| 18 октября, в воскресенье устроен был другой прием руссов в Золотой палате, при котором присутствовал сам император. А Русскую княгиню угощали в палате св. Павла, где присутствовала императрица с своими детьми и невесткою. На этот раз Ольге поднесли 200 миллиарезий, и несколько сот их опять роздали ее свите. Таковы торжественные приемы были устроены Византийским императором для княгини Ольги. Между этими приемами протекло более двух месяцев, и уже одно это обстоятельство дает право думать, что Ольга в Константинополе была довольно долго. Во все это время она, конечно, более и боле знакомилась с святынею Царьграда и изучала православную веру. «Ольга», говорит Кедрин, «жена князя русского, того, который приводил флот против греков, по смерти супруга, явилась в Константинополь и, когда доказала великую свою ревность к истинному благочестию, была крещена и, принятая с почестями, приличными ее сану, возвратилась в свой дом». Из этих слов видно, что княгиня, живя в Константинополе, много совершила богоугодных дел, чем и доказала свое великое усердие к исполненному благочестию. Кроме того, судя по вышеприведенному свидетельству греческого историка, крещение Ольги было совершено прежде ее приемов в императорском дворце; но можно думать, что русская княгиня просветилась св. крещением во время, протекшее между первым и вторым приемами. Самое крещение Ольги было необыкновенно торжественно. Сам Патриарх Полиевкт, славный и по святости жизни и по высокой образованности, совершал над княгинею великое таинство; и сам император Багрянородный воспринимал ее от купели, конечно, в присутствии всего своего блестящего двора и при стечении бесчисленного множества других жителей столицы. Наш летописец повествует, что когда новопросвещенная по выходе из св. купели, радовалась душою и телом, святейший патриарх обратился к ней с словом привета и сказал: «благословенна ты в женах русских за то, что возлюбила свет, и оставила тьму; сыны России не престанут благословлять тебя в роды родов, при самых поздних твоих потомках», – и вслед затем заповедал ей о церковном уставе, молитве, посте, милостыне, чистоте телесной; а блаженная княгиня, названная при крещении Еленою, стояла, преклонив голову, и, подобно губе напаяемой, принимала учение. Вместе с благоверной княгинею крестились и некоторые из ее спутников, особенно из числа родственниц ее и жен боярских, сопровождавших свою княгиню из России, и тем увеличили радость христианского торжества. |
| Напр., в гомилии на день рождения св. Полиевкта (3 в.), произнесенной в последней трети IV в. в одной из восточных церквей, проповедник приглашает достойно почтить мученика обычной пляской (χορεσωμεν ατ... τ συνθη) и вспомнить события его жизни. 3334 Призыв одновременно к пляске и воспоминанию событий дает повод предполагать, что самая пляска имела тесное отношение к воспоминанию событий – вероятно, наглядно и живо (мимически) воспроизводила их. Д. Коновалов (Продолжение следует). Орлов А.П. Происхождение и характер т.н. фрагментов ex opere historico Илария Пиктавийского//Богословский вестник 1907. Т. 3. 10. С. 352–374 (2-я пагин.). (Начало) —352— В ряду исторических памятников, относящихся к эпохе никео-арианских движений, т.н. фрагменты ex opere historico Илария Пиктавийского занимают выдающееся место, как по значительности имени их автора, видного деятеля этой эпохи, так и по важности заключающихся в них исторических свидетельств, из которых о многих мы ничего не знаем из других современных источников. Но насколько ценно церковно-историческое значение «operis historici» Илария, настолько спутанным и темным представляется, в виду крайней фрагментарности дошедших до нас его отрывков, – вопрос, что именно представлял собою этот «исторический труд» Илария, когда и с какою целью он был написан, насколько широк был объем его исторического содержания. Имеющиеся в науке данные для решения этих вопросов настолько скудны и гадательны, что одни из ученых, на их основания приходить почти к полному отрицанию самой принадлежности фрагментов перу Илария 3335 , а другие делают вывод, что т.н. «исторический труд» Илария есть не что иное, как лишь черновой сборник сырого исторического материала, изложить который в форме связного трактата Иларий не успел за своею смертью. 