| Тем временем Палмер подготовил законопроект, к-рый запрещал выдвижение на архиепископских выборах кандидатур некиприотов и «нежелательных лиц» (в т. ч. сосланных митрополитов) и ввел обязательное утверждение избранного архиепископа губернатором. Брит. власти хотели, чтобы на Кипрскую кафедру был избран лояльный архиерей, первоначально предпочтение было отдано кандидатуре Германа (Стринопулоса), архиеп. Фиатирского, а затем киприота архим. Андроника (Врионидиса) из Синайского мон-ря. В нояб. 1937 г. местоблюститель Леонтий снова отправился в Афины для переговоров с Макарием Киринийским и другими церковными деятелями. Было решено, что на Кипр для организации выборов приедут митр. Хрисанф Трапезундский и архиеп. Порфирий III Синайский, которые вместе с митр. Леонтием составят временный Синод. Но после утверждения законопроекта Палмера от участия в выборах была отклонена кандидатура Хрисанфа Трапезундского, к-рый не был киприотом. Из-за этих законов проведение архиепископских выборов было в очередной раз отложено. Местоблюститель Леонтий отправил брит. властям протест, требуя отмены законов, к-рые препятствовали проведению канонических выборов. За деятельность, направленную на свержение колониального режима, Леонтий трижды привлекался к суду (в 1932, 1938 и 1939) и дважды (в апр. 1938 - апр. 1939 и в мае 1939 - мае 1940) был ограничен брит. властями в передвижении, не имея права покидать пределы Пафоса и находясь под полицейским надзором. Для управления церковными делами митр. Леонтий назначил своих представителей: в Никосии - экзарха Иеронима, в Ларнаке - архим. Макария, в Киринии - архим. Иакова (Арнопулоса), в Пафосе - архим. Геннадия (митрополит Пафосский в 1959-1973). В 1938 г. КПЦ была одной из немногих правосл. Церквей, участвовавших в учредительном заседании Всемирного Совета Церквей (ВСЦ) в Утрехте. Однако столь ответственное решение, как вступление в ВСЦ, Леонтий считал себя не вправе принимать единолично, и КПЦ стала членом ВСЦ только 23 нояб. 1946 г., после возвращения из ссылки Макария Киринийского. |
| РНБ. Софийск. 122. Сводный каталог. 284. ГИМ. Син. 159–168. Сводный каталог. 78, 80, 81, 84, 85, 87, 89, 91, 94. РНБ. Софийск. 203 и, очевидно, Софийск. 188. Сводный каталог. 90, 63 (где датировка второй рукописи — нач. XII в.). ГИМ. Син. 319; ГИМ. Воскр. 27, перг. (одна из новоиерусалимских Триодей, упоминаемых митр. Макарием, трудно сказать, какая именно; другая не идентифицируется); очевидно, РНБ. Софийск. 85. Сводный каталог. 106, 136, 316. Рукопись отождествить не удалось. Вероятно, ГИМ. Воскр. 28, перг. Сводный каталог. 120 (но здесь рукопись датирована кон. XII в.). ГИМ. Син. 330. Сводный каталог. 138. Устав Студийский церковный. XII в. РНБ. Софийск. 1136. Сводный каталог. 107; Устав Студийский церковный и Кондакарь. Кон. XI — нач. XII в. ГТГ. К–5349. Сводный каталог. 50. ГИМ. Хлуд. 187; РНБ. Софийск. 1324. Сводный каталог. 177 (дату можно читать также как 1262 или 1282 г.), 162. Правильно: Ростислава Рюриковича († 1218), внука ошибочно названного митр. Макарием Ростислава Мстиславича. Ходатайство Верхуславы—Анастасии, дочери владимиро-суздальского князя Всеволода Юрьевича Большое Гнездо, относится, надо полагать, уже ко времени вдовства княгини, так как оно обращено к Владимирскому епископу. Ср. попытку пересмотреть эту традиционную датировку в пользу более ранней — ок. 1219 г.: Янин В. Л. К хронологии новгородского летописания. С. 87–96. Ср. коммент. Не исключено, однако, что житие полностью принадлежит перу Нифонта и относится к 70–80-м гг. XVI в., тогда как имя Андрея позаимствовано Нифонтом из летописи (Фет Е. А. Житие Антония Римлянина//Словарь книжников. Вып. 2. Ч. 1. С. 245–247). Ср. также коммент. Принадлежность Слова о любви Клименту Смолятичу остается проблематичной. Уже после кончины высокопреосв. Макария в науку было введено достоверное сочинение Климента — послание к пресвитеру Фоме: Никольский Н. О литературных трудах митр. Климента Смолятича, писателя XII в. СПб., 1892. С. 103–136; Лопарев Хр. Послание митр. Климента к смоленскому пресвитеру Фоме. СПб., 1892 (Памятники древнерусской письменности и искусства. 90); Памятники литературы Древней Руси. XII в. М., 1980. С. 282–289. О приписываемых Клименту Смолятичу сочинениях см.: Podskalsky G. Christentum und theologische Literatur in der Kiever Rus’ (988–1237). München, 1982. S. 94–95. |
