| 464 Labb., t. VIII, p. 1106; Mansi, t. XVI, p. 140; Pichler, В. 1, S. 190–191; Барсов, стр. 228; Лебедев, стр. 158. 466 Pichler. В. 1, S. 261; Συνταγμα Pαλλη κα Поτλη IV, p.408–409. Курганов. Отношения между церковной и гражд. властью, стр. 119–120. 471 Это можно читать в сочинениях: Нила Кавасилы , архиепископа Фессалоникийского – «о причинах разделения церквей» (Pichler. В. 1, S. 368–369), в «Исповедании греческой церкви» Митрофана Критопула (Pichler. В. I, S. 464–465), в Пидалионе (Pichler., S. 487) и др. «Идея о высшей церковной власти патриархов, говорит проф. Лебедев, с тех пор (т. е. со времени своего появления) нерушимо хранится в восточной церкви» (Очерки внутренней истории виз.-восточ. церкви, в IX, X и XI вв., стр. 152). 472 См. Суждения о римской церкви Михаила Анхиала (Pichler., В. 1, S. 271), Зонары (толков. на 3-й кан. II соб.), констант. собора от 1168 г. (Mansi., t. XXII, 31), Митрофана Критопула (Pichler, В. 1, S. 464–465), Нектария иерусалимского (Pichler., В. 1, S. 477) и др. 480 Лебедев. Очерки внутренней истории византийско-восточн. ц. в IX, X, и XI вв., стр. 146, 148; Очерки истории визант.-вост. ц. от конца XI до половины XV в., стр. 524; Богословский Вестник 1901 г., февраль-март; Барсов. Константинопольский патриарх и его власть над русскою ц., стр. 131; Порфирий (Успенский) . Путешествие по Египту, стр. 96–97. 481 И мы не можем не согласиться с замечанием проф. Лебедева относительно попытки проф. Барсова представить константинопольского патриарха правовой главой восточной церкви. «Идея о восточном папстве, – говорит проф. Лебедев, – сама по себе верна. Ошибка г. Барсова заключается не в допущении самой идеи, а единственно в том, что он старается обосновать её на канонических документах, тогда как доказывать её возможно только исторически» (История греко-восточной ц. под властью турок, стр. 23). Да и на практике бывали случаи, когда другие патриархаты давали отпор притязаниям константинопольского патриарха на власть над ними (см. Богословский Вестн. за 1901 г. февраль-март). Бывали случаи и низложения Константинопольского патриарха другими патриархами Востока. Наконец, необходимо иметь в виду, что константинопольский патриарх решал дела не единолично, a вместе с синодами и соборами епископата, и большое влияние константинопольского патриарха на дела восточной церкви было влиянием собственно константинопольского патриархата. |
| Другое дело, когда Рим и Запад становятся «страной ереси и мрака», по выражению Патриарха Фотия. С того приблизительно момента, когда Фотий бросает Риму свое обвинение в Filioque, отношение к Западной Церкви становится ясным и определенным. С ересью никаких компромиссов быть не может. Как показательно, что во всей византийской антилатинской полемике мы едва ли можем указать на два или три обвинения Рима в экклезиологической ошибке, той, которая для нас прежде всего существенна в нашем расхождении с католиками. Византия борется не с папой, не с папизмом, а с Filioque, удавлениной, опресноками, целибатом — но нельзя забыть, что не только Filioque, но и все эти вопросы имеют для византийских богословов исключительно догматическое значение. Показательно и то, что разрыв Церквей в XI веке формально вызван именно еретичеством Запада, и на него, а не на горделивые притязания пап ссылаются и Михаил Керуларий, и Лев Охридский. То есть борьба с Римом есть для Византии прежде всего борьба за свое правоверие. И вот, обнаруживается, что в этой борьбе Церковь оказывается сильнее императора, и император подчиняется ей, а не она ему. Императоры, самовольно смещавшие патриархов, заставлявшие их чуть ли не благословлять свои грехи и преступления, здесь, в этом догматическом споре, оказываются бессильными. Все их униональные поползновения облечены в строго канонические одежды, проводятся или пытаются быть проводимыми соборным путем. Император Мануил, сместивший по своему капризу двух