| — Терпимость», «Свобода и уединение» или «Первобытное состояние. — Народ». Однако текст насыщен эмоционально окрашенными комментариями Мережковского, выдающими его личное отношение к Монтеню. В тексте первой публикации явно ощущается его увлеченность, непосредственное восхищение, стремление вместе с читателем еще раз следовать за мыслями философа. Как уже упоминалось, в начале 1890–х гг. Мережковский много путешествовал, побывал во Флоренции, в Афинах и в Константинополе. По впечатлениям от этой поездки он публикует статью «Флоренция и Афины. (Путевые воспоминания)», вошедшую в «Вечные спутники» под названием «Акрополь» . Мережковский рассказывает о мельчайших подробностях своего путешествия, о своих чувствах и переживаниях. Он передает запахи, звуки, цвет, ощущения от жары, а завершает статью почти дневниковой записью: «Я пишу эти строки осенней ночью, при однообразном шуме дождя и ветра, в моей петербургской комнате…». Описание путешествия в Афины он начинает с рассказа о Флоренции, наследнице «древнего эллинского духа», а завершает размышлением о современной ему «скучной жизни». Мережковский стремится как бы отмести «все прошлое человечества, все двадцать болезненных, мятущихся и скорбных веков», чтобы вернуть свое поколение к «гармонии и вечному покою» древнего Акрополя. В этой статье создается образ прекрасного прошлого человечества, к которому Мережковского влекло, с которым неразрывно связана его мечта о сочетании в новой культуре языческого и христианского. В поисках возможности такого соединения он обращается и к эпохе Траяна. Статья о Плинии поначалу так и называлась — «Портрет из эпохи Траяна. (Плиний Младший)». Она была опубликована в конце 1895 г. в журнале «Труд». Интерес к Плинию Мережковский объяснял тем, что он «стоит не выше века, а наравне с ним, и с удивительной полнотой отражает его недостатки и добродетели, его слабости и величие»: его письма, как исповедь, «дают нам всего человека» и его время. Предваряя статью фрагментом из пушкинского стихотворения «К вельможе», Мережковский задает общий тон повествования. Закат римской цивилизации сказывается в зрелости языка, подобного «сочности самых поздних осенних плодов»; в литературных кружках, где собираются «утонченные, немного поверхностные риторы»; в умении наслаждаться комфортом и природой, «прелестью мира»; в умении «быть счастливым». Завершая статью строчками из стихотворения Пушкина «Осень», Мережковский пишет: «От лучших писем Плиния веет этим благоуханием осени, — вот почему они всегда останутся драгоценностью для редких и благородных любителей увядания — для тех, кто предпочитает старость молодости, вечер — утру и неизменяющую осень — лживой весне». |
| ( < < back) Далее в первой публикации: «В тот же день я уехал из Флоренции. В последний раз я взглянул на очертания голубых грандиозных флорентийских холмов с редкими деревьями, которые напоминают фантастические пейзажи на старинных картинах Леонардо и Рафаэля. Прощай, Maria del Fiore! Мне было грустно. Я покидал родную землю, точно я не три недели здесь прожил, а целые годы. Я ехал прямо через Неаполь в Бриндизи. С улыбкой и замиранием сердца я думал о море, о Средиземных волнах. Хорошо быть непрактичным и даже немного безумным. Я жалею тех, кто не знал прелести этого детского, безумного веселия в путешествии. Я был — вольная птица… Через три дня я сяду на пароход. Неужели я в самом деле увижу Парфенон? Я приехал в Бриндизи поздно вечером. В беззвездной и душной мгле на меня вдруг пахнуло свежим запахом моря. Не видя, я почувствовал его близость. В темноте замелькали красные и зеленые огоньки фонарей. Это были пароходы, стоявшие на якоре. Раздался протяжный, унылый, далеко потрясший воздух, подобный реву чудовища, сигнальный свисток громадного английского парохода, отправлявшегося в Бомбей. Я остановился по своему неизменному и похвальному обычаю в самом лучшем, т. е. самом дорогом отеле, ибо нет ничего дороже дешевых гостиниц. Я отправился в так называемое агентство Кука, международное английское бюро для путешественников. Надо было спросить точную цену билета Австрийского Ллойда от Бриндизи через Афины и Константинополь до Одессы. Сонный англичанин-„кукист” долго рылся в засаленных путеводителях и, наконец, сообщил: чтото около 375 франк.(ов) за билет». ( < < back) …Беги со мною!.. со Там воля, игры, жизнь и свет!.. — Цитата из поэмы А. Н. Майкова «Жрец» (1848, 1858). ( < < back) …Парфенон, Пропилеи… — Парфенон — мраморный храм девы Афины на Акрополе в Афинах, который был построен в 448—438 гг. до н. э. под руководством Фидия. Пропилеи — сооружение, расположенное «перед воротами». Наиболее знаменитыми являются Пропилеи Афинского акрополя, построенные из пентеликонского мрамора в 437—431 гг. до н. э. |
| По окончании богослужения приветствие председателя Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата митрополита Волоколамского Илариона участникам торжеств огласил сотрудник Секретариата ОВЦС по делам дальнего зарубежья иеродиакон Роман (Киселев). В рамках торжественных мероприятий от имени российской делегации директор Музея русской иконы Н.В. Задорожный передал в дар храму Смоленскую икону Божией Матери. В тот же день программа продолжилась в афинском порту Пирей, где с XIX века располагалась Средиземноморская база российского военно-морского флота и где в начале XX века королева Ольга Константиновна основала госпиталь для моряков. В рамках торжественных мероприятий состоялся традиционный заход сторожевого корабля Черноморского флота России «Сметливый»; российские военные моряки приняли участие в отдании почестей королеве эллинов Ольге, на палубе корабля ВМФ Российской Федерации прошла торжественная церемония награждения лауреатов историко-просветительского конкурса исследовательских и творческих работ школьников и студентов Греции, посвященного памяти королевы эллинов Ольги. 31 октября в рамках мероприятий в Новом музее Акрополя состоялась лекция директора Государственного Эрмитажа М.Б. Пиотровского под названием «Большой Эрмитаж». В тот же день в афинском концерт-холле «Мегарон» состоялся торжественный вечер-концерт в рамках Дней Санкт-Петербурга в Афинах, посвященный памяти королевы эллинов Ольги, с участием артистов государственного академического Мариинского театра. В рамках торжественного вечера в фойе концерт-холла прошла выставка образа святой равноапостольной княгини Ольги из собрания Музея русской иконы (Москва). 1 ноября в Колонном зале дворца Заппейон состоялась международная общественно-научная конференция «Россия, Греция, Европа: традиции сотрудничества и общность исторических судеб». Конференция была приурочена к 165-летию со дня рождения великой княгини, королевы эллинов Ольги Константиновны и прошла под эгидой IV Греко-российского форума гражданских обществ. В мероприятии участвовали ведущие мировые историки, культурологи и политологи, общественные и государственные деятели, священнослужители и представители средств массовой информации. |
| Ступим ещё лет на 100 далее вглубь истории. Мы станем лицом к лицу ещё с третьим притязателем на межеумочный край этот. Знакомый нам по Солунским делам, Деспот Эпирский (Михаил II), задавшись мыслью, что с падением Константинополