| Ну, наконец, Пичуга включился. Гравий под мотоциклом закипел, зацакал, взвыл рикошетами, и фашист стих. Живчик, выпрыгнув из кювета, дважды выстрелил из ТТ в переднего пассажира через дверное окно. Через ещё осыпающееся стекло закинул в салон невзведённую гранату. Секунда, две, три… и он справа, а Копоть слева, рванули, распахнули задние дверки: - Хёнде хох! Гиб ауф! - Ком! Ком! Шнель! Шнель! Два офицера, вытягиваемые за погоны, не только не сопротивлялись. Да они и сами бы вылезли, только ноги не очень слушались! Уже поставленные на дорогу, они продолжали заглядывать на торчащую из-под водительского кресла деревянную рукоять невзорвавшейся «М-24». Копоть хлёстким ударом расстегнул кобуру, выдернул у высокого, рыхлого полковника-артиллериста тяжеленный тринадцатизарядный «браунинг». Немец, ещё недопереживший свою, преждевременную для пятидесяти двух лет, смерть, старательно поправлял фуражку: - Ich stimme zu… Ich stimme absolut zu… А вот когда Живчик потянулся к поясу «своего» обер-лейтенанта, тот вдруг заотступал, смешно сгибаясь и вертя задом как баба, не давая себя разоружить. Живчик поднял ТТ: «Хёнде хох, собака»! Но «собака» отпрыгнул за распахнутую назад дверку. Живчик слишком самоуверенно двинулся за ним. И они одновременно выстрелили с полушага, так что разлетелись-развалились в разные стороны. Фуражка, при попадании пули в лоб, взлетает до пяти метров – немец, закинувшись с выбитым глазом, ещё судорожно подёргал ногами. А вот Живчику досталось точно в центр грудины. - Веди! – Копоть толкнул пленённого полковника на Дьяка. – Уводи! Уводи! Обежав машину, склонился над Живчиком: - Ну! Ну! Чего?! Живчик открывал мгновенно заполняющийся кровью рот, но сказать не получалось. - Ведь от тайги до британских морей…– Командир по пятки занырнул в салон, нашарил два портфеля. Крови-то сколько: рядом с шофёром закинула набок кудрявую голову женщина в гражданском. Молодая. Ярко накрашенная. – Красная армия всех сильней…. Уходим! Уходим!! Шигирёв? Лютиков! Пичугин! Копоть, рванув ворот, достал пришитый к нижней рубашке Живчика гаман. Пощупал: кольца, тяжёлые монетки, три скрутки купюр. Живчик всё ещё пытался что-то выговорить. |
| – Это значок, – сказал Серёжа. – Кажется, таких значков в пионерской форме нет. – Отвяжись, – попросил Серёжа. – Не груби, пожалуйста. Я с тобой как председатель совета дружины разговариваю. – Все равно отвяжись, – повторил Серёжа. И чтобы она в самом деле отстала, добавил: – Это знак “Эспады”. – Здесь тебе не “Эспада”, а нормальная школа… – “Эспада” везде, где я… – в упор сказал Серёжа. Специально, чтобы разозлить Гармашеву. И конечно, разозлил. – Подумаешь, какой Людовик Четырнадцатый! “Государство – это я!” Вы там, в своей “Эспаде”, все такие. Правильно вас разогнали! Серёжа хрустнул пальцами и сдержанно сказал: – Была бы ты парнем, я бы с тобой поговорил… не так… – А ты давай, кидайся, – предложила Вика. – Палку возьми. Как на Сенцова. Опять в герои попадешь. В “Эспаде” орден дадут. – Вам наша “Эспада” поперек глотки, – откликнулся Серёжа. – Таким, как ты да Сенцов. – Каким “таким”? – Шкурникам! Вика побледнела и шепотом пообещала: – Ответишь… На совете. – Иди, иди, – устало сказал Серёжа. – В совете не все такие дуры, как ты. Девчонки – они и есть девчонки. Вика забыла, что она председатель. Она готова была разреветься. Заморгала набухшими глазами и крикнула: – Директорский любимчик! Только он за тебя и заступается, а то давно бы из школы вышибли! Это было что-то новое. Неожиданное. Серёжа даже слов не нашел. А пока думал, заиграли горнисты, и стало не до спора. …Солнце, солнце! Горячее, веселое. За окнами деревья как в зеленом тумане. Двадцать второе апреля. У ленинского портрета замер почетный караул. На улице прошуршал троллейбус да шумели среди веток воробьи. А в зале тихо-тихо. Тишина эта – как поднятые палочки барабанщиков. И вот: – Я, Олег Щербинин… – Я, Владик Семенов… – Я, Игорь Скляренко… – Я, Сергей Лютиков… – Я, Дмитрий Соломин… И дальше – слегка вразнобой, взволнованным хором: – “Вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина…” Димка говорит и смотрит на Серёжу. Димка, Димка, светлая твоя голова. Маленький барабанщик, крепкий товарищ… |