патриархов, горячий сторонник унии, тем не менее почтительно выслушивает антилатинские диатрибы Патриарха Михаила Анхиала и подчиняется соборному решению. Как только дело доходит до унии, самые либеральные икономисты становятся непримиримыми, и примеров этого сопротивления и твердости византийских иерархов можно насчитать почти столько же, сколько самих униональных попыток. Михаил Палеолог, всесильный над империей, всесильный над Церковью, — за подписание Лионской унии (никогда не принятой Церковью) умирает отлученным и лишенным христианского погребения. И когда, наконец, смущенные, измученные, затравленные византийцы подписывают Флорентийскую унию, — от которой почти сразу же с ужасом отрекаются, — империи остается только умереть. «Лучше турецкий тюрбан, чем латинская тиара» — в этой страшной поговорке последних дней империи звучит не столько фанатическая ненависть к латинянам, сколько последнее подтверждение догматического союза. Империя, потеряв свое православие, теряет и свою религиозную ценность, свой церковный raison d " ктге . |
| Его политика по отношению к сербам и болгарам была мелкой, династической; он был поглощен борьбой с латинством, но не понимал, что союз балканских народностей, связанных религией и культурой, легко мог выжить и латинян и татар навсегда. Наоборот, он сам призвал татар против болгар. Болгарский царь Константин Тих и его держава находились под сильным греческим влиянием, культурном и политическим, со времен никейских царей. Сначала Тих враждовал с Палеологом за его преступление по отношению к последнему Ласкарю, и вражду поддерживала супруга Тиха и сестра Иоанна Ласкаря Ирина; после ее смерти Палеолог выдал за Тиха свою племянницу Марию, дочь Евлогии, но не дал обещанного за нею приданого, удела претендента Мицы (городов Анхиала и Месемврии), посягнув на целость царства Асеней. Началась опустошительная разбойничья война во Фракии; тюрко-болгарские отряды разоряли цветущую область, оправившуюся под скипетром Ватаци и Феодора II. В связи с византийско-болгарскими отношениями находится, по-видимому, упомянутое возмущение адрианопольского губернатора Тарханиота. Чтобы смирить болгар, Палеолог прибег к традиционному приему византийской политики для XIII в., еще более пагубному, чем для времен Комнинов: на полугреческие земли он напустил северных кочевников, именно татар хана Ногая. Этот замечательный татарский полководец около 1270 г. перекочевал с большой ордою в южнорусские степи и Молдавию. По словам Пахимера, он подчинил себе аланов, зикхов, готов крымских и русских, усвоивших себе татарские обычаи, язык и одежду. И по русским летописям (с 1276 г.) данниками Ногая являются князья галицкие и волынские. Молдавия и Болгария являлись главной ареной для орды Ногая. Еще в 1270 г. татары участвуют вместе с болгарами Тиха в попытке захватить Михаила Палеолога в устье Марицы. Счастливо избегнув плена, Михаил породнился не только с Тихом, но даже с Ногаем, прислав ему в жены свою побочную дочь Евфросинью с дарами. Опираясь на Ногая, Михаил не считался с Тихом, и началось опустошение Болгарии татарами, тяжкое время для славянской и греческой культуры в царстве Асеневичей. Ногай был варвар, гордый верностью уставу Чингис-хана. Из присланных Палеологом даров он оценил лакомства и бочки с вином, равно как золото и серебро; увидя же драгоценные царские облачения, он спросил: «Эта дорогая шапка исцеляет ли от головной боли? и жемчуг на ней отвратит ли молнию от головы? и эти одежды имеют ли чудесную силу от болезней?» – и, услышав отрицательный ответ, Ногай бросил все это с пренебрежением и надел свою овчину. |
| Павлова подобного же рода, впрочем гораздо более решительную: «определение брака из Юстиановых Дигестов было принято в канонический кодекс восточной церкви – в знаменитый номоканон в XIV титулов, названо здесь наилучшим и таким образом формально сделалось церковным, каноническим» (стр. 43). Конечно, указанное определение брака не перестало быть постановлением светского закона и после внесения его в канонический кодекс тоже в смысле светского закона; одобрение, высказанное этому определению составителем номоканона, означало только, что это определение по своему духу соответствует и церковному пониманию брачного союза. Эту конечно мысль хотел выразить и проф. Павлов своей фразой, которая по своей решительности подала повод к несправедливым выводам и обвинениям со стороны придирчивого рецензента. Что действительно государственные постановления по церковным делам от совместного употребления с церковными правилами иногда считались в церковной среде заодно с ними, это довольно известно и может быть подтверждено многими фактами из истории церковного права. Известнейший пример этого представляет воззрение на содержание номоканона константинопольского патриарха Михаила Анхиала. По его мнению, все, что вошло в номоканон, в том числе и государственные постановления по церковным делам, должно составлять неизменную часть номоканона; из номоканона нельзя исключить ни одной строчки так же, как из св. Писания (Вальс. Толк. На Номок. I. 9). Хотя этот взгляд был признан в свое время несостоятельным с юридической точки зрения, но замечательно то, что он высказывался уже в XII веке и устами высшего иерарха в восточной церкви. Далее подтверждение безразличного употребления гражданских постановлений в смысле церковных правил мы находим в том взгляде византийцев позднейшего времени, по которому византийское общежитие отождествлялось с христианским благоверным житием, ромеец признавался за синоним христианина, и наоборот все христиане на земле считались в числе ромеев, т. е. подданых византийской империи (Грам. |
| См. 130, с. 39-40, 223-224. При Мануиле Комнине, новые епископы - в их числе митрополит Киевский - обязаны были присягать императору (см.: А. Павлов, «Синодальный акт Константинопольского патриарха Михаила Анхиала 1171-го года о приводе архиереев к присяге», 251, II, 1895, с. 388-393). Со временем их от этого освободили, но роль императора в назначении русских митрополитов хорошо прослеживается по документам вплоть до XV века. В. И. Ламанский, «Видные деятели западно-славянской образованности», Славянский сборник, I, СПб.. 1875, с. 21. 225, 898 год, I, с. 62; по этому вопросу см., в частности, 214, с. 38-43, 59-85. Князь Ярослав, сын Владимира, «собра писцы многы, и прелагаше от Грекъ на Словеньское писание, и списаша книги многи». (225, I, с. 102). Начальная летопись упоминает, в частности, полный Новый Завет (Апостол и Евангелие), Псалтирь и Октоих; в последней книге содержится цикл песнопений, необходимых для богослужений на протяжении периодически повторяющегося восьминедельного цикла. (225, с. 22). А. И. Соболевский, «Материалы и исследования в области славянской филологии и археологии». (В кн.: Академия Наук, Отд. русского языка и словесности, Сборник, LXXXVHI, 1910, 3, с. 162-177); 131, с. 60-61. О переводе византийских хроник см. также 165, с. 385-408. См.: А. Павлов, «Книги законные, содержащие в себе, в древнерусском переводе, византийские законы земледельческие, уголовные, брачные и судебные». (В кн.: Академия Наук, Отд. русского языка и словесности, Сборник, XXXVIII, 3, СПб., 1885), с. 1-92. Ср. 192. См. 205, с. 52-54. О византийской традиции, которую выразили эти три автора, см. 45, I, с. 63-93 (вряд ли, однако, оправдано противопоставление «византинизма» и «русского кенотицизма», которое проводит Г. П. Федотов); см. также 118. Покров или головное покрывало («мафорион», неправильно передаваемое как «омофор») Богородицы - был главной реликвией, которой византийцы приписывали спасение Константинополя от персов, арабов и болгар. Он хранился во Влахернской церкви. Согласно греческому «Житию св. Андрея Юродивого» (в честь которого был наречен Андрей Боголюбский), ему было видение Богородицы, держащей свой «мафорион» над городом. Это видение и увековечено праздником Покрова, который празднуется 1 октября. (О происхождении праздника см.: А. Остроумов, «Происхождение праздника Покрова», Приходской Листок (приложение к «Церковным Ведомостям»), 1911, 11; Ф. Спасский. «К происхождению иконы и праздника Покрова», Православная мысль, IX, Париж, 1953, с. 138-151; ср. также: H. H. Воронин. «Андрей Боголюбский и Лука Хризоверг», 251, XXI, 1962, с. 29-50; «Житие Леонтия Ростовского и византийско-русские отношения второй половины XII в.», 251, XXIII, 1963, с. 23-46. |
| Е. Голубинскому//Там. же. 1881. 2. С. 344-353; Вопрос о ереси жидовствующих на 6 Археол. съезде: Ответ г. Иловайскому. М., 1884; По вопросу о времени, месте и характере первонач. перевода визант. земледельческого устава на слав. язык//ЖМНП. 1886. Ч. 247. 9. Отд. 2. С. 98-124; Мнимые следы католич. влияния в древнейших памятниках юго-славянского и рус. церк. права. М., 1892; Продолжающиеся недоумения по вопросу о восприемничестве и духовном родстве как препятствии к браку//ЧОЛДП. 1893. Кн. 3. С. 354-408; Кн. 4. 483-519; О начале Галицкой и Литовской митрополии и о первых тамошних митрополитах по визант. докум. источникам XIV в.//Рус. обозр. 1894. 5. С. 214-251; По поводу полемики против сенатского толкования закона о давности в применении к церковным землям//Там же. 1894. 12. С. 602-625; Кому принадлежат канонич. ответы, автором к-рых считался Иоанн, еп. Кипрский?//ВВ. 1894. Т. 1. Вып. 3/4. С. 493-502; О каталоге греч. рукописей Иерусалимской патриархии//Древности: Тр. МАО. 1894. Т. 15. Вып. 1. С. 69-79; Сокращенный курс лекций церк. права. М., 1895, 18992; К вопросу о хронологическом отношении между Аристином и Зонарою как писателями толкований на церковные правила//ЖМНП. 1896. Ч. 303. 1. Отд. 2. С. 172-199; Курс церковного права, читанный в 1900-1902 гг. СПб., 20022. Изд: Памятники древнерус. канонического права. Ч. 1: Памятники XI-XV вв. СПб., 1880, 19082; Книги законные, содержащие в себе, в древнерус. переводе, визант. законы земледельческие, уголовные, брачные и судебные. СПб., 1885; Неизданный памятник рус. церк. права XII в. СПб., 1890; Синодальное постановление патр. Сисиния о невенчании второбрачных//ВВ. 1895. Т. 2. Вып. 1. С. 152-159; Канонические ответы Никиты митр. Ираклийского (XI-XII вв.) в их первоначальном виде и в позднейшей переработке Матфея Властаря//Там же. С. 160-176; Канонические ответы Никиты, митр. Солунского//Там же. Вып. 2/3. С. 378-387; Синодальный акт к-польского патр. Михаила Анхиала 1171 г. о приводе архиереев к присяге на верность имп. |
| – эпиграммы почившему патриарху Георгию, еще ранее, бывши дьяконом, по собственным словам, его в предисловии к номоканону, по поручению Михаила Комнина и по убеждению патриарха Михаила Анхиала, составил схолии на номоканон Фотия и обширнейшие толкования на все правила – Апостольские, соборные и отеческие, толкования, сохранившиеся доныне. Толкования его состоят по большей части из двух частей: в первой повторяются толкования Зонары – не по мысли только, но часто и по выражениям; во второй представляются законы гражданские, патриаршие определения, новеллы. О достоинстве толкований Вальсамона, говорят далее издатели Пидалиона, мы сами не будем говорить из уважения к этому мужу, хотя и часто исправляем его – в тех случаях, где он отступает от истины, и где противоречит самому себе, но пусть свидетельствует за нас Иоанн Китрский. Вальсамон, говорит И. Китрский в своих ответах Кавасилле, старался проникать в точный смысл (τριβν ν ς κριβς τ. καν.) определений законов и канонов, но сочинения его по вопросам каноническим и гражданским не всегда представляются точными, по-видимому, по забвению и недосмотру в них допускаются странности, обнаруживающиеся сами собой. Еще при жизни его я слыхал от многих законников в Константинополе опровержения некоторых его мнений, как несправедливых. Кратко сказать, Вальсамон по отношению