| —173— Так как Гефеле, таким образом, оказался в данном случае решительно позади Тилльмона, то я предполагал было писать особую заметку о кельнском соборе 346 года и начал приобретать нужные для нее книги. Таким образом в моей скромной библиотечке появились 1-й том «Церковной истории Германии» Реттберга и I-й и II-й томы «Церковной истории Германии» Фридриха. Но ознакомившись с подробной аргументацией подлинности кельнских актов 346 года у Фридриха, я пришел к мысли, что новое исследование о них едва ли нужно. Вопрос об этих актах, как показалось мне, обследован у Фридриха так обстоятельно, что, выступая на защиту их подлинности, я должен бы был в существе дела только повторять аргументацию Фридриха. В настоящее время положение дела несколько изменилось. 23 страницы, посвященные этому вопросу у Фридриха, не покончили с ним окончательно: появились новые работы и против подлинности спорных актов и в защиту ее. Против их подлинности высказался, напр., такой авторитетный ученый, как Дюшен 387 . А главное теперь, когда «выдуманным» актам кельнского собора 346 года придано значение аргумента против подлинности открытого Швартцем послания антиохийского собора 324 года, будет совсем не излишне изложить здесь хотя бы основный контур этого интересного историко-критического вопроса, тем более, что, насколько мне известно, из русских ученых никто об этом кельнском соборе не обмолвился ни единым словом 388 . —174— Известно, что сердикский собор 343 (342?) 389 года, восстановив в правах Афанасия в., Маркелла анкирского, Асклипия газского и других, низложенных евсевианами, епископов, не смотря на то, что восточные епископы не пожелали принять участие на этом соборе и составили свой собор (так называемый филиппопольский), захотел однако, с согласия императора Константина добиться согласия восточного императора Константия на возвращение этих епископов на свои кафедры, и с этою целию, уже пред пасхою 344 года, отправил на восток, с письмом императора Константа к Константию, двух епископов: Винкентия капуйского (в Кампании, бывшего римского пресвитера, одного из двух представителей Сильвестра, епископа римского, на никейском соборе) и Евфрату агриппинского, епископа главного города верхней Галлии, Colonia Agrippina, т. е. нынешнего Кёльна. Но когда эти послы сердикского собора прибыли около пасхи 344 года (15 апреля) в Антиохию, то Стефан, епископ антиохийский [приемник Флакилла, председатель восточного сердикского («филиппопольского») собора 342/3 г.] устроил грязную проделку с престарелым Евфратою, окончившуюся, впрочем, очень печально для самого Стефана: он был низложен за это самими же евсевианами на созванном для этого антиохийском соборе – по-видимому, том самом, который издал пространное изложение веры, так называемое κθεσις μακρστιχος, или 5-ю антиохийскую формулу. Об истории с Евфратою говорят Афанасий в. 390 и независимое от него – Феодорит 391 . |
| Авторы, повторяющие далекие от истины слова об осуждении хилиазма на II Вселенском Соборе, порою не замечают очевидной алогичности: зачем блаженному Августину понадобилось прибегать к довольно сложной экзегетической конструкции, «закрывшей» проблему хилиазма, если есть решение Собора по этому вопросу? Второй Собор состоялся в 381 году. Блаженный Августин принял крещение в 387 году, в 395 посвящен в епископа. Хилиазм в свете икономии Осуждение хилиазма Дмитрий Степаненков выводит из решений II Вселенского Собора. Вот что он пишет: « В IV веке хилиазм, как один из пунктов учения Аполлинария Лаодикийского, был осуждён на II Вселенском Соборе. В Символ Веры была вставлена фраза «Его же Царствию не будет конца». С момента принятия Церковью решения по вопросу хилиазма никто не должен держаться этого верования и проповедовать его, поскольку соборным голосом Церковь осудила данную теорию. Хилиазм никогда не был общим верованием Древней Церкви, тем более в последующие времена, после соборного решения, непозволительно о нём учить». Эти ложные утверждения насчет Собора митрополита Макария (Булгакова) с небольшими вариациями переносятся из книги в книгу более ста лет. Так или иначе, независимо от понимания этого момента