| Вскоре за сим (1590 г.) скончался Мелетий, а по смерти епархия его сделалась первым гнездом отступничества от православия. Терлецкий при всей своей хитрости и умышлении не мог один произвести сего пагубного переворота; ибо был человек не ученый и не имел доверенности в народе. Но он сыскал и к сему приготовил способного ученого и давно уже к измене преклоняемого себе сотрудника в Брестском кастеллане Адаме Поцее, которого тогда же уговорил он к монашеству, сам постриг его во Владимире, переименовал Ипатием, посвятил в иеромонаха и в том же 1590 году убедил слабого и недальновидного митрополита Рагозу посвятить его в епископа на праздную Владимирскую епархию 121 . Вместе с сим началом своего умысла он старался внушить православным епископам неприязненные мысли против патриарха Иеремии, которого суда за бесчинства свои он боялся, и описывал его не яко отца православной Церкви, но яко грабителя, мятежника и не на устроение, но на распри в Русь приходившего; вменял ему даже в вину и обесчестение митрополита Онисифора, по правам королевства Польского уже утвержденного королевской привилегией. Наипаче твердейших в то время защитников благочестия, Гедеона епископа Львовского и Михаила Перемышльского, тщился он раздражить против патриарха, внушая первому, что патриарх уставил и у него во Львове братства и свою ставропигию для того де, чтобы овцы наши нас не слушали и нам не повиновались, а второму, что патриарх в бытность свою напрасно объявил ему за какой-то случай свое неблаговоление, и соплетая де на нас вины, умышляет только из нас кого-нибудь обесчестить с намерением получить от нас деньги, так как и от митрополита требует уже уплаты за свои протории. А потому если де мы не примем предосторожности, то он еще больше произведет между нами смущения и мятежа и проч. Но все сие было еще только приготовлением к роковому перевороту. Униатские историки пишут, что Ипатий Поцей начал оный с самого первого года своего вступления на Владимирскую епархию, то есть в 1590 году созванием митрополита и епископов на собор в епархиальный свой город Брест к 24 июня. |
| Здесь православные чувствовали себя довольно сильными, воеводою киевским был князь К. К. Острожский. Даже городские власти, бурмистры, райцы, лавники, не только сами сопротивлялись митрополиту, но еще получали и возбуждали духовных и мирян не покоряться ему. Митрополит Рагоза ничего не мог сделать одною своею властию и пожаловался королю. И король в один и тот же день (2 декабря 1597 г.) подписал две грамоты в Киев: одну – к православному духовенству, а другую – к магистратским сановникам и приказывал, чтобы они не возмущались против своего верховного пастыря и во всем были ему послушны, – грамоты, совершенно похожие на ту, с какою прежде король обратился ко всем православным и которая так мало произвела действия в Киеве. Особенно резко обнаружилась эта непокорность митрополиту и самому королю в Киево-Печерской лавре. Мы уже видели, что еще в 1595 г. король хотел отдать ее митрополиту Рагозе и отнять у архимандрита Никифора Тура, но последний воспротивился и остался ее настоятелем. Теперь, после того как униатский Собор в Бресте осудил в числе других православных духовных и Никифора Тура на низложение и лишение места, король снова дал приказ отнять у него лавру и ввести во владение ею митрополита. Об этом он известил самого Тура и воеводу киевского князя Острожского, чтобы последний не препятствовал передаче лавры митрополиту Рагозе. Но когда возный земли Киевской Роман Овсяный, исполняя приказ короля, прибыл с двумя другими лицами в лавру, здесь встретили его пред воротами обители всею своею капитулою монахи, имея позади себя за воротами немало вооруженных людей, и объявили ему: «Мы имеем архимандрита, иного нам не нужно; митрополита в Киеве нет, а Михаила Рагозу, которого за отступничество от православия наши духовные низложили, мы не признаем за митрополита и увязать его в наш монастырь не дозволим». Возный пытался отворить монастырские ворота, чтобы идти к самому Никифору Туру, – монахи все закричали: «Не дозволим этого увязанья и будем обороняться силою» – и возного в обитель не впустили. |
