| К третьему ряду относится «Описание Хлудовской рукописи 147», помещенное Лопаревым в Чтениях Общества Истории и Древностей (1887, 3). Так открылись научные работы Лопарева. Начав свою деятельность при содействии Палестинского Общества поручавшего ему и после ведение многих своих изданий, в том же, 1887 году Лопарев был привлечен временно исправлявшим тогда должность председателя Общества Любителей Древней Письменности Д. Ф. Кобеко к работам Общества, именно к описанию его рукописей. Дело это было точно для Лопарева предназначено – в нем он нашел полное удовлетворение своим желаниям и энергично взялся за его исполнение. В течение трех лет 1887 – 1889 он описал 624 рукописи, т. е. все рукописи, составлявшие в то время Музей Общества, которые разделил на три тома (1-й вышел в 1892, 2-ой – 1893 и 3-й в 1899). В предисловии к 1-му тому Лопарев высказывает предположение напечатать всего 6 томов, при чем в 4-й и 5-й тома поместить описание рукописей собрания кн. Вяземского, входящих в состав Музея, но особо выделенных, а в 6-й описание новых приобретений. Труд этот не может не быть особо отмечен, как тщательное изучение рукописей, богатое библиографическими указаниями и точное по передаче текстов. Мы не ставим в вину описателю странного порядка расположения отдельных описаний рукописей по их формату и за тем в каждом формате по хронологии времени приобретения рукописей Обществом, что совершенно устраняет цельность описания, простоту справок и удобство изучения; думаем, что молодой описатель в этом случае поступил не по своей воле, а по указаниям других лиц. Дав ученому миру хорошее руководство к ознакомлению с коллекциями рукописей Общества Любителей Древней Письменности, работа эта сослужила большую службу и самому описателю. Он близко вошел в старую и древнюю русскую книжность, изучил лучшим способом – путем опыта – русскую палеографию, стал знатоком библиографии и в то же время пользовался всяким случаем, чтобы извлекать из источников материалы к задуманному на студенческой скамье труду о византийско-русских отношениях. |
| ста, а виту такоже». Сейчас приведённые нами слова Климента г. Лопарев и понимает как свидетельство, что учитель Фомы Григорий и он сам знали греческий язык и что во времена Климента и среди его Киевской паствы находились изумительные начётчики в греческой письменности. Но г. Лопарев понимает слова Климента неправильно: Он говорит не о знании Григорием и Фомой греческого языка, а о знании ими альфы и виты и всех 24 букв грамоты. И не об изумительной начитанности в греческой письменности того или другого количества лиц из его паствы, а о том, что есть у него такие люди, которые могут сказать альфу, а также и виту, не только на сто чего-то, а на двести, на триста и на четыреста. Совершенно ясно, что не о том говорит Климент, чтó разумеет г. Лопарев, хотя и не совершенно ясно, что именно разуметь в его словах. Относительно этого, не совершенно само по себе ясного, не может быть спора. Под знанием Григорием и Фомой 24 букв грамоты митрополит, несомненно, разумеет знание ими грамоты или искусства чтения (ибо под знанием букв азбуки что же бы ещё могло быть разумеемо кроме знания искусства читать?). Под способностью некоторых из своих людей сказать альфу и виту не только на сто, но на двести, на триста и на четыреста чего-то митрополит разумеет, возможно, полное усвоение некоторыми, так сказать, курса екзерцизов, – упражнений, или одних азбучных или же азбучных и грамматических. Причём, в первом случае разумеет склады, а во втором случае – знание слов сомнительных в отношении к произношению или правописанию (орфоэпия и орфография) 1556 . Остаётся недоуменным, что Климент говорит о знании Григорием и Фомой греческого числа 24-х букв азбуки, тогда как в славянской азбуке их гораздо более. Это с вероятностью нужно объяснять тем, что наши славянские азбуки (как учебники по науке чтения) были переводом с азбук греческих (как тех же учебников). И что по этой причине буквы греческой азбуки были в них как бы господствующими 1557 . Фома, отстраняя укоры ему, деланные Климентом и состоявшие, вероятно, в том, что он не особенно великий грамотник, ссылался на то, что он есть ученик Григория, которого весьма почитал и сам митрополит. Отвечая на это, Климент и говорит: «Григория я весьма почитал за его жизнь, но он знал грамоту не совершенным образом, почему и тебя не мог сделать совершенным грамотником. А вот у меня здесь в Киеве так действительно есть достойные удивления грамотники»... |
