| На место Рагозы избран и королевской привилегией утвержден 8 апреля того же года, а с дозволения Папы посвящен Владимирский и Брестский епископ Ипатий Поцей, главный поборник унии, издавна уже приуготовленный к преемству сему титулом прототрония или первопрестольника, то есть старшего по митрополите в иерархии. Он правление свое начал гораздо жесточайшим гонением православных; протосинкелла Никифора поймал и сослал на заключение в Мариенбург, город прусской Польши; исходатайствовал у короля указ, чтобы не возводит на духовные начальства не учившихся в школах, но православным запретить обучаться в польских училищах. Один только епископ Львовский Гедеон Болобан сильно ему противился, так что Поцей, не возмогши покорить его, прибегнул к защите Папы Климента VIII, который на его просьбу отвечал ему от 25 января 1601 года, что он писал о том к королю Сигизмунду и поручил еще ходатайствовать у него Рижскому своему епископу и нунцию 138 , Взаимно и Поцей старался услуживать Папе всеми способами. По его ходатайству в 1604 году королевским указом отдана католическому Киевскому бискупу целая часть Киевоподола за каналом к горе Щекавице, под коей находился и дворец бискупский, а бискуп вслед за тем отнял из-под магистратского ведомства и все пространство с дворами до Иорданской Оболони, овладел и сим местом, присовокупив к оному и все урочище Кожевников. Урядники его заняли замок на Кудрявце, принадлежавший православным митрополитам, и вступили в управление всеми митрополичьими угодьями. В то же время католические монахи по всем русско-польским и литовским провинциям начали заводить свои монастыри, а орден Доминиканских странников по булле Папы Климента VIII открыл во Львове под именем Иакинфовой русской провинции главный капитул, которому подчинил 22 русских и литовских своих конвентов, и в том числе Киевский; положено основание в Киеве и женскому Доминиканскому монастырю: но он не состоялся. Ходыкевич пишет, что всех сих Доминиканских по Руси конвентов ревностным покровителем был Ипатий Поцей, а Региналд, проповедник Доминиканского конвента Киевского, по возобновлении оного присвоил ему многие местности киевских граждан и православных монастырей 139 . Таким образом, Ипатий Поцей старался стеснять и истреблять православие равно католиками; как и униатами. |
| Для планов иезуитов не могло быть лучшего человека. Он быстро сошелся с Кириллом Терлецким и Гедеоном Балабаном и сделался главным деятелем унии. Терлецкий стал убеждать Поцея, что нельзя дольше оставаться под управлением Патриарха, который по простым доносам низлагает епископов, поставил над епископами братства, предоставив им право наблюдения за их деятельностью, и что подобное положение изменится, если они отдадутся под власть папы. Подобный акт принесет им еще и ту пользу, что будет выполнено королевское обещание о возврате отобранных у них церковных имуществ. Но Поцея не надо было убеждать, так как в душе он был униатом. Узнав о замыслах Поцея, князь К.К. Острожский написал ему письмо, в котором высказал мнение, что о таком деле, как соединение Церквей, должны произнести суд прежде всего отцы Восточных Церквей и Московский Патриарх. Он советовал Поцею, переговорив с митрополитом и епископами, поехать в Москву и попросить великого князя Московского и тамошних духовных, чтобы те вместе с иерархами литовскими позаботились о прекращении разделения Церквей, из-за которого в Литве так страдает русский народ. На письмо Острожского Поцей ответил, что от поездки в Москву он отказывается, так как там его могут подвергнуть истязаниям и казни, и что если сам князь не решился войти в сношения по данному вопросу с митрополитом, «то и он не смеет и слова молвить о таких вещах, ибо митрополит не расположен к римлянам». Поцей, конечно, обманывал князя, ибо митрополит Рагоза был склонен к унии, хотя этого и не обнаруживал явно. Между тем Патриарх Константинопольский узнал из письма к нему Львовского братства о готовящейся измене западно-русских епископов и написал на имя митрополита Рагозы две грамоты: одну с приказом низложить Львовского епископа Гедеона Балабана, а другую с выговором самому митрополиту и с временным запрещением за то, что тот не радеет о своей пастве, если в продолжение пяти лет ничего не предпринял для умиротворения ее. Получив эти грамоты, митрополит Рагоза созвал 24 июня 1594 г. |
