| Конечно, какие-то уступки он вынужден был сделать, иначе у митрополита Михаила (Рагозы) не было бы никаких причин изменить свое отношение к нему. Когда же Поцей и Терлецкий приняли от римского исповедания много такого, чего не думали принимать даже их сообщники, епископ Гедеон понял, что половинчатых решений быть не может, и во всеуслышание объявил себя противником унии. Кроме того, просто невероятно, чтобы он, только что покривив совестью ради материальных выгод, сразу же отбросил всякую осторожность и восстал против унии тогда, когда это грозило ему гораздо более серьезными осложнениями, чем раньше. Словом, если епископ Гедеон и совершил ту или иную ошибку, связавшую его имя с началом унии, то, оценив создавшееся положение, он сделался открытым и твердым защитником Православия. На Брестском Соборе 1596 года он произнес горячую речь, в которой заявил, что он и его сторонники хотят стоять и умереть за Православие, а митрополит и другие епископы поступили незаконно. Униаты объявили епископов Гедеона и Михаила Перемышльского лишенными сана и предали их проклятию, а король приказал народу не признавать их. Зато Константинопольский патриарх Мелетий велел избрать нового митрополита вместо отпавшего от Православия Михаила (Рагозы), а до избрания назначил экзархом епископа Гедеона. Теперь Львовский епископ охранял от унии не только свою епархию, но, по просьбе православных, ставил священников и освящал церкви и в униатских епархиях. Это было страшное время для православных подданных Польши. Они терпели от католиков всяческие притеснения, иногда доводившие их до восстания; а после введения унии начались настоящие гонения. Вот что писала в 1599 году Литовская конфедерация: «Наши церкви, монастыри, соборы большей частью уже захвачены, разорены и опустошены, притом с грабежом, им учиненным, с убийствами и кровопролитием, неслыханными ругательствами над живыми и мертвыми. Духовные лица наши за их твердость в исповедании терпят разные преследования: на них нападают в собственных домах, их грабят, позорят, ссылают, лишают собственности. Священники наши не могут крестить младенцев, исповедовать умирающих, отпевать мертвых; тела православных христиан вывозят, как падаль, в поля... закон не блюдет нас». |
| Но эти действия имели и побочный негативный эффект: они невольно способствовали окончательному совращению в Унию церковной иерархии. Означенные выше действия, во-первых, вызвали недовольство и раздражение «пострадавших» иерархов, а также тех епископов, которые тоже, будучи не в ладах с церковными канонами, боялись потерять занимаемые ими кафедры. Во-вторых, епископат весьма встревожило расширение прав мирян, инициированное и закреплённое грамотами Патриарха. В-третьих, весьма неудачным было утверждение Патриархом нового первоиерарха митрополии. «Прошло только пять дней после низложения митр. Онисифора, как король Сигизмунд III выдал грамоту от 27 июля на митрополию архимандриту Минского Вознесенского монастыря, «шляхетне урожонному» Михаилу Васильевичу Рагозе. В грамоте говорилось, что «Панове рада и рыцарство Великого княжества Литовского, закону и послушенства Церкви греческой», избрали Михаила Рогозу, и что по их просьбе, избранный удостаивается митрополичьей кафедры (51). Но, как считают современные исследователи, «в действительности же избрание и назначение Михаила Рагозы на митрополию произвёл король своею властью» (3). «Михаил РАГОЗА не отличался твёрдостью воли и сильным характером, – качествами, которые особенно нужны были для митрополита в такое тревожное время. Он недостаточно был и образован для такого высокого поста, многие вопросы, с которыми он обращался к Патриарху, показывают крайнюю простоту его понятий. Такого человека нетрудно было увлечь в Унию» (27). Проф. А. Карташёв , исходя из письма виленских иезуитов к новоизбранному митрополиту, полагает, что он ещё до избрания имел, говоря словами письма, «склонность к латинской Церкви». «Патриарх, по настоянию короля Сигизмунда III, посвятил его, но, не доверяя ему, назначил своим экзархом, т.