Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| В.В. Виноградов Прогресс Прогресс. В некоторых семантических группах отдельные, наиболее семантически весомые слова выступают в качестве семантических центров, вокруг которых группируются целые ряды слов и понятий. Притяжение к ним новых серий слов сопровождается изменениями в строе их старых значений. Такие центральные слова, являющиеся как бы солнцами отдельных семантических систем, иногда выражают основные, «боевые» понятия той или иной эпохи. Например, проникновение в русский язык слова прогресс, происшедшее в 40-е годы (см. мои «Очерки по истории русского литературного языка XVII–XIX вв.», 2-е изд., 1938, с. 389), привело к созданию и осознанию новых, связанных с понятием прогресса идей, к переосмыслению большой группы относящихся сюда слов. Слово прогресс до начала 50-х годов еще не имело достаточно широкого распространения. Акад. И. И. Давыдов в «Опыте общесравнительной грамматики русского языка» (1851–1852) указывает на слова: факт, прогресс, индивидуальный, гуманный как на заимствования недавнего времени, еще не вполне и не повсюду освоенные интеллигентской речью. Но в 50-х годах слово прогресс становится настолько злободневным и выразительным, что в конце 50-х годов, по царскому распоряжению, запрещено было употреблять его в официальных бумагах (Лемке, Очерки, с. 322). В «Дневнике» А. В. Никитенко, бывшего цензором, есть запись под 31 мая 1858 г.: «Запрещено употреблять в печати слово прогресс». Ср. у И. И. Панаева в очерке «Литературная тля» (1843): «Да проникнутся сердца наши верованием в великий и мудрый закон прогресса. Золотой век, который слепое предание отыскивало в прошедшем – впереди нас» (Панаев И. И., Полн. собр. соч., 2, с. 423). Но в 60-х годах слово прогресс и производное от него прилагательное прогрессивный глубоко укореняются в русском литературном языке. Например, у Некрасова в стихотворении «Современники. Герои времени»: Подождите. Прогресс надвигается, И движенью не видно конца: Что сегодня постыдным считается, Удостоится завтра венца. В стихотворении «Газетная»: |
| Ранее – ещё до близкого знакомства с Тургеневым – Э.Ф. Тютчева в письме к П.А. Вяземскому от 8 ноября 1849 года сообщала: «На днях состоялся литературный вечер у кн. Одоевского. Читали драму, озаглавленную “Нахлебник”. Актёр Щепкин, как говорят, превосходно прочёл пьесу. Мой муж находит, что это произведение отличается захватывающей и трагической правдой» (138). В начале декабря 1853 года Тургенев возвратился из своего имения в столицу, и уже 19 декабря Тютчев извещал жену: «изгнанник Тургенев вернулся в Петербург и живёт по соседству со мной. Я часто и с удовольствием вижусь с ним» (139). Эти строки свидетельствуют о том, что между двумя авторами установилось близкое знакомство и дружеские отношения, которые Тургенев высоко ценил. В предисловии к собранию своих романов 1880 года он называет имя Тютчева и прибавляет: «дружбой которого я всегда гордился и горжусь» . В результате их общения Тургеневу удалось уговорить поэта на издание его стихов отдельной книгой. Как известно, Тютчев очень небрежно относился к судьбе своих творений, называл их то «бумагомараньем», то «стихами-подкидышами» . Справедливо предвидя, что грядёт важное событие в русской литературе, Тургенев 10 февраля 1854 года с удовлетворением сообщал С.Т. Аксакову о своих усилиях: «Я сделал здесь две хорошие вещи: уговорил Тютчева (Фёдора Ивановича) издать в свет собранные свои стихотворения и помог Фету окончательно привести в порядок и выправить свой перевод Горация» [iv] . Без непосредственного участия Тургенева многие тютчевские стихотворения никогда бы не дошли до читателя. Только благодаря стараниям писателя было осуществлено первое издание собрания стихотворений Тютчева [v] , что принесло Тургеневу «душевную радость»: «мы не могли душевно не порадоваться собранию воедино разбросанных доселе стихотворений» (5, 423). Заслуга Тургенева также и в том, что он, искренне восхищённый творчеством своего старшего современника, выступил как его горячий сторонник, стремясь расширить круг читателей и ценителей Тютчева. Так, благодаря Тургеневу состоялось знакомство с тютчевской поэзией Л.