3336 —353— Чтобы разобраться в этом спутанном вопросе о первоначальном характере и составе opens historici Илария и его отношении к современным «фрагментам» из него, мы должны принять во внимание три категории данных, из которых первые две отличаются более внешним, а последняя более внутренними характером. Первого рода данный отвлекаются, во-1-х, из свидетельств об «историческом труде» Илария, сообщаемых у Иеронима и Руфина, – и, во-2-х, из наблюдения над распорядком и надписаниями фрагментов Илария в древнейших, известных науке, манускриптах. Второго рода данные отвлекаются от беглых указаний на обстоятельства места, времени и цели данного труда Илария, заключающихся в самых фрагментах, и в особенности в первом (к наиболее полном) из них, который, по единогласному мнению всех ученых несомненно принадлежит Иларию, и составляет общее введение в его историко-полемический трактат. 3337 Лишь сопоставляя все эти данные, и дополняя и проверяя их одно другим, мы можем достигнуть более или менее определенного и надежного результата. |
| Обычай провозглашать здравицу за столом, притом же за людей пожилых, как например за 90-летнего старца, отца императора Никифора, он называет и глупостью, и лестью. Торжественные религиозные церемонии византийские, в которых участвовали обыкновенно и императоры, показались ему не стоящими внимания. Не понравилось ему здесь и то, что народ шел босыми ногами; он думал, что это делалось в угождение Никифору. Вельможи, участники церемоний, показались ему одетыми бедновато и в поношенном платье. Самая одежда Никифора показалась ему затасканною, так как этого рода убранство от прежних царей переходило к последующим. Показались ему неуместными и различного рода восклицания певцов, обращенные к царю. По его мнению, восклицания эти также были к лицу Никифору, как если бы они обращены были к пресмыкающемуся чудовищу. Греков Луитпранд изображает льстецами и ласкателями, которые немощного называют могущественным, глупого – мудрым, черного – белым, грешного – святым. Им, по словам его, ничего не стоит клясться головой императора, своей или головой собственных детей. Говоря о самом городе Константинополе, он истощает весь лексикон бранных слов. Конечно, Луитпранд не оставляет без своеобразной оценки и византийского духовенства. Не говоря ничего худого лично о патриархе Полиевкте, он однако замечает, что патриархи константинопольские, при императоре Романе I, частью хитростью, частью за деньги получили от папы право носить паллиум, и с тех пор стали раздавать это отличие и другим епископам Востока 567 . О всех греческих епископах Луитпранд невысокого мнения. Он считает их людьми негостеприимными. Клянусь, говорит он, во всей Греции я не встретил епископа, склонного к гостеприимству. Луитпранд характеризует тех же епископов и с других сторон их жизни. Эта характеристика, по расчету описателя, должна представляться остроумною и эффектною. Приводим собственные слова епископа Кремонского: епископы Греции в одно и тоже время и богаты, и бедны. Они богаты, ибо сундуки их ломятся от золота, но они бедны, ибо нет у них слуг и провизии. |
| 12. До чего доходит у староверов тревожное опасение осквернения от сообщения с православными, можно видеть из того, что они к дверям домов своих приделывают две скобы, одну пониже, а другую выше. К первой могут прикасаться приходящие, а к последней одни члены семейства, но и ту чистят и моют, подозревая какое-либо осквернение. 13. Все староверы с юных лет на головах своих на темени выстригают «гуменце», – одни из них утверждают для того, дабы облегчить головную боль, – по другим, чтобы отличить истинного христианина от никонианца и сохранить обычай старины. 14. В беседах любят подражать книжному славянскому языку, кстати и некстати приводить тексты св. писания и употреблять слова библейские, стараясь выдавать себя за людей постоянно занимающихся словом Божиим. 15. Посты соблюдают строго; но некоторые из поповцев не считают грехом в пост есть сушеную и соленую рыбу (в Нижнем Тагиле); не едят во всякое время картофеля, колбасы, зайцев, некоторые и «дичину» (уток, голубей и др.) считают поганою, сахар не едят в посты, считая его скоромным, не пьют чая, кофея. 184 175 «Чин сводных браков: «по начале «ослаби остави» – весь до конца. Поклон взем. Потом читать условие, по воле ли вступают в брак. Потом расплести косу девице, сорочку иметь чисту при ней. Потом канон Кресту, Господи помилуй 40, целовать животворящий крест, и св. Евангелие, и отпуст. Потом благословить св. иконами и 15 поклонов за брачных». (Рукоп. тетр.) 178 «Вы еретики, гов. чернор. Полиевкт беспоповцам, не принимаете крест честный с воображением Духа Святаго.... Аще над которым Дух Св. невоображен: тот крест не есть животворящий, но разбойническ, и в ту храмину беси входят и исходят без боязни». См. рук. послание. Из сего послания видно, что беспоповцы не покланяются и образу «Отечество» и, над крестом Христ., Богу Отцу Саваофу и Духу Св. в голубине образе. 180 От этого существуют у пермских жителей следующие пословицы: «Кержак (т. е. раскольник из кержацских лесов) особо жрет, а винцо частенько вкупе пьет»; «хлеб да вода – розна еда, а пиво да вино все с одново». Раскольников вообще называют «большечарошниками» за сильную склонность к вину. |
