| — Битте! Полицай с изумлением ответил: — Мы же русские, обалдели вы все? И тут случилось новое ужасное несчастье: пересмешник и весельчак Ванька Телегин, побелев, выстрелил в лицо этому полицаю. Странно сипя, словно прохудившийся резиновый баллон, полицай постоял немного, потом стал валиться на своего соседа — молоденького, с хохолком на затылке, рыжего, в очках. — Это что же такое? — взбешенно осведомился Устименко. — Ты что делаешь, Телегин? — А за русского! — ответил Телегин. — Не смеет он, товарищ военврач… — Послушайте, товарищи! — крикнул тот, кто был в очках. — Вы должны меня немедленно выслушать, товарищи! — Тоже пуля занадобилась? — оскалясь, спросил Телегин. — Товарищи мы тебе, изменник родины? Выходи! Их повели мимо Володи. И Мальчикова в его праздничной толстовке тоже повели, а за ним бежала женщина в ярко-зеленом шуршащем платье, бежала и отталкивала от него пепельно-серого Цедуньку, который, как и все другие, как и они сами, понимал, куда ведут изменников и что с ними сделают в ближайшие минуты. И Володя тоже понимал неотвратимость того, что должно свершиться, и в то же время чувствовал всем своим сердцем, что это не может, не должно свершиться, во всяком случае не совершится, пока жив он Устименко. Наконец их вывели всех из комнаты, где лежали двое мертвых, и замешкались, не зная , как выполнить дальнейшее . Валил мокрый, косой снег, и, жалко трясясь всем телом, стоял дядька Папир. К нему кинулась женщина, держа ребенка на руках, и ей Володя сказал, не зная сам, что говорит: — Вам тут нельзя! Слышите? Вы ребенка простудите! Тут же холодно… Свет из окна освещал ее исступленные глаза, и Володя, словно во сне, услышал, как кричит она Папиру: — Да скажи же им, объясни, они не знают! Скажи про Степана Савельича, скажи, дядя Роман! — Так они ж не слушают! — ломким голосом произнес дядя Роман. — Разве ж они слушают? Они же вовсе и не красные, разве красные могут так сделать? — Минуту! — негромко сказал Володя Цветкову и, сведя его с крыльца, быстро спросил: — Вы слышали? |
| В следующем году возникло любопытное дело о перечислении двух сел из Астраханской епархии к Тамбовской. Помимо Кузнецкого уезда, в Астраханской епархии оставались села других уездов, которым, по близости, удобнее было принадлежать к Тамбовской епархии. Одним из таких сел было село Алмазов Яр Саратовского наместничества Ново-Балашовского округа. Оно отстояло от Астрахани в 1500 верстах. За отдаленностью от епархиального начальства, несмотря на неоднократные просьбы, по смерти тамошнего священника, целых два года не назначали никого на его место. Поселяне, числом 1500 душ, оставаясь без священника, терпели крайнюю нужду при совершении христианских треб. Местный вотчинник генерал-майор Телегин просил перечислить его вотчину с церковью Покрова Пресвятые Богородицы к Тамбову, до которого было не более 90 верст. Заодно с селом Алмазовым Яром майор Телегин просил приписать туда же другое его вотчинное село Покровское-Засецкое или Старохоперское того же наместничества и округа, которым он, Телегин, владел вместе с тестем – гвардейским подпоручиком Алексеем Безобразовым. Село Засецкое находилось в таком же расстоянии от Астрахани, как село Яр. Св. Синод 2 мая 1791 года уважил просьбу помещиков, но вместе с тем серьезно занялся наведением справок, почему так долго из Астрахани не назначали священника в вотчину майора Телегина и как прихожане обходились без пастыря. 