| «А притом, – прибавляли дворяне в заключение, – мы униженно просим и о новом календаре, чтобы между нами не было никакого замешательства и разъединения, так как календарь не есть член веры, но чтобы мы, как бывало и прежде, праздновали и отправляли праздники нашей греческой веры все вместе и единодушно; противящихся же такому святому единению просим не принимать и не слушать». Таким образом, дворяне эти не только сами изъявляли согласие принять новый календарь, но просили, чтобы он был навязан правительством и всем униатам, хотя во время принятия унии в Бресте, по свидетельству митрополита Рагозы, «календарь и пасхалею по-старому держати всем заховали, а по-новому кто всхощет». Под изложенным нами заявлением к королю и сенату подписались и приложили свои печати до 33 дворян, или помещиков, в том числе Станислав Радзивилл, Юрий Чарторыйский, Михаил Мышка, каштелян волынский, староста каменецкий, Авраам Мышка, староста овручский, Иван Гулевич, Гавриил Савицкий, протопресвитер дединский, Сасин Русинович Берестецкий, судья гродский луцкий, Захарий Яловицкий, писарь его королевской милости, Иван Тышкевич и др. Не все, впрочем, архиереи, принявшие унию, были так ретивы в распространении ее, как Потей и Терлецкий. Вот что говорил в 1621 г. об одном из этих владык, именно о Полоцком архиепископе Германе, Мелетии Смотрицкий, обращаясь от лица всего виленского православного братства к униатам: «Имели покой жители Полоцка при Германе, потому что он находился в унии только своею тенью. Он не принуждал попов ни к чему. Напротив, когда им велено было подписываться на унию и протопоп города по имени Соломон и другой с ним не захотели того сделать, то Герман разорвал лист, на котором иные уже подписались было, заплакал и попов, подписавшихся на унию, подверг штрафу, а протопопа взял себе в духовника. Таким оставался Герман постоянно до самой своей смерти, как передают люди знающие. Сохранились грамоты, которыми много раз было напоминаемо ему, чтобы он пребывал в унии, но он всегда объявлял всенародно, что жалеет о том, что учинил». |
| Было ли действительно принесение присяги машкерой? Думаю, что для многих лиц, которые не считали присягу простой формальностью - далеко не одних монархистов - это, во всяком случае, была большая внутренняя драма, тяжело переживаемая; это была тяжелая жертва, приносимая во спасение Родины и для сохранения армии... " 13 Накануне приведения войск к присяге Временному правительству ряд высших кавалерийских офицеров Юго-Западного фронта, решивших не только присягнуть, но и обратиться к представителям новой власти с просьбой более энергичного " проявления своей воли " , зная о решении Ф. А. Келлера не принимать присягу, решили повлиять на него. Расчет был на то, что если не удастся склонить к присяге самого Федора Артуровича, то по крайней мере убедить его отказаться от воздействия в этом случае на волю чинов 3-го кавалерийского корпуса. Эта миссия выпала на долю начальника 12-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенанта барона К. Г. Маннергейма. " 16 или 17 марта, точно не помню, генерал Маннергейм выехал на автомобиле из Кишинева в Оргеев, где был штаб Келлера, - вспоминает очевидец. - Генерал граф Келлер подтвердил справедливость слухов о том, что лично он не принесет присяги Временному правительству и показал письмо, написанное им по этому поводу командующему 4-й армией генералу [А. Ф.] Рагозе, а равно и письмо Рагозы. Все убеждения генерала Маннергейма пожертвовать личными политическими верованиями для блага армии пропали втуне. Граф Келлер, по-видимому, к этому времени уже окончательно решил, где его долг. Зато он вполне успокоил барона Маннергейма, уверив его, что воздействие на волю войск никогда не входило в его, графа Келлера, расчеты. Он заявил, что и не подумает удерживать свои войска от принесенной присяги. Тогда барон Маннергейм спросил, не повлияет ли на войска уже самый факт личного отказа от присяги графа Келлера. Этот последний ответил, что, по его мнению, полки 1-й Донской [казачьей] дивизии все равно присягать не станут, полки 10-й кавалерийской дивизии не присягнут только в том случае, если он, Келлер, окажет на них воздействие в этом смысле; относительно 1-й Терской [казачьей] дивизии он ничего сказать не может. |
