| А тут Сталин среди тихого леса в черте Москвы попивает херес, на государственной даче. И в то время, как государственная дача Сталина в черте Москвы была окружена таким громадным лесом, народ наш жил совсем по-другому. По статистике 1940 года на каждого жителя СССР приходилось 5,5 кв. метров жилья. Не жилого помещения, а общего! И это включая бараки! То есть по три человека в комнате. Тоже комнате государственной. И ведь при этом американские инженеры получали от товарища Сталина великолепнейшую зарплату. А наши -- кайло и баланду. 2221. Ответ на 2194., Странник: В свете современных данных ясно, что эти цифры сильно завышены.Д. Поспеловский, основываясь в подсчетах на тех же источниках, что и Краснов-Левитин, справедливо указывает, что тот не учел естественную смертность среди епископата. С учетом этого обстоятельства, Поспеловский совершает корректировку числа умерщвленных большевиками архиереев и называет цифру в 300 епископов-мучеников, пострадавших в период с конца 1920-х до середины 1950-х гг. Современный исследователь Рой Медведев говорит о 800 православных и обновленческих епископах, пострадавших в 1936-1938 гг. Это, несомненно, завышенные цифры. На наш взгляд, наиболее близки к истине данные Д. Поспеловского. На основе имеющихся данных можно установить, что в 1936-1938 гг. мученически пострадали за Христа около 200 архиереев " . Дорогой Странник! Смотрите, тут же нет особых противоречий в процитированных Вами словах. Говорится, что в 1936-38 годах мученически пострадали около 200 архиереев. Но это только 1936-38 годы. Сказано по Рою Медведеву, что пострадали 800 архиереев, но это вместе с обновленческими и вообще пострадали, то есть вместе с теми, кто пострадал, но остался жив. А Поспеловский говорит о 300 архиереях-мучениках, но это исключая тех, кто пропал без вести. Так что процитированные Вами слова не противоречат нашим цифрам, приведенным внизу. Я опять подчеркиваю, что на 1943 год после Собора и выборов патриарха осталось на кафедрах лишь 13 архиереев старого поставления до 1937 года. |
| Служил епископ Афанасий и в Сергиевом Посаде (Загорске), в доме архимандрита Серафима (Батюкова). В этих подпольных двух церквах было совершено несколько диаконских и иерейских хиротоний. В конце концов НКВД стало известно местонахождение владыки Афанасия. Его плотно «вели», и в последних числах апреля 1936 года было вынесено постановление об аресте. 30 апреля на пути из Старой Руссы во Владимир он заехал в Петушки. На следующий день святителя «взяли» и отправили во владимирскую тюрьму. Так с 1 мая 1936 года начался новый виток страшных испытаний. В предъявленном обвинении значилось, что владыка Афанасий является активным участником нелегального контрреволюционного центра, который создавал антисоветские кадры «церковников», имел связи с «белоэмигрантской Церковью и Ватиканом», а также с «националистическим и белогвардейским элементом на Украине». Всего по делу было привлечено девятнадцать человек. Интенсивные и долгие допросы не сломили епископа. Он отвергал все обвинения в участии в контрреволюционной организации, осторожно и точно отвечал на вопросы, чтобы не принести вреда людям, максимально скрывал факты, иногда в категоричной форме отказывался называть имена. В ивановской тюрьме пытали бессонницей. Основные вопросы вертелись вокруг одной темы – почему епископ отказался стать под крыло митрополита Сергия, которого поддерживала богоборческая власть. Приговор вполне соответствовал времени. 