| Для меня Федра и Гофолия оживали, страдали воистину только в течение тех двух вечеров. То же самое скажу об Андромахе и Беренике, которые после ухода со сцены г-жи вернулись в царство теней. Говоря по правде, нет драматургии без сценического воплощения. И немалое очарование театральных персонажей в том, что мы знаем: они могут обретать все новые и новые воплощения. Разумеется, с персонажами романа происходит то же самое: каждый читатель творит их образы сам, и можно утверждать, что существует столько Эмм Бовари, сколько было, есть и будет читателей и читательниц Флобера. Но в то время как при чтении романа воплощение это совершается потаенно и не может быть явлено другим людям, цель театра в том как раз и состоит, чтобы представить его «на подмостках», всем на обозрение. Вот примета, по которой вы опознаете шедевр драматургии: никакие исполнители никогда не смогут исчерпать его до конца. Незадолго до смерти Люсьен предлагал нам (а я так и не увидел!) новое толкование Тартюфа. Роль Федры так и осталась самой незаигранной из великих ролей и — по прошествии двух с половиною веков — самою нераскрытой. Вечная юность Федры! Сколько тайн она все еще скрывает! И де об игре которого столько спорили, создал Нерона, меньше всего на свете напоминавшего тех, которых видела Комеди-Франсез со времени своего основания: увядший подросток, то вкрадчивый, то неистовый, никому из остальных персонажей не уступавший в реальности и ставший для нас навсегда незабываемым. А сколько есть еще других ролей! Создавать живые существа, как создавали их Расин и Шекспир, — значит создавать миры, исследованию которых не будет конца. Великий драматург — всегда поэт, который дает режиссерам и актерам всех времен безграничную возможность творить. Если бы театральная постановка могла лишить силы «Гофолию», «Беренику» и «Гамлета», то Корнель, Расин и Шекспир были бы не Корнелем, Расином и Шекспиром, а третьестепенными сочинителями. Впрочем, почему бы не сознаться? Что до первого из сего списка, то, мне кажется, из пьес его лишь «Полиевкт» достоин фигурировать в ряду тех пьес, которым дарована вечная молодость. |
| 5 ноября 1849 года, по молитве пред мощами святителя и отправлении панихиды, он получил совершенное выздоровление от болезни. Благочинный Левковцев, производивший дознание, в своем донесении от 5 марта 1851 года, за 18, пишет: бедный страдалец сей (Игнатий Кислый) перенес все тяжести страшной падучей болезни; пароксизмы ее были так ужасны, что он решительно терял всякое ощущение в теле. За верность этого ручается большой шрам на левом боку его. В припадке болезни его положили на горячую печь, где он, находясь двое суток без сознания, обжег все тело до самой кости. Во время пребывания его па заработках в Таврической губернии в 1845 году, находился он в услужении у одного тамошнего жителя на сенокосе, в степи; во время работы, случился с ним тяжкий припадок. Оставленный на произвол судьбы, на другой день он найден похожим на мертвеца. Его кое-как донесли до селения. Хозяин, у которого он работал, опасаясь, чтобы нечаянный мертвец не наделал ему хлопот, отправил его, больного, в город за сто верст. Везли его трое суток, в продолжение которых он не обнаруживал ни малейших признаков жизни. Так и доставили в город, где врачи едва привели его в чувство. Находившиеся с ним тогда на заработках односеляне его, казаки Александр Колодезный и Емелиан Козюба, были свидетелями прописанного. Далее, продолжает о. благочинный, совершенно зная важность порученного мне дела, я принял все возможные меры раскрыть его, по совести, стараясь вникнуть даже в домашний быт исцеленного. Между прочим, я нечаянно узнал, что, месяц тому назад, он начал учиться грамоте у приходского священника. Радуясь такому открытию, я спросил: что заставило его учиться? Свидетель Бог , как тронут был я при ответе его: «я человек бедный, сказал он, накормить нищего и сироту принять я не имею возможности. Чем же могу я достойно возблагодарити» Создателя своего и угодника Божия Феодосия? Мне кажется, ничем больше, как правильным чтением молитв Господних». Я спросил его: умел ли он до сего времени молиться? «Умел», отвечал он, и прочитал молитву Господню. |