31 мая преосвященный астраханский Никифор разъяснил, в чем дело. По смерти священника села Алмазова Яра прихожане прислали в Астрахань с приговором своего пономаря и просили назначить его на место умершего священника. Между тем о смерти священника не извещали, к тому же явившийся кандидат священства пономарь оказался полнейшими невеждой. В Астрахани учили его сорок дней, но ничего не вышло. Епископ Никифор предложил прихожанам представить кого-либо из дьяконов, т. е. более достойного, но прихожане молчали. За это время приход не оставался без священника, будучи поручен соседнему священнику. Преосвященный, наконец, просил Саратовское Духовное Правление представить кандидата, но оно не могло указать желающего идти в священники к майору Телегину. В то время, как прихожане желали себе «в попы» дьячка-неуча, майор-помещик требовал себе ученого священника, а его негде было взять. Так писал Преосвященный Никифор во втором своем доношении от 1 октября 1791 года. |
| Улыбнулись друзья друг другу. Прокричали своим: – Братцы, не трусь! – Братцы, вперёд! Бросились казаки вверх по лестнице и увлекли своим примером других. Они уже были у самого верха. Вот уже рядом обрез стены. Но тут над Иваном Сорокой нависла стрелецкая секира. Смотрит железным жалом. Миг, и быть бы Сороке в беде. Но рядом Телегин. Ловок в бою Телегин. Выкинул саблю навстречу удару. Выбил секиру из рук стрельца. Выбил одну секиру, но рядом уже другая. Нависла она над самим Телегиным. Смотрит железным жалом. Миг, и быть бы в беде Телегину. Но рядом Иван Сорока. Ловок в бою Сорока. Выкинул саблю навстречу удару. Выбил секиру из рук стрельца. Улыбнулись друзья друг другу. Ещё шаг, и быть бы казакам на стене. И в эту секунду… У Милославского был отряд лучников. Их стрелы и при первой атаке положили немало казацких голов. Били они и сейчас без промаха. Выскочил лучник на стену кремля. Простилась стрела с тетивой. Пробила Сороке грудь, достала грудь и Телегина. Рухнули вниз казаки. На волжском обрыве, в общей могиле, спят они вечным сном. Два казака, два разинца. Запорожский казак и казак донской. Иван Сорока и Фрол Телегин. Ходит над ними солнце. Ходит над ними месяц. Звёзды им с неба светят. Плещет о берег Волга. Ветры бегут над обрывом. Песни о дружбе казацкой поют. Бабка Явилась к Разину бабка. Старая-старая. Согнулась от возраста бабка. Без клюки шагу ступить не может. – К тебе пришла, атаман. В войско твоё казацкое. – Эка шутница ты, старая! — рассмеялся Степан Тимофеевич. – К тебе, к тебе, принимай, — повторила старуха. И даже клюкой о землю пристукнула. – Ну и ну, — покачал головой Степан Тимофеевич. — Ты что же, саблей казацкой владеть умеешь? – Нет, не умею. – Может, стрельбе из пищалей обучена? – Не приведи Господи, — закрестилась старуха. – Так, может, в пушкарном деле ты мастерица великая? — усмехнулся Разин. – Нет, — заявила бабка. — Я слово волшебное знаю. – Волшебное слово? – Его, его, отец атаман. То слово страх из людей изгоняет. Глянул искоса на бабку Степан Тимофеевич, задумался. А дело всё в том, что в войсках у Разина много было таких, кто впервые ходил под пули. Вот и попадались порой людишки, на которых страх находил перед боем. |
| По-прежнему, как тогда в Белополье, в ночь несчастья, падал снег крупными мокрыми хлопьями, ныл в стволах ветер, было холодно, и казалось, что никогда больше не покажется солнце, не согреет лес, не просохнут измученные, голодные, простывшие люди. — Кого у нас побило? — вдруг отрывисто осведомился Цветков. — Дядю Мишу похоронили, — ответил Устименко. — Романюка? — Его. Еще вот трое раненых. — Убили, значит, дядю Мишу. Ну, а ранен кто — поименно? Володя назвал. Цветков подумал, попросил попить, потом велел военврачу Устименке принять командование отрядом «Смерть фашизму». Случившиеся поблизости Ванька Телегин и начхоз Павел Кондратьевич удивленно переглянулись. Цветков перехватил их взгляд, выругался