| Наутро обратный полет в Чикаго. Облака за окном, отсиженная «пятая точка», выдача багажа, многолюдство, сложный траффик на дороге в город, вечером – гости и разговоры обо всем на свете. У местных наших людей страшный дефицит качественного общения. И сами люди очень интересны, ярки, но лепить из них живые приходы никто не научился ни здесь, ни на исторической Родине. Поутру беседа на местном русском радио. Тема – гомосексуализм. Вместо запланированных 20-ти минут говорим в эфире час! Звонки разрываются и телефоны в студии нагреты! Попадание стопроцентное. Эта тема – местный бич, свистящий в воздухе и находящийся в неизвестно чьих руках. На эту тему пришлось говорить еще весь день в разных местах. Мне говорят: это личное дело каждого, и не лезьте. Стихийные противники извращений говорят, что это гнусь, но это не аргумент. Я же говорю, что ярко увидел умом, и пытаюсь объяснить, что это – изменение нравственного кода коренного американца. И если это так, то страна, построенная на одном моральном законе, неизбежно рухнет при перемене его на другой. Христианская цивилизация (а Америка – яркий ее представитель, хоть это и не всем нашим по нраву слышать) стоит среди прочего на римском праве. А там сказано, что брак есть «добровольный союз мужчины и женщины, и равное участие в правах Божественных и земных». Сегодня код изменен. Брак это уже союз не мужчины и женщины, а двух людей. Таким образом в сложных инженерных рассчетах заменили несколько важных величин. Как теперь зданию не упасть? Из фундамента Западной христианской цивилизации вынули несколько плит, и это здание накренилось а-ля Пизанская башня. Радоваться не надо, потому что такие шкафы громко падают. Так громко, что падение Союза будет «цветочками» типа ромашек и лютиков. Так вот в чем наше призвание, господин Чаадаев! Русь может сохранить классическую мораль, как основу выживания христианского мира, и стать тем маячком нравственной свободы для «западных», каким были передачи «Голоса Америки» для нас во время оно. И это – лишь одно из наших слов, которые до сих пор не звучали. А вообще чувство смутное и грустное. Чувство пребываения в тюрьме, где по утрам нужно воодушевленно петь гимн исправительному заведению. Вечером – ужин у интересных людей. Как всегда хочу спать, значит – не могу есть, чем, вероятно, оскорбляю хозяек. |
| Уроженец села Молодой Туд Талуев Николай Григорьевич 1920 г.р. воевать начал с 22 июня 1941 г., будучи курсантом Томского пехотного училища. В составе 18 десантной армии принимал участие в обороне Украины. В феврале 1942 г. Николай Талуев был назначен командиром пулемётного взвода курсов младших лейтенантов в 18 армии, которые дислоцировались в Краснодоне. Здесь он наряду с другими курсантами и офицерами вёл работу по военной подготовке населения Краснодона. В июне 1942 город оказался в окружении врага. Талуев сразу же включился в партизанское движение, поступив плотником в Центральные электромеханические мастерские, где Ф.П. Лютиков и Н.П. Бараков под видом легальной работы руководили подпольной партизанской группой. В мастерских и на шахтах Краснодона партизанами проводились диверсии, сбои системы водоснабжения и энергопередачи, необходимых оккупантам. Николай Талуев был расстрелян фашистами и сброшен в шурф шахты похоронен в братской могиле героев «Молодой гвардии». Хочется назвать несколько имён из сотен фронтовиков, орденоносцев — уроженцев деревень Оленинского района Тверской области. Эти люди из крестьян, с простыми русскими именами отмечены высокими воинскими званиями и запечатлены в европейской истории. Борисов Михаил Алексеевич, 1919 г. р., будучи призванным на службу в Советскую Армию, оказался на фронте с первых дней войны. Командовал взводом автоматчиков 342 стрелкового полка 136 стрелковой дивизии. 13 октября 1943 г. в бою на правом берегу Днепра, севернее Киева, Михаил первым ворвался во вражеские окопы, уничтожил немецкого офицера, пулемётчика, захватил пулемёт и открыл огонь по фашистам. Погиб Борисов, закрыв собою командира полка Г.С. Хроменко. Ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Яковлев Дмитрий Филиппович, 1924 г.р., с августа 42-го воевал на Карельском фронте, с декабря 43-го — на 1 Прибалтийском и Ленинградском, с весны 44-го — на 2-м Украинском, воевавшем на Кишинёвско-Львовском направлении, освобождал Будапешт, День Победы встретил в освобождённой Вене. |
| Ага, это Лютиков поднялся менять Азаткулова. Осторожно распрямив руку, Командир отпустил себя в дрёму. - Ты намаз совершил? - Не намаз. Дуа. Есть три суры, читать надо от нечистоты в ночь. - У нас тоже есть заклинательная молитва. Ко Кресту Животворящему. - Яхши. Потом нужно дуть в ладони и обтереться. Весь обтереться, от головы, от лица. Это три раза. До утра будет защищать. От шайтан - А у нас крестить надо все стороны. Добрых снов! - Тыныч йокы! 20 апреля 1943 года. Вторник. От Советского ИНФОРМБЮРО: В течение 20 апреля на фронтах существенных изменений не произошло. На Кубани части Н-ского соединения продолжали отбивать ожесточенные атаки противника. Немецкой пехоте, действующей при поддержке танков и крупных сил авиации, несмотря на неоднократные попытки, не удалось ни на одном участке прорвать нашу оборону. Все атаки гитлеровцев отбиты с большими для них потерями. В течение дня огнем зенитной артиллерии и из пехотного оружия сбито 12 немецких самолетов. Кроме того, нашей авиацией уничтожено 11 самолетов на аэродроме противника. - Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. - Чего-чего? – Ярёма приобернулся к идущему позади Лютому. Тот добавил громкости: - Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи, Царю… - А, молишься. А об чём? - Даруй ми зрети моя прегрешения, и не осуждати брата моего. - Вот это правильно. – Ярёма, чтобы не мешать товарищу, прибавил шагу. – Это очень даже правильно. Это всем нам необходимо. К рассвету группа перейдя крохотную, но злую, напористо бьющую по ногам речушку и преодолев нетрудный перевал, оказалась на вольно всхолмленной, почти безлесой равнине. Разбившись на четыре вчерашние группы – головные Копоть, Живчик и Сёма, за ними Командир, Дьяк и Пичуга, потом Кырдык и Лютый, тыльные Старшой и Ярема – пересекали отрытые места перебежками. И к полудню были на берегу Наберджая. Справа, вниз по течению, на карте отмечен колхоз «Политотделец». Налево вверх река вела к станице Неберджаевской. Осмотрелись. Туман же сдуло, и река ярко играла тысячами солнышек, по долгой прямой разогнавшись перед бурунным поворотом. Судя по ширине, здесь и было самое мелкое место. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 9 голосов: 4.6 из 5) Потерянная принцесса Глава первая. Две новорождённые девочки Была на свете страна, где все шло как-то не так. Вы никогда не могли сказать, будет ли дождь, скиснет ли молоко, мальчик родится или девочка, а уж когда дитя родилось – какой у него будет нрав. И вот в этой странной стране, в согласии с её законами, пошёл золотистый дождь – солнце сияло сквозь капли, а сами они были как золотое зерно или жёлтый лютик. Пока этот дивный дождь, мелодично звеня, падал на листья каштана и сикоморы или на чашечки цветов, смело ловящие влагу, пока этот благостный дождь промывал воздух, лился, струился, сверкал, шептал и шелестел, словом, пока он шёл, а листья, цветы и овцы, ежи и коровы споро ловили золотистые капли, кое-что случилось. Нет, не битва, не коронация, не землетрясение, а куда важнее, чем всё это, взятое вместе. РОДИЛАСЬ ДЕВОЧКА. Отец её был король, мать – королева, дяди и тёти – принцы и принцессы, так что и она сама была Не-Кто-Нибудь. Однако, верьте не верьте, она сразу заплакала. Что говорить, странная страна! Пока девочка росла, все наперебой уверяли её, что она – Не-Кто-Нибудь, и она так легко поддалась, что стала считать это ясным, несомненным и очевидным. Что ж, спорить не стану. Мало того – прибавлю, что в странной стране было много важных персон. Верьте не верьте, каждый мальчик и каждая девочка были готовы счесть, что они – Не-Кто-Нибудь. Но принцесса, как ни прискорбно, полагала, что кроме неё важных персон нет. Далеко к северу от дворца, на мрачном склоне, где не было ни каштанов, ни сикомор, ни лютиков, только скудный и чахлый мох, редко поросший медными цветочками; далеко к северу то же облако, из которого лился золотистый дождь, да, то же самое облако (или туча?) швыряло пригоршни града с такой силой, что он отскакивал от камней, прочёсывал овечью шерсть, колол с налёта щёки пастуха и бил его собаку по твёрдой умной голове и длинному, хитрому носу. Так вот, на мрачном склоне, где были только камни, вереск и ветер, родилась ещё одна девочка. |
| Чёрт, нога! Вот почему Клим не согласен с Лютым и Дьяком? Особенно злил Дьяк, ну, Дмитрий Васильевич. Конечно, он это специально подначивает. Но очень умело. Лютиков попроще. И попонятней: сын священника, ему с младенчества веру вложили. А этот интеллигент, тоже из профессорской семьи, начитанный, умный, и вот – стал священником. В то время, когда все проснулись, в сказки про счастье на том свете даже в деревнях уже не верят. Всем всё ясно, и никакой Будда, Иисус или Магомет, будь они даже историческими персонажами, не боги, а воплощение представлений о божестве. В каждой культуре разном. И почему Дмитрий Васильевич упорствует в своём уклонении от разговора? Зачем? Всё равно, на сумасшедшего не похож. Боле того, делает вид, что в некую тайну посвящён. Куда Климу дверь заперта. Нога, чёрт! Вот Клим пришёл к марксизму сам, не через комсомол. У отца много было изданий на немецком – философия, экономика, теоретики культуры, естественные науки. С тринадцати лет, удивляя родных и знакомых, Клим до полуночи засиживался над Фейербахом и Бернштейном, Энгельсом и Марксом. Даже пытался переводить. Поэтому христианство он воспринимал по Энгельсу: как переродившееся, а изначально протестное движение бесправных рабов, бедняков из угнетаемых, покорённых Римом народов. Первоначально сами христиане подвергались гонениям, что, как и всяких фанатиков, только укрепляло их в своих убеждениях. Это потом, попав в среду феодалов, христианство извратилось, став само инструментом угнетения. Чем эта историческая истина не убедительна для Дьяка? В любом антисоветчике должна быть своя, пусть несостоятельная, логика. С которой можно дискутировать. А когда тебе только молча улыбаются в лицо, как какому-то дурачку, это злит. Интересно, стал бы Благословский улыбаться в лицо следователю? Посмотреть бы, как верующие с энкэвэдэшкиками бодаются. Тоже с ехидной улыбочкой? Чёрт, нога! Чёрт! Чёрт! Обходили посёлок широкой дугой: по границе леса через каждые двести-триста метров столбики с табличками о запретной партизанской зоне, читай – о минных полях. Поэтому задерживались на пересечении каждой дороги и тропки. Прощупывали-прошаривали коридорчики с обеих обочин. |