| Дифтерит не ограничился этим местом, но распространился на всю полость носа, пробил барабанные перепонки и проник в глаза, которые вследствие отека закрылись. Всюду появились дифтеритические пленки с обильным отделением гноя. Температура тела все время в течение месяца держалась от 40 до 41 градуса. Лицо больного приняло вид бесформенной массы. Истощение тела достигло высшей степени, не смотря на хорошее питание; сердце слабо билось. Все разнообразные медицинские средства не приносили никакой пользы. Тогда я, посоветовавшись с товарищем доктором Рыбальским, лечившим больного совместно со мной, пришел к заключению, что надежды на выздоровление нет никакой, о чем и объявил жене. В отчаянии мать пошла в собор, где ей дали пелену от мощей святителя Феодосия Углицкого. По возращении ее домой, мы возложили на голову младенца пелену, которую он облобызал. Минут через 10 больной попросил посадить его в постели поиграть. С этого дня началось медленное поправление здоровья сына, окончившееся полным выздоровлением. Твердо верую и убеждении, заключает свое показание г. Матвеев, что выздоровление моего сына Виктора произошло только чудотворением от мощей и по молитвам преосвященного Феодосия Углицкого, архиепископа Черниговского». «2 сентября сего 1896 г., в 12 часов дня, прискакал ко мне верхом на лошади крестьянин деревни Вихарева Амплий Григорьев Краснов с просьбою помолиться о жене его, очень давно мучившейся родами. Просьбу Краснова я исполнил. 3-го сентября рано утром, в 2 часа за полночь, приехал ко мне тот же крестьянин с просьбою исповедать и причастить его жену, так как она находится при последнем издыхании, по причине неразрешения от бремени: «едва ли застанем ее и живою», – добавил он. Мы поехали. Краснов был в отчаянии. «Не знаю, что будет со мною, – говорил он, – если умрет у меня жена. Только что я маленько поправился, построил сарайчик и амбарчик (постройки его на гумне злые люди сожгли), только было поуспокоился – и опять постигает новое горе». – «Не горюй, – говорю я Краснову, – у Господа Бога много милостей. |
| Пред концом всенощной узнав, что пещера отперта, я с женою своею отправились туда, поклонились святому угоднику Феодосию и приложились к его святым мощам. Священник, бывший в пещере и знавший мои страдания, взял из гроба святителя Феодосия парчовую, легко стеганную ватою шапочку и, объясняя, что по преданию шапочку ту носил при жизни своей сам святитель, надел ее мне на голову. Продержав ее некоторое время на своей голове и заметив облегчение моих страданий, я заявил об этом священнику и попросил взять шапочку к себе на дом. Получив разрешение, я с шапочкою вышел из пещеры и дошел домой благополучно, с глухой болью в голове. По прибытии домой, страдания мои возобновились; я помолился вред имеющимся у меня в доме образом святителя Феодосия Углицкого, вновь надел на свою голову его шапочку и лег спать; боль унялась, дала мне возможность выспаться спокойно. Я носил шапочку три дня, и боль головы моей совершенно исчезла и нс возобновлялась. Поблагодаривши Господа и угодника Его св. Феодосия за исцеление меня от болезни, я пришел к полному убеждению, что донесшееся до нашего слуха пенис «Господи, помилуй» была молитва св. Феодосия к милосердному Богу о страждущих, и считаю долгом довести это до общего сведения. Смотритель Черниговского продовольственного магазина Михаил Петров». 45) В 1886 году Черниговская мещанка Плисочкина заболела ногою, которая распухла до того, что невозможно было ступить на нее без костыля. Когда же она, по совету знакомой, сняла мерку с больной ноги и поручила поставить такой величины свечу у мощей святителя Феодосия и помолиться о ее выздоровлении, то вскоре боль прекратилась, и она выздоровела. 46) В 1886 году получил чудесное исцеление от мощей святителя Феодосия уроженец Вологодской губернии, Дмитрий Иванов Юдицкий. Он был болен, как сам говорит, гнойным заражением крови и 1½ года лежал без движения. Все доктора признали болезнь неизлечимою. В болезни он часто обращался мысленно к святителю Феодосию, прося его помощи, а жена ходила к мощам святителя. |