21 сентября 1936 года Особое совещание при наркоме внутренних дел СССР постановило: «Сахарова Афанасия Григорьевича за контрреволюционную деятельность заключить в исправтрудлагерь сроком на пять лет, считая срок с 1. V. 36 г.» 29 . После нескольких месяцев пребывания во владимирской и ивановской тюрьмах архиерея через ярославскую, вологодскую и ленинградскую тюрьмы 25 ноября 1936 года доставили на место. Здесь он оставался до начала войны, и этот период стал самым тяжелым в его жизни. В Медвежьегорске заключенного Сахарова назначили кассиром, он должен был выдавать уголовникам деньги. Отказаться от этой работы – значило попасть в карцер, а это смерть. Пришлось согласиться. Расчет лагерного начальства был прост: если заключенный – архиерей, значит, умеет читать, считать и писать, этого вполне достаточно для кассира. Если из духовных, значит, человек, должно быть, честный, а если честный, значит, будет обманут уголовниками – случится растрата, появится новый срок. Так оно и получилось. Однажды во время выдачи денег в бараке «неожиданно» потух свет. Владыка не успел вовремя прибрать мешок с деньгами, и к нему, очевидно, «приложились». Уже на первом месяце работы выявилась недостача в 1115 рублей. Сумма эта вскоре была возмещена друзьями, но тем не менее за пропажу денег добавили год лагерей и, кроме того, невзирая на слабое здоровье пожилого человека, бывшего кассира перевели на работу в лесопункт. А лесоповал был самым непосильным и гибельным делом. |
| И пустота настала. Вплоть до декабря 1936 года. Его здоровье медленно подтачивалось. В мае 1936 года консилиумом врачей Мандельштам был признан нетрудоспособным. Кардиолог заключил: «Сердце у него 75-летнего, но жить еще можно». Осенью 1936 года началась новая волна репрессий. Положение Мандельштамов резко ухудшилось. Осип Эмильевич писал: «Независимо от того, здоров я или болен, никакой, абсолютно никакой работы в Воронеже получить я не могу. В равной мере никакой, абсолютно никакой работы в Воронеже не может получить и моя жена, проживающая вместе со мной». Ольга Кретова, заместитель председателя правления Воронежского отделения ССП, вспоминала: «Состоялось позорное собрание, где мы, “братья-писатели”, отлучали, отторгали Мандельштама от литературы, отмежевывались от него и иже с ним, подвергали остракизму. Одни делали это убежденно, со всею страстью своего темперамента, другие – через горечь и боль. Мандельштам осунулся, стал сплошным комком нервов, страдал одышкой. Жена, Надежда Яковлевна, приходила с заявлениями о материальной помощи. Я, заместитель секретаря Союза писателей, накладывала резолюции: “Отказать”, “Воздержаться”». Работы не было. Денег не было. И никакой надежды на перемены к лучшему. Олег Лекманов с горечью резюмирует: «Сколько можно судить по сохранившимся мандельштамовским письмам зимы 1936-го – весны 1937 года, поэт весь, без остатка, отдался чувству лихорадочного и бескомпромиссного отчаяния» . Наталья Штемпель Наталья Штемпель, преподавательница русского языка и литературы в одном из воронежских техникумов, самозабвенно полюбившая Мандельштама и пробудившая в нем ответные нежные чувства, вспоминала: «Осип Эмильевич написал новые стихи – состояние у него было возбужденное. Он кинулся через дорогу от дома к городскому автомату, набрал какой-то номер и начал читать стихи, затем кому-то гневно закричал: «Нет, слушайте, мне больше некому читать!» Я стояла рядом, ничего не понимая. Оказывается, он читал следователю НКВД, к которому был прикреплен». В таком душевном состоянии Мандельштам создавал свои самые совершенные стихи. Наталье Штемпель он посвятил глубокие и загадочные строки – «К пустой земле невольно припадая…». Поэт считал эти стихи лучшим, что он создал в любовной лирике. |