Н. Толстого, который сразу стал её почитателем: «Когда-то Тургенев, Некрасов и К едва могли уговорить меня прочесть Тютчева. Но зато когда я прочёл, то просто обмер от величины его творческого таланта» [vi] . |
| Потом-то все очень быстро переменилось. Уже в 1830 г. Пушкин в шутливом тоне говорил, как говорят о самоочевидном: …Поет уныло русская девица, Как музы наши, грустная певица. Фигурно иль буквально: всей семьей, От ямщика до первого поэта, Мы все поем уныло. Грустный вой Песнь русская… Кто понимает шутку, не примет ее чересчур буквально: у самого Пушкина, воистину «первого поэта», минор и lamento вовсе не так уж преобладают. Но все дело в том, что на правах шутки слова Пушкина понятны решительно каждому знатоку русской лирики, при любом несходстве вкусов: любителям Баратынского или Некрасова, Блока или Анненского, Ахматовой или Есенина, Заболоцкого в равной мере есть что вспомнить у своих любимцев 345 . (Конечно, есть среди нас и особые любители русского «осьмнадцатого века», без увлечения которым, в частности, невозможен был бы характерный облик русского авангарда; но как русский авангард, так и прочие любители Державина или Тредиаковского стали возможны лишь после того, как русский лиризм давно уже был реальностью.) Нет, далее, никаких сомнений, с кого именно начинается «русский лиризм» в этом особом, самоуглубленно-лакримозном смысле. Пушкин сам все равно что назвал имя Жуковского, дважды повторив ключевое слово «уныло», донельзя характерное для лексики последнего. Все помнят также, с чего упомянутый феномен в 1802 г., на самом пороге XIX в., начинается: с того стихотворения Жуковского, которое ознаменовало вступление девятнадцатилетнего юноши в большую литературу, – с перевода стихотворения Томаса Грея «Elegy Written in a Country Church-Yard» 346 . При желании можно и пошутить: вот оно, рождение подлинно русского лиризма, – для него потребовалось, чтобы впечатлительный молодой человек засел читать и перелагать английские стихи! При разговоре серьезном для позабавленного удивления причин, конечно, не сыщется: ни один разумный человек давно уже не найдет странным, что такое сокровеннейшее русское явление, как творчество преп. Андрея Рублева, сформировано византийским примером, или, чтобы не казалось, будто это проблема локально российская, что Катулл и Вергилий выражали специфически римский строй чувства, перелагая порой весьма «близко к тексту» стихи греческих и эллинистических поэтов. |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| Фет Афанасий Афанасьевич (1820–1892) – поэт. Лучшие свои стихотворения, ставшие шедеврами русской лирики и романсов («На заре ты ее не буди...», «Я пришел к тебе с приветом...»), он опубликовал в «Москвитянине» в 1842 и 1843 годах, еще будучи студентом Московского университета. Готовясь к поступлению в университет, он жил в «пансионате» издателя «Москвитянина» и университетского профессора истории М.П. Погодина, а затем переехал во флигель дома своего однокурсника Аполлона Григорьева на Малой Полянке, где и прожил почти весь студенческий период. Оба они, по словам Фета, успели к этому времени «заразиться страстью к стихотворству». По свидетельству еще одного их сокурсника Якова Полонского (он тоже, как Фет и Аполлон Григорьев, свои первые стихи опубликовал в погодинском «Москвитянине»), «Григорьев верил в поэтический талант своего приятеля, завидовал ему и приходил в восторг от лирических его стихотворений». После окончания университета их жизненные пути разойдутся, но через много лет Аполлон Григорьев напишет Фету из Италии: «...