| Здесь православные чувствовали себя довольно сильными, киевским был князь К. К. Острожский. Даже городские власти, не только сами сопротивлялись митрополиту, но еще подучали и возбуждали духовных и мирян не покоряться ему. Митрополит Рагоза ничего не мог сделать одною своею властию и пожаловался королю. И король в один и тот же день (2 декабря 1597 г.) подписал две грамоты в Киев: одну — к православному духовенству, а другую — к магистратским сановникам и приказывал, чтобы они не возмущались против своего верховного пастыря и во всем были ему послушны,— грамоты, совершенно похожие на ту, с какою прежде король обратился ко всем православным и которая так мало произвела действия в Киеве . Особенно резко обнаружилась эта непокорность митрополиту и самому королю в Киево-Печерской лавре. Мы уже видели, что еще в 1595 г. король хотел отдать ее митрополиту Рагозе и отнять у архимандрита Никифора Тура, но последний воспротивился и остался ее настоятелем. Теперь, после того как униатский Собор в Бресте осудил в числе других православных духовных и Никифора Тура на низложение и лишение места, король снова дал приказ отнять у него лавру и ввести во владение ею митрополита. Об этом он известил самого Тура и воеводу киевского князя Острожского, чтобы последний не препятствовал передаче лавры митрополиту Рагозе . Но когда земли Киевской Роман Овсяный, исполняя приказ короля, прибыл с двумя другими лицами в лавру, здесь встретили его пред воротами обители всею своею капитулою монахи, имея позади себя за воротами немало вооруженных людей, и объявили ему: «Мы имеем архимандрита, иного нам не нужно; митрополита в Киеве нет, а Михаила Рагозу, которого за отступничество от православия наши духовные низложили, мы не признаем за митрополита и увязать его в наш монастырь не дозволим». Возный пытался отворить монастырские ворота, чтобы идти к самому Никифору Туру,— монахи все закричали: «Не дозволим этого увязанья и будем обороняться силою» — и возного в обитель не впустили. Он старался вручить монахам по крайней мере копии с королевских грамот — монахи копий не приняли. |
| Между тем, в южной России, усилия хитрого иезуита Антония Поссевина, отринутого Иоанном, о восстановлении союза Флорентинского, возымели, наконец, желанный успех, под покровительством Сигизмунда. Притеснения вельмож, которые вопреки статуту Литовскому, данному при его коронации, силою приобретали себе имения православного духовенства, принудили Митрополита Онисифора , пастыря ревностного, испросить новые привилегии у Короля, для ограждения своей Церкви. Уже десять лет управляя ею, с трудом мог он, при Стефане Батории, отклонить введение нового календаря Григорианского, запрещенного окружною грамотою Патриарха Иеремии. С одной стороны беспрестанные гонения, и внушения тайные и явные, к измене православию; с другой слабость защиты и крайняя борьба за основные права свои, произвели послабление нравов в духовенстве и неправильность в избрании Епископов. Сам Митрополит, хотя жития непорочного, был женат дважды, вопреки канонов, равномерно и Епископ Луцка Кирилл Терлецкий, первый виновник Унии. Патриарх Иеремия, посещая впервые паству, не мог равнодушно смотреть на подобные беспорядки: властью своею он отрешил Митрополита Онисифора, и посвятил на его место представленного ему в Вильне дворянами Литовскими, Михаила Рагозу , против своего желания, по свидетельству летописи, как бы предчувствуя его отпадение. К несчастью двоеженство и порочная жизнь Епископа Луцкого не были еще тогда известны Патриарху, обольщенному его притворною ревностью, но Иеремия лишил сана преступного архимандрита Супрасльского Тимофея, и отправляясь в Москву поручил новому Митрополиту созвать в его отсутствие собор для исправления церковного. Чувствуя необходимость просвещения, Патриарх Иеремия, по примеру той ставропигии, какую основал он в Успенском монастыре города Львова, принял под свое особое покровительство и училище братской Святодуховой обители в Вильне, объявив ее ставропигиальною, а на обратном пути благословил в Киеве начало Богоявленского братства, впоследствии преобразовавшегося в академию; потому что он видел, какое преимущество имели над православными образованные ревнители западной Церкви, иезуиты. Архиепископ Елассонский Арсений, сопутствовавший ему в Москву с Митрополитом Монемвасийским, где остался и получил епархию Суздальскую, может быть не без цели, взят был Иеремиею, из ректоров училища Львовского, чтобы на пути своем распространять повсюду просвещение. |