| Иммер высказался также против политики Керля, к-рый, подобно Мюллеру, пытался примирить учение Библии с учением «немецких христиан». Это письмо было отправлено уже новому, 2-му Временному руководству Немецкой Евангелической Церкви. В результате непрекращающихся разногласий среди 1-го руководства (конфессиональных и тактических) на 4-м Исповедническом синоде 17-19 февр. 1936 г. в Бад-Энхаузене произошел раскол И. ц. Предметом спора стал вопрос о возможном сотрудничестве с новыми церковными инстанциями, с Керлем и Цёльнером. Самыми последовательными в борьбе с нацизмом оставались члены Чрезвычайного пасторского союза во главе с М. Нимёллером (далемская группа). Противники компромиссов образовали 12 марта 1936 г. новое Временное руководство во главе с Ф. Мюллером из Далема. В его состав вошли О. Фрике, Г. Бём, Б. Форк, Альберц и Г. Гюнтер. В Совет Немецкой Евангелической Церкви, созданный для более тесных контактов с Братскими советами, вошли М. Нимёллер, Люккинг, Х. Клоппенбург, Асмуссен, Ф. Миддендорф, Р. фон Тадден и В. Детлов. Лютеранские епископы основали 18 марта 1936 г. в Лейпциге Совет Евангелическо-лютеранских церквей Германии, опиравшийся на лютеран. церкви Ганновера, Вюртемберга и Баварии. Эти церкви по-прежнему рассматривали возможность совместной работы с национал-социалистическим гос-вом. 4 июня 1936 г. 2-е Временное руководство представило в канцелярию фюрера меморандум (разработчики В. Яннаш, Ф. Вайслер, Г. Вебер). Попытка привлечь к его подписанию др. часть Исповеднического фронта - лютеран - осталась безуспешной. В меморандуме И. ц. выступала против нацистского понятия «позитивного христианства», в документе подчеркивалось, что настоящее христианство стали называть «негативным», утверждая, что истины христ. церквей не соответствуют нем. духу, ограничивают силу нордического народа. А под «позитивным христианством», «германским» христианством понимали «мистику крови» (Розенберг), «ретивость в вере» (Г. Геринг) или действия со стороны гос-ва, напр. борьбу с холодом и голодом (Геббельс). |
| Зовут на новые заграничные фильмы, возвещают „Суд над проституткой Заборовой, заразившей красноармейца сифилисом“, десятки диспутов, лекций, концертов. Судят „Санина“, судят „Яму“ Куприна, судят „Отца Сергия“, играют без дирижера Вагнера, ставят „Землю дыбом“ с военными прожекторами и автомобилями»... «– Проклинаю тебя, бог! Осипшим голосом он кричал о том, что убедился в несправедливости бога и верить ему более не намерен. – Ты глух! – рычал Левий, – если б ты не был глухим, ты услышал бы меня и убил его тут же. Зажмурившись, Левий ждал огня, который упадет на него с неба и поразит его самого. Этого не случилось, и, не разжимая век, Левий продолжал выкрикивать язвительные и обидные речи небу. Он кричал о полном своем разочаровании и о том, что существуют другие боги и религии. Да, другой бог не допустил бы того, никогда не допустил бы, чтобы человек, подобный Иешуа, был сжигаем солнцем на столбе. – Я ошибался! – кричал совсем охрипший Левий, – ты бог зла! Или твои глаза совсем закрыл дым из курильниц храма, а уши твои перестали что-либо слышать, кроме трубных звуков священников? Ты не всемогущий бог. Проклинаю тебя, бог разбойников, их покровитель и душа!» (гл. 16). Ишимбаева Г. Г. Русская фаустиана ХХ века. М., 2002, с. 106. Великий канцлер (1932-1936)//Булгаков М. Великий Канцлер. Князь тьмы. М., 2000, с. 197. Великий канцлер (1932-1936)//Булгаков М. Великий Канцлер. Князь тьмы. М., 2000, с. 195. Великий канцлер (1932-1936)//Булгаков М. Великий Канцлер. Князь тьмы. М., 2000, с. 192. Великий канцлер (1932-1936)//Булгаков М. Великий Канцлер. Князь тьмы. М., 2000, с. 187. «Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл!». Во второй полной рукописной редакции романа (1938 год) Коровьев так говорит о Фриде: «Она мрачная, неврастеничка. Обожает балы, носится с бредовой идеей, что мессир ее увидит, насчет платка ему что-то рассказать… На суде плакала, говорила, что кормить нечем ребенка. Ничего не понимает» (Неизвестный Булгаков. |