е. наместником, успевшего понравиться ему Луцкого епископа Кирилла Терлецкого, которому предоставил право надзора и суда над западнорусским духовенством» (15). Что же касается митрополита Михаила (Рагозы), то Патриарх, обращаясь к епископам, будто бы сказал: «Если он достоин, по вашему глаголу буди достоин, если же недостоин, а вы его достойным выставляете, то я чист, вы узрите». |
| Но этого мало: рубят кресты святые, захватывают колокола в замок, отдают их в распоряжение жидам; а ваша милость листы свои открытые против церкви Божией жидам на помогу даешь. Из церквей делают костелы иезуитские; имения, церкви Божией данные, теперь к костелам привернуты. В монастырях честных, вместо игуменов и братии игумены с женами и детьми живут, церквами святыми владеют; из больших крестов маленькие делают; что было дано к Божией чести и хвале, из того святотатство сделано: из вещей церковных делают себе пояса, ложки и сосуды, из риз саяны, из эпитрахилей брамы. Но что еще хуже: ваша милость поставляешь один епископов без свидетелей и без нас, братьи своей, что и правила запрещают, вследствие чего негодные люди становятся епископами и на столицах с женами своими живут без всякого стыда и детей родят. И других, и других бед великих и нестроения множество!..». Патр. Иеремия отстранил Онисифора и, по представлению мирян, поставил в митрополиты архимандрита Вознесенского минского мон. Михаила Рагозу. При посвящении Михаила патриарх, обращаясь к знати, сказал: «Если он достоин, то по вашему глаголу буди достоин, если же не достоин, а вы его достойным выставляете, то я чист, вы узрите». Соловьев поясняет: «Из этих слов ясно видно все значение мирских людей при избрании Рагозы, причем патриарх выделил совершенно свою волю, мирские люди представили ему незначительного, ему вовсе неизвестного архимандрита, и патриарх уступил их желанию, снявши с себя всю ответственность. Вглядываясь внимательнее в характер и поведение Рагозы, можно понять, почему выбор мирских людей пал на него: в новом митрополите киевские люди искали именно такого пастыря, который не был бы похож на тогдашних западно-русских епископов, непохожих вообще на епископов. Михаил был человек благочестивый, скромный, сравнительно безукоризненной нравственности, далекий от дел насилия; но, к сожалению, с этими достоинствами частного человека, монаха и епископа, Михаил не соединил других достоинств, необходимых для Западно-Русской Церкви в то бурное время: не соединил твердости и энергии, был слаб, боязлив, вследствие чего должен был играть такую жалкую, двоедушную роль во время дела об унии». |
| Троицы, которое обязывалось раздавать милостыню по госпиталям, тюрьмам и нищим по улицам два раза в год – на Светлое воскресенье и на Рождество Христово; обязывалось в школе даром учить детей братских и других убогих сирот языкам: русскому, греческому, латинскому и польскому; для науки школьной содержать людей ученых, печатать книги церковные и школьные на языках греческом, славянском, русском и польском. Иеремия же подтвердил прежние постановления и права Львовского братства, а также и новые: 1) Не быть другому общественному училищу во Львове, кроме училища братского, в нем одном учить православных детей священному писанию, славянскому и греческому языкам. 2) Братство имеет право печатать не только церковные книги: часословы, псалтири, апостолы, минеи, триоди, требники, синаксари, евангелия, метафрасты, торжественники, хроники или летописцы и прочие богословские книги, но и другие нужные для училища, именно грамматику, пиитику, риторику и философию. 3) Священника, избранного братством к церкви Успения, епископы львовские должны благословлять без всякой отговорки и противоречия; братство же и удаляет от должности священника, если он станет жить неприлично. Но, согласившись на поставление Рагозы по представлению мирских людей, Иеремия, спустя немного времени, в знак ласки и благоволения своего, дал старшинство над всеми епископами, экзаршество – должность, старшую в духовных делах, – епископу луцкому, Кириллу Терлецкому, видя в нем мужа искусного, ловкого и ученого. Экзаршество, или наместничество патриаршее, состояло в том, что Терлецкий имел право исправлять всех епископов, блюсти за порядком между ними, негодных извергать. Что побудило Иеремию на установление такой важной должности подле митрополичьей, отнять у митрополита почти все значение и передать епископу луцкому? Успел ли Терлецкий разными средствами подбиться к патриарху, представить ему неспособность Рагозы, опасную силу мирских людей, выразившуюся при назначении Михаила, свою собственную обиду при этом? Действительно ли патриарх, признавая неспособность Михаила в такое опасное и бурное время, спешил облечь властию своего наместника – человека более ловкого и деятельного? А быть может, и сами мирские люди, знатные паны, видя, что обидели Терлецкого, обойдя его митрополией и не желая лишиться помощи такого деятельного и ученого человека, содействовали или, по крайней мере, нисколько не мешали назначению его экзархом? Источники не отвечают на эти вопросы, и потому, оставя все предположения в стороне, заметим одно, что назначение Терлецкого экзархом было странно и вредно. |
| Ватиканский оригинал артикулов при этом имеет только 5 подписей: митрополита Михаила Рагозы, епископов Ипатия Потея, Кирилла Терлецкого, Леонтия Пелчицкого и «архимандрита Кобринской церкви Святого Спаса» Ионы Гоголя, который был в это время официальным преемником (епископом-номинатом) турово-пинского владыки Леонтия Пелчицкого (предположительно престарелого и больного). Однако печатей на документе – 8. Из тех, какие не принадлежали подписавшим, можно узнать печать Гедеона Балабана и Дионисия Збируйского, епископа Холмского. Кому принадлежит последняя печать? Почему не все даже из приложивших печати подписали артикулы? Почему перемышльский епископ Михаил Копыстенский и полоцкий архиепископ Григорий не подписали «артикулов», а один из них не приложил и печати? При этом обращение к папе, датированное 11 днями позже, было подписано митрополитом, всеми епископами и Ионой Гоголем (в двух ролях). Почему, наконец, в архиве униатских митрополитов не оказалось ни другого оригинала (как и в случае с Торчинской декларацией), ни копии «артикулов»? О. Халецкий объясняет отсутствие ряда подписей и печатей под «артикулами» тем, что епископы «не считали это важным, так как все восемь иерархов подписали и скрепили печатью решения 12 июня, а артикулы были лишь объясняющим приложением к этому обращению» 751 . Такое объяснение звучит очень неубедительно, но скудость источников не позволяет выдвинуть ничего, кроме предположений. Самым же убедительным является предположение, что артикулы были составлены и подписаны не на соборе. Возможно, прав К. Левицкий, что они были составлены Кириллом Терлецким и Ипатием Потеем (если одним из них, то именно Ипатием Потеем, поскольку условия, предлагавшиеся Терлецким во время переговоров с польской стороной, заметно отличались от «32 артикулов») и потом подписаны теми, с кем Потей и Терлецкий смогли встретиться 752 . Не исключен и вариант с «мамранами», т.е. чистыми бланками, с заранее поставленными подписями или печатями, о которых потом так часто упоминала полемическая литература 753 . Когда были собраны подписи и печати? Основная часть, видимо, к середине мая 1595 г., потому что Потей и Терлецкий в письме к Рагозе от 20 мая говорили, что «артикулы приняты». Оставалось, судя по всему, получить подпись Рагозы. Наверно, он подписал «артикулы» 1 (11) июня, которыми они и датированы. |
| Между тем, пока еще они были в Риме, православные епископы Михаил Копыстенский и Гедеон Болобан узнали, что послание к Папе от митрополита Рагозы и его сообщников отправлено было и с их подписями. Тогда Гедеон немедленно того же 1596 года июля 1 во Владимире Волынском при собрании многих знатных людей представил письменный протест с жалобой, что посланные депутаты без ведома и согласия прочих духовных властей и народа отступили от Константинопольского престола и приняли римское исповедание, оставив только для вида одни греческие обряды, но ни он, ни другие никогда о сем не писали ни к Папе, ни к королю, а выманены от него и Михаила Копыстенского еще на первом соборе 1590 г. подписи на бланкете, или на белом пергаменте не для унии, но для подачи прошения королю о правах русской Церкви и о защите духовных и церковных имений от притеснения мирян, и сии бланкеты поручены от собора некоторым только особам 14 июня того же 1590 г. 130 А когда возвратились депутаты из Рима, то готово уже было волнование всего православного народа. Лев Кишка в жизнеописании Поцея, котораго и он называет начинщиком соединения с Римской Церковью, говорит, что «по возвращении из Рима Поцей заметил и в митрополите Рагозе не великую бдительность и попечение об унии, а в Константине князе Острожском и епископе Гедеоне Болобане великое упорство и вообще заговор против унии, в народе же волнение, и если бы де по смерти Рагозы не был преемником ему на митрополии Поцей, то без сомнения и обратившаяся в унию Русь отпала бы к прежнему исповеданию своему.» В самом деле, при начале своем уния нетверда и ненадежна казалась. Ибо и обратившиеся к оной колебались, а устоявшие в православии сильно оспоривали оную. Из православных вельмож заднепровских ревностнее всех подвизался против нее Киевский и Волынский воевода князь Константин Константинович Острожский. Ипатий Поцей и соумышленники его долго усиливались преклонить к примирению сего князя, уверяя, что они об унии уже вовсе не мыслят; а не успев сим, начали обличать его, якобы и он прежде к унии преклонен был и даже писал к Поцею о том условные предложения, которые будто бы включены и в просьбу, представленную Папе 131 . Но князь Острожский 2 июля 1596 г., до возвращения послов из Рима, протестовал, что он не приемлет унии. Тогда огласили противники, что сей князь отстал от унии для того только, что без его согласия отправлены были послы в Рим 132 . |
| Venetiis 1729 pag. 352 ets. 4). Если же действительно и был ответ Нифонтов Иосифу, то униаты, переправляя и переделывая оный, не умели скрыть следующих Нифонтовых Иосифу слов, совершенно чуждых совету о принятии унии: «sed tua charitas, пишет Нифонт Иосифу, non paruum prætextum et excusationem habebit, si dicat, absque sententia Patriarhæ se nihil posse agree», т.е. но твоя Милость не малую отговорку и извинения будет иметь, если отвечать станет, что без решения Константинопольского патриарха ты ничего не можешь делать; 5) а еще неоспоримее клевету на Нифонта и Иосифа опровергает свидетельство Сильвия Антониана, обер-камергера и секретаря Папы Климента VIII, который в 1595 г. при выслушивании в Риме послов от митрополита Киевского Михаила Рагозы, тогда предавшегося Папе, сказал им в присутствии Папы и от лица его в речи, что вы, русские епископы, через сто пятьдесят лет возвращаетесь к матери своей Римской Церкви. По счету же сего числа лет выходит, что уния Церквей была только при митрополите Исидоре и с тех пор она не существовала. Бароний, описывающий прием сих послов, еще яснее сказал, что греческая Церковь с российской в то же время, то есть за 150 лет перед тем отпала от унии, а уже по истечении сего времени российская, как бы пробудясь ото сна, с раскаянием паки обратилась к римской. Наконец, и преемник Рагозы, униатский митрополит Ипатий