длинно и грубо и сказал, что «днями» сам встанет и наведет порядочек, а пока что «собеседование», «анархию» и «семейную обстановку» в отряде надо кончать. — Давеча весь день совещались и переругивались, — устало произнес он, вот и доболтались, задери вас волки! Я уже маленько соображаю, Устименко будет замещать меня временно… И приказал безотлагательно двигаться дальше. — Ясно! — кивнул Володя. — Отдохнуть людям пора! — со вздохом, закрывая ввалившиеся глаза, добавил Цветков. — И раненых теперь много… Но отдохнуть по-настоящему удалось только на четвертые сутки после этого боя: вернувшийся из разведки Телегин радостно сообщил, что за холмами южнее «открылся» наконец долгожданный дом отдыха «Высокое». Немцев там не видели, персонал весь в сборе, харчей — «завались», «одеялки, простынки, подушки, все культурненько, хоть в шашки играй — такая обстановка». — А почему немцев не видели? — неприязненно осведомился со своих носилок Цветков. Чтобы его не жалели и не видели его слабость, он со всеми разговаривал подчеркнуто сухо и даже враждебно. — А потому, товарищ командир, — подойдя ближе к носилкам и вытягиваясь по стойке «смирно», ответил Ванька Телегин, — потому, наверное, что с осенними дождями совсем ихний проселок развезло, никакая техника проскочить не может, а фриц без техники — что козел без рогов… И завал еще сделался на проселке, мне нянечки тамошние докладывали. Километра на два оползло с холмов. |
| Две линии идут в «Дяде Ване», они связывают пьесу с прошлым Чехова и с будущим его. Доктор Астров жалеет леса и истребление их так же, как в давней «Свирели» скорбел пастух Лука Бедный. И, насаждая свои питомники, Астров, в преддверии «Трех сестер» и «Вишневого сада», мечтает о будущем, «через сто, двести лет», и даже его занимает, будет ли счастлив человек «через тысячу лет». Есть и мотив бездельно-томящихся, неплохих, слабых людей (Елена Андреевна) – первый звук будущего «в Москву, в Москву!». По-настоящему же украшают жизнь некрасивые и смиренные. (В эту сторону Чехов пойдет с годами дальше и дальше.) Их в пьесе трое. Как бы целая партия: Соня, Телегин (Вафля) и нянька. Телегин, у которого лицо в оспинках и от кого давно сбежала жена, жалуется няньке, что его назвали приживалом. «И так мне горько стало». Нянька ему говорит: «А ты без внимания, батюшка. Все мы у Бога приживалы». Астров думает о тех, кто будет жить после «нас», и вот те, «для которых мы теперь пробиваем дорогу, помянут ли нас добрым словом? Нянька, ведь не помянут!» Нянька отвечает ему. «Люди не помянут, зато Бог помянет». Нянька эта замечательна. В ней есть простота и свет, как в о. Христофоре. Она всех утешает, всех согревает, так же естественно, как делали это и Евгения Яковлевна Чехова, и сестра ее Федосья Яковлевна, которую считал Антон Павлович святою. Некрасивая девушка Соня, влюбленная без надежды в Астрова, в тяжкую минуту прижимается к этой же няньке Марине («Нянечка! Нянечка!» – «Ничего, деточка». «Дрожишь, словно в мороз!.. Ну, ну, сиротка, Бог милостив»). И при той же няньке Соня заключает пьесу прославленными словами, которые из уст Лилиной слушал театр в глубочайшей тиши, в сдержанных слезах и волнении: «Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую, верую Мы отдохнем». Занавес медленно задергивался, сходился с двух сторон к середине, обнаруживая на своем сукне чайку, символ театра. А в зрительном зале мелькали у женских глаз белые платочки. Кой-где плакали и откровенно. |
| Образ «женщины–мыслителя» появляется в прозе Лосева не только в одноименном романе, но и в «Трио Чайковского». Томилина — настоящая женщина–мыслитель (недаром у нее «задумчивая поза мыслителя»), и Вершинин мечтает «узнать тайны Томилиной и ее внутреннюю биографию» точно так же, как и его тезка из романа хотел выведать у Радиной ее секреты. Он размышляет о том, что «если женщина есть действительно женщина, она гениальна во всем, в самом простом, в самом обыденном, в самом прозаическом, ибо все тут светится ясной глубиной и светлой всеобщей родиной…». Но Вершинин в «Трио Чайковского» еще не пытается соединить, да и не понимает, как можно соединить жизнь и музыку. Не Вершинин в Томилиной, а Томилина в Вершинине ищет тот «центр, какую–нибудь единую точку», где есть единство мысли и бытия. В «Женщине–мыслителе» тремя восхищенными поклонниками Радиной Вершининым, Воробьевым и Телегиным движет та же цель, которую Телегин формулирует исходным образом: «Ведь есть же в ней, в последних хотя бы глубинах ее души, есть же хоть одна–единственная точка, где объединяются и отождествляются гений и быт, музыка и чувство, красота и живая душа молодой еще женщины». Именно в женщине, в гениальной пианистке Радиной, «философ–монах» Вершинин мечтает осуществить свой «Великий Синтез» всеединства веры, знания и жизни: «Я объединил три великих стихии жизни в одну, в один великий синтез, и объединил их в тебе, Мария, в союзе с тобой, при помощи тебя и твоего же гения…» Рядом с Радиной Вершинин начинает чувствовать себя ответчиком за весь мир, за все человечество: «Вы вдруг сознаете, что вы за все отвечаете: за себя, за нее, за историю, за весь мир». Вершинину кажется, что Радина «вольна своей игрой удушить или воскресить каждого», потому что она — сама творец, ведь она создает «новый мир чудес и тайн», потому что она — сама судьба, вовлекающая человека в «небывалую трагедию». Недаром в этюде Вершинина Радина — и Пифия, ведьма, оборотень, колдунья, языческий жрец, маг, палач, и вместе с тем аскет, подвижник, монах, пророк, тайновидец, свидетель Апокалипсиса (то, что Радина — пророк Апокалипсиса, говорит потом и Телегин). Дело в том, что само «социальное бытие заново воплощает логику, символику и мифологаю и меняет их отвлеченные контуры до полной неузнаваемости» . Но, помня о том, «как жутко реальна иная фантастика и как фантастична и феерична самая обыкновенная и повседневная действительность» , нетрудно в реальной, земной Радиной увидеть «контуры» ее прамифа, как видит их в своих трех снах Вершинин. |
| Ташаковы Иван и Богдан, дворовые слуги царя Ивана, 1573 г. Ташир и Мурин Медведевы дети Мокринские [см. Мурин, Медведь, Мокринские], вотчинники, 1560 г., Рязань Ташлык, Ташлыков : Ташлык Иванович Слизнев [см. Слизень], первая половина XVI в.; Федор Иванович Ташлык Горин [см. Гора], 1568 г., Ярославль; Гордий Ташлыков, подьячий, пристав у послов, 1561 г., Москва; Ташлык Андреевич Башмаков [см. Башмак], XVI в. [см. Бизюка, Всеволожский, Рагозинин] Таянрыков (? – С. В.) Степан Иванович, 1568 г., Ярославль Твердиков Степан, казенный дьяк, 1585 г., Москва Твердило , посадник, 1475 г., Псков; Твердиловы, новгородские бояре, выселенные в конце XV в. в Нижегородский уезд; Никита Твердилов и его сын Михаил, 1608–1612 гг. [ср. Нежата] Твердиславич Федор, посол Великого Новгорода в Москву, 1334 г. [см. Домаш] Твороговы , крестьяне, 1624 г., Нижний Новгород Тебекин Иван Афанасьевич, крестьянин, 1504 г., Верея Тебелев Иван, крестьянин, 1495 г., Новгород Тебенек , холоп, середина XV в., Переяславль Тевель Иван, холоп, повар боярина Тучка Морозова, 1481 г. Тевриз Безобразов [см. Безобраз], помещик, конец XVI в., Арзамас; Тевриз Иванович Теприцкий [см. Теприцкий], новик, 1596 г., Ярославль Тевяш ( Тювяш ), Тевяшевы ( Тювяшевы ): Тевяш Васильевич Зиновьев, дворянин, 1495 г.; Балда [см. Балда] Николаевич, середина