| Стремление к монашеству у Димитрия с детства сложилось под влиянием старушки-тетки. В семинарии и в академии он окончательно пришел к решению стать иноком. Находясь на третьем курсе академии, в конце 1829 г., Димитрий подал заявление своему академическому начальству и Митрополиту Московскому Филарету о своем намерении принять монашеский постриг. Московский Святитель отнесся с большим одобрением и сочувствием к такому решению Димитрия. 14-го января 1830 г. Митрополит Филарет совершил постриг Димитрия и нарек его своим именем, тем самым отмечая особое расположение к новому иноку. Сохранилось предание, что Митрополит Филарет готовил его себе в преемники. В его отношении к юному иноку замечалась отеческая любовь и заботливость, а, вместе с тем, и исключительная строгость. В академии юного инока называли «Филаретиком». 6-го июня 1830 г. инок Филарет был рукоположен Митрополитом Филаретом в иеродиакона и определен библиотекарем академической библиотеки. Академический курс иеродиакон Филарет окончил со степенью магистра. По окончании курса он был рукоположен в иеромонаха и оставлен при академии по кафедре Церковной Истории. Одновременно он был назначен и цензором. Академическая библиотека теперь сделалась жилищем молодого профессора-иеромонаха: он из нея почти не выходил. Тут иером. Филарет занимался составлением своих лекций по Церковной Истории, которые были и новы по содержанию и увлекательны по изложению. Такая постановка преподавания вызывала у студентов интерес и живое отношение к этому предмету. Впоследствии иером. Филарет вдохновил своего друга и преемника по этой кафедре, знаменитого А. В. Горского, на кропотливую работу историка. Кафедру Церковной Истории иером. Филарет занимал только два года. В начале 1823–33 учеб. года, по воле Митрополита Филарета, ему было поручено преподавание Священного Писания , а затем нравственного и пастырского богословия. Молодой ученый и по этим кафедрам проявил самобытность. Он оставил по себе память, как прекрасный преподаватель, отличавшийся обширною ученостию и начитанностию и необыкновенным трудолюбием. Всем предметам, которые читал он с академической кафедры, давал он совершенно новую постановку, выступал с новыми приемами, с сильною критикою источников, с оригинальными филологическими соображениями, с опровержением заимствованных с Запада мнений, порожденных рационализмом и протестантизмом. |
| Одновременно процессы обособления происходили и внутри иночества. В частности, обретала четкие очертания более узкая группа – ученое монашество. Ее составляли люди, принимавшие постриг в духовных академиях, получавшие широкие административные возможности (из них часто выходили ректоры духовных школ и епископы) и, как правило, почти не жившие в монастырях. Но, несмотря на все своеобразие своего положения, с XVIII до начала XX века они формально не были отделены от остальных монашествующих. И только в 1917 году ученое монашество стало проводить свои особые съезды, разработало для себя проект Иноческого церковно-просветительного братства с председателем, специальными монастырями, учебными заведениями. В соборном определении «О монастырях и монашествующих» подчеркивается принципиальное единение ученых иноков со всем монашеством в силу единства цели жизни, но в то же время ученому монашеству посвящена отдельная глава, в которой оно названо особым послушанием, исполняемым в особых условиях. Большое внимание в 1917 году было уделено женскому монашеству, которое с середины XIX века бурно развивалось и во многом обеспечило общий количественный рост русского монашества. Вдобавок именно после Февральской революции впервые в истории России было введено равноправие женщин с мужчинами. Под влиянием этих обстоятельств для монахинь были разработаны особые правила, учитывающие специфику женских обителей. Если до революции постриг для мужчин был ограничен тридцатью годами, а для женщин – сорока, то теперь возраст был уменьшен до двадцати пяти лет и выравнен для мужчин и женщин. Монахини получили свое представительство на съездах и на спроектированных на Соборе епархиальных монашеских собраниях. В частности, игумения Зачатьевского монастыря Мария (Коробка) вошла в президиум московского епархиального съезда монашествующих в мае 1917 года, став товарищем его председателя. В число членов Поместного Собора женщины попасть тогда не могли, однако ничто не мешало им участвовать в заседаниях соборных отделов в качестве приглашенных экспертов. На практике такие случаи наблюдались только в отделе о монастырях и монашестве: та же игумения Мария стала одной из четырех участниц соборных дискуссий. |