| Когда владыка Луцкий Кирилл по поручению епископов, собиравшихся в Сокале, явился к митрополиту с их посланием и приговором об унии, митрополит изъявил на нее и с своей стороны согласие и собственноручно написал свои «пункты», по которым поручил тому же Кириллу, отправлявшемуся к королю с «артикулами» от епископов, ходатайствовать пред польским канцлером и гетманом Замойским. «Прежде всего,— писал Рагоза,— по несогласию самих наших старших, патриархов, я хочу с иными некоторыми епископами признать верховную власть святейшего папы Римского, сохранивши в целости все обычаи и обряды нашей Восточной Церкви. А его милость пана гетмана просить, да обеспечит нас король своею грамотою, чтобы я, митрополит, оставался на своей митрополии до конца жизни, во всякой чести, уважении и покое; чтобы я по примеру моих предместников имел место в раде и все вольности наравне с римскими духовными; чтобы неблагословенные листы на нас от патриархов, если какие будут принесены, не имели никакой силы и значения; чтобы монахи из Греции больше у нас не бывали и в неприятельскую Московскую землю не пропускались. Особенно просить пана гетмана, чтобы не пускали с листами к нам от патриархов людей перехожих и проезжих, ибо мы справедливо признаем их шпионами». Легко приметить, что митрополит изложил в своих пунктах, хотя короче, те же главные мысли, какие были изложены в артикулах епископов, и даже воспользовался кое-где теми же выражениями — знак, что артикулы епископов были ему показаны и им прочитаны. Эта собственноручная записка Рагозы, уцелевшая доселе, служит неопровержимым доказательством, что еще к концу 1594 г. он изъявил свое согласие на унию, и изъявил из-за своих личных выгод . Но, вручая Кириллу Терлецкому эту свою записку, митрополит позаботился упросить его, чтобы он не открывал о происходившем между ними и о данном им, митрополитом, согласии на унию никому из православных, даже самому Ипатию Потею. Когда последний в генваре следующего (1595 г.), находясь в Торчине у князя бискупа Луцкого Бернарда Мацеевского, встретился там с Терлецким и спросил его о свидании его с митрополитом после съезда епископов в Сокале, то Кирилл отвечал, что хотя он был у митрополита, но о съезде ему и о тайных решениях съезда ничего не сказал. |
| Тайна митрополита Рагозы, которую он доверил только одному Терлецкому и скрывал даже от Потея, сделалась наконец известною последнему. И оба они, Терлецкий и Потей, в начале мая отправлялись в Краков по поручению самого митрополита, чтобы исходатайствовать ему то, чего он добивался за свою измену православию. Когда же они, окончив возложенное на них поручение с полным успехом, возвратились на родину и просили митрополита назначить им свидание, митрополит, хотя назначил и место и время для свидания, сам не явился. Огорченные епископы написали к нему (от 20 мая): «Мы в точности исполнили волю и письменный приказ Вашей милости как нашего старшего, приехали в Кобрин в пятое воскресенье по Пасхе, прождали тебя здесь три дня, надеясь, что Ваша милость явишься в урочное время, как обещался в письме. Но, не дождавшись ни тебя, ни какого-либо посланца от тебя и не зная причины, почему Ваша милость не пожаловал, мы принуждены были разъехаться. Теперь мы сами нарочно шлем к Вашей милости и в письме своем не благодарим тебя за то, что ты погордился не столько над нами, твоею братиею, но и над кое-кем набольшим, кому известно было об этом предполагавшемся нашем съезде. И по правде, вспомнил бы Ваша милость, с чем ты отправил нас и как там благодарно то было принято: все, чего ты хотел, теперь имеешь в руках своих: привилегии, грамоты увяжчие (на владение Киево-Печерским монастырем) и банницию на того человека (киево-печерского архимандрита Никифора Тура). Дивно нам, что Ваша милость, сам о том просивши, теперь то покидаешь и пренебрегаешь ласкою, тебе предложенною. Если бы мы знали, где ты находишься, то сами поехали бы к тебе, но, не зная этого, мы просим Вашу милость бросить все и, как можно скорее, приехать к нам в Брест как для своих дел, которые не терпят отлагательства, так и для общих. А если не приедешь, то, право, ты нас выдашь на снедение, нас погубишь, да и сам не воскреснешь, ибо это не с своим братом шутить» . Необходимо сказать, что по смерти епископа Владимирского Мелетия Хрептовича (13 генваря 1593 г.), бывшего вместе архимандритом Киево-Печерского монастыря, последний отдан был королем Никифору Туру, который хотя вступил в управление монастырем и назывался нареченным архимандритом его, но не хотел действительно принять на себя сана архимандрита. |