Дело в том, что ты меня понимаешь и я тебя понимаю, и что ни годы, ни мыканье по разным направлениям, ни жизнь, положительно-мечтательная у тебя, метеорски-мечтательная у меня, не истребили душевного единства между нами». Фет действительно не испытал мыканья по разным направлениям, которое, по сути, сгубило самого Аполлона Григорьева, побывавшего даже в масонах. В середине 50-х годов несколько стихотворений Фета появилось в некрасовском «Современнике», но затем, по выражению современника, «он бросился из литературы в фермерство», весьма преуспев на этом новом поприще. Владимир Соловьев писал о своем литературном наставнике: «А.А. Фет, которого исключительное дарование как лирика было по справедливости оценено в начале его литературного пути, подвергся затем продолжительному гонению и глумлению по причинам, не имеющим никакого отношения к поэзии». Причины эти известны. В 1861 году он попытался обобщить свой практический фермерский опыт, опубликовав в катковском «Русском Слове» цикл статей о сельском хозяйстве. О последовавших глумлениях можно судить по фельетонному отзыву Салтыкова-Щедрина: «Вместе с людьми, спрятавшимися в земные расселины, и Фет скрылся в деревне. Там, на досуге, он отчасти пишет романсы, отчасти человеконенавистничает; сперва напишет романс, потом почеловеконенавистничает, и все это для тиснения направит в «Русский Вестник». Как это ни парадоксально, но Салтыков-Щедрин оказался почти прав. Не по отношению к человеконенавистничанию Фета, описывавшего реальные проблемы, с которыми столкнулись русские фермеры после освобождения крестьян, а по отношению к романсам. Упомянутые земные расселины спасали в древности крестьян от военных нашествий. Романсы, не подвергшиеся идеологизации, оказались подобным же спасением для русской поэзии, став отдушиной, глотком чистого воздуха как для поэтов, так и для композиторов. |
| На ВЛК приходят уже сложившиеся люди. Как правило, это дипломированные специалисты - врачи, инженеры, программисты. И у многих из них нет тяги к национальной песне, к танцу, к музыке. А как можно стать поэтом без поговорки, пословицы, без сказки, без частушки?! Без истории красоты, истории культуры?! Первые полгода учёбы эта беда незнания нашего национального богатства очень заметна. Хотя ребята приходят в основном хорошие, часто талантливые, очень честные. Душа же их не в банкиры позвала, а в литераторы! Поэзия их позвала, звёздный мир - мир Блока, Есенина, Лермонтова, Пушкина , Некрасова, Тютчева, Фета. Представьте, вот человек вышел за околицу, он видит: трава, цветы, черемуха цветёт, берёза качается, соловей поёт, ворона сидит глазастая, мудрая, наблюдает, как жизнь идет и кто за ней наблюдает. И вот этого многоцветья и многочувствования мира я у многих ребят не вижу, они духовно обворованы. Но вот проходит полгода, год, многие стараются наверстать упущенное, они читают, думают, переживают, сами пишут. И время не стоит на месте, оно же не камень или скала. И на втором году обучения они как бы распахиваются внутренне, многое меняется в их мировосприятии и творчестве. Без того, о чем я говорю, невозможно сформировать свой взгляд на поэзию, невозможно постигнуть отношения со словом. У талантливого поэта каждое сильное стихотворение даже внешнюю форму имеет. Прочитай его, и оно похоже на цаплю, которая вышла на берег Волги и стоит, любуясь простором. И ни один рыбак или капитан мимо неё не проедет, чтобы не заглядеться. И стихотворение - это летящее состояние твоей души, наблюдающей за миром. Всё это отобрано у нашей молодёжи. Я недавно прочитал одну из хрестоматий поэтических для средней школы по ХХ веку. Там нет Твардовского, Василия Фёдорова, Людмилы Татьяничевой и многих, многих других. - Мне кажется, это наша общая беда - мы перестали прислушиваться к слову, оно потеряло для нас ценность и первоначальный смысл. И красота слова - тоже. - Между правдой житейской и красотой выражения - огромное расстояние. Есенин говорит: |