| В положении приходского духовенства в царствование А. И. произошла серьезная перемена. Указом Святейшего Синода (1732) выборы кандидатов священства были сведены к сбору формальных свидетельств прихожан о добропорядочности ставленника, судьба же самого ставленника решалась исключительно волей архиерея. На протяжении XVIII в. правительство не раз проводило «разборы» духовного чина, в результате к-рых дети священно- и церковнослужителей, не имевшие духовного чина и не обучавшиеся в духовных уч-щах, переводились в податное сословие или рекрутировались в армию. В результате «разборов», продолжавшихся с 1736 по 1740 г., российское белое духовенство пришло в упадок. Все принадлежавшие к духовному сословию и годные к военной службе в возрасте от 15 до 40 лет и не имевшие штатного церковного места подлежали рекрутскому набору. К 1740 г. стал сильно ощущаться недостаток белого духовенства, ок. 600 церквей оказалось без причтов. А. И. продолжила жесткую политику Петра I по сокращению числа мон-рей и монашествующих. Указом от 1734 г. за недозволенный постриг в монахи (по закону разрешалось постригать только вдовых священников и отставных солдат) на епархиального архиерея налагался штраф в 500 р.; настоятеля мон-ря, в к-ром состоялся недозволенный постриг, осуждали на пожизненную ссылку, а самого новопостриженного лишали монашеского звания и подвергали телесному наказанию. На настоятелей возлагалась обязанность доносить в Синод о малейших проступках монахов, прежде всего об их политической неблагонадежности. Виновных после расстрижения подвергали телесным наказаниям, заключали в тюрьмы, отдавали в солдаты, ссылали в Сибирь и на каторгу. К кон. 30-х гг. число монашествующих в России составляло 14 282 (по сравнению с 25 207 в 1724). В царствование А. И. были приняты различные адм. меры в сфере конфессиональной политики. В 1730 г. издан манифест с требованием соблюдения Синодом чистоты правосл. веры и искоренения ересей, еретических учений, расколов и суеверий. Колдунов преследовали, они подлежали публичному сожжению (указ 1731). |
| - Что побудило Вас принять монашество? Испытывали ли Вы сомнения при выборе стези монашеского жития? - Владыка Питирим, о котором я всегда думаю с глубокой благодарностью, будучи диаконом Константином, потом священником, всегда проявлял большую заботу обо мне и влиял на формирование моего мировоззрения. Он был нашим классным наставником, уделял нам много времени. Как-то получилось, что наши с ним взаимоотношения стали близкими и тёплыми; позже мы часто встречались, оба работая в семинарской, а потом и академической корпорации, и по завершении моей «карьеры» в Московских Духовных школах мы остались с Владыкой в самых дружеских отношениях. И я сожалею теперь, что встречи наши были нечастыми. А ведь сейчас, на склоне лет, ещё больше тянет к духовному контакту, сердечному разговору, совету... Сам Владыка Питирим, будучи ещё преподавателем наших Духовных школ, находился под руководством духоносных и прозорливых старцев. В частности, он советовался с одним отцом схиархимандритом, рассказывая ему и обо мне, испрашивая на мой счёт совета, мнения, рекомендации. И вот, когда я оканчивал первый курс Академии, приезжает Константин Нечаев от своего старца и передаёт мне от него спелую грушу со словами: «Батюшка сказал: «созрел». Это было знаком, и так получилось, что я раньше него и постриг принял. - Владыка, а как отреагировали Ваши родители на то, что Вы