| С этими словами он отпустил их из дворца (§ 60). Феодор, покинув столицу, опять отправился в Крискентиевы места и там продолжал труды монашеского общежития до возмущения бунтовщика Фомы. Когда последний стал опустошать азиатскую страну (τν σιτιδα χθνα), царским указом (κλευσις) повелено было приверженцам патр. Никифора прибыть в Константинополь. Это сделано было кесарем «не из попечительности о них, а из боязни, чтобы некоторые из них не пристали к стороне Фомы, так как говорили, что он принимает иконы и поклоняется им». Вследствие этого Феодор опять прибыл в Константинополь (полагают: в 822 году). Но как только Фома перешел в Европу и был взять императором, Студийский игумен отплыл в соседний с Акритом полуостров св. Трифона (полагают: в 823 году). 295 Отсюда он в один из торжественных дней отправился с митрополитами к патр. Никифору, который удостоил его преимущества чести: восхвалял его подвиги в иконоборческий пятилетий период царствования Льва и за трапезою предоставил ему одному сидеть на одном возвышении вместе с собою (§ 61). Говоря о доблестях Феодора, агиограф замечает: «если кто из противников не верит написанному нами здесь в пользу неведущих, тот пусть внимательно прочитает свитки писем отца нашего, и будет верующим, узнав из них истину слов наших об этом» (§ 62). Феодор до самого конца жизни не переставал посылать по всем странам и городам письма, присоединяя многих к православной вере. К нему приходили из столицы и отдаленных островов и городов митрополиты, игумены и монахи и удостаивались его благословения (§ 63). Итак, по прошествии почти 67 лет всей его жизни и 12 лет третьего изгнания его Феодор около начала ноября месяца (826 года) подвергся болезни, скрывавшейся в нем и издавна постигшей его от заключений под стражею и происшедшего отсюда небрежения о здоровье, именно болезни желудка: он совершенно лишился аппетита. В дальнейшем Михаил следует рассказу Навкратия (§ 64–67)... Тело его тогда же было перенесено с упомянутого полуострова на остров Принцев (πρς τν Πργκιπον), где и погребено. |
| Нормы и каноны составления житий, похвальных слов, речей были изложены в риторических пособиях, широко распространенных в античном мире. К ним принадлежала и «Книга хрий», которая в V веке была известна также в Армении. Составление ее приписывается Мовсесу Хоренаци. Однако с ней армянские авторы были знакомы задолго до Мовсеса Хоренаци. Ее основная часть принадлежит известному греческому ритору Афтонию. Труд его «Ars hretorica», войдя в состав «Книги хрий», был переведен на армянский в самом начале деятельности грекофильской школы вместе с «Искусством грамматики» Дионисия Фракийского. По всей вероятности, переводчиком и был Мовсес Хоренаци, вставивший в текст перевода и самостоятельные куски. К. Мелик-Оганджанян в предисловии к «Житию Маштоца» 46 иллюстрирует, насколько точно следовал Корюн канонам, установленным в «Книге хрий» 47 для составления жития-панегирика, в котором «следует восхвалять личность и дела, места и времена...». При составлении панегирика необходимы: а) предтропье – – (предисловие) о причине его создания, в данном случае о лице; б) похвала области, рода, предков, родителя; в) рождение героя, питание, учение, поведение; г) затем в основном разделе панегирика восхваление деяний героя с подразделениями их в аспекте лица, тела и обстоятельства; д) сравнение восхваляемого лица с другим, более известным лицом и выявление превосходства первого; е) повторное восхваление лица и завершение панегирика 48 . Такова композиция похвального жития. Но, как замечает X. Лопарев, «сами византийцы не проводили определенной разницы между тем и другим и нередко и под Bios помещали риторическое житие. Равным образом не всегда указывали на похвальность и риторичность жития» 49 . В композиции жития важное место уделялось предисловию, в похвальном оно было пространным, в практическом – очень кратким. Это было своего рода прелюдией ко встрече с чем-то исключительным. Здесь автор обычно каялся в своей греховности и несостоятельности, убеждал читателя, что он взялся за это трудное дело лишь идя навстречу понуждению «достопочтенного лица», выражал страх, как бы не уподобиться евангельскому негодному слуге, зарывшему талант в землю, и после подобных рассуждений, наконец, переходил к сути дела. |
| Но царь сказал: Стефан не боится смерти, он только её и ждет; так нет же, он умрет не такою смертью, а более жестокою; кроме того и царица пожалеет, что сегодняшний день празднества её Брумалия омрачится убийством. И с этими словами он велел вернуть Стефана обратно в тюрьму (§ 58). Вечером среди пиршества он призвал двух родных братьев – чиновников, красавцев (которых потом из зависти умертвил), и велел им идти в преторий и передать Стефану, что царь спас его от смерти, чтобы он покорился императору; в противном случае велел бить его по рту и по спине до смерти. Братья, тайно почитая страдальца, не только не били его, но лобызали его ноги, и вернувшись донесли царю, что в виду упорства Стефана, они били его до того, что он лишился языка и едва ли доживет до завтра (§ 59). Утром Стефан снял с себя наплечники, опояску и ремень, снял и клобук; братия не советовала ему снимать клобука, но святой не хотел, чтобы разъяренная толпа народа попирала ногами эту схиму; он оставался в одном меховом хитоне (§ 60). Ночью, будто бы от демонов, царь узнал, что братья его обманули. Встав около второго часа (по нашему около восьми часов), он вышел в передние покои дворца (τ βασιλικ προαλια) и закричал: «насилие! нет у меня помощников! что мне и амнимоневтам!» и обратившись к собравшимся к нему на пиршество, спросил: «куда вы? чего хотите»? Те ответили, что явились к нему, царю своему, на праздник царицы. «Я вам не царь», воскликнул Константин, «у вас другой царь, у ног которого вы ползаете, следы которого вы целуете, молитв которого вы просите; нет у меня единомысленника, который бы убил его и дал покой моей жизни». – Генрих II Плантагенет очевидно находился в таком же положении в 1170 году, когда, выведенный из себя архиепископом Фомою Бекетом, воскликнул: «как! человек оскорбляет весь королевский дом, и ни один из этих малодушных слуг, которых я кормлю за своим столом, не отомстит тому, кто наносит мне такую обиду»! 231 – На вопрос гостей, кто этот враг императора, царь назвал Стефана Авксентиева. |
| Болландист Van den Gheyn в 1893 г. предпринимал поиски этого жития по разным библиотекам, оказавшиеся однако безуспешными. Fiat itaque vita reperta! Этим однако агиографическая деятельность Саввы не кончилась. С его именем связывается еще похвальное слово преп. Феофану Сигрианскому, сохранившееся только в славянском переводе в рук. Соловецкой 628, XVI в., л. 99–110 (Описания II, 425): «Трезвения непростаго и труда потреба празднующему о словесех похвальныих лепааго потребная изрещи и духовнаа извещати». Не издано. В IX в. в одно время и довольно близко друг от друга жило двое Савв-агиографов: Савва олимпиец и Савва пелекитец. Первому, как мы видели, принадлежат жития Иоанникия и Петра Атройского, другому житие Макария Пелекитского. Сигрианская обитель, место подвигов Феофана, находилась ближе к Пелекиту, нежели к Олимпу, отсюда казалось бы, что Саввину похвалу Феофану, не сохранившуюся в греч. подлиннике, с большим основанием можно было бы отнести перу Саввы-пелекитца. Однако мы без колебания относим похвалу на долю Саввы-олимпийца на основании изучения языка и литературного стиля обоих писателей. Олимпиец – литературный талант, между тем пелекитец – писатель с посредственными дарованиями, писатель-простец. Как современник Иоанникия, Савва написал его деловое, фактическое Βος; как современник Петра Атройского, он вероятно также писал собственно Βος его. Но от Феофана он был отделен промежутком, по крайней мере, на полустолетие, этого святого он не знал и не помнил. Пожелав коснуться и его, Савва мог сделать это только в похвальном риторическом слове в честь святого. Это Савва и сделал, составив длинную похвалу, полную риторических красот, образов, сравнений и параллелей, что было бы совсем не под силу Савве-пелекитцу, но почти лишенную фактического содержания. Впрочем и те немногие данные являются крайне любопытными. Агиограф, следуя литературной манере, говорит о своем «недерзком и неясном языке», о «молитвах преподобных», то есть или о молитвах св. Феофана, или о молитвах преподобных олимпийских отцов, укрепленный которыми он приступил к написанию похвалы. |