| Мы не знаем, что из этого может выйти и что вырастет впоследствии, но думаем и предвидим, что, вместо единства и согласия, водворим раздор и вражду между Польшею и Русью, и поведём их обеих к беспрерывным несчастиям, к упадку и окончательной погибели». Ян Замойский, заправлявший при Стефане всеми делами, говорил диссидентам: «Я католик, и отдал бы половину жизни за то, чтоб и вы были католики, но отдам всю свою жизнь за ваши права и свободу, если б вас стали насиловать и принуждать быть католиками». Когда вступил на престол Сигизмунд III, им было гораздо удобнее. Скарга стал его духовником. Иезуитское внушение побуждало короля приобрести венец бессмертия на небеси и вечную славу в истории совершением спасительного подвига соединения христиан во единое стадо. Иезуиты убеждали политических людей в выгодности церковного соединения для целости государства, ибо тогда Русь, составляющая в Речи Посполитой особую народность, может слиться с Польшею, и уничтожится нравственно-духовная связь, соединяющая с Московиею русские области Речи Посполитой, связь, которую уже тогда дальновидные люди находили опасною в будущем для государственной прочности. Плану иезуитов способствовали тогдашние отношения русской церкви к константинопольскому патриарху. Отправляясь из Греции в Москву, тогдашний патриарх Иеремия испросил у короля Сигизмунда III дозволения употребить в дело своё право судить и рядить по церковному управлению, и низложил киевского митрополита Онисифора Дивочку, потому что он, до своего посвящения, находясь в светском звании, был женат на второй жене; а посвящать двоежёнцев было противно церковным правилам. Вместе с тем его обвиняли в крайнем нерадении к делам церкви. Вместо него патриарх, по желанию некоторых дворян, особенно Скумина Тишкевича, посвятил в сан митрополита минского архимандрита Михаила Рагозу, креатуру иезуитов, тайно расположенного к унии, но искусно принимавшего личину ревностного православного и даже простачка. Проницательному патриарху не совсем понравился этот новый митрополит, но он не стал противиться желанию дворян, просивших за него, и, посвящая его, сказал: «Если он достоин, то пусть будет по вашему слову достоин, а если он недостоин, а вы его представляете за достойного, то сами знаете, а я чист». 240 Укоряя русское духовенство в беспорядочной жизни и уклонениях от церковного благочиния, патриарх грозил, по своем возвращении из Москвы, учинить розыск и сделать то же с другими церковными сановниками, что он сделал с митрополитом Онисифором, а пока, для примера, патриарх лишил чина архимандрита супральского Тимофея Злобу, которого обвиняли в убийстве. |
| На место его поставлен был Михаил Рагоза, человек ума недальновидного, характера слабого, нрава переменчивого. Едва только уехал патриарх в Москву, как неудовольствие, оставленное им в Малороссии, произвело крамолу. Князь Константин Острожский обвинял Кирилла Терлецкого, епископа луцкого, в важных преступлениях, как-то: прелюбодеянии с невесткою, делании фальшивой монеты, убийстве и проч. Патриарх нарядил следствие, Кирилл оправдался, но все-таки боясь, подущал против патриарха – Рагозу. Обида, нанесенная Иеремиину посланнику, раздражала патриарха: он предоставил Мелетию, епископу владимирскому, созвать собор для наказания преступных, хотя бы в числе их был и митрополит Михаил. Кирилл отклонил Мелетия и, после скорой кончины его, выхлопотал место владимирского епископа своей креатуре Ипатию Поцию, бывшему когда-то брестским кастелляном, человеку ловкому, ученому, расположенному к католицизму. Слабый Михаил сделался их орудием. К этому триумвиратству присоединилось несколько духовных: душой союза был Поций. Хитрый епископ созвал иерархов в свой епархиальный город Брест, и убеждал их отправить посольство к королю и сенату, под видом просьбы привилегии. Изготовлены бланкеты для непредвидимых случаев, и подписаны известным числом епископов. Потом написали на бланкетах два прошения: одно к королю, другое к папе о присоединении греческой Церкви к римской. Вслед за тем, Терлецкий и Поций поехали по епархии склонять духовных и мирских на унию. Во Львове был другой собор, а в Бресте третий. На последнем митрополит убеждал принять унию, уверяя, что иерархи получат место в сенате. Не смотря на жаркое восстание Михаила Копыстенского и Гедеона Балабана, решено было принять унию и отправить к папе посольство. В июле 1595 года король утвердил приговор, подписанный малым числом духовных, – светские как видно ничего не знали, ибо Рогоза и после того обманывал князя Острожского 56 . Из этого первого начала унии видно: 1) Что первый повод к ней вытекал из безнравственности духовенства и слабости иерархов. |