XVI в., Новгород; Иван Иванович Тювяшев, 1550 г., Кашин Теглев Евстафий, помещик, конец XV в., Новгород Текутьев Власий Алексеевич, 1565 г. Телебугин Михаил, послух, середина XV в., Московский уезд Телега, Телегин : Федор Телега, митрополичий слуга, 1610 г., Владимир; Телега Зайцев-Добрынский [см. Заяц, Добрынский], первая половина XVI в.; от него – Телегины; Дмитрий Мусин-Телегин [см. Муса], 1569 г. Телеляш кн. Иван Васильевич Ромодановский, умер в 1522 г. Ср. телелюй – разиня, рохля, глуповатый Теленчей Леонтий Борисович Товарков-Пушкин [см. Товарко, Пушка], начало XVI в. Телепень, Телепнев : кн. Федор Васильевич Телепень Оболенский; от него – князья Телепневы; Иов Телепнев, крестьянин, 1564 г., Олонец; Андрей Тимофеевич Телепнев, 1585 г., Тула [см. Овчина, Одолба] |
| Сбор, или собрание, или заседание отряда «Смерть фашизму», прошел, что называется, на высоком уровне. Досталось неожиданно и доценту Холодилину, которому, как выяснилось, дядя Роман, Папир, тоже пытался что-то растолковать, но доцент от Папира стругался. Попало и Романюку, как опытному вояке. В заключение Иван Телегин сказал: — Товарищи дорогие, помогите! Ну, вернусь до жинки, Маша, моя дочечка, подрастет, спросит дитячьим голосом: папуля, а как ты воевал с погаными фрицами? Что ж я отвечу, товарищи дорогие? Нашего комсомольца Толю Кривцова убил? А? — А ты не журыся, Ивочка, — сказал Бабийчук. — Ты навряд ли, голубочек, до того дня и сам доживешь. Война, она, брат, дли-инная… Люди невесело засмеялись, разошлись. Цветков, жалуясь на то, что здорово холодно, притулился в своем углу и, закрыв глаза, сказал: — В общем, шуточки войны. И добавил: — А насчет дочки Маши — это он ничего! В основном же, если вдуматься, то такие истории оглашать не следует. Ничего в них воспитательного нет. И лучше пусть их все Маши всего мира не знают! — Нет, пусть знают! — насупившись, ответил Устименко. — Пусть даже очень знают. — Для чего это? — Для того, чтобы таким, как вы, неповадно было людей убивать. — Ну, а если бы это действительно изменники были? — Значит, вы от своей точки зрения не отступили? — Я повторяю вопрос, Устименко: если бы они действительно были изменниками? — Тогда бы их следовало судить и стрелять . — Но сейчас ведь война! — Существуют военно-полевые суды, насколько я слышал. Усмехнувшись, Цветков закрыл глаза и как будто задремал, а Володя отошел от него к мелиоратору Терентьеву, который, уютно устроившись в опилках, объяснял бойцам, почему у него лично, несмотря на все «переживания», хорошее настроение. — Оно так, оно, разумеется, нехорошо вышло, — сыпал Терентьев, нехорошо, даже ужасно. Ванька Телегин вон как переживает, — он кивнул на притулившегося у гнилой стенки Ивана, — но уроки извлекли. Правильно командир себя критиковал, правильно доложил нам всем, что пьяненький этот дядька, дядя Роман, Папир, хотел с нами поделиться своими соображениями, но мы не допустили… |
| Эти его размышления подтвердил и Колечка Пинчук, принимая бритву. — Теперь маненько получше на витрину стали, — сказал он. — Хотя и не вполне, потому что шевелюра еще нечеловеческая. Может, подстричь вас, товарищ доктор, хотя за успех поручиться не могу… — Давайте стригите! — согласился Володя. Пинчук сначала подстриг его лесенкой, потом эту лесенку «улучшил», потом, ввиду «безвыходности ситуации», предложил обрить голову «начисто». — Брейте! — вздохнул Устименко. — Вот теперь — ничего как будто? — с сомнением спросил Колечка. — Вы только на меня не обижайтесь, товарищ доктор, я же токарь, а не парикмахер… И, напевая «С одесского кичмана сорвались два уркана», Колечка отправился за дебелой и статной няней, а Володя, завернувшись