| Виппер в своей известной книжке о Грозном остроумно сравнивает время митр. Макария с «католической реформацией», а в Стоглаве видит некое подобие Тридентского собора. В этом сопоставлении есть несомненная правда. В эпоху Макария в Москве стремятся и стараются «строить культуру, как систему». Это было время собирания. Собирали старину, — при том именно местную, русскую старину, к греческим образцам заново не обращались. «В XVI-м веке греческий источник стал заменяться своим, древнерусским», верно отмечает Истрин. Нужно сразу отметить и еще одну особенность. Собирание началось в Новгороде, — не следует ли вести его уже от Геннадия? В известном смысле это «собирание» XVI-ro века было обобщением и закреплением именно Новгородских навыков, обычаев и преданий. Не случайно и на Стоглаве в царских речах и вопросах напоминаются, прежде всего, Новгородские случаи и примеры. С этим связано и то, что в начинаниях Макария и Сильвестра ясно чувствуется влияние Запада (именно немецкое влияние, прежде всего). Взаимное отношение «Избранной Рады» и митрополита остается неясным, — политически Сильвестр и Макарий не были единомышленниками, но в культурном отношении они принадлежали скорее к одному типу. Отрыв от греков (на Стоглаве и не ставился вовсе вопрос о греческом примере) и соблазн бытом, — вот культурный и религиозно-психологический итог XVI-ro века. Побеждает бытовой или «социальный» идеал, и в духовном обиходе среднего москвитянина второй половины XVI-ro века уже нет места для созерцательного делание (срв. характерное вырождение молитвы Иисусовой в Домострое, гл. 13). В Московский охранительный синтез не входит лучшее и самое ценное из Византийских преданий, не входит созерцательная мистика и аскетика, наследие исихастов XIV-ro века. Это был синтез избирательный, тенденциозный, — не столько даже собирание, сколько именно выбор или подбор, определяемый предвзятой идеей или решением воли. Впрочем, Ареопагитики в афонском переводе вошли в Минеи Макария, и вообще эта книга имела неожиданное распространение и популярность (Грозный очень любил Ареопагитики)… |
| Истринский Арсений (Епифанов) , ректор МГУ им. М. В. Ломоносова академик РАН В. А. Садовничий, президент исторического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова академик РАН С. П. Карпов , руководитель ЦНЦ «Православная энциклопедия» С. Л. Кравец. Премии вручаются раз в 2 года по 6 номинациям в области исторических знаний. Работы соискателей рассматриваются Экспертным советом фонда, в к-рый входят 18 ученых. К рецензированию привлекаются ведущие специалисты - историки и религиеведы. Решение совета утверждается Комитетом по премиям. Первым председателем Экспертного совета был историк член-корр. РАН Я. Н. Щапов. Первым председателем фонда был митр. Воронежский и Липецкий Мефодий (Немцов). За 1997-2015 гг. лауреатами Макариевской премии стали 174 соискателя. Среди награжденных А. Л. Баталов (1999), А. Ю. Бендин (2013), Н. С. Борисов (1999), Е. М. Верещагин (2001), игум. Дамаскин (Орловский , 1997), митр. Иларион (Алфеев , 2005), митр. Климент (Капалин , 2009), Б. М. Клосс (1999), архим. Макарий (Веретенников , 1997), член-корр. РАН И. П. Медведев (2005), А. В. Назаренко (2001), М. В. Нащокина (2003), П. Г. Паламарчук (1997), О. С. Попова (2015), прот. В. У. Сорокин (2007), акад. РАН и НАН Украины П. П. Толочко (2013), член-корр. РАН Б. Н. Флоря (1997, 2001), А. Л. Хосроев (2005), прот. В. А. Цыпин (1997, 1999), М. В. Шкаровский (2005), советник РАН С. О. Шмидт (2003) и др. Арх.: РГИА. Ф. 675. Д. 1-34; Ф. 796. Оп. 123. Д. 751, 1664; Оп. 124. Д. 1665; Оп. 125. Д. 885; Оп. 127. Д. 397, 1611; Оп. 128. Д. 244, 1918, 2142; Оп. 129. Д. 682, 1679; Оп. 131. Д. 1925, 1955; Оп. 132. Д. 405, 447, 1701, 1903; Оп. 133. Д. 2315; Оп. 134. Д. 133; Оп. 135. Д. 1951, 2102; Оп. 136. Д. 409, 698; Оп. 137. Д. 409; Оп. 148. Д. 40, 349, 389, 471, 743, 1324, 1476, 1567; Оп. 150. Д. 342, 343, 1611; Ф. 802. Оп. 9. Д. 7 (По отчетам преосв. Макария [(Булгакова)], архиеп. Литовского, о ревизии Киевской и С.-Петербургской ДА); Д. 18 (По отчетам преосв. Макария [(Булгакова)], архиеп. Литовского, о произведенной им ревизии Киевской, Казанской, С.-Петербургской и Московской ДА в 1874/75 уч. |
| Макарий делает об нем общий отзыв и характеризует особенности его литературного и проповеднического таланта. В своем отзыве в некоторых частностях преосв. Макарий очень метко схватывает особенности проповеднической деятельности митрополита Даниила. Общий взгляд митр. Макария на Даниила, как писателя и проповедника, очень высокий. Он ставит его самым просвещеннейшим архипастырем в ряду митрополитов собственно Московской митрополии, начиная с митр. Ионы и до патриарха Иова, делая здесь исключение для одного только митрополита Макария. Неизвестный автор исторического очерка «Русского проповедничества» во многих местах своего обширнейшего труда касается различных сторон проповеднической и вообще литературной деятельности м. Даниила. Он передает кратко содержание большей части слов и посланий Даниила, пользуясь при этом трудами преосв. Макария и Беляева. Передача содержания состоит чаще всего в простом указании общей идеи слова, заключающейся в его оглавлении. В очерке излагается содержание посланий Даниила об иноческой жизни, посланий к епископу, посланий, трактующих о сохранении целомудрия и чистоты. Из слов Данииловского соборника, в Очерке первые восемь признаются написанными против жидовствующих. В Очерк буквально внесены из слов Даниила места рельефно характеризующие с какой-либо стороны современные ему нравы: здесь помещены обличения Даниила, направленные против роскоши, щегольства, корыстолюбия, расточительности и других недостатков современников. Общий характер содержания сочинений Даниила определяется в очерке отнесением их к разряду сочинений с направлением нравственно–аскетическим. Форму сочинений Даниила, выразившуюся в чисто механическом делении слов на части, равно как и вообще во всем построении слов и посланий, отличающихся тем же характером неупорядоченности, исследователь древнерусского проповедничества считает по тому самому неудовлетворительною. Заслуживают внимания общие взгляды и суждения автора о Данииле. Как по форме, так и по содержанию сочинения Даниила признаются за последнее выражение всего древнерусского проповедничества, которыми был подведен итог древней проповеди . Как об ораторе и проповеднике автор Очерка отзывается о Данииле прекрасно, называя его величайшим начетчиком древности, лучшим витиею и особенно выставляя на вид общую черту его проповедей – всестороннюю наблюдательность, выразившуюся в разнообразных обличениях, в которых изображаются недостатки современного общества. Автор хочет восстановить даже личные черты характера проповедника, когда он говорит о его внешней представительности, живости его характера, сообщительности в плодовитости в слове. 15 |
| В этой связи снова хочется обратить внимание на новый смысл критического суждения о сочинении митр. Макария его более маститого современника (на этот раз митр. Филарета), который неожиданно оказывается куда более подходящим к его последующим оппонентам: «Да будет позволено предложить еще, чтобы при составлении доводов на какую либо истину или разрешения вопроса усилено было и значительное внимание на то, имеет ли известная мысль строгое догматическое значение, или происхождением своим обязана свободному благочестивому созерцанию, или есть только нравственное применение догмата, и чтобы соответственно сему каждая мысль принята была в свойственной ей мере силы и выражена была с точностью, ей свойственной, дабы неопределенное выражение одной истины не бросало тень на На наш взгляд, как раз в этом компоненте и заключается преимущество догматики митр. Макария перед его оппонентами: не потому что у первого все в этом отношении было безупречно, но потому что настолько усугубились именно эти недостатки в позднейших работах. Справедливо пренебрегая низменной корыстью и кощунственным юридизмом западной схоластики, русский всеобъемлющий богословский волюнтаризм противопоставляет ему «древнецерковное богословие», которое «было проникнуто совсем иными идеями. Там господствовала идея обновления естества человеческого, идея его обожения через воплощение Сына Божия. Грех – это не преступление, а болезнь, тление природы, которое внутренне связано со страданием, тогда как освобождение от греха, от тления дает блаженство. Сама добродетель есть блаженство, а грех есть страдание. И вот замечательно, что в богослужении нашем на каждом шагу встречаешься с этими именно мыслями. Наше богослужение – это живая стихия древне-церковного святоотеческого возвышенного богословия. Кто сколько-нибудь знаком с древнецерковным учением о спасении, тот в каждой почти молитве, в каждой почти стихире будет слышать отзвуки этого именно высокого То есть свои «мысли», «идеи» и «учение» (а не сплошная «живая стихия») в «древнецерковном богословии» все-таки были, и противопоставляются скорее различные типы гносеологии, потому что во всяком познании (и богословие не исключение) не обойтись без «сухой» систематизации как необходимого научного базиса, или как раз без «схоластики». |
| (...) Требовал от церковной власти принятия строгих мер против – «имябожников», которые якобы сильно распространяют в России свою ересь и сеют церковную смуту, и лишить их церковного общения в случае непринесения ими установленного было Св. Синодом покаяния и отречения от их, мнимой, ереси» 1859 . «Что же касается до того утверждения Зеленцова, будто и оправдание нас на Московском суде, и разрешение причащения и священнослужения, без требования от нас установленного было отречения, обязаны давлению Императора на церковную власть и сделаны митрополитом Макарием в угоду б. Императору, то мы полагаем, что такое утверждение г. Зеленцова не только противно истине, ибо в решении Синодальной Конторы ясно указано, на основании чего именно она считает нас достойными пребывать в церковном общении, а именно на основании нашего непререкаемого утверждения, что мы чужды приписываемого нам обожествления самого имени, коим именуется Бог, по внешней стороне этого имени и в отвлечении от Бога, а с другой стороны, это обвинение г. Зеленцовым митр. Макария в том, что он в угоду Императору допустил заведомых якобы еретиков к священнослужению, без требования от них отречения от ереси, являлось бы обвинением, которое ложилось всею своею тяжестью не на одного митр. Макария, но и на весь тогдашний Синод, коего члены, как, например, митр. Сергий и многие другие со св. Патриархом во главе, и ныне заседают в нём» 1860 . 8–21 октября – Постановление Святейшего Патриарха и Священного Синода Российской Церкви: «...