Степаненковым и другими авторами, нам предписывается осудить мнение тех святых отцов древней Церкви, что исповедовали хилиазм. Митрополит Макарий (Булгаков) недвусмысленно говорил о ереси словами « в обоих своих видах» . Уже давно были опровергнуты эти ложные утверждения, однако по инерции их продолжают массово воспроизводить. Посмотрите, что пишет об этой «неточности» современный богослов (к слову, противник святоотеческого хилиазма) Алексей Дунаев в предисловии к главе о Папии Иерапольском книги «Писания мужей апостольских»: « Второй вселенский собор осудил прибавкой «Егоже Царствию не будет конца» (Лк. 1, 33) ересь не Аполлинария, а Маркелла Анкирского, не имеющую никакого отношения к хилиазму... Однако хилиазм Аполлинария подвергся критике со стороны свв. Епифания Кипрского, Василия Великого и Григория Богослова, называвших буквальное понимание тысячелетнего царствия «вторым иудаизмом» и «иудейскими баснями», несовместимыми со всем Священным Писанием…» |
| – в учении. Но далека была от нас зависть. Усерднейшим же делом делало соревнование. Оба мы домогались не того, чтобы которому из нас самому стать первым, но каким бы образом уступить первенство друг другу, потому что каждый из нас славу друг друга почитал собственной славой. Казалось, что одна душа имеет два тела. Что касается до уроков, то мы любили не столько приятнейшие, сколько совершеннейшие. Нам известно было 2 дороги. Одна, это первая и превосходнейшая, вела к нашим священным храмам и тамошним учителям, другая-это вторая и неравного достоинства с первой – вела к наставникам наук внешних. Другие же дороги: на праздники, в зрелища, в народные стечения, на пиршества – предоставляли мы желающим». Эти 2 юноши учатся в Афинах и впитывают всё, что могут из того, что могли им предложить афинские школы. Григорий Богослов говорит, что Василий Великий так изучил все науки, как другой не изучает и одного предмета, каждую науку он изучил до такого совершенства, до такой углубленности, как будто он изучал её только одну и больше ничему не учился. Действительно, Василий Великий знал языки, был философом, оратором, блестяще владел диалектикой, имел глубокие познания в математике, естествознании, даже медицине. Легче было выйти из лабиринта, чем переспорить Василия, если он «сам бы захотел этого». – говорит его друг Григорий Богослов . 357 год – возвращение через 4 года в Кесарию Каппадокийскую. И тут – нерешительность в жизненном пути. С одной стороны, он тяготел к монашеству. С другой стороны, стремился к людям. Поэтому стал адвокатом, и его адвокатские речи снискали огромную популярность. Т.е. Василию «светила» блестящая карьера адвоката. И Василий Великий отказался от светской карьеры, оставил всё и предался аскетическим подвигам, под влиянием воспитания в детстве (Макрина, Эмилия, дед и т.п.). После обучения он вернулся домой. Обладал св. Василий Великий уникальными способностями. Первое, что он попробовал – это было поприще адвоката, причем, это его выступление в качестве защитника вызвало восторженные отклики. Вместе с тем, он не стал заниматься светской деятельностью, потому что по складу своего характера, по своему умонастроению он был склонен к уединению, аскезе, к служению Церкви. Вероятно, в это время, после возвращения из Афин в357 году (Василию 20 лет) он принимает крещение от епископа Кесарии Каппадокийской Диания. Дианий был довольно своеобразным человеком. На Антиохийском Соборе 338 года он был председателем, а этот Собор осудил св. Афанасия и Маркелла Анкирского, поэтому по своим богословским убеждениям он был нетвердым человеком. Когда он был на одре болезни, он показывал на свои седые волосы и говорил: когда растает этот снег, останется много грязи. Василий Великий относился к нему с уважением, хотя видел его богословское несовершенство. |
| Все, насколько известно, исследователи в настоящее время, признающие подлинным, вместе с антиохийским посланием, и это письмо Константина, держатся того мнения, что «великий» собор предполагался в Анкире потому, что был назначен там самим императором, и именно – еще до Антиохийского собора; об этом знали антиохийские отцы и потому они говорят о будущем Анкирском соборе; но Константин потом изменил свое первоначальное решение. Связный очерк событий того времени попытались дать – принимая указанное предположение о назначении собора первоначально в Анкире самим императором – Швартц и Зеекк. По представлению Швартца, 276 действия Константина, направленные к устранению религиозной смуты на Востоке, открылись, после победы над Ликинием 18 сентября 323 г., посольством Осия с письмом в Александрию, причем сам Константин на деле склонялся на сторону Ария. Когда миссия эта оказалась безуспешной, император назначил собор в Анкире, – зачем именно там, где кафедру занимал ревностный противник ариан Маркелл, неясно. Последователи Александра Александрийского заключили отсюда, что император хочет действовать в их пользу. В Антиохии они сами поспешили составить собор, воспользовавшись вакантностью Антиохийской кафедры (по t Филогония 20 декабря 324 г.); туда явился Евсевий Исаврийский и созвал собор для избрания епископа; на соборе затем, под предлогом заботы о дисциплине, отцы выдвинули на деле вопрос об арианстве, приняли исповедание веры Александра Александрийского , а трех противников его отлучили до будущего собора в Анкире. Константин, ввиду этого неожиданного выступления, перенес тогда предположенный собор в Никею (в чем сказалось влияние Евсевия Никомидийского); собор уже должен был быть Вселенским, чтобы парализовать тенденции антиохийцев, и сам император решил присутствовать на нем. В конце концов победа принадлежала не той или иной церковной партии, но деспоту-императору. Иначе комбинирует те же в общем факты Зеекк 277 , применяя частью высказанные им уже ранее предположения к вновь открытым данным. |
| Кроме того, Иллирик являл собой своеобразную буферную зону между церквами, традиционно рассматривавшимися как западные, и церквами, считавшимися восточными. В результате иллирийский епископат был вовлечен в соборное движение как в той, так и в другой части христианского мира. Впрочем, значение этого обстоятельства не стоит преувеличивать. Христиане IV столетия не ощущали себя членами двух находящихся между собой в общении Восточной и Западной Церквей. В своем мистическом и сакраментальном аспектах Кафолическая Церковь мыслилась как единая. Единым считалось и истинное предание веры, полученное от апостолов и сохраняемое попечением епископов, возглавляющих отдельные местные церкви, пребывающие в общении между собой. Отдельные епископы, как и подчиненные им церкви-общины, могли рассматриваться как «западные» или «восточные», однако это географическое соотнесение не имело абсолютного характера. Восток плавно перетекал в Запад, а Запад в Восток, образуя непрерывную ткань тела Церкви. Иллирик, таким образом, был мостом, а не границей между восточной и западной частями христианского мира. В целом историю арианской смуты можно условно разделить на два этапа, исходя из проблематики конфликта: первый период, охватывающий 20-е – начало 50-х гг. IV в., можно обозначить как «спор о лицах». В этот период в центре внимания противостоящих сторон находится вопрос о правоверии, нравственной чистоте и обоснованности политических действий отдельных лиц (Ария, свт. Афанасия, папы Юлия, Евсевия Никомидийского, Маркелла Анкирского, Фотина Сирмийского, Урсакия Сингидунского, Валента Мурсийского и т.п.). Осуждение или оправдание указанных церковных деятелей отдельными епископами приводит к их зачислению в рамки противоборствующих течений никейского (афанасианского) или евсевианского, при этом представители этих двух течений совершенно по-разному интерпретируют причины и сущность разделившего Церковь конфликта. Если для евсевиан речь идет о неоправданном вмешательстве западного епископата в восточные дела, то для никейцев причина конфликта – интриги евсевиан, покровительствующих арианской ереси и плетущих козни против защитников ортодоксии (понимаемой иногда очень специфическим образом, как показывает исповедание веры западных отцов Сердикского собора). Следует при этом отметить, что противоборствующие течения не обладали «партийным» самосознанием (никто не мыслил себя членом какой-то обособленной группы, поскольку обособление – свойство ереси, но всякий считал себя членом единой Кафолической Церкви) и, как следствие, «партийной» организацией, дисциплиной и четкими границами. Отсюда также вытекает проблема условности любых обозначений, применяемых по отношению к церковным течениям IV в. |