| Е.3. Панченко. Книги В.Г. Дружинина в фонде библиотеки СПб ИИ РАН Библиотека С.-Петербургского института истории – преемница библиотеки Археографической комиссии, с которой были тесно связаны профессиональная деятельность и судьба В.Г. Дружинина 153 . В помещении Археографической комиссии хранилась и личная библиотека Василия Григорьевича, значительная часть которой после его ареста осталась сначала в библиотеке Историко-археографического института (ИАИ), созданного на месте упраздненной Археографической комиссии, а затем перешла в фонд учрежденного в 1936 г. Ленинградского отделения Института истории (ЛОИИ) 154 . По оценкам самого В.Г. Дружинина , его библиотека была огромной – 40 тысяч экземпляров 155 . В настоящее время в библиотеке СПб ИИ насчитывается около восьми с половиной тысяч дружининских книг 156 . Из этого количества примерно 4 тысячи составляют книги, еще столько же – брошюры, оттиски, вырезки, и около 400 томов – периодика 157 . Выявление книг из дружининской библиотеки – непростая задача, так как они полностью растворены в фонде. Каталога книг самого В.Г. Дружинина в библиотеке не имеется, скорее всего, его и не существовало – на дружининских книгах нет сквозных номерных обозначений. В старых инвентарных книгах библиотек ИАИ и ЛОИИ за 1931–1936 гг. в графе «условия поступления» часто встречается «библиотека Дружинина», но выявить по инвентарям состав дружининских книг в фонде можно только весьма приблизительно. Во-первых, книги В.Г. Дружинина заносились в инвентари вперемешку с книгами еще двух крупных библиотек – Н.П. Лихачева и А.А. Сиверса 158 , а также с новыми поступлениями того времени; во-вторых, при сопоставлении записей об условиях (т. е. источниках) поступления в инвентарях с книгами de visu обнаруживается, что записи зачастую неверны (книги Дружинина могут быть записаны как книги Сиверса, или ему приписаны книги других владельцев); наконец, отметки о поступлениях книг из библиотек репрессированных ученых с конца 1936 г. сменяются безликим «Н.Ф.» (необработанный фонд) 159 . |
| За несколько дней до ареста о.Владимир похоронил свою мать. Накануне взятия под стражу он отслужил последнюю в своей жизни литургию. В марте 1936 года он был арестован по обвинению в присвоении власти административного лица, так как он вел запись имен всех крещаемых и тех, кого пришлось отпевать. 24 марта 1936 года он был приговорен к двум годам заключения и отправлен в исправительно-трудовую колонию в селение Хальч Гомельской области. Наталья Феофановна осталась одна с тремя несовершеннолетними детьми без средств к существованию. Но помогали, кто чем мог, прихожане. В 1936 году Наталья Феофановна с детьми переехала в город Рославль Смоленской области. В декабре 1937 года отца Владимира неожиданно досрочно освободили, и 12 декабря он приехал к семье. Однако через день он был вновь арестован по обвинению в том, что «вел активную контрреволюционную агитацию о войне и гибели советской власти... о якобы существующем голоде в Советском Союзе и притеснении религии со стороны советской власти». Был допрошен хозяин квартиры, где жила семья священника; на вопрос следователя, что ему известно о контрреволюционной деятельности священника, он ответил: «Пастернацкий среди нас проводил контрреволюционную агитацию, которая выражалась в том, что он говорил, что он сидел в тюрьме совершенно напрасно, что советская власть притесняет всех граждан, соблюдающих религиозные обряды, а особо попов всех сажает в тюрьмы». 23 декабря 1937 года следователь допросил отца Владимира, особенно интересуясь тем, чем занимался священник во время гражданской войны. – В 1920 году в нашем местечке находились белополяки, 12 июня 1920 года во время отступления белополяков красные партизаны стреляли по автомобилю польского полковника. В результате наше местечко было оцеплено польскими войсками, и белополяки взяли человек сорок крестьян заложниками, и вместе с этими крестьянами был взят и я. Когда я находился у белополяков, то у нас выпытывали, кто стрелял по автомобилю. После чего нас освободили. – Следствием установлено, что вы являетесь агентом немецкой разведки, то есть имели тесную связь с немецкой комендатурой. Дайте правдивые показания. |
| Просим ответить нам по адресу … гражданину Гурьянчеву Семёну Иванову. 17 сентября 1936 г.». Как следует из документов, краевой исполком отреагировал на заявление требованием к районному исполкому разобраться в этой ситуации и решить все проблемы с непокорными верующими из Кремёнок в соответствии с текущей политикой партии примерно в таком духе: жалобы сельчан рассматривать надо, но и церкви закрывать надо тоже. 27 октября 1936 года председатель райисполкома писала председателю комиссии по делам культов при президиуме крайисполкома Суханову, что жалобы верующих Краснореченского и Кремёнковского сельсоветов на незаконное обложение налогами лежат без движения, поскольку все силы района брошены на завершение сельхозработ. И далее: «…На эти работы и выполнение планов госпоставок нажимаем на все, что называется «Педали». Словом, я даю Вам слово, что этим вопросом после 1.11. я займусь и безусловно постараемся добиться решения о закрытии церквей. Ведь очень не ладно выходит? В районе действующих 5 церквей и сейчас благодаря, можно сказать, отсутствия массовой работы начинают буквально поговаривать ещё в ряде сёл об открытии церквей. Ставлю Вас в известность, что жалобщики по вопросу открытия церквей в селе Красной Реке и Кременках ко мне лично не обращались». Надо отдать должное православным жителям Кремёнок во главе с С.И. Гурьянчевым: несмотря на политику репрессий по отношению не только к верующим, но и ко всем инакомыслящим (и не только) вообще, они нашли смелость идти против богоборчества властных структур и упрямо отстаивали свои права. Об этом ярко свидетельствует заявление секретарю Центральной постоянной комиссии по вопросам культов ВЦИК (Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет) от общества верующих с. Кремёнки от 12 октября 1936 года: «12 июня, мы, верующие подали… прошение о возвращении в наше пользование отнятого у нас три года тому назад храма. 3 года с половиной ссыпали в него хлеб и превратили его хуже конюшни, стёклы оконные перебили, утварь едва ли сохранилась, иконы из иконостаса убрали, книги разрывались и растаскивались, вообще проявлено столько безобразия, что мы думаем, неприятель и то пощадит религиозное чувство верующих и не проявит такого кощунства. Мы, верующие, скрепя сердце, всё переносим и аккуратно в течение этого периода платили страховку и земельную ренту, надеясь, что придёт время храм вернётся в наше пользование и вот 12.06. в край и подали прошение, но дело это и до сих пор рассматривается… в храме стоит веялка и кучи хлеба. Радостно отозвались в наших сердцах слова т. Сталина о свободе совести, но нет верно написаны они не для нас и не для нашего края. Пробывали ходить в сельсовет с заявлением… но председатель отказался наложить резолюцию, ссылаясь на рик (, говоря: «рик даст распоряжение: я задерживать не буду». Бывали с той же просьбой в рике, но везде напрасно. В конце концов решили написать Вам…». |