| Не вдаваясь в подробную характеристику лиц, вступивших в это соглашение, достаточно сказать, что епископ Холмский Дионисий Збируйский обвинялся в тяжких уголовных преступлениях, епископ Пинский Леонтий Пельчицкий был человеком весьма сомнительной нравственности, а епископ Луцкий Кирилл Терлецкий свою карьеру начал с того, что, составив из людей разных национальностей отряд в тысячу человек и вооружив их пушками, отправился отбивать свой епископский замок Жабче, занятый неким шляхтичем Жаровницким, который считал себя в праве владеть этим замком, так как получил его от своего тестя Луцкого епископа Ионы Красенского в качестве приданого за его дочерью. 101 Что же касается до епископа Владимиро-Брестского Ипатия Потея, то известно, что он, будучи рожден в православии еще в молодости изменил своей вере и перешел в протестантство состоя на службе у князя Радзивила, но затем снова перешел в православие и, благодаря своему уму и образованию, достиг звания польского сенатора; укрепившись в мыслях об унии, он с совершенно установившимися на этот счет планами занял в 1593 году при содействии латинян епископскую кафедру. Эта краткая характеристика конечно не может выяснить всех мотивов, побудивших этих лиц сделать такой решительный и бесповоротный шаг, но она однако вполне убеждает, что иезуитам, во главе со Скаргою, и латинским прелатам, во главе с Луцким бискупом Бернардом Мацеевским и Львовским арцибискупом Соликовским, не стоило больших трудов уговорить названных епископов изменить вере, тем более, что им за принятие унии были обещаны богатые имения и сенаторские кресла. Кстати сказать, этого последнего обещания польское правительство не исполнило, и униатские епископы, получив, правда, материальные блага в виде обширных и богатых имений, не достигли однако привилегированного положения римско-католического духовенства. 102 Сговорившись тайно на нескольких съездах о принятии унии, православные епископы выработали условия подчинения русской западной церкви Римскому папе, и, привлекши на свою сторону жалкого митрополита Михаила Рагозу, подписали эти условия, а затем чрез польского великого канцлера Яна Замойского вручили их на предварительное одобрение королю. |
| Но козаки днепровские, точно так же, как и донские, не могли не громить турецких кораблей, иначе им негде было достать себе зипунов. Благодаря козакам мир с Турцией не мог быть надежен; поэтому опять поднялся вопрос: быть или не быть козакам? В 1618 году известный публицист польский, Пальчовский, признал нужным издать книжку: О козаках – уничтожить их или нет? Автор дает ответ отрицательный; по его мнению, истребить козаков бесчестно, бесполезно и невозможно. Бесчестно: ибо это значит исполнить требование неприятеля турка, истребить христиан, тогда как Украйна при дворах европейских считается единственною оградою христианства. Бесполезно: если не будем иметь соседями козаков, то будем иметь соседями турок и татар: что лучше? Невозможно: еще при короле Стефане хотели истребить козаков, да отложили намерение за невозможностью, а тогда козаков было гораздо меньше, чем теперь. Если кто скажет, что можно, немецких рыцарей уничтожили же, то отвечаю: «с немецким орденом Польша боролась 200 лет, пока его уничтожила; кто будет советовать начать двухсотлетнюю борьбу с козаками для их уничтожения, того надобно подвергнуть остракизму». По смерти Сагайдачного, усилившиеся волнения религиозные, борьба униатских епископов с православными, усилившееся гонение на православных, убийство главного гонителя Кунцевича – все это выдвигало козаков на первый план, как защитников православия, тем более, что православная западнорусская церковь получила теперь в лице митрополита Иова Борецкого правителя энергического, не похожего на Онисифора Девочку и Михаила Рагозу. Борецкий понимал смысл того крика народного, который так обеспокоил Льва Сапегу: «Лучше в неволю турецкую, чем терпеть такие притеснения!» Но Борецкий не хотел идти в неволю турецкую: у него были под руками козаки, у него была еще Москва в виду. В конце 1624 года встало волнение в Киеве; войт Федор Ходыка да мещанин Созон вздумали печатать церкви православные; митрополит сейчас же дал знать об этом в Запорожье гетману Коленику Андрееву и всему войску; гетман прислал в Киев двоих полковников, Якима Чигринца да Антона Лазаренка, велел им в окольных киевских городах собраться с тамошними козаками и идти в Киев для оберегания веры христианской; полковники исполнили поручение, явились в Киеве в 1625 году после Крещенья, распечатали церкви и схватили Ходыку с теми мещанами, которые умышляли вместе с ним против православия. |