приняли постриг? - С большим драматизмом восприняла мама - не смогла удержаться от слёз: «А я-то думала, что понянчу твоих деток», - и так далее... Но такие настроения, естественные материнские переживания, со временем сменились радостью. Однако, присутствуя на постриге, она горько плакала, - сердце её материнское чувствовало: не всё будет гладко и радостно, ещё предстоят скорби в нашей жизни, в жизни её сына... А отец принял эту новость, как и прежде, спокойно. На рабочем столе в моей келии стоят портреты отца и матери. Я с ними прощаюсь, отходя ко сну, и здороваюсь утром, прося у них благословения на день грядущий. - Студенческая жизнь, как известно, полна неожиданностей. Приходилось ли Вам иногда прибегать к каким-то уловкам и хитростям, чтобы выйти из затруднительной ситуации, например, на сложном экзамене у строгого преподавателя? |
| Очень помогало мне и общение с женскими монастырями, когда я стал «благочинным». Монастыри, как я уже сказал, были прекрасные, культурные; в них поддерживался высокий уровень духовной жизни; монахини с воодушевлением, ревностно служили Богу и народу. Такие игуменьи, как матушка Екатерина или мать Анна, м.Афанасия, Елена, Магдалина, были большие величины, души необыкновенной духовной одаренности, общение с ними могло оказать лишь благотворное влияние. Но и самые обязанности благочинного помогали мне. Я проникался интересами монашеской жизни. Настоятельницы ездили ко мне, я — к ним; мы совещались, обсуждали, решали вопросы монастырского устроения или управления, беседовали на духовные темы… Каждый новый постриг заставлял меня вновь передумать и перечувствовать идеал монашества. Приходилось не раз на протяжении нескольких месяцев беседовать с каждой приуготовляющейся к постригу сестрой, спрашивать ее, почему она хочет вступить на иноческий путь, знает ли его цель, имеет ли представление о его трудностях… Надо было выслушивать и ее вопросы, вникать в ее сомнения и недоумения — словом, стараться понять и почуять ее душу, как свою. Это оживляло во мне монашескую настроенность души. Каждый постриг был и мне напоминанием. Говоришь речь перед постригом и невольно спрашиваешь себя: «А сам–то ты таков ли, как ей говоришь?» Уча других, я тоже поучался. Я назидал и руководил монахинями, а они мне помогали своим духовным горением. Молодые постриженницы делались как бы моими духовными дочерьми. Между нами возникала переписка чисто аскетического содержания, завязывались отношения духовно–родственные. Некоторые из сестер делались настоятельницами и тоже под моим руководством устраивали или управляли монастырями. Во мне они находили единомышленника и идейного защитника культурно–просветительного направления их общественного труда. Некоторые епископы смотрели на наши холмские монастыри косо. «Школы, приюты, лечебницы… — при чем тут монашество?» — говорили они. А я стоял за них, потому что сущность монашества — самоотверженная любовь и служение Христу. Общественная деятельность холмских обителей была лишь особой формой проявления любви к Богу и ближнему в соответствии с духом времени и нуждами местного населения. |
| – Геронда, я недостоин облечься в монашеские одежды. Тогда на какое-то время я отложил постриг, чтобы он, так сказать, «дозрел» Но Петр, по своей великой простоте, ложась спать, стал запирать двери своей кельи. Говорю ему: – Дитя мое, зачем ты запираешься? – Геронда, я боюсь, чтобы ты, когда я усну, не пришел и не постриг меня в монахи. Тогда я стал объяснять ему, что такие вещи не совершаются втайне». » Итак, когда через несколько месяцев я был записан новым послушником в братство, три первые кельи уже были готовы. Мне довелось жить рядом с отцом Продромом и хорошо его узнать. Часто я помогал ему в работах по строительству. Трудился он всегда молча, только время от времени очень глубоко вздыхал. Недоумевая, что бы это значило, я спросил об этом у Старца, и тот, как духовник, зная, в чем дело, сказал мне следующее: «Объясню тебе, что значат эти вздохи. Когда отец Продром работает, молитва внутри него