Поцей, в духовном завещании своем предшественниками своими же в унии и в покорности Папе называет только первого Исидора, второго Мисаила и третьего Рагозу, а ниже в том же завещании только двух: Исидора и Рагозу 112 . Столь же несправедливо пишут униаты и о Соборе 1509 г., митрополитом Иосифом в Вильне созванном, якобы для принятия унии. Деяние сего Собора, заключающееся в 15 правилах, дошло до нас в верном списке с подлинника, сохраняющемся в Московской Патриаршей библиотеке и ни словом не упоминает ни об унии, ни о Папе, а касается только церковного благочиния и защиты духовенства от притеснений 113 . Под сим Собором вместе с митрополитом подписались семь тогдашних епископов: Владимирский и Брестский Вассиан, Смоленский Варсонофий, Луцкий и Острожский Кирилл, Полотский и Витебский Евфимий, Туровский и Пинский Арсений, Перемышльский Антоний, Холмский Филарет; восемь архимандритов, между коими и Киево-Печерский Иона, шесть игуменов, семь протопопов. |
| 1596 г. в Новгородке (ныне Новогрудок, Белоруссия), на нем присутствовали всего 2 епископа, 4 архимандрита и 6 протопопов. В соборном постановлении С. З. обвинялся в еретичестве: «...иж-дей Господь наш Иисус Хрыстос ходатаем нашим до Отца Бога не есть» (АЗР. Т. 4. 91. С. 125). Эти взгляды были изложены книжником в опубликованном в 1595 г. «Катехизисе» (об этом сочинении, а также об обвинениях, выдвигавшихся против С. З., см. ниже). С. З. был отлучен от Церкви, Василий и Герасим запрещены в священнослужении. 1 февр. 1596 г. Виленское братство опротестовало приговор, затем С. З. обратился в Виленский трибунальный суд и был им поддержан. По жалобе митр. Михаила 28 мая 1596 г. король приказал арестовать С. З., Василия и Герасима и сделал трибуналу строгий выговор за поддержку «еретика». В королевских распоряжениях С. З. ставятся в вину проповедническая деятельность и издание книг. Брестский правосл. Собор в окт. 1596 г. снял все обвинения против С. З. (Там же. 95, 98, 105). После смерти Михаила (Рагозы) в авг. 1599 г. С. З. по просьбе бурмистров «руской лавицы» Вильно и с позволения Виленского братства занял должность наместника виленского во имя Святой Троицы монастыря . От настоятеля мон-ря архим. Иосифа он получил благословение на проповедь и активную борьбу против униатов, пытавшихся захватить мон-рь. 24 сент. 1599 г. нареченный униат. митр. Ипатий Потей послал митрополичьего наместника в Вильно протопопа Иоанна Парфеновича закрыть храм Св. Троицы, если С. З. не прекратит в нем проповедовать. Кор. Сигизмунд III грамотой от 29 сент. того же года подтвердил подсудность Потею правосл. духовенства и запретил С. З. проповедовать. С. З. не подчинился ни униат. митрополиту, ни королю. Не позднее 9 окт. 1599 г. униаты проникли в мон-рь, чтобы расправиться со С. З., но ему удалось бежать, и после 15 окт. он оставил Вильно. Спасаясь от преследований, С. З. поселился в мон-ре св. Саввы в Яссах, оттуда вскоре направился в паломничество к «святому Юру» (под Вильно или около Бреста). |
| П. собр. русск. лет. 4. 246 В архиерейском Служебнике начала XVI в. употреблявшемся в епархии Пинской и Туровской еще при жизни пинского князя Федора Ярославича по освящении Св. Даров, когда положено поминать умерших, воспоминаются имена митрополитов, сперва Всероссийских: Михаила, Леонтия и пр., потом Московских: Феодосия, Филиппа, Геронтия, Ионы, наконец Литовских: Григория, Симеона, Ионы, Макария, Иосифа, а на поле замечено: «А се суть митрополити, ихже не хотят прасдновати: Пимена, и Дионисия, и Григория Цамблака, и Герасима, и Сидора». Следовательно, поминаемый Григорий был не кто другой, как Григорий Болгарин (Опис. славян. рукописей Моск. Синод. библ. 3. Ч. 1. 