| Ему рисовался широчайший план: «Для решения принципиального вопроса, какую выгоду получила Византия от Руси и Русь от Византии, и приготовляется так сказать Мраморная Книга, долженствующая представить на трибунал Истории все оправдательные документы с обеих сторон. Мало того, вызваны свидетели с Запада, с берегов Норвегии, с Востока – из Сирии, Армении, Грузии; приглашены дать показание и космополиты – Евреи; собраны сведения о вещественных доказательствах связей между двумя Государствами, словом не должно быть оставлено без внимания ни одно показание. Всесторонность и полнота должна стоять на первом месте; этого требует и важность вопроса и нравственный долг наш и достоинство Российской Империи, ибо имеющий выйти Свод есть Национальное Государственное дело». Но этот обширный горделивый замысел с течением времени при более близком ознакомлении с предметом, при более вдумчивом и внимательном изучении памятников, с уразумением громадности труда, который под силу разве «целой коллегии ученых», а не одному человеку, значительно сузился. Лопарев «помирился на мысли об издании лишь подлинников с русским переводом». В течении всей своей жизни он занимается собиранием историко-археологических материалов и ему удается собрать громадное их количество. Но все неудовлетворенный работой, он находит ее неполной. Напечатав ωμαιοωσσιχ – оглавление сборника, он обращается ко всем, работавшим в этой области, «с самою горячею просьбою» о его просмотре и дополнениях. Опубликовать самый труд к сожалению ему не пришлось. Но обработка частностей, входящих в него, в течение всей деятельности Лопарева составляла главную и любимую её долю. Лопарев окончил курс университета в декабре 1886 г. и через некоторое время сдал соответствующие экзамены на степень магистра, но диссертации не написал, потому что в это время целиком ушел в другие работы. Только на склоне лет, в 1911 г., он начал печатать в Византийском Временнике труд, который должен был быть его магистерской диссертацией. Этот труд – «Византийские жития святых VIII – IX в.в.», представленный в 1914 г. в Юрьевский университет, и был удостоен, к несказанной радости автора, степени магистра. |
| Но прошло еще несколько десятилетий, прежде чем идеи архимандрита Антонина начали обретать реальность. Лишь в 1880 году С. Ламброс составил каталог греческих рукописей большинства афонских монастырей; в Каракалльском книгохранилище он выявил 250 древних манускриптов. Одним из русских специалистов, посетивших Афон в конце XIX века, был Хрисанф Мефодиевич Лопарев (1862–1918), библиотекарь рукописного отделения Петербургской публичной библиотеки, биография которого заслуживает особого внимания. Он учился на историко-филологическом факультете Петербургского университета, постепенно стал интересоваться византологией. По словам его биографа, Х. М. Лопарев «смотрел на Византию по отношению к России как на вскормившую ее в младенческие годы «кормилицу», как на благодетельницу, наделившую ее массой добра: этими благодеяниями были, – пишет он в одном своем сочинении, – изобретенная азбука, крещение и Православие с верховным надзором за новоявившейся Церковью, богослужебные святыни, святоотеческая и каноническая литература, воспитание дикого народа в духе веры и княжеской власти, поощрение к развитию торговли и коммерческих связей. Византия взяла в руки и воспитала его в своих понятиях в набожного христианина» 414 . Эта выдержка взята из работы X. М. Лопарева, носящей следующее заглавие: «Summa rerum Romaeorrhossicarum». «Греки и Русь» – оглавление приготовленного к печати «Полного собрания историко-литературных и археологических данных для суждения о характере русско-византийских отношений в хронологическом порядке с древних времен до 1453 года». В этой работе, напечатанной в 1898 году, X. М. Лопарев отмечал, что задумывался над своим трудом «еще на университетской скамье и тогда же исполнился смелости посвятить свои молодые силы этой громадной работе». Ему рисовалась грандиозная картина: «Для решения принципиального вопроса, какую выгоду получила Византия от Руси и Русь от Византии, и приготовляется, так сказать, Мраморная книга, долженствующая представить на трибунал истории все оправдательные документы с обеих сторон. |