| Софии (§ 38). Народ питал такое почтение к Игнатию, что растащил доски из-под кровати, на которой лежал почивший, и разорвал на тысячи частей покрывало, которым он был покрыт. Едва удалось освободить от народа его тело и перенести в храм муч. Мины, где оно лежало не долго. При гробе его исцелились две сумасшедшие женщины. Лица, заведовавшие его похоронами, положили тело на судно и поплыли к построенному Игнатием храму Архистратига (πρς τ ερ το ρχιστρατγου να); стоявшая на море буря утихла. Тело было положено в мраморной раке в правой стороне (§ 39). Игнатий во второе патриаршество правил десять лет, всего тридцать с небольшим лет и умер на 80-м году жизни (§ 41). Рассказывать, какими чудесами прославил его Бог – дело истории, а не настоящего времени, тем не менее Никита предлагает немногое из многого (§ 42). Мальчик 8–9 лет, совершенно параличный и оглохший, был приведен ко гробу Игнатия и через четыре дня совершенно выздоровел и сам собою открыл церковные двери (§ 43). Другой, пораженный эпилепсией и немотой, обратился с молитвою к Игнатию, который явился ему во сне с ключом в руке, всунул ему ключ в рот, повернул и назвал себя патриархом Игнатием, после чего больной совершенно выздоровел (§ 44). – Легенда о чудодейственном ключе, исцеляющем человеческие немощи, сохранилась в Византии и в более позднее время; в 1200 г. она приурочена была к затвору Софийского храма, медный запор которого брали в рот люди, одержимые какою либо отравою, и исцелялись. 427 – Третий человек, страдавший диссентериею, не получивший помощи от врачей и стоявший на краю смерти, обратился с молитвою к Игнатию, увидел его во сне, успокоился и выздоровел (§ 45). Одна законная жена, мать трех детей, страдала сухоткой сосцов и давала кормить детей другим женщинам; обратившись с молитвою к Игнатию, она собрала миро с его волос и получила изобилие своего собственного молока; тоже получила и другая женщина, страдавшая тем же (§ 46). Одна благородная жена долго была бездетна; муж принес ей елея от мощей Игнатия; женщина намазалась им, разрешилась от неплодия и стала матерью многих детей (§ 47). |
| – А какая это честь? спрашивает (варвар). – Все, что ни захотели бы, творить во имя Его и благодетельствовать почитающим их, и останавливать тех, кто покушается не воздавать им чести: вследствие того и твои воины, как видишь, осмелившись раскопать этот гроб (были наказаны): так как прикосновение нечистых рук варварских было оскорблением лежащему в нем, то по своему дерзновению пред Богом он связал руки и ноги их; и если хочешь узнать, что все это истина, то принеси Ему дары, умилостивив чрез посредство нас христиан, и люди твои освобождены будут от обдержащих их печалей. – А какими дарами можно ему угодит и какие приношения Он принимает? – Елей и воск, как это обычно у христиан, и освобождение пленных, сохранение почтения к храмам. Если все это хочешь сотворить и соблюсти, то увидишь своих воинов здравыми, как прежде (§ 45). Варвар, пораженный этим, обещал все сделать как можно скорее. Дав вольность и свободу христианам, он поручил им ходатайство пред Богом и пред святым. И вот устраивается щедрое возжение светильников, и всенощное стояние, и песнопение; варвары освобождаются от божественного гнева, устраивается некоторое примирение и сделка с христианами, и они уже более не оскорбляли святыни, не попирали божественных жертвенников, уже не отнимали более нечестивыми руками божественных сокровищ, уже не оскверняли храмов кровью. Один гроб был достаточно силен для того, чтобы обличить безумие варваров, прекратить смертоубийство, остановить зверство, привести свирепых волков к кротости овец и заставить тех, которые поклонялись рощам и лугам (λση κα λειμνας), уважать божественные храмы (§ 46). Рассуждения агиографа по случаю этого чуда следующие: «Видишь ли силу гроба, поборовшего силу целого народа? Видишь ли силу гроба, заставившего волка пастись рядом с агнцем, как это говорится у Исаии (11:6), и тигра покоиться вместе с козленком? Видишь ли славу гроба, сияющую чудесами, как лучами солнца? Видишь ли прах сильнейший многих стрел и копьев? Видишь ли останки, смягчившие силу, поражающую в сердце? О, видимый гроб и мысленное сокровище! О, гроб, искупивший гробы и многим доставивший мир! О, гробница, слава которой достигла до пределов океана! О, прах, развеявший варваров и сокрушивший оружие, секиру и войну! О, останки, скрываемые, но драгоценнейшие злата, светлейшие многоценных камней и пышнейшие виссона и порфира, могущественнейшие царей, христиан сила и гордость! (§ 47). |