| Троиц.-Дрогичинский, Гродн. г., I, 503. Троиц.-Дубенский, Моск. г., II, 1212. Троиц.-Духов-Скопинский, I, 185. Троиц.-Дедовская, Волог. г., I, 187. Троиц.-Елабужский, II, 1267. Троиц.-Езеазаров, Арх. г., II, 1257. Троиц.-Звериный, Новг. г., II, 1266. Троиц.-Зеленецкий, С.-Петер. г., I, 194. Троиц.-Ильпиновский, Кур. г., II, 1226. Троиц.-Ипатиев-Костромский, II, 834. Троиц. – Ирапская-Филип. – Красноборская, Новг. г., I, 55. Троиц.-Истобенский, Вят. г., I, 512. Троиц.-Истобенский-Соликамск., I, 126. Троиц.-Казанский, I, 555. Троиц.-Каменец-Подольский, I, 513. Троиц.-Карповский, Кур. г., II, 860. Троиц.-Каширский, Моск. г., II, 1261. Троиц.-Киржачский, II, 864. Троиц.-Кирилловский-Киевск., II, 865. Троиц.-Клименский, Олон. г., I, 249. Троиц.-Клопский, Новг. г., II, 872. Троиц.-Княгининский, II, 1244. Троиц.-Кодемская, Арх. г., II, 1228. Троиц.-Кодинский, Тобол. г., II, 1269. Троиц.-Козелецкий, II, 1256. Троиц.-Козловский, II, 1268. Троиц.-Колесникова или Колясникова, Яросл. г., II, 1229. Троиц.-Кондинский, Тобол. г., II, 1269. Троиц.-Крапивенский, II, 1255. Троиц.-Кривоезерская, Костр. г., II, 898. Троиц.-Кронский, Вилен. г., II, 899. Троиц.-Ксенофонтов, Новг. г., II, 902. II, 1250. Троиц.-Курский, II, 1243. Троиц.-Липицкий, Влад. г., II, 1270. Троиц.-Льпиновская, Кур. г., II, 1226. Троиц.-Лютиков, Калуж. г., II, 915. Троиц.-Макариев-Желтовод., Нижег. г., I, 279. Троиц.-Макариев.-Калязинск., II, 1271. Троиц.-Макариев-Туруханский, Енис. г., II, 1272. Троиц.-Макариев-Унженский, I, 280. Троиц.-Марков-Витебский, I, 290. Троиц.-Махрищкий-Стефанов, Влад. г., II, 919. Троиц. – Менюжский или Минюшский, Новг. г., 1273. Троиц.-Мигулинский, Донской, I, 515. Троиц.-Млевский, Твер. г., II, 1274. Троиц.-Мотронинский или Матронинский, Киев. г., II, 936. Троиц.-Мурашкин., Нижег. г., II, 1245. Троиц.-Муромский, II, 1239. Троиц.-Нерлинский, Влад. г., II, 1270. Троиц.-Никодимова, Черн. г., I, 304. Троиц.-Новоторжский, II, 1254. Троиц.-Оптин, Орл. г., II, 1026. Троиц. – Островоезерский, Нижег. г., II, 1030. |
| Опершись хвостом о шероховатый выступ скалы, змея нацелилась на горлышко кувшина. Потянулась, потянулась к нему. Вот треть, вот половина, вот две трети змеиного тела поднялись в воздух. Поползень зашёлся криком. Гюрза качнулась к горлышку, но не достала до него и, сдерживая равновесие, изогнула своё тело вопросительным знаком. Сейчас пододвинется немножко — и заползёт в гнездо. Чёрт с ним, с козлом! Не могу же я допустить, чтобы эта гадина у меня на глазах проглотила беспомощных птенчиков! Я вскинул ружьё. Но тут случилось чудо: маленький поползень, вспорхнув, ударил гюрзу в затылок клювиком, лапками, всем своим маленьким птичьим тельцем. И слабый удар грозен, если нанесён вовремя. Не сдержав равновесия, змея сорвалась со скалы. Извивающееся тело её замелькало в воздухе и тяжело шлёпнулось о камни на дне ущелья. Поползень юркнул в гнездо. Увидел, что все птенцы его живы-здоровы. Сейчас же опять выглянул из горлышка кувшина, но, заметив бьющуюся внизу гюрзу, испугался и спрятался опять. Здесь моего выстрела не понадобилось, и, значит, желанная добыча ждёт меня. Поднял глаза, но ни рогатой головы козла, ни любопытного кеклика уже не увидел. Ладно, не жалко! В путь, в путь! Впереди ещё поворот, за ним — ещё… За каждым поворотом — новые встречи. Охотнику — добыча, натуралисту — наблюдение. В колее В горах есть колёсные дороги, по которым проезжают только раз в году — туда и обратно. В середине лета заскрипят по дороге арбы. Это жители долин поднимаются в горы на сенокос. Оживают тогда пустынные горы. Звенят косы, перекликаются человеческие голоса. В небо поднимаются синие дымы костров. Но вот трава скошена и высушена. Обоз скрипучих арб, гружённых сеном, медленно тянется вниз. Горы опять становятся пустынны и тихи. До будущего лета ни одна арба не проедет здесь. Весной по дорожным колеям мчатся мутные ручьи. Потом там, где бежали ручьи, потекут золотые потоки лютиков. Потом сменят их голубые ручьи незабудок. Потом по всему склону хлынут пёстрые потоки цветов самых разных. Дорога потонет в буйных волнах зелени, и только чуть приметные следы колёс напомнят о пути, проложенном человеком. |
| — Куда идете? — К Сергию, к Троице, — был ответ. Дала я им денег. — Это на нужды ваши, на свечки, куда хотите! Мы порядочно отъехали, а они все еще стояли, крестились и кланялись. Ведь это наша сермяжная Русь. Стало как-то тепло, радостно на душе от этой встречи. Проехав еще пять верст, мы свернули вправо от тракта и очутилась на узкой лесной дорожке, заросшей травой, она имела вид малоезженой, и лес был так густ и высок, что после ярко освещенного тракта, здесь были сумерки, как на приисках, подумала я. — Скоро приедем, — сказал Иван Иванович утешающе. Не проехав и версты, въехали на ярко освещенную поляну, переехали две неглубокие речушки, от которых я пришла в восторг, уж очень они были живописны, а через три поворота, через молодой лесок, растущий от пней, очутились как-то сразу у гор и у полотна железной дороги. Иван Иванович остановился и сказал: — Под горой дом, вишь, так это последний полустанок перед нашим городом. Мы переехали полотно железной дороги и опять остановились: — А это, — он указал на огромную поляну, — моего деверя земля начиняется. Вишь, весь лес вы рубил, прокорчевать бы, да клевер посеять, два десятка коров с этой поляны зиму прокормишь. Наконец въехали в березовую рощу и очутились у самых гор. Ухо поймало журчание воды. Еще поворот, и мы на берегу речки, шириною с полторы сажени. Тут уж речка не журчала, а разговаривала довольно громко с мешающими ей на ее пути валунами-порогами. Письмо десятое. Последняя весна в Москве Все неожиданное и случайное всегда имеет продолжение, а я хочу Вам рассказать о двух случаях из книги моей жизни, где продолжение было вырвано и утеряно. Так же, как из книги, которую Вы читаете, был бы вырван, потерян лист или два на самом интересном месте. О! Как много, много прошло времени с тех пор, и лицо жизни также много-много раз меняло свое ласково-приветливое выражение и не улыбалось так, как тогда, по весне-молодости на двадцать четвертом году жизни. Вы можете поставить мне на вид, что я несерьезна и пишу о глупостях. О колдовстве весны, о коврах лютиков в моем лесу, о том, что лучшие духи — это аромат просыпающегося леса, после зимней спячки, о том, что солнечный день в лесу, в парке, в саду дарит вечную картину красоты теней, света и красок. А вот лунной ночью в лесу зимой и летом одинаково. Вы там не один. Ночью и леший разгуливает, перебегает, прячется за толстой сосной, только по его космам, по тени знаешь, за какое дерево он спрятался. Няня Карповна заверяла, что ежели креста на шее нет, быть тому удушенному, а ежели Вы совсем один на один с лешим очутитесь, то обязательно начните либо свистеть, либо петь, тогда не так страшно. Ну, довольно о сказочном, опять весна, молодость и могучая власть жизни широко распахнулись перед свободолюбивой Таней. |
|
|