| Усиление во мне «поучающего» тона. Самоуверенность, переходящая в самомнение. Столкновения на этой почве с В.Н. [Волковой] и Е.Е. Волковой. 1936 г. Я много пью. Это и успокаивает, и мучает. Много работы в трех местах (школа, педкурсы и медшкола). Переутомление. Покупаю книги, но только просматриваю и ставлю на полку. Усиливается интерес к философским и религиозным проблемам. Постепенное расхождение во взглядах на жизнь с В.Н. [Волковой]. Она тяготит меня. Сильнее сближаюсь с Флоренскими и С.И. Огнёвой. Знакомство у последней с О.И.[Кузнецовой] («Marc Aurele»). Ее сердечность трогает. Начало душевной болезни. Pico [В.И. Пиков] – в Хотькове. Редкие встречи. Ссора. Продолжения «Эрмитажа» все нет. В стихах сплошной «Тибет». Летние прогулки с Ж. Коневым, изредка с В. [Жалченко]. Снова глубоко переживаю символистов (философски – особенно Брюсова, Вяч. Иванова). Сильное влияние идей из книг: «I Всесоюзный съезд советских писателей». ГИХЛ, 1934 (куплена в 1935 г., проштудирована в 1936 г.) и, особенно, «Международный конгресс писателей в защиту культуры», ГИХЛ, 1936 г. Усиливающийся интерес и любовь к филологии. Приобретение словаря Даля. Встречи и беседы с С.А.Г. у Флоренских. Снова увлечение Ницше. Большое влияние 1-го тома мемуаров А. Белого (приравниваю их к «Warheit und Dichtung» Гёте). Работа летом на курсах переподготовки учителей. Преподаю русский язык. Экскурсии с учителями в Мураново и Абрамцево. Узнаю о стихах А. Дурнова. Симпатия к нему из-за этого. С удовольствием читаю в 3-й раз «Кима» Киплинга. Образ ламы потрясает меня. Переписал «Внутренний сад» и «Дни моей жизни» (дневник 1919–1920 гг.) с разрозненных листков в одну тетрадь. В связи с этим пережил прошлое и увидел, что почти во всем был тогда прав. Одиночество: В.Н. [Волкова] в Москве и на юге, Валентин – в Сванетии с К. Флоренским. Волнения в связи с поступлением Валентина в вуз. Сближение с Н. С[уховым]. Расхождение с Валентином после Кавказа, особенно 19.11.36 г. Резкие приступы душевной болезни. Осензю – неприятности в школе в связи с квалификацией. |
| Ген ерал Туркул проник не только в международную сеть Интермариума, но и в информационную службу Ватикана. Но еще в 30-е годы ХХ в. Туркул закинул свои сети в Японию, о чем стало известно американской разведке только в 50-е годы. Они сделали ошибочный вывод, что Туркул - это агент, который работает на японцев в России, организует русскую фашистскую партию в Японии, хорошо владеет японским. Пока британская разведка была уверена, что контролирует работу Национального трудового союза нового поколения, Туркул за спиной у Лондона продал в 1936 г. эту организацию японцам. Деньги за эту операцию ему переводили через нью-йоркский банк вплоть до нападения японцев на Перл-Харбор 7 декабря 1941 г. НТС после 1936 г. подчинялся уже не РОВС, а Японскому генеральному штабу, который планировал через эту организацию контролировать не только деятельность белогвардейцев, но и процессы, идущие в СССР . В действительности, говорилось в документах, всё было наоборот: советская служба ГРУ через Туркула и НТС держала под контролем Японию. В преддверии Второй мировой войны в 1938 г. Туркул продал «японскую» сеть НТС Германии, используя в качестве посредника лучшего немецкого шпиона - Макса Клата. Сообщалось, что Макс Клат был доверенным лицом Туркула, связанного с сетью, которую он создал в Японии в 1936 г. Речь шла о так называемом «Красном оркестре», в который входил и Рихард Зорге. В «Красный оркестр» входил и серб - Бранко Вукелич, журналист, который издавал белградскую «Политику» в Токио. Позднее, как сообщалось, Ватикан создал «Черный оркестр». Так как Туркул глубоко проник в информационную сеть Ватикана, «Чёрный оркестр» вскоре заиграл под дудку «Красного». При этом у Туркула был незыблемый авторитет в кругу белой эмиграции и за её пределами. Известно, что Вальтер Шелленберг, шеф нацистской разведывательной сети, снабдил Туркула специальным радиотехническим передатчиком, оснащённым системой, которую не могли перехватить со стороны. Таким образом, Туркул мог свободно посылать из Ватикана сообщения напрямую в Москву . |
|
|