| Мы сказали выше, что новонайденное послание Климента не только не свидетельствует в пользу мнения о процветании у нас в период до-монгольский настоящей образованности, а напротив свидетельствует именно против этого мнения. Теперь, надеемся, читатель понимает нас. Если говорится о науке чтения, как о великой науке, и если хорошая грамотность представляется как великая учёность: то не ясно ли этим свидетельствуется об отсутствии настоящих наук и настоящей учёности? А если Фома, равно как и Климент, знали по именам эллинских хитрецов Омира, Аристотеля и Платона: то уже давно известны те источники, из которых они могли почерпнуть это невеликое знание. Г. Никольский говорит почти то же самое, что и г. Лопарев. Только изумительных начётчиков в греческой письменности второго превращает в кружок книжников, который группировался подле двора князя Изяслава (Мстиславича) и который занимался научно-литературными (философскими) вопросами 1558 . Дивясь на эту своего рода академию наук, вышедшую из головы г. Никольского, мы не будем опровергать его. Ибо, что мы имели бы сказать против него, уже сказано нами выше. Но не можем не указать на ту неизвинительную смелость, с которой, ради увеличении объёма своей картины, он позволяет себе «нет» превращать в «да». Он говорит: «с пресвитером Фомой митрополит вёл переписку. Послание первого Климент читал пред князем Изяславом и пред многими послухами, которые, таким образом, следили за их литературными сношениями» 1559 . А между тем Климент, отвечая на укор Фомы, что ради тщеславия написал послание к князю философски, говорить, что если и философски писал, то к князю, а не к нему, Фоме. Что же касается до него, Фомы, то к нему не писал, и писать (за исключением, подразумевается, настоящего послания) не намерен. И часть этого ответа Климента Фоме г. Никольский приводит тут же, вслед за тем, что нами выписано! Обращаемся к самому митрополиту Клименту как к писателю. Ипатская летопись отзывается о нём: «бысть книжник и философ так, яко(ва) же в Руской земли не бяшеть» 1560 . А Никоновская летопись прибавляет к этому: «и много писания написав предаде» 1561 . Чтобы Климент действительно написал много писаний или сочинений, это представляется очень сомнительным и на слова Никоновской летописи с вероятностью нужно смотреть как на собственную прибавку её составителя, сделанную по тому заключению, что если был такой книжник и философ, какого не бывало, то должен был оставить и многие писания 1562 . |
| Засвидетельствовав смертью верность Христу, мученики духовно победили врагов: «Подражая божественным трем отрокам, плененным некогда в Вавилоне, как плененные ненавистными [агарянами]… вы, победные мученики, пленили врага, [повергнув его] в великое замешательство» (VII, 2). Вероятно, имеется в виду удивление мусульман тем фактом, что мученики принятию ислама предпочли остаться христианами и умереть. Возможно также, что под врагом здесь имеется в виду сатана, пытавшийся через мусульман соблазнить мучеников. Канон 42 мученикам Аморийским Игнатия Кроме канона, написанного преподобным Иосифом, есть еще иной канон Аморийским мученикам, написанный песнописцем Игнатием. Если первый ныне употребляется в греческих Церквах, то второй находится в богослужебном употреблении у славянских Поместных Церквей. В каноне говорится, что мученики своим подвигом «разрушили варварского безбожия мрачное злочестие» (III, 2), «иссушили мутные потоки прелести» и «благочестно отринули скверну нечестия» (VI, 2, 3). В икосе мученики ублажаются как те, кто «от [всей] души возненавидели и возгнушались агарянской безбожной веры и прелести лютого беса», а о мусульманах говорится как о врагах, ненавидящих Христа-Бога: «Исмаил пребезумный, отвергнувший богомудрые учения Христовы, был посрамлен» (VII, 4). В стихирах говорится, что мученики «светлостию страдания просветили всю землю и разрушили тьму заблуждения». Халиф именуется «зверем злоименитым». В стихирах на стиховне мучеников просят: «Молитвами вашими сокрушите свирепство безбожных агарян и от всякого обстояния избавьте людей благочестно думающих». Стихиры надписаны в Минее как «творение Сикеота», но это не может принадлежать известному песнописцу святому Феодору Сикеоту (+ 613). И оба канона, и стихиры выражают убеждение в том, что мученики, духовно победив мусульман, теперь, будучи с Богом, имеют особую власть помогать христианам в вынужденном противоборстве с исламом. Лопарев Х.М. Греческие жития святых VIII–IX вв. Петроград, 1914. С. 76. Никитин П. Объяснительные примечания//Сказания о 42 аморийских мучениках. СПб., 1905. С. 275. При этом святые рассуждали не совсем согласно с идеями автора, высказанными в введении к «Сказанию…». скрыть способы оплаты Подпишитесь на рассылку Православие.Ru Рассылка выходит два раза в неделю: Мы в соцсетях Подпишитесь на нашу рассылку |
| Евдокия провозгласила женою своего сына свою племянницу; брак, между двоюродными братом и сестрою, также был не из счастливых. – Агиограф и здесь обошел молчанием близкое родство брачующихся, наивно рассказывая, что Евдокия не знала совсем Феофании и расспрашивала её о роде и происхождении. Вскоре состоялось бракосочетание Льва и Феофании, сопровождавшееся пиршествами, раздачею подарков, устройством стола для бедных, помилованием осужденных и пленников; дети столицы с венками на голове пели песни царю. – Известно, что Лев, жалуясь впоследствии Евфимию на свое житье-бытье, между прочим сказал: «все сенаторы знают, что я женился на ней (Феофании) не по своему желанию, а потому, что боялся отца, совсем удрученного»; 112 агиограф опять скрыл эту подробность. Вскоре после женитьбы сына (882 г.) 113 Августа Евдокия скончалась, будучи оплакана царем Василием, Львом и его молодою женою Феофаниею (§ 11). Феофания, к которой возвращается теперь агиограф, вместе с мужем и Александром стала правит царством; Стилиан получил титул василеопатора. Супруга Льва презрела житейскую роскошь, проводила время в молитвах, подавала милостыню, под царскими одеждами носила власяницу, вкушала лишь хлеб и овощи, раздавала деньги и одежды бедным, заботилась о вдовах и сиротах, обогащала монастыри, заботилась о слугах как о братьях, никого не называла простым именем, а всегда с прибавлением κρ, никогда не сердилась, не завидовала, никого не презирала, не говорила неправды (§ 21). Днем постель Феофании была покрыта златоткаными коврами, а на ночь царица расстилала, на пол власяные циновки, на которых и спала, причем с часу на час вставала и молилась. – Близкие современники свидетельствуют, что сластолюбивый царь подчас тяготился своею святою и скучною супругою и изменял ей. Автор Жития Евфимия рассказывает, что Лев передавал Евфимию, сколько горя он перенес чрез Феофанию: последняя однажды явилась к Василию и «возвела на меня клевету, будто я сошелся с дочерью Зауцы Зоею, за что отец выдрал меня за волосы и избил до крови». |
| Сарацины угрожали двинуться уже на Святый Град, разрушить его и поставить здесь свой лагерь (φσατον); но божественная некая сила, явившаяся обессиленным защитникам на помощь, победила их неожиданно и отвратила их от святынь Иерусалима (§ 6). Опустошена была «Старая лавра» ( λαρα παλαι) св. Харитона и её окрестности, причем для иноков её ровно ничего не осталось, и сами они испытали муки и страдания. Арабы грозили нашествием и на Саввину лавру (§ 7); но ей покровительствовал Господь (§ 8). Жившие в великом лагере (φσατον) знатные и первенствующие из сарацин не переставали побуждать на нас народ, готовые вести его на нас. Однажды они вознамерились двинуться на нашу лавру (как потом некоторые из них говорили) и не только разграбить, но и совершенно разрушить её; но божественный суд, нам неведующим, помешал им, направив на них их противников. Воины, охранявшие св. Град, видя их движение и думая, что они решились войти в город, встретились с ними в окрестностях Вифлеема и в происшедшей битве убили многих из них и из тех, которые бежали в пустыню (§ 9). Тогда варвары решились идти на нашу лавру; но Господь, её покровитель, помешал им в этом: дорогою они нашли сосуды с вином, перепились, передрались и отложили нашествие (§ 10). Но они все-таки перехватывали провизию, шедшую в лавру из Иерусалима. В таком положении мы находились под постоянным страхом нападения (§ 11). Часто множество сарацин из Аравии или откуда инде проходило мимо нас великим лагерем; отцы трепетали и разбегались по своим кельям; но Бог молитвами св. Саввы отвращал их путь и они уходили (§ 12). Среди этого прошло много времени (χρνου πολλο διιππεσαντος). Никто из отцов не уходил из лавры, хотя бы и мог это сделать, удалившись в города (§ 13). Иноки ободряли себя увещаниями не покидать обители, защитником которой является сам Господь; «жизнь наша, говорили они, – Христос, смерть – нам польза» (§§ 14–15). Другое соображение у иноков было – любовь к обители: они знали, что с уходом их лавра будет уничтожена (§ 16). |
|
|
