоленскими воротами, свящ. Влад. Андреевича Воскресенского Богородице-Рождественской, в Старо-Екатерининской больнице, священ. Ал-ия Ал-еевича Лебедева Богородице-Рождественской, в Старом Симонове, свящ. Иак. Вас. Остроумова Богородице-Рождественской. в Столешниках, свящ. Мих. Вас. Модестова Богородицкой, в Александр. Общине сестер мплосердия, священ. Ал-дра Вас. Озерецковского Богоявленской, в Елохове, прот. Иоанна Яковл. Березкина Богоявленской, на Житном дворе, церкви свящ. Ник. Конст. Лебедева Богоявленской, в Ямской Дорогомилов. слободе, свящ. Конст. Мих. Михайловского Борисо-Глебской, у Арбатских, ворот, прот. Мих. Иоанн. Руднева Борисо-Глебской, на Поварской, священ. Иоанна Сем. Шарова Введенской, на Лубянке, свящ. Ник. Петр. Антушева Введенской, в Мариинском Епарх. женском учил., свящ. Серг. С. Гречанинова Введенской, в бывом Новинском монастыре, прот. Феод. Иоан. Румянцева Введенской, в Семеновском, свящ. Сим. Афан. Ковганкина Верхоспасского Собора, прот. Ник. Вас. Благоразумова Взыскания Погибших, в д. Братолюбивого Общества, свящ. Дим. Серг. Воздвиженского Власиевской, в Старо-Конюшенной, прот. Дим. Пет. Некрасова Воздвиженской, на Пометном вражке, ц. свящ. Ник. Стеф. Сахарова |
| Наступит время тяжелого духовного голода, хотя на столе все будет». Провожал нас отец Иоанн также всегда с молитвой. Мы все вставали, молились, отец Иоанн брал кисточку и помазывал всех елеем от разных святых мест, потом кропил каждого святой водой, давал отпить немного из маленькой серебряной кандии, которая у него всегда была в келье именно для этих целей, а затем выливал немного святой воды на грудь. Потом каждого благословлял, и мы уходили от отца Иоанна с новыми духовными силами. Любовь отца Иоанна к Богу и ко всем людям в некоторой степени передавалась и нам. Поэтому мы всегда так стремимся в Печоры – чтобы получить от отца Иоанна его благодатную, молитвенную помощь и благословение. Когда я служил диаконом, отец Иоанн был однажды в нашем Петропавловском храме. Он приехал на сороковой день по кончине своего двоюродного брата, похороненного на Введенском (Немецком) кладбище, расположенном рядом с храмом, чтобы отслужить на его могиле панихиду. В храм отец Иоанн пришел на раннюю литургию. Его сразу же окружил народ, и отец Иоанн с большим трудом продвигался к главной святыне нашего храма – Почаевской иконе Божией Матери. В это время я уже произносил мирную ектению. На втором антифоне я подошел к отцу Иоанну, чтобы помочь ему подойти к иконе. Но он, посмотрев на меня очень сурово, сказал: «Что ты делаешь? Ты же служишь! Как ты мог отойти от престола?!» Я вернулся в алтарь и с тех пор уже никогда не забывал наставления, которое получил от отца Иоанна: во время литургии от престола отходить нельзя. Отец Иоанн как-то говорил мне, что любимая его икона Божией Матери – это икона «Взыскание погибших». Отец Иоанн жил в Москве на Сивцевом Вражке и любил ходить в храм Воскресения словущего, что на Успенском Вражке (Брюсов переулок, 15/2; в советское время – улица Неждановой), где находилась эта чтимая икона. Еще рассказывал мне отец Иоанн о том, как тяжело было ездить ему через всю Москву на трамваях от Сивцевого Вражка в Измайлово, в храм Рождества Христова, где он начал свое священническое служение. «Пока доберешься до храма, уже устанешь», – вспоминал он. |
|
|