| Но ни грамоты, ни права, данные прежними королями, ни просьбы православных королем Сигизмундом III не уважены, а вместо того для воспрепятствования сношений с Константинопольским патриаршим престолом издано повеление, никого из приезжающих от Константинопольского патриарха не впускать в пределы государства Польского; сверх того не позволять строить православные церкви и не давать никакой вольности православным. Митрополит Рагоза с сообщниками взаимно обнародовали клятву и извержение на епископов православных, Гедеона и Михаила, на Киево-Печерского архимандрита Никифора Тура и на других подобных им, а протосинкелла Никифора и Кирилла Лукаря, посланников и экзархов восточных патриархов, огласил бродягами и самозванцами 133 . Первого же из них определением сеймовым 1597 года положено схватить и сослать в заточение: но они скрылись под покровительство князя Острожского. С того времени униаты начали присваивать себе знатнейшие монастыри и церкви, заняли и Софийский в Киеве кафедральный монастырь; а митрополит Рагоза прислал в оный своего наместника и начал именовать себя архимандритом Киево-Печерской Лавры, получив на нее привилегию от короля, несмотря на то, что она имела тогда своего архимандрита Никифора Тура, ревностного защитника православной Церкви, за которую терпел он жестокое гонение до смерти. Тщетно, однако же, король усиливался подчинить Рагозе сию благочестивую обитель, и хотя тремя грамотами первою шляхтичу Яну Кошицу предписывал внести Рагозу во владение оной; другой повелевал Печерским монахам признавать его за своего архимандрита, а третьей подданным монастырским повиноваться Рагозе, а не Никифору, но они не послушались, и никогда униатским митрополитам не подчинялись. Посему Рагоза удержал один только титул Киево-Печерского архимандрита, а вскоре после того и на польском сейме 1606 г. постановлено было никому из духовных не иметь двух бенефиций или начальств духовных. Но Рагоза в отмщение за непокорность отнял у Лавры знатнейшие владения. То же делало униатское духовенство и с другими православными монастырями и приходские церкви по городам и поветам они разоряли или запечатывали; ловили благочестивых священников и разгоняли народ, собиравшийся уже в полевые шалаши на молитву. |
| Первым делом их было захватить в свои руки воспитание юношества – и это как нельзя лучше вело их к цели: обольщая родителей успехами детей, иезуиты хитро увлекали сердца своих питомцев, и с каждым годом, с каждым днем увеличивалось число отступников от древней веры предков 312 . Вместе с тем 313 разными льстивыми обещаниями и коварными советами иезуиты старались привлекать на свою сторону тех из православных жителей Волыни, которые могли иметь особенное влияние на народ 314 . Многие отвергли предложения хитрых иезуитов, а некоторые по различным побуждениям склонились на их сторону: в числе последних был луцкий епископ Кирилл Терлецкий, первый зачинщик унии на Волыни 315 . Убеждения иезуитов тем удобнее могли действовать на Кирилла, что различные, даже уголовные, преступления, явно ему приписываемые, заставляли его опасаться за собственную безопасность и благоденствие, а он был человек, в котором любовь к благам мира сего превышала все другие чувства 316 . Сперва митрополиту, а потом епископу владимирскому Мелетию Хребтовичу Богуринскому поручено было (патриархом Иеремиею) соборно рассмотреть поступки Кирилла и произнести над ним суд: происки и козни подсудимого не допустили быть собору 317 . В 1590 г. Мелетий скончался, а по смерти его владимиро-брестская епархия сделалась «первым местом отступничества от православия». Кирилл как человек неученый, потерявший доверенность в народе, мало мог надеяться на себя в деле введения унии и потому убедил митрополита (Михаила Рагозу) посвятить на праздную епископскую кафедру владимирскую Ипатия Поцея, который известен был своею образованностию и в преданности которого Риму Кирилл не сомневался. Приобрев таким образом верного союзника, Кирилл начал действовать для собственного возвышения и для папы – и прежде всего старался сеять между православными, особенно епископами, недоверчивость к патриарху. Ипатий с первого года вступления своего на владимирскую кафедру начал действовать для унии; на брестском со боре (1590 г.) вместе с Кириллом предложил он православным «яко мы русь веры греческой и церкви наша многия пакости отъ ляхов поносят; ныне убо мы умыслихом просити короля и всего сената, дабы нас оставили при вольностях по правам нашим», и проч. |
|
|