| е. православным, как всегда и везде, неприязненно и враждебно. Оно, без сомнения, сочувствовало тем мерам — если даже не само внушало их,— какие принимались правительством против православных; участвовало в тех притеснениях, какие терпели православные от католиков, преимущественно в Галиции; не упускало случаев обратить того или другого из православных к своей вере. Но в продолжение целого столетия от начала периода можно указать только на одного Виленского бискупа Альберта Войтеха Табора как на действительного ревнителя церковной унии, который столько хлопотал об обращении великой княгини Елены и других русских, и еще на монахов бернардинов, странствовавших в то же время и с тою же целию по всему краю. Протестанты своими победами пробудили дремавшее в Литве латинское духовенство, и оно выступило против своих врагов, а вместе и против православных, в лице иезуитов с неудержимою ревностию и силою. С этого времени участие латинского духовенства в деле унии было самое решительное. Иезуиты подготовляли унию и способствовали введению ее между русскими: своею проповедию, своими школами, диспутами, сочинениями; еще более — своими советами и внушениями светскому правительству, которое успели подчинить своему влиянию; своими советами и внушениями латинским прелатам, которые не могли не сочувствовать их деятельности; своими советами и внушениями самим русским владыкам, решившимся принять унию, а всего более — тем, что сумели воспитать и посадить на польском престоле Сигизмунда III, умели возбуждать, подкреплять и наставлять его во все время действительного насаждения унии в крае и незримо заправляли всем этим делом до его полного окончания. Иезуиты, и во главе их знаменитый Скарга, должны быть названы главными виновниками церковной унии в Литве. Имя Скарги еще теснее связано с именем этого рокового события, чем имена Потея, Терлецкого, Рагозы и самого Сигизмунда III. Что же такое была появившаяся в Литве церковная уния? Это был насильственный и самый горький плод тех горьких условий, среди которых протекала жизнь Западнорусской митрополии со времени отделения ее от Московской. Ссылки по теме Церковно-Научный Центр «Православная Энциклопедия» По Благословению Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла © Православная Энциклопедия, 2001–2024. Все права защищены © Сделано в Stack Group , 2008–2024 Поделитесь с друзьями |
| В июне 1595 г. Рагоза подписывает «32 артикула» и обращение к папе, разделяя, видимо, с Ипатием Потеем надежду, что будущая уния будет вполне отвечать предложенным условиям. Одновременно, однако, Рагоза подтверждает в письме Федору Скумину-Тышкевичу свою прежнюю позицию, несмотря на то что решение, казалось бы, принято и ни для кого не является тайной. Он ждет «воли и рады вашей милости моего милостивого пана и собратьи моей и позволенья посполитыхъ людей», чтобы через шесть недель принять окончательное решение («отказ вделати»). Совета и волеизъявления Рагоза ждал и от Острожского, обратившись к нему, судя по словам в письме к Скумину, с аналогичным посланием 966 . Свое же собственное мнение он формулировал следующим образом: «волелъ бым при всяких вольностяхъ матку нашу церковь зоставити свободно, а нижли подъ яким ярмом», а гарантии «вольностей» он видит в том, чтобы «тыи артикулы были привильями варованы». Речь идет об «артикулах», утвержденных в июне. В случае поддержки унии «обетница ласки кролевской милости велика есть; а не зезволивши неласка и втискъ всему хрестиянству обецанъ есть». Сверх того, по словам Рагозы, уже готова кандидатура нового митрополита, который получил обещание, что сможет занять митрополичью кафедру, не отказываясь от епископской 967 . Речь могла идти и о Терлецком, и о Балабане, и эта краткая ремарка Рагозы, если она соответствует истине, помогает многое понять в отношении к ним обоим Потея и Рагозы. В целом же Рагоза уже в июне 1595 г. –так же как Потей в августе – не видел иного выхода из ситуации, как заключение унии, рассчитывая, однако, вместе с Потеем на благоприятные условия ее подписания. Рагоза в большей, чем Потей, степени ощущает свою зависимость от православных магнатов, не высказывает идей о возможности при помощи унии защитить православие от экспансии католиков, не упоминает о потребности внутрицерковных реформ. Однако два пункта присутствуют в его планах, так же как в планах Потея: во-первых, надежда на собор, который может обеспечить будущей унии, если таковая будет заключена, достойный статус в Речи Посполитой; во-вторых, представление, что «артикулы» гарантируют православию нерушимость правовых и религиозных традиций и усиление позиций духовенства. |
| На Феодосиев день Михаила сам принял святые дары и, взяв с собою кадильницу и фимиам, пошел в келью. Послал игумен ему от трапезы еды и питья. И когда пришли к нему, то келья была закрыта. Открыли, и фимиам еще курился, а его уже не было в живых. И стали искать место, где его положить, и везде земля была мерзлая. И надумали чернецы и игумен проверить то место, где стоял Михаила. Попробовали они копать в этом месте, и оказалась земля тут талой. И погребли они его здесь честно. Некий христолюбивый купец, Михаила Марков, глубоко чтил святого старца Михаилу. Когда однажды пошел он торговать за море и, пробыв за морем год, возвращался назад, то поднялась сильная буря, вздымались волны великие, било корабль о дно моря, наступила великая беда. Начал купец плакать и призывать Бога на помощь и его угодника Михаилу. Взывает купец к Михаиле: «Господин Михаила, был ты мне помощником при жизни своей, теперь о мне, грешном, Богу помолись!» И явился Михаила купцу без промедления на море, удерживая корабль за нос, и сразу исчез. И наступила полная тишина. Избавился корабль от потопления. И когда вернулся купец в дом свой, то прославил Бога и угодника его Михаилу. И взял на себя обет чтить память святого до своей смерти. Так и было. А вот другое пророчество Михаилы – Никифору-попу. Украл тот панагию, и он, Михаила, говорит Никифору-попу: «Ума лишишься!» И после этих слов у попа ни ума, ни памяти. И велел Михаила печь разобрать, а панагия в печи. И еще. Стал владыка Евфимий Первый притеснять монастырь – захотел деньги с монастыря получить. И взял из монастыря коня вороного. И Михаила владыке говорит: «Мало тебе жить, останется все!» И с тех пор разболелся владыка и преставился. Приехал посадник Иван Васильевич Немир в монастырь, а Михаила по монастырю ходит. И Михаила спросил посадника: «Что ездишь?» И посадник отвечает ему: «Был я у пратещи своей, у Ефросиний, да приехал к тебе благословиться». И Михаила сказал ему: «Что это, чадо, за совет у тебя такой – ездишь да с бабами совещаешься?» И посадник в ответ ему: «Летом придет на нас князь великий – хочет подчинить себе землю нашу, а у нас уже есть князь – Михаил Литовский». |
| Согласно Священному Писанию, первенец Бжественного Торения Денница употребил во зло данную ему Богом свободную волю и стал родоначальником зла. Архангел Михаил, следующий за падшим ангелом по размеру дарований, исповедуя любовь к Богу словами: " Кто яко Бог " (на древнем еврейском языке: Ми-ха-ил), - изгнал сатану и падших с ним ангелов в ад. Апостол Иоанн Богослов так говорит об этом в своем откровении: " И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона. И дракон, и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змей, называемый дьяволом и сатаною, обольщающий всю вселенную " . Архангел Михаил почитается, прежде всего, как Архистратиг – предводитель небесного воинства, борющийся против сил зла (в переводе с греческого «верховный военачальник»). Изображение на иконах Архангела Михаила имеет символический смысл и выражает разного рода почитания. В древнерусском искусстве Архангела Михаила обычно изображают в двух вариантах. В одном – Архангел предстает в придворном облачении с лорантной лентой («лор» или «лорум» – широкая и длинная полоса ткани, расшитая жемчугом и драгоценными камнями), в руках держит сферу (зерцало) и жезл, а одет в хитон и гиматий; в другом – изображается как воин, Ахистратиг небесных сил: в правой руке – поднятый меч, а в левой руке – ножны, а облачен он в плащ и длинную кольчугу. Такой тип изображения Михаила Архангела был распространен на Руси с XIII века, об этом свидетельствуют печати великого князя тверского Михаила Ярославовича (стоит отметить, что Архангел Михаил считался покровителем князей и ратной славы), на фреске церкви Успения в Болотове, на соборной иконе в Архангельском соборе Московского Кремля. По этому же типу написана и храмовая икона Архистратига Михаила в Тропаревском храме. Она расположена справа от царских врат. Светлый образ Архистратига Михаила передает чувство уверенности в победе, и убеждение это создается радостным цветовым созвучием разнообразных оттенков красного цвета. |
|
|