| Слушавшие его слова многие из язычников обращались ко Христу. Мученика поволокли на суд, грозили, прельщали и наконец произнесли за его упорное исповедание Христа смертный приговор. Он шел с ликованием в душе на казнь и рассказывал народу, бежавшему за ним, что лучезарный юноша спустился к нему и сопровождает его и велит его забыть все, что в мире. Никто, кроме Полиевкта, этого Ангела не видал. В толпе стоял Неарх, друг и духовный отец его по вере во Христа. Он крикнул ему сквозь толпу: «Прощай, верный, любимый друг мой, помни скрепивший нас союз любви!» На месте казни Полиевкт спокойно приклонил голову, и душа его вознесена была к небу, крещенная в его мученической крови. Обращение Полиевкта обеспечило победу христианам в его родном городе. Так любовь христианская доставила другу то высшее и лучшее, что может дать одна душа другой: веру во Христа и вечное спасение. Вот бесценный образ чистой и возвышенной дружбы. Проповедь веры, самая действительная, производящая наибольшее впечатление, — это проповедь «показом»: жизнь, столь близкая к заветам Христовым, представляет собою по высоте и по нравственной красоте своей разительную противоположность с обычною мирскою жизнью, и поэтому заставляет людей невольно задумываться над тем, как хороша может быть христианская жизнь. Есть очень много людей, которые были воспитаны в столь противорелигиозной среде, что сами не сознают в себе религиозных стремлений. Но вот им выпадает случай вступить в общение с религиозною семьею, и их душа в этой семье начинает переживать такой необъяснимый покой, они видят, что эти люди наслаждаются счастьем настолько высшим того счастья, которое дает мир, что они начинают желать сами войти в эту жизнь. Часто какая-нибудь встреча с лицом высокой духовной жизни, случайное посещение какого-нибудь «старца» производит в человеке душевный переворот, приковывает его внимание к неизвестному ему дотоле миру духовному. И те люди, которые их привезли к этому старцу, — быть может, под предлогом интересной поездки, красивого местоположения того монастыря, где живет старец, а в действительности с затаенною целью духовного воздействия на него старца — эти люди явились в этом своем действии проповедниками веры. |
| Консерваторы отдают себе отчет в том, что кроме русского литературного и церковнославянского существует еще и диалект – народный разговорный язык, и русский литературный как искусственная система не более понятен носителям диалекта, чем церковнославянский. «Церковнославянский язык – корень современного русского языка и для простолюдина, вследствие этого, не так малопонятен... (...) Церковнославянский язык мало доступен только для той части интеллигенции, которая выросла и воспиталась на литературном языке и имеет мало общего по своим понятиям с церковнославянским и русским народным языком. (...) Нам кажется, что переданные языком Пушкина и Тургенева церковные песнопения будут малопонятнее для простого народа, чем на богослужебном церковнославянском» (Полиевктов 1914, с. 12). Таким образом, реформаторы оценивают понятность церковнославянского, исходя из собственного языкового опыта и представлений о норме (то есть понятность измеряется близостью церковнославянского к русскому), а консерваторы, говоря о понятности, не опираются на норму русского литературного языка, они рассматривают русский литературный и церковнославянский как самостоятельные языковые системы. Однако, доказывая необходимость бытования церковнославянского как богослужебного языка, консерваторы обращаются к эстетическим категориям – красота, благолепие, благозвучие, возвышенность, торжественность – и таким образом тоже оценивают церковнославянский через призму русского литературного языка. Ведь церковнославянский сам по себе не имеет стилистических пластов: в нем нет, в отличие от русского литературного, синонимов, относящихся к высокому и низкому стилю. Славянизмы, вошедшие в русский литературный язык, характеризовали определенные литературные жанры и являлись показателями высокого стиля. Таким образом, сам церковнославянский язык стал восприниматься как язык торжественный и возвышенный. «Ни один язык на земном шаре, за исключением древнегреческого, не отличается таким благозвучием как славянский. И русский язык, несмотря на то, что он высоко стоит в этом отношении пред всеми языками современной Европы, далеко уступает славянскому» (Алфеев 1915, с. 463). |
|
|