| М. смог покинуть вост. области и добраться до Италии, куда в это время прибыл и повторно низложенный евсевианами свт. Афанасий Великий. Оба епископа обратились с жалобой на действия евсевиан к Римскому еп. Юлию I ( Athanas. Alex. Apol. contr. ar. 20; Epiph. Adv. haer. 72. 2). Для рассмотрения дела свт. Афанасия Великого и М. еп. Юлий созвал в кон. 340 или нач. 341 г. Римский Собор , в к-ром приняли участие ок. 50 италийских епископов ( Pietri. 1976. P. 201). Евсевиане от участия в Соборе отказались и организовали Антиохийский Собор (341). Римский Собор оправдал свт. Афанасия и М., Антиохийский Собор подтвердил их осуждение ( Athanas. Alex. Apol. contr. ar. 20-35; Idem. De synod. 24). Для того чтобы оправдаться перед еп. Юлием от возводимых на него обвинений в ереси, М. составил богословское послание ( Epiph. Adv. haer. 72. 2-3), в к-рое, как считают нек-рые исследователи ( Kelly. 1981. P. 102-104; Skarsaune. 2009; Thompson. 2015. P. 9-10), включил традиц. рим. вероучительную формулу, реконструируемую на основе сочинения Руфина Аквилейского «Толкование на апостольский Символ» (PL. 21. Col. 335-386). Др. исследователи рассматривают данное исповедание как творение М. ( Kinzig, Vinzent. 1999. P. 550-559). В 343 г. императоры Констанций II и Констант I созвали для разрешения вызванного делом свт. Афанасия и М. церковного разделения большой Сардикийский Собор , на к-рый были призваны как восточные, так и зап. епископы. Поскольку зап. делегация включила в свой состав осужденных на Востоке свт. Афанасия и М., вост. делегация отказалась от участия в совместных заседаниях и провела сепаратный Собор. В результате зап. епископы подтвердили справедливость решений по делу свт. Афанасия и М., принятых еп. Юлием, и осудили «арианскую и евсевианскую ересь» ( Athanas. Alex. Apol. contr. ar. 47; Hilar. Pict. Fragm. hist. II 6, 11; Theodoret. Hist. eccl. II 8). Вост. епископы вновь осудили свт. Афанасия и М., а также зап. епископов, вступивших с ними в общение ( Hilar. Pict. Fragm. hist. III 1-29). В 344 или 345 г. М., вероятно, вновь занял анкирскую кафедру (его возвращение и изгнание еп. Василия Анкирского вызвало волнения среди жителей Анкиры - Socr. Schol. Hist. eccl. II 23; Sozom. Hist. eccl. III. 24; см. также: Hanson. 1988. P. 219-220). В то же самое время Антиохийский Собор составил т. н. 5-ю антиохийскую формулу, в которой вновь осудил учение М. и его ученика Фотина, еп. Сирмийского ( Athanas. Alex. De synod. 26; Socr. Schol. Hist. eccl. II 19). После гибели имп. Константа (350) имп. Констанций II в очередной раз отправил М. в изгнание ( Socr. Schol. Hist. eccl. II 26; Sozom. Hist. eccl. IV 2). О церковной деятельности М. во 2-й пол. IV в. достоверно ничего не известно, однако на Востоке в этот период существовала группа его сторонников (маркеллиан), включавшая ряд анкирских клириков ( Epiph. Adv. haer. 72. 10-12; см. также: Hanson. 1988. P. 222). М. дожил до очень преклонного возраста ( Epiph. Adv. haer. 72. 1). Сочинения |
| Погребение же, делавшее из него «тринадцатого апостола», в центре среди стел двенадцати апостолов, в посвящённой ему в Константинополе Базилике 1231 , было начальной формой культа, предметом которого он стал, особенно на Востоке с первой половины V в 1232 . Сразу же после его кончины со всей серьёзностью встала и проблема его крещения, которое совершил арианин Евсевий, в бытность свою епископом Никомидийским, до перехода на Константинопольский престол в 337 г. 1233 , и трудности собственно политического наследования (от устранения младших ветвей в Константинополе в период с 22 мая по 9 сентября 337 г 1234 . до противоречий между Константином II и Константом, вплоть до внезапной смерти Констанция II во время его борьбы с Юлианом), и, наконец, конфликтные отношения между императором и епископами, болезненным следствием которых стало изгнание Афанасия и Маркелла Анкирского 1235 . Перед лицом этих противоречий в религиозной политике, те, кто унаследовал роль Константина, как в управлении империей, так и в руководстве церквями, были вынуждены вновь очертить его образ. В ближайшей перспективе основными ориентирами в нём были два прямо противоположных по смыслу пункта: роль в Никейском соборе, установившем связь между единосущным Символом веры и авторитетом Константина 1236 , и крещение под юрисдикцией епископа-арианина, в довершение его усиливающейся склонности к арианству. Речь шла о сложном хитросплетении, отличное знание которого показал Евсевий Кесарийский , при разработке своего рассказа о крещении, как завершающем деянии жизни Константина, избегая упоминания Евсевия Никомидийского. Такую же осторожность он проявил в определении связанного с этим общего вопроса. Отношения между Константином и епископами, а точнее, взятая императором на себя роль в общении с Церковью , была им определена формулой «koinòs episkopos» («епископа всеобщего»), или ещё более удачной в её аллюзионности «episkopòs ton ektòs» («надзирателя всех епископов») 1237 , которая через несколько лет была заменена другой, более откровенной и полемичной, «episcopus episcoporum» («епископ епископов»), в применении к Констанцию II Люцифером Калаританским 1238 . |
| «Полуарианами» или «пневматомахами» в анафематизме называлась группа, приблизительно в 363–367 гг. отделившаяся от «омиусиан» (объединенных вокруг Василия Анкирского и Григория Лаодикийского) и отвергавшая на Антиохийском соборе 325 г. божественную природу Духа. Эта группа, во главе которой стояли Евстафий Севастийский и Елевсий Кизический, была очень влиятельной в провинциях Азии, Геллеспонта, Лидии и на греческих островах. Их представители – Елевсий Кизический и Маркиан Лампсакский – были приглашены на прения Константинопольского собора, однако соглашение не было достигнуто и представители «пневматомахов» вскоре покинули собор, который принял в отношении них указанный анафематизм. Под влиянием Евстафия Севастийского, как известно, находился и Василий Кесарийский , который также некоторое время принадлежал к омиусианам, но в течение 60-х годов стал на никейскую сторону, а впоследствии (373–375 гг.) разошелся со своим учителем Евстафием и по пневматологическим вопросам 919 . Как кесарийскому епископу (с 370 г.), Василию удалось привлечь к никейскому исповеданию и часть омиусиан из окружения епископа Мелетия. Собором также были осуждены «савеллиане», «маркеллиане» и «фотиниане». Маркелл Анкирский в истовой верности никейской формулировке дошел до монархизма (в котором единство сущности Отца и Сына едва не устраняет различия между Ними), а потому был объектом критики со стороны омиусиан ( Евсевия Кесарийского ). Афанасий Александрийский , напротив, сначала (примерно до 346 г.) защищал Маркелла, так же как и западные епископы (лишь в 366 г. Либерий согласился с осуждением Маркелла со стороны омиусиан). Василий Кесарийский (в отличие от Григория 920 ), сторонился скорее омиусиан. Фотин, диакон Маркелла, а позже епископ Сирмийский, в своем монархианстве дошел до адопционизма 921 , за что был многократно осужден, однако во время Константинопольского Собора его учение еще не представляло серьезной угрозы ортодоксальному вероучению. Последней осужденной группой были «аполлинаристы», названные так по имени Аполлинария Лаодикийского. Они также поддерживали никейскую формулировку, и Аполлинарий много лет дружил с Афанасием и с Василием Кесарийским (361–364 гг.), который отмежевался от его учения только в 377 г. Но аполлинаристская христология редуцировала Христово человечество исключительно к телесности, соединенной в одно лицо с Божественным Логосом (λγος-σρξ), и впоследствии вызвала недовольство как на Западе империи (377/8 гг.), так и на ее Востоке (379 г.). |