в одеяло, наподобие тоги, пошел осматривать усадьбу дома отдыха «Высокое», чтобы знать, как тут в случае чего можно будет обороняться. Вместе с ним, опираясь на самодельный костыль, ходил опытный солдат Кислицын и сообразительный Ваня Телегин. Покуда занимался он своими командирскими обязанностями и самим собою, Вересова, так и не дождавшись разрешения Володи, протерла Цветкова тройным одеколоном, разведенным с водою, вместе с плоскостопой, подозрительно настроенной сестрой-хозяйкой переодела его во все чистое и занялась другими ранеными — ловко, споро и ласково, так ласково, как может это делать врач, стосковавшийся по работе, да еще в тех условиях, когда можно оказать действенную помощь. — У вашего Константина Георгиевича, конечно, пневмония, — сказала она, мельком взглянув на Володю. — Нынче, по-моему, кризис… Мирошников, которого она перевязывала, тяжело матюгнулся, Кислицын за него извинился, ласково и мягко сказал: — Вы уж, доктор дорогой, не обижайтесь, поотвыкли от дамских ручек… И приказал: — Поаккуратнее бы, ребята, нетактично матюгаться-то… Беленькая, хорошенькая нянечка, видимо уже атакованная Бабийчуком и даже им очарованная, принесла в командирскую палату лампу посветлее — с молочным абажуром, потом — вместе со своим успевшим и побриться и отутюжиться кавалером — доставила она ужин, а Бабийчук — кагор, кофейный ликер и портвейн. Володя оглядел Бабийчука спокойно из-под полуопущенных мохнатых ресниц, спросил негромко: |
| Радеющие хлысты, по словам свящ. Сергеева, «вдруг как неистовые вскрикивают, вспрыгивают, приходят в энтузиазм, нечто пересказывают и говорят иными языками». 2267 «Хлысты, говорит епископ Феофан Затворник , – от верчения пришедши в приятное возбуждение, иные в экстаз приходят. Кто словоохотлив – вскрикнет и начинает бурлить». 2268 «Раз сектант впадает в состояние какого-то блаженного опьянения, он, по словам Бородаевской-Ясевич, вскрикивает и этим как бы дает знать, что на него сошел Дух святой, и затем —193— этот отмеченный Самим Господом начинает пророчествовать». 2269 2) Выпевание экстатических изречений «Послушайте братцы, Все мои сестрицы, Как Дух будет петь, На всех нас глядеть». 2270 «Дух катает, распевает На разные главы». 2271 (Хлыстовские стихи) Выкрикивание прорицаний соответствует бурной, порывистой форме экстатического возбуждения. Когда последнее бывает более ровным и тихим, сектанты произносят свои изречения нараспев, в форме своеобразного пения, напоминающего речитатив. Напр., Закавказские прыгуны «при нисхождениях Духа начинали говорить и петь на разных языках». 2272 В одном их собрании, пророк Телегин. —194— «легонько приплясывая и притопывая, заговорил нараспев, как бы декламируя: «Ноне к тому приготовляйтеся, В волю Божию повергайтеся, Пред всеми униженно смиряйтеся, Духу святу покоряйтеся» и т. д. 2273 Скопческий «искупитель» говорит в своих «Страдах» о хлыстовском пророке Филимоне: «ходил в слове бойко и про чистоту мою в духе пел». 2274 Хлысты, к которым принадлежал Преображенцев, в экстатическом воодушевлении пророчествовали нараспев, «говоря, что самое это есть их лучшее пение, потому что пророки воодушевляются Духом святым». 2275 По словам Головина, пророчество в кружке Татариновой «являлось большею частью в пении, а иногда в простом глаголе на подобие речитатива». 2276 Особенно, кажется, часто прорекание нараспев применяется сектантами во время «выпевания судьбы» всего корабля и отдельных членов. Указание на это встречается во многих сектантских стихах, напр.: а) «Брат сестре говорил: Сестра моя, голубка,… Поди в корабль, порадей, Богом-светом повладей, Святым Духом поблажи, По песенке всем скажи». |
|
|