| Мне сразу запомнились несколько строчек из этой колядки. Правда, вполне может быть, что я не совсем правильно их поняла, потому что я не знаю украинского языка. Но, если перевести их на русский язык, то смысл их, наверное, будет таким: Не пытай, что вскоре будет — Крест Тебе готовят люди… Страшно, не правда ли? Ведь вот Он, этот беззащитный Младенец, это Лилейко, это Серденько, лежа в яслях, улыбается и доверчиво протягивает ручки к Деве Марии, Иосифу и всем, кого видит перед Собою. А злые люди уже ищут Его души, готовят Ему, безвинному, страшную, крестную смерть… Скачать (MP3 файл. Продолжительность 2:26 мин. Размер 2.4 Mb ) Колядка была довольно длинной. Но удивительно — никто не прервал пения старушки. Все молча стояли и слушали. Даже те, у кого в комнате на стене или на подоконнике красовалась открытка или газетная вырезка с портретом Ленина… Даже мы, медики, позабывшие в эту минуту о пройденном нами когда-то предмете под названием «научный атеизм»… Старушка допела колядку, а потом молча, ни говоря никому ни слова, поклонилась всем в пояс и медленно пошла к лестнице, ведущей на третий этаж… После ее ухода веселье как-то сразу прекратилось. Все разошлись, думая каждый о чем-то своем. Наступили выходные. Приехав в понедельник на работу, я узнала, что та старушка с третьего этажа умерла вечером в субботу. Таким образом, спетая ею за два дня до смерти колядка стала, как говорится, ее лебединой песней. Но странное дело. Эта женщина была, как говорим мы, медики, «дезориентирована во времени и в пространстве». Она жила страшными воспоминаниями своего прошлого. Однако в тот день она вела себя не как больная, а как здоровая. И сама, по доброй воле, вернулась на свой третий этаж, чтобы умереть там. И, самое главное, в тот день было Рождество Христово. Мне вспоминается при этом одно стихотворение, которое мы когда-то проходили в школе. Даже учили наизусть. Это стихотворение Некрасова о пророке, которого Бог послал, чтобы «рабам земли напомнить о Христе». Думаю, что Господь на краткое время вернул разум этой старушке с третьего этажа, чтобы она напомнила нам, безумным «рабам земли» и греха, не знающим Бога, о самом главном. О том, что в этот день «нас ради и нашего ради спасения» родился Спаситель мира — Христос. |
| В 1853-1855 гг. Н. перенес тяжелую болезнь горла (ожидание скорой смерти выразилось в стихотворениях «Последние элегии» (1855), «Замолкни, Муза мести и печали...»), его выздоровление совпало со смягчением цензуры и подъемом общественной жизни в начале царствования имп. Александра II Николаевича . В авг. 1856 г. Н. впервые выехал за границу (путешествовал до июня 1857), посетил Германию, Австрию, Италию, Францию, Англию, здоровье его несколько окрепло. В 1856 г. опубликован 1-й сб. «Стихотворения Н. Некрасова». В книгу вошли 72 произведения, написанные Н. за последние 10 лет, а также поэма «Саша» (1855), в к-рой изображен типичный «лишний человек» с его благими порывами и неумением действовать. Книга была мгновенно распродана и произвела огромное впечатление на читателей; по свидетельствам современников, подобного успеха не знал ни один поэт со времен А. С. Пушкина . «Теперь Вы дали нам книгу, какой не бывало еще в русской литературе…» - писал автору Чернышевский. Тургенев же отмечал: «А Некрасова стихотворения, собранные в один фокус,- жгутся». Сборник открывало стихотворение «Поэт и гражданин». Н., опасаясь преследований цензуры, не хотел печатать его в «Современнике», но в его отсутствие «Поэт и гражданин» и др. стихи были перепечатаны Чернышевским (Современник. 