| Мало того, вызваны свидетели с запада, с берегов Норвегии, с Востока – из Сирии, Армении, Грузии.., собраны сведения о вещественных доказательствах связей между двумя государствами, словом, не должно быть оставлено без внимания ни одно показание. Всесторонность и полнота должна стоять на первом месте, этого требует и важность вопроса, и нравственный долг наш… ибо имеющий выйти свод есть национальное государственное дело» 415 . Но этот замысел с течением времени, при более близком ознакомлении с темой, с осознанием обширности труда, который под силу лишь группе ученых, значительно сузился. Лопарев остановился на мысли об издании лишь подлинников с русским переводом. В течение всей своей жизни он занимался сбором историко-археологичес-ких материалов. В 1911 году он начал печатать в «Византийском Временнике» труд, который должен был стать его магистерской диссертацией. Этот труд – «Византийские жития святых VIII–IX вв.», представленный в 1914 году в Юрьевский (ныне – Тартуский, ранее – Дерптский) университет, и был удостоен магистерской степени. «Характерно, – писал его биограф, – что, приезжая в чужие края, в неизвестный город, а он бывал и в Константинополе, и на Афоне, и в Италии, командированный для изучения рукописей то руководством Академии Наук, то Православным Палестинским Обществом, Лопарев не желал смотреть и не видел ничего, что не касалось той рукописи или того памятника, которые ему нужно было изучить» 416 . Это видно и из собственных записок X. М. Лопарева, посвященных, в частности, пребыванию в Каракалльской обители. «О Каракалле я вынес благодарное воспоминание, – отмечал X. М. Лопарев. – Портарь-болгарин отец Паисий встретил меня чрезвычайно гостеприимно, библиотекарь отец Герман с полнейшей готовностью дал мне в келлию нужные для меня рукописи. Я прочел и сделал наиболее существенные выдержки из жития Филарета Милостивого, списал Слово о принесении Ризы Богоматери из Иерусалима в Константинополь и статью позднего происхождения о нашествии авар в VII веке, наконец, сличил Слово Феодора о том же. |
| В Петербурге он продолжал работать над так заинтересовавшими его житиями и в 1903 г. напечатал статью о житии св. Феодора, а в 1904 – о житии свв. близнецов под заглавием: «Acta graeca sanctorum tergeminorum martyrum Speusippi Eleusippi Meleusippi, primum a Ludovico Grasso anno 1846 inventa, deinde a Chrysantho Loparev anno 1902 exarata hodie divulgata». Но в том же 1904 г. на страницах Revue de l’Orient Chretien появилось начало обширного изследования, принадлежащего Henri Gregoire, посвященного тому же житию и генуэзской его рукописи. Вопрос, возбуждавший споры среди западных агиологов о родине и месте мученичества свв. близнецов, – была ли это Каппадокия или Галлия, решался Gregoire’oм, как и Лопаревым в его предисловии к житию, в пользу их каппадокийского происхождения. Но к ужасу и изумлению Лопарева главным основанием к такому выводу для Gregoire’a была именно приписка Лопарева, ускользнувшая, по словам Gregoire’a, от составителя каталога рукописей Эргарда (про издание Лопарева он не знал), из которой французский ученый заключил, что рукописью этой в 902 г. владел некий Хрисанф, уроженец каппадокийского города Severias или Seberias (древний Siberon), в списке епископов, присутствовавших на соборе 692 г., названного Tiberias, очевидно, вместо Siberias. Дата 902=7410=,ζυ вь которой Gregoire принимает ζ за ς, относит написание рукописи или к концу IX или к самому началу Х-го века. Лопарев был в ужасе и, не смотря на советы друзей не открывать преступления, не выдержал и написал письмо отцу Aurelio Palmieri, который и напечатал в генуэзской газете Il Cittadino правду о том, кто был Хрисанф, житель г. Сиверии в Каппадокии; в 1906 г. в заметке об изследовании Gregoire’a покаялся в этом печатно и сам Лопарев. Результатом этого открытия на страницах Revue de l’Orient Chretien появилась жестокая отповедь х’а по адресу русского ученого, после которой многие книгохранилища стали для него недоступны. Мне вспомнился здесь этот печальный случай не в суд и не в осуждение покойного Лопарева. Раскаяние и открытое покаяние и тяжелое наказание в виде упомянутой заметки х’а, и за ней последовавшее «отлучение» от заграничных библиотек, в значительной мере послужили искуплением невозможно легкомысленного его поступка. Но с другой стороны поступок этот характеризует Лопарева – ученого, конечно, как хорошего знатока палеографии и обычаев византийских книжников, если злополучная приписка могла обмануть специалистов; Лопарева же, как человека, он рисует далеким от жизни, от её самых простых, всеми усвоенных правил, плохо разбирающимся в том, что хорошо, что худо, что допустимо и что недопустимо для ученого. |
| —489— ных задач». Напротив, если мы способны видеть Бога, то путем науки, путем изучения окружающей нас природы, связи и порядка её явлений, мы будем «постепенно и твердо вести нашу мысль к лучшему и лучшему Его постижению». 476 Напомним, наконец, что, кроме оригинальных своих произведений, Н.Н. обогатил русскую литературу мастерскими переводами некоторых замечательных творений западной философской мысли («История Философии» Кунофишера, «История Материализма» Ланге и др.). По опыту знаем, что не в одном юноше чтение именно этих произведений (особенно Кунофишера) зародило первые семена любви к философии и пробудило философскую вдумчивость… Таков в общих чертах характер литературно-философской деятельности Н. Н. Страхова. Помянем же даровитого, благородного и неутомимого борца за истину с признательностью к его труду и постараемся извлечь из чтения и изучения завещанных им творений духовную пользу! Принести её своим соотечественникам было его всегдашним желанием, одушевлявшим всю его деятельность. Алексей Введенский Ключевский В.О. Новооткрытый памятник по истории раскола [Рец. на:] Лопарев Х.М. Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей: Вновь найденный старообрядческий трактат против самосожжения 1691 г. 477 //Богословский вестник 1896. Т. 1. 3. С. 490–499 (3-я пагин.). —490— Г. Лопарев приобрел для библиотеки Императорского Общества Любителей Древней Письменности и издал рукопись, содержащую в себе доселе неизвестный важный памятник по истории русского раскола: это обличительный трактат, направленный против одной из крайностей, до которых быстро, еще в XVII в. дошло старообрядство, оторвавшись от Церкви, – крайности самой ужасной, до какой могло дойти изуверство, самосожжения «Бога ради», для спасения души. Этим трактатом значительно пополняется всё более накопляющийся запас печатного материала по истории раскола. Обличая проповедников изуверного толка, автор Отразительного писания сообщает много новых и любопытных известий об их позорной деятельности. Ценность изданного памятника возвышается тем, что автор его сам старообрядец, очевидец и в значительной степени участник описываемых им событий, вместе со многими другими староверами пытавшийся удержать свою темную братию от ужасов, на которые толкали её изуверные или бессовестные руководители. На основании приписки, которой заканчивается трактат, издатель признает автором его некоего старца Евфросина, бывшего в 1660-х годах строителем старообрядческой Курженской обители близ Повенца. Когда стало распространяться самосожигательное лжеучение, Евфросин начал |
| (Оглавление приготовленного к печати полного собрания историко-литературных и археологических данных для суждения о характере русско-византийских отношений в хронологическом порядке с древних времен до 1453 года). Издание первое собирателя (Хр. М. Лопарева). Спб. 1898. Почтенный исследователь и знаток древнерусской и греческой письменности Хрисанф Мефодьевич Лопарев настоящей брошюрой оповещает ученый мip о своем грандиозном предприятии, почти уже выполненном. Он приготовил к изданию полный свод историко-литературных и археологических данных, касающихся отношений Византии и Руси до 1453 года, т.е. до падения Константинополя. Данным заимствованы не только из византийских и русских источников, но и из восточных, западных и еврейских писателей. Такого издания у нас еще нет. Memoriae populorum, издание прошлого века, представляющее свод сведений из византийских историков о народах славянского и тюрко-монгольского племени и между прочим о народе русском, —164— не так обширно по замыслу, не в такой степени научно по приемам и наконец требует пополнения новооткрытыми данными. Признавая свое предприятие данью благодарности в отношении к нашей просветительнице – Византии, г. Лопарев справедливо считает его делом национальным и государственным и просит у ученых просвещенного сотрудничества. В брошюре в хронологическом порядке и с указанием источников перечислены оглавления всех тех данных, который удалось собрать г. Лопареву, и человек, работавший в этой области, без труда может проверять их со стороны полноты. Новые данные или поправки к хронологии издатель просить пересылать ему лично или помещать в Журнале Министерства Народного Просвещения, в Визатийском Временнике и в Byzantinische Zeitschrift. Он не торопится изданием и уверяет, что не раз еще будет обращаться к ученному мipy с той же самой просьбой пополнять и поправлять свое издание, переиздавая снова его оглавление. Ряд будущих брошюр будет представлять таким образом историю работы и отображать степень участия в ней ученого общества. Издатель хорошо сознает, что полнота издания есть первое его достоинство, что Собрание должно пойти на долгое время, как одно из солиднейших пособий для изучения разных отраслей отечественной истории, и потому просить содействия. Он опубликовывает и техническую сторону издания, которая разработана с большою тщательностью. Все, кому близки и дороги интересы нашей исторической науки, должны откликнуться на горячую просьбу издателя и внести в это прекрасное дело долю посильного участия. II. |
| Вместе с тем в некоторых из 9 известных на сегодняшний день списках хожения (Вторая редакция) содержатся дополнения («приписка»), рассказывающие о разграблениях в городе после латинского завоевания. Большинство исследователей (П. И. Савваитов, Н. П. Кондаков, Хр. М. Лопарев и др.) полагают, что дополнения были сделаны самим Добрыней Ядрейковичем. Это мнение О. А. Белоброва считает «недоказательным» и указывает: «...дополнения о разграблении латинянами византийской столицы, о крещении княгини Ольги и другие могли принадлежать редактору или переписчику «Книги Паломник» (см.: Белоброва О. А. «Книга Паломник» Антония Новгородского (К изучению текста)//ТОДРЛ. T.XXIX. Л., 1974. С. 179). В таком случае получается, что Добрыня Ядрейкович побывал в Константинополе только однажды - в 1200 г. В принципе также считал и П. И. Савваитов, который, однако, относил дату отъезда паломника из Царьграда к 1204 г., а Муралт, на которого ссылается Хр. М. Лопарев, - даже к 1211 г. Н. П. Кондаков допускал, что Добрыня провел в Царьграде не менее года (см.: ППС. Т. 17. Вып. 51 (3). С. I). Другие исследователи (напр., А. В. Назаренко - см.: Назаренко А. В. Антоний//ПЭ. Т. II. М., 2001. С. 600) предполагают, что Антоний побывал в Царьграде «дважды (в 1200 и накануне 1208/9)». Странную непоследовательность в этом вопросе демонстрирует А. В. Майоров: на с. 217 своего фундаментального труда «Русь, Византия и Западная Европа» (Спб., 2011) он говорит об « одном (курсив наш. - В. Г. ) из посещений столицы Византии» Добрыней (чуть дальше - о «первом» посещении паломником Царьграда в 1200 г.) а на с. 613 г. утверждает: «Какие-то причины заставили Добрыню-Антония на несколько лет продлить свое пребывание в Константинополе и отказаться от конечной цели паломничества - посещения Святой Земли». Откуда исследователю стало известно о «конечной цели паломничества» Добрыни Ядрейковича не уточняется. Тут же А. В. Майоров безосновательно приписывает Н. П. Кондакову мнение, что Добрыне могло понадобиться на «осуществление описанного им маршрута... |
| Из работ по описанию рукописей и библиографии к прежним прибавились: «Библиотека гр. С. Д. Шереметева» (два тома – 1890 и 1892) и «Описание рукописей князя П. П. Вяземскаго» (1902), – части его собрания, которое по предположениям Лопарева, как было сказано выше, должно было составить 4 и 5 т.т. Описания рукописей Общества Любителей Древней Письменности. Из одного этого перечня главнейших работ Лопарева видно, как обильна трудами была его научная деятельность. Но в то же время этот самый перечень ясно показывает, что после большого подъема с конца 1880-х до 1890-х г.г. она постепенно начала падать. Несомненно, в этом сказалось то переутомление, которое не могло не появиться после упорных трудов первых лет деятельности Лопарева. Но еще большее влияние оказало тяжелая хроническая болезнь. В 1894 году она прервала бодрое настроение Лопарева и правильное течение его работ, заставив оставить службу в Обществе Любителей Древней Письменности и отчасти отойти от любимых занятий над рукописями. Этим годом кончился первый самый плодотворный, самый деятельный период его жизни; позже его работы уже не имели такого интенсивного, напряженного характера; не смотря на сравнительно молодые лета, он уже стал по преимуществу только пользоваться плодами старых трудов, почти не ища новых путей. Когда он получил снова возможность работать, его привлек на службу в ведомство Государственного Контроля известный государственный деятель того времени, славянофил и покровитель всего самобытного русского Т. И. Филиппов. Лопарев занял место чиновника особых поручений при государственном контролере, и поручение, данное ему, имело действительно особый характер: на него легло подготовление к печати книги «Сборник Т. Филиппова» (1896) и ведение самого издания. Это был предпоследний этап служебной карьеры Лопарева; в 1896 г. при увеличении штатов Публичной Библиотеки он был приглашен её директором А. Ф. Бычковым в качестве помощника библиотекаря рукописного отделения, и тут и закончил свою деятельность: это было его тихой пристанью, местом успокоения. |
|
|