к Зонаре – то же, что несовершенный дитя к совершенному мужу. Впрочем, Филофей у Арменопула, Марк Эфесский и Геннадий Схоларий называют Вальсамона мудрейшим (σοφτατον). Издатели Пидалиона часто, как увидим после, вступают в полемику с Вальсамоном и отвергают его мнения, но весьма многое и заимствуют у него в свою книгу, как из толкований, так и из ответов Марку; в числе ответов указывают некоторые сохраняющиеся в рукописях, например, 20-й в 32-м Трул., 27-й в 36 Лаод. 84 3) Ал. Аристин, живший в те же времена Мануила Комнина, после Зонары и немного ранее Вальсамона (1166), дьякон и номофилакс великой церкви, составил сокращение на все священные правила, которое и называется номоканоном. |
| Гликерии и, будучи побужден некоторыми, как сам он рассказывает об этом в предисловии к правилам (Ρλλης, Ποτλς. T. 2. Σ. 2), он наимудрейшим и наилучшим образом, по сравнению со всеми бывшими после него толкователями, изъяснил божественные и священные правила святых и всехвальных апостолов, семи Вселенских соборов и всех наших святых отцов, как свидетельствует о нем некий анонимный автор у Льва Алляция. Слог его ясен и вместе с тем изящен. Позднее за его толкованиями во многом точь-в-точь последовал Вальсамон, вплоть до того, что он не только передает в собственных толкованиях их смысл, но и употребляет по большей части те же самые слова и обороты, что и Зонара. Во многих местах Вальсамон именует Зонару изумительнейшим, особенно же в толковании послания Афанасия Великого к Аммуну (Ibid. T. 4. Σ. 76; PG 138, 552A). Подобным образом и Властарь именует его превосходным (Matth. Blast. Synt. E, 11//Ρλλης, Ποτλς. T. 6. Σ. 256; PG 144, 1280В), а аноним у Алляция называет Зонару дивным. Однако толкования его сохранились не все: в «Пандектах» отсутствуют какие-либо толкования Зонары на правила Григория Нисского , Тимофея, Феофила, Кирилла. Наряду с толкованиями правил Зонара написал общую историю от создания мира до царствования Алексея Комнина, а также составил пространное толкование на воскресные каноны Дамаскина, находящиеся в Октоихе. Феодор Вальсамон жил в царствование Мануила Комнина и в патриаршество Михаила Анхиала, который был еще и ипатом философов (Ипатом (буквально – «главой») философов назывался руководитель философской школы в Константинополе.) в конце XII в., по времени позднее Зонары и Аристина. Он был диаконом Великой церкви, номофилаксом (В позднее время чиновник, отвечавший за административное взаимодействие Церкви и государства. – Ред.), хартофилаксом (В данном случае секретарь и ближайший помощник патриарха Константинопольского. – Ред.), и протом Влахерн. В 1203 г., в царствование Исаака Ангела и в патриаршество Георгия Ксифилина, он написал канонические ответы Марку Александрийскому. |
| Другое дело, когда Рим и Запад становятся «страной ереси и мрака», по выражению патриарха Фотия. С того приблизительно момента, когда Фотий бросает Риму свое обвинение в Filioque, отношение к Западной Церкви становится ясным и определенным. С ересью никаких компромиссов быть не может. Как показательно, что во всей византийской антилатинской полемике мы едва ли можем указать на два или три обвинения Рима в экклезиологической ошибке, той, которая для нас прежде всего существенна в нашем расхождении с католиками. Византия борется не с папой, не с папизмом, а с Filioque, удавлениной, опресноками, целибатом. Но нельзя забыть, что не только Filioque, но и все эти вопросы имеют для византийских богословов исключительно догматическое значение. Показательно и то, что разрыв Церквей в XI веке формально вызван именно еретичеством Запада, и на него, а не на горделивые притязания пап, ссылаются и Михаил Керуларий, и Лев Охридский, то есть борьба с Римом есть для Византии прежде всего борьба за свое правоверие. И вот обнаруживается, что в этой борьбе Церковь оказывается сильнее императора, и император подчиняется ей, а не она ему. Императоры, самовольно смещавшие патриархов, заставлявшие их чуть ли не благословлять свои грехи и преступления, здесь, в этом догматическом споре, оказываются бессильными. Все их «униональные» поползновения облечены в строго канонические одежды, проводятся или пытаются быть проводимыми соборным путем. Император Мануил, сместивший по своему капризу двух патриархов, горячий сторонник унии, – почтительно выслушивает антилатинские диатрибы патриарха Михаила Анхиала и подчиняется соборному решению. Как только дело доходит до унии, самые либеральные «икономисты» становятся непримиримыми, и примеров этого сопротивления и твердости византийских иерархов можно насчитать почти столько же, сколько самих униональных попыток. Михаил Палеолог, всесильный над Империей, всесильный над Церковью, за подписание Лионской унии (никогда не принятой Церковью) умирает отлученным и лишенным христианского погребения. И когда наконец смущенные, измученные, затравленные византийцы подписывают Флорентийскую унию, от которой почти сразу же с ужасом отрекаются, – Империи только остается умереть. «Лучше турецкий тюрбан, чем латинская тиара» – в этой страшной поговорке последних дней Империи звучит не столько фанатическая ненависть к латинянам, сколько последнее подтверждение «догматического союза». Империя, потеряв свое православие, теряет и свою религиозную ценность, свой церковный raison d’être 443 . |
| Начавши свое предисловие с изречения Ап. Павла: «Повинуйтеся наставникам вашим и покоряйтеся» и указавши на безусловное повиновение царям и патриархам, как на необходимое последствие, вытекающее из упомянутых слов Апостола, Вальсамон говорит далее, что, следуя этому Апостольскому повелению, смело принял он на себя поручение императора Мануила Комнина и патриарха Михаила Анхиала – комментировать Синтагму и Номоканон патриарха Фотия. При комментировании канонической Синтагмы, он должен был восполнить недостаток толкований Зонары – именно, указать на отношение между канонами и гражданскими законами, а при объяснении Номоканона, точно отмечать, какие из содержащихся в нем законов Юстиниана приняты в Базилики и какие не приняты, так как эти последние, утратив практическое значение, производили только недоразумение и пререкания в церковной практике. Такого рода пререкание произошло по делу Амасийского митрополита Льва; дело это, о котором Вальсамон подробно рассказывает в толковании на 9 гл. I тит. Номоканона, и послужило главным поводом к комментированию Номоканона по указанной программе. Именно, упомянутый митрополит в продолжении целого года, несмотря на внушения патриарха, не замещал вакантной епископской кафедры. Тогда патриарх, на основании 123-ей новеллы Юстиниана, приведенной в указанном месте Номоканона, счел себя в праве рукоположить епископа на эту кафедру, помимо митрополита. Однако митрополит протестовал на том основании, что эта новелла Юстиниана не принята в Базилики, и, следовательно, потеряла всякое значение. Патриарх ответил, что ему нет дела до Базилик, что церковь управляется Номоканоном, законы которого, издревле принятые и канонизованные церковью, не могут быть отменены позднейшим законодательством. С этим не согласился синод. Дело перешло в совет императора и решено было неблагоприятно для патриарха. Последний уступил, но, видя необходимость устранить поводы к дальнейшим подобным пререканиям, поручил Вальсамону комментировать Номоканон по Базиликам, однако с условием не выкидывать из него ни одной буквы, а писать только что принято и что не принято в Базилики и, если принято, то в какой редакции. – Кроме того, ко времени Вальсамона вышло не мало и новых постановлений – императорских и патриарших, которые уничтожали силу некоторых древних постановлений Юстинианова права, помещенных в Номоканоне. Все это и заставило пересмотреть гражданскую часть Номоканона, – определить отношения между церковными правилами, законами Юстиниана и Базиликами. 318 |
|
|