| Не довольствуясь этими эдиктами, ариане, на казенных колесницах, предоставленных им в распоряжение, ездили по Церквам, отыскивая не разделяющих еретических их мнений. Они заставляли их бичевать немилосердно, заключать в темницы, ссылать или умерщвлять. Ужас, распространяемый ими, был таков, что многие предпочитали лучше скрываться в пустыне, нежели подвергаться насилиям за отказ иметь с ними общение. Оставив Сардик, многие из западных епископов отправились в Милану, где пребывал тогда император Констант. 244 Они имели двоякую цель: осудить Фотиноса, ученика Маркеллова, и стараться о приведении в исполнение определений Сардикийских. Фотинос был епископом Сирмиума, города принадлежавшего к империи западной. Он, несомненно, проповедовал ложное учение, которое приписывалось учителю его, Маркеллу Анкирскому. Восточные осудили его в Антиохии: Западные равным образом принуждены были осудить его, иначе на них самих пало бы подозрение в ересях, в которых он упрекался. Восточные сочли бы их тем более подозрительными, что они оправдали Маркелла. Для доказательства, что определение их не благоприятствует ереси, они решились осудить Фотиноса. Необходимо дать себе отчет в ереси Фотиноса, для объяснения противоборства некоторых из православных восточных выражению единосущный. Епископ Сирмиумский, конечно, злоупотреблял им для проповедования савеллианства. Если сущность Отца и Сына тожественна, говорил он, то слова Отец, Сын – только слова обозначающие её сущность, Бога Единого, и напрасно раздробляют эту сущность на три лица. Маркелл Анкирский, наставник Фотиноса, не был так откровенен, как ученик его, при изложении этого вероучения, но остался однако заподозренным; дело его не имеет того православного значения, как дело Афанасия; умалчивания его, обнаруженный Евсевием Кессарийским ученым образом и с неопровержимой логикой объясняют, почему столько восточных с недоверием смотрели на выражение единосущный, хотя были вполне православными. Осуждение Фотиноса не было принято на этим епископом, ни его учителем Маркеллом, который при этом случае разоблачил мнения свои, благоприятствовавшие ереси Савеллия. Он доказал тем, что не был вполне добросовестен на соборах в Риме и в Сардике, и Афанасий перестал поддерживать с ним общение, которое могло бы сделаться подозрительным и заставить сомневаться в собственном его православии. 245 |
| В 341 г. с одобрения К. для уточнения вероопределения был созван Антиохийский Собор. Формальной причиной его созыва стало освящение построенной Великой церкви, главной базилики в Антиохии. Анафематствовав учения Ария, Маркелла Анкирского, Павла Самосатского и Савеллия , Собор выработал 3 новые догматические формулы. Их основная идея сводилась к стремлению не использовать термин «единосущный» в Символе веры, поскольку его нет в Свящ. Писании и в восприятии мн. вост. христиан того времени он тесно связывался с савеллианством. Вместе с тем Собор утверждал учение о 3 Божественных Ипостасях, неоднократно подчеркивал Божество Сына, Который считался подчиненным Отцу, но также назывался Единородным. Однако Запад отказался принимать нововведения Антиохийского Собора, и вскоре возникла идея созыва Вселенского Собора, который мог бы окончательно разрешить сложившуюся ситуацию (см. Сардикийский Собор ). Инициатива созыва Собора, видимо, принадлежала западным епископам, но нашла поддержку и на Востоке. Организацию Собора взял на себя имп. Констант; К. ему содействовал ( Hilar. Pict. Fragm. Hist. 2). Соборные заседания не привели к разрешению конфликта; вост. епископы покинули Сердику (Сардику, ныне София) и составили Собор в Филиппополе (ныне Пловдив, Болгария), на к-ром подтвердили 4-ю Антиохийскую формулу, а также объявили об отлучении папы Римского Юлия, епископов Осия Кордубского, Протогена Сардикийского, Гауденция и Максимина Треверского за то, что они допустили к общению Маркелла, Афанасия и проч. преступников ( Hilar. Pictav. Fragmenta Historica. III 27). После удаления восточных епископов Сардикийский Собор ответил подобным осуждением в адрес 9 арианствующих епископов и вновь подтвердил невиновность свт. Афанасия, еп. Маркелла и прочих изгнанных с Востока никейцев. Собор также подтвердил незыблемость Никейского Символа веры, добавив и свое особое исповедание веры, текст которого приводит Феодорит Кирский (Hist. eccl. II 8). Т. о., вместо разрешения всех накопившихся вопросов и восстановления церковного единства Сардикийский Собор лишь усугубил раскол между Восточной и Западной Церквами. |
|
|