По рассмотрении дела, ввиду того, что 1) постановление Московской Синодальной Конторы от 7 мая 1914 г., почитаемое иеросхимонахом Антонием оправдательным для самого учения имябожников, в действительности является лишь постановлением о принятии в общение некоторых, поименованных в сем постановлении афонских иноков, причастных к имябожническому учению, привлечённых к суду Московской Синодальной Конторы и изъявивших подчинение Св. Церкви, по надлежащем испытании верования их, с прекращением о них судебного дела и разрешения священнослужения тем из них, кои находились в священном сане, 2) что таковое именно постановление Московской Синодальной Конторы по указанному делу было утверждено Св. Синодом по определению от 10–24 мая 1914 г. за с поручением при этом Синодальной Конторе и Преосвященному Модесту приводить увещаемых иноков к сознанию, что учение имябожников, прописанное в сочинениях иеросхимонаха Антония (Булатовича) и его последователей, осуждено Святейшим Патриархом и Синодом Константинопольской Церкви и Св. Синодом Церкви Российской, и что, оказывая снисхождение к немощам заблуждающихся, Святейший Синод не изменяет прежнего суждения о самом заблуждении, и что |
| Мне же смиренному намнозе отрицающуюся, по свидетельству божественных писаний, и не возмогох преслушатись, но понужен был и поставлен на превеликий престол русския митрополии». Такое поведение Макария понятно уже потому, что два предшествующие митрополита были насильственно свергнуты, и положение митрополита среди борьбы правительственных партий становилось тяжелым и угрожаемым. Заняв митрополичий престол, Макарий повел политику благоразумной уклончивости от участия в правительственных делах, даже таких, где его влияние было очень желательным, напр., в деле руководства молодым вел. князем, дурно направлявшимся в своем развитии своекорыстными временщикам». Однако, при всей уклончивости, митр. Макарий последовательно держался одной политики: всячески служил интересам развития самодержавной власти великого князя. Он не оправдал в этом отношении надежд Шуйских. Митр. Макарий хорошо понимал, что владычество боярщины должно скоро отжить свой век и потому, чуждаясь боярской партийности, старался держаться на нейтральной высоте архипастырского предстательства пред государем за всех гонимых и обидимых. Разрыв Макария с боярщиной обнаружился в первый же год его митрополитствования. Когда Шуйские и их единомышленники напали в самом дворце на любимца великого князя, боярина Воронцова, и начали над ним физическую расправу, митрополит, по просьбе великого князя, явился усмирять разъяренных временщиков и заступился за страдающего, несмотря на то, что бушующие бояре толкали его самого, и один из них своими сапогами разорвал подол его мантии. В конце 1543 г. враги Шуйских добились их свержения, и князь Андрей Михайлович Шуйский был предан позорной смертной казни. Все-таки по-прежнему продолжалось еще правление временщиков. Только в конце 1456 года 16-ти летний Иван IV начал править самостоятельно. Среди немалочисленных опал и гонений этого периода митрополит выступал печальником за обидимых, и государь внимал его ходатайствам. Казалось, что митр. Макарий мог бы при таком авторитете благотворным образом повлиять на дурно воспитываемого отрока Ивана. |
| Митрополит Симон 1501 г. написал грамоту к пермскому духовенству, в которой обличал нерадение его о новообращенных, незаконные браки последних и разные богомерзкие дела, совершаемые по древнему обычаю. Он же писал послание к новообращенным пермякам, в котором, между прочими наставлениями, обличал их богомерзкие дела: «служение кумирам, совершение тризн идолам, моление болвану Воипелю». В нравственной части грамота и послание митр. Симона, наравне с прочими посланиями этого рода, проникнуты духом нравственно-аскетического проповедничества. Они внушают жизнь по заповедям христианским, посещение храмов, соблюдение постов, неядение в праздники до обеда и т. под. 300 . В грамоте пермскому духовенству Симон упоминает, что ему (духовенству) неоднократно об этих предметах «посылал грамоты свои пермской епископ Филофей». Епископ Филофей, проповедуя веру 30 лет (1471–1501) , часто писал окружные послания к духовенству и зырянам. О содержании их можно судить по мыслям приведенных нами посланий митр. Симона. В окружных посланиях и грамотах древних пастырей особенно заметны повторения и заимствования, нередко буквальные. Грамота новгород. архиеп. Макария в пятину вотскую сообщает нам любопытные сведения о вере и нравственности племен, обитавших между балтийским морем и ладожским озером. Финские племена: Карела, Чудь, Ижора, благодаря деятельности миссионеров, уже в XIII веке были обращены в христианство; но от недостатка надзора и руководства в вере, придерживались языческих обычаев. Они покланялись камням и священным деревам, приносили жертвы богам своим, и обращались за наставлениями к арбуям или жрецам. Между прочим, у них в обыкновении было многоженство, как и у прочих язычников, странный способ погребения в лесах и курганах. В окружной грамоте к духовенству пятины (1534 г.) Макарий обличает все эти заблуждения и подкрепляет свое слово делом. Он внушает духовенству, при содействии православных, истреблять огнем все языческие божества и молельни; арбуев и их последователей исправлять, или предавать суду 301 . В 1535 г., по распоряжению Макария, снова были приняты меры к истреблению в этих местах язычества. Но язычество снова утвердилось в финских племенах, и спустя 13 лет, архиеп. новгор. Феодосий написал окружную грамоту к духовенству вотской пятины, сходную с грамотой Макария, и подкрепил ее теми же полицейскими мерами. Последствия дела не известны 302 . Значение обличительных грамот и посланий |
| Виппер в своей известной книжке о Грозном остроумно сравнивает время митр. Макария с “католической реформацией,” а в Стоглаве видит некое подобие Тридентского собора. В этом сопоставлении есть несомненная правда. В эпоху Макария в Москве стремятся и стараются “строить культуру, как систему.” Это было время собирания. Собирали старину, — при том именно местную, русскую старину, к греческим образцам заново не обращались. “В XVI-м веке греческий источник стал заменяться своим, древнерусским,” верно отмечает Истрин. Нужно сразу отметить и еще одну особенность. Собирание началось в Новгороде, — не следует ли вести его уже от Геннадия? В известном смысле это “собирание” XVI-ro века было обобщением и закреплением именно Новгородских навыков, обычаев и преданий. Не случайно и на Стоглаве в царских речах и вопросах напоминаются, прежде всего, Новгородские случаи и примеры. С этим связано и то, что в начинаниях Макария и Сильвестра ясно чувствуется влияние Запада (именно немецкое влияние, прежде всего). Взаимное отношение “Избранной Рады” и митрополита остается неясным, — политически Сильвестр и Макарий не были единомышленниками, но в культурном отношении они принадлежали скорее к одному типу. Отрыв от греков (на Стоглаве и не ставился вовсе вопрос о греческом примере) и соблазн бытом, — вот культурный и религиозно-психологический итог XVI-ro века. Побеждает бытовой или “социальный” идеал, и в духовном обиходе среднего москвитянина второй половины XVI-ro века уже нет места для созерцательного делание (срв. характерное вырождение молитвы Иисусовой в Домострое, гл. 13). В Московский охранительный синтез не входит лучшее и самое ценное из Византийских преданий, не входит созерцательная мистика и аскетика, наследие исихастов XIV-ro века. Это был синтез избирательный, тенденциозный, — не столько даже собирание, сколько именно выбор или подбор, определяемый предвзятой идеей или решением воли. Впрочем, Ареопагитики в афонском переводе вошли в Минеи Макария, и вообще эта книга имела неожиданное распространение и популярность (Грозный очень любил Ареопагитики)... |
|
|