ни на секунду не прекращается. От обилия молитвы его сердце благоухает, и он не может насытиться, вдыхая этот доставляющий великое наслаждение аромат». Старец рассказывал нам для назидания то, что сам знал об отце Продроме. Он говорил, естественно, не вдаваясь в подробности, что этот последний за свою простоту и бесхитростность неоднократно устремлялся духом к высоким созерцаниям, приходя в восхищение. Один монах, отец Г., рассказывал мне, что этот блаженный брат доверительно поведал ему следующее. Очень часто он видел нашего Старца во время совершения последним Божественной литургии стоящим на метр над землей. Из одного этого примера каждый сам может заключить, кем был этот простец-монах и кем был отец Харалампий, его Старец. Однако все это было не по нраву врагу рода человеческого, и он страшно возненавидел этого монаха. Один брат рассказывал мне, что однажды во время молитвы, как будто в тонком сне ему послышался за стеной кельи шум толпы и громкие вопли. Прислушавшись, он услышал крики: «Дайте нам Продрома! Продрома! Дайте нам Продрома!» Он выглянул в окно, и что же предстало пред его глазами... Страшно вопящая толпа ужасных великанов. Они были огромны, их головы находились на уровне крыш. Придя в себя, брат немедленно в страхе прибежал к Старцу и рассказал ему об увиденном. Мудрый же отец ответил: «Молитва отца Продрома попаляет демонов, поэтому они так его ненавидят. Но, кажется, он и сам допустил какую-то ошибку, это и стало причиной этого нападения. Сейчас мы разберемся». Отец Харалампий пригласил отца Продрома к себе в келью, однако о чем они беседовали, нам неизвестно. |
| На головах у них платки цвета неба. «Знаете, у нас так немного монахинь потому, что люди привыкли слушаться своих родителей. А те обычно хотят, чтобы их дети обзаводились семьями, а не принимали монашеский постриг», — объясняет сестра Анастасия. «Сначала нам приходилось сложновато быть первыми монахинями в Уганде, потому что мы до того не видели православных монахинь. К тому же нас слишком мало. Но все уладилось, теперь это уже несложно». Анастасии 23 года, она родом из Катенте, а постриг приняла в Намунгоне четыре года назад. Она приняла Православие в возрасте 15 лет. У нее жива мать, есть братья и сестры, с которыми они видятся нечасто. «Здесь, в приходе, очень шумно, в деревне живут светские люди, нам здесь сложно», — маленькая тихая Анастасия терпеливо отвечает на мои расспросы. Сестры занимаются церковным рукоделием — плетут из бисера и шнура крестики на греческий манер, четки, учатся писать иконы. Пока они только делают карандашные наброски на бумаге. В прошлом году сюда приезжали монахини из Греции, они давали местным сестрам уроки иконописи. Еще сестры ведут занятия по катехизису в приходской школе и помогают по хозяйству. Анастасия показывает мне сделанные ею крестики и жалуется на то, что в Уганде нет подходящего для такого плетения шнура, его приходится привозить из-за границы. В одноэтажном домике на обочине дороги, где живут монахини, оборудована молельная комната с настоящими писаными иконами — для Уганды большая редкость. В первой комнате при входе практически все пространство занимает стол с лавками — что-то вроде трапезной. Отсюда дверь ведет в длинный коридор, по обе стороны от него расположены кельи. В каждой живут по три-четыре сестры. Здесь непривычно светло для угандийских хижин: в кельях устроены полноценные окна. Двухэтажные кровати аккуратно застелены, у каждой сестры над головой висят иконы. На подушке лежит зубная паста со щеткой. В ногах чемоданчик с вещами. В семинарии при митрополии учатся пятнадцать человек. Обучение здесь длится в течение двух лет, набор — раз в два года. «Это впервые, что мы отобрали только самых лучших. До того особого выбора у нас не было, брали всех подряд», — говорит владыка. В 1995 году, когда семинарию открыли, на первый курс тоже поступили пятнадцать человек. Но закончили ее только четверо, остальные ушли. Сейчас преподаватели очень гордятся, что из семинарии пока не ушел ни один человек. |
|
|