1856. 11). В итоге власти запретили упоминать книгу в печати и задержали ее 2-е издание до 1861 г. Ко 2-й пол. 50-х гг. XIX в. относятся события, приведшие к расколу в редакции «Современника»: ведущую роль в журнале стали играть Чернышевский и Добролюбов, что обусловило разрыв Н. с прежними авторами (Тургенев и др.). В журнале возобладало революционно-демократическое направление, конфликты с властями привели к тому, что издание в июне 1862 г. было приостановлено на 8 месяцев (до февр. 1863), а в июне 1866 г. запрещено. После выхода сб. «Стихотворения Н. Некрасова» были написаны поэмы «Тишина» (1857), «Коробейники» (1861), «Крестьянские дети» (1861), стихотворения «Размышления у парадного подъезда» (1858), «Железная дорога» (1864). Н. обращался и к сатире («Отрывки из путевых записок графа Гаранского» (1853) и др.). Но чаще и глубже гражданские мотивы в его творчестве переплетались с мотивами религиозными. Почти каждый социально острый сюжет подан Н. в духе евангельской притчи о богаче и Лазаре, всегда обозначен контраст бедности и богатства. Единство религ. и протестных мотивов пронизывает все творчество поэта. Характерными в этом смысле были стихотворение «Молебен» (1876), поэмы «Дедушка» (1870), «Русские женщины» (1872) и мн. др. |
| С. 407. Не «Гусара же на саблю опираясь» петь… — « Гусар, на саблю опираясь», — песня на слова стихотворения К. Н. Батюшкова «Разлука». Музыка приписывается М. Ю. Виельгорскому. 159 С. 407. …Ах, споемте по-французски «Cinq sous»! — «Cinq sous» — песенка нищих из французской пьесы Деннери и Лемуана «Божья милость, или Новая Фаншон», поставленной в 1841 г. французской труппой на Михайловском театре в Петербурге. В 1842 г. пьеса была переделана Н. А. Некрасовым в мелодраму «Материнское благословение» и до 1855 г. не сходила с петербургской сцены. В пьесе Некрасова слова «cinq sous» переведены (по созвучию) «семь су». 160 С. 407–408. Можно бы даже: «Malborough s " en va-t-en guerre», так как это совершенно детская песенка и употребляется — когда убаюкивают детей. — Эта популярная французская шуточная песня («Мальбруг в поход собрался…») исполнялась часто как колыбельная. Ее любил, по воспоминаниям современников, распевать и Наполеон перед отправлением в поход. 161 С. 411. Беспокойный бред охватывал ее более и более. — « Сцену смерти чахоточной Федор Михайлович мог наблюдать у одра болезни его первой жены Марии Дмитриевны» (примеч. А. Г. Достоевской). 162 С. 411. …глиссе-глиссе, па-де-баск! — Названия танцевальных фигур. 163 С. 411. Du hast Diamanten und Perlen… (Ты вся в жемчугах и в алмазах…) — Из стихотворения Г. Гейне, входящего в цикл «Опять на родине» («Книга песен»). Романс Ф. Шуберта Достоевский, по свидетельству мемуариста, услышал этот романс в Люблине летом 1866 г. во время работы над пятой частью романа и позднее часто его напевал. 164 С. 412. В полдневный жар, в долине Дагестана… — Романс на слова М. Ю. Лермонтова «Сон» (1841), музыка К. Н. Пауфлера (1854) или А. В. Толстой (1864). 165 С. 419. …это политический заговорщик… — Это предположение могло быть навеяно делом Каракозова. 166 С. 423. …поехал намедни к Б-ну… — Подразумевается, очевидно, доктор С. П. Боткин, у которого лечился Достоевский. 167 С. 427. Дым, туман, струна звенит в тумане. — Неточная цитата из «Записок сумасшедшего» Н. В. Гоголя (у Гоголя: «…сизый туман стелется под ногами; струна звенит в тумане…»). Достоевский упоминает эти строки в письме к И. С. Тургеневу от 23 декабря 1863 г., характеризуя основной тон его повести «Призраки» и определяя роль фантастического в искусстве: «…в „Призраках“ слишком много реального. Это реальное есть тоска развитого и сознающего существа, живущего в наше время, уловленная тоска. Этой тоской наполнены все „Призраки“. Это „струна звенит в тумане“». 168 |
|
|