223–224 Равным образом и в Супрасльском пергаменном поминнике, или Субботнике, начатом еще в начале XVI в. Григорий поминается в числе православных митрополитов. Здесь список митрополитов Киевских и всея России, начиная с Михаила, доведен только до Иосифа Солтана, и Западнорусские митрополиты перечислены в таком порядке: Григорий, Симеон, Иона, Макарий, Иосиф, Иона, Иосиф (Вилен. арх. сборн. 9. 454, 456 Достойно замечания, что сам Ипатий Потей, при жизни всячески старавшийся доказывать, будто уния постоянно существовала в Западнорусской Церкви со времен Флорентийского Собора, под конец жизни в своем духовном завещании указал только на двух своих предместников как на униатов: на Исидора и на «другого митрополита», Михаила Рагозу, а Григория Болгарина не назвал униатом, равно как и никого из его преемников даже до Рагозы (Вилен. археогр. сбор. 10. 7. С. 230–231 См. также далее прим. 576. В 91 примечании к 4 тому Акт. Западн. России сказано, что Мисаил «происходил из фамилии князей Друцких Бабичей-Соколинских, а не каких-то небывалых Петруцких или Петруских, как называет их Стебельский». Но а) родной брат Мисаила в своей дарственной грамоте Черейскому монастырю (от 1454 г.) выражается о себе: «Се аз, Михайло Пьстручь Иванович, дал есми...» (Виленск. археогр. сборн. 2. 1 б) князья Бабичи-Друцкие Соколинские в своих дарственных записях на тот же монастырь, основанный Мисаилом, вовсе не называют себя его братьями и даже родственниками (А. З. Р. 3. 101. П. 1–4 в) сам Мисаил также не называет их ни братьями, ни родственниками своими, напротив, ясно отличает их от своих братьев, выразившись в конце своего завещания так: «При том моем записе были: князь Семен Федорович Соколинский, а братья мои пан Микита а пан Дашко» (там же. П. 5, 8). |
| I. Борьба Православия с униею при митрополите Михаиле Рагозе К оглавлению Первые два действия против православных: одно униатского митрополита Михаила Рагозы, другое короля Сигизмунда — нам уже известны. Митрополит тотчас после Брестского Собора объявил окружною грамотою (10 октября 1596 г.) по всей православной митрополии, что епископы Львовский и Перемышльский и все архимандриты, игумены, протоиереи и священники, не последовавшие за ним, своим архипастырем, в унию, преданы проклятию и лишены сана навсегда и что потому православные не должны считать их за своих епископов или пресвитеров как проклятых, а кто станет считать, тот сам да будет проклят со всем своим домом . Король также издал приказ (15 декабря) ко всем православным, чтобы они не признавали Гедеона и Михаила Копыстенского своими епископами и не имели с ними никакого общения как с низложенными и проклятыми, а признавали своими законными архипастырями митрополита Рагозу и других владык, принявших унию, и оказывали им совершенное послушание во всем . Чем же отвечала на это православная церковная власть? Уполномоченный Цареградского патриарха протосинкелл и экзарх Никифор, находившийся тогда в Литве, немедленно разослал свою окружную грамоту (11 октября), в которой, напоминая православным, что митрополит Рагоза и с ним другие епископы за отступничество в унию преданы православным Собором «конечному отвержению», благословлял всех оставшихся верными православию священнослужителей невозбранно совершать свои священнодействия по всей митрополии и поминать в молитвах вместо митрополита и владык-отступников имя одного Цареградского патриарха, а епископам Львовскому и Перемышльскому разрешал принимать всех православных, которые будут приходить к ним по своим церковным нуждам, следовательно, и из других епархий, оставшихся без православных архипастырей . В то же время православные отправили список деяний своего Брестского Собора к самому Вселенскому патриарху. К счастию, на Цареградскую кафедру только что вступил тогда в качестве местоблюстителя Александрийский патриарх Мелетий, иерарх ученый, благочестивый, ревностный к своему долгу и, главное, хорошо знакомый с положением Западнорусской митрополии, с которою не раз сносился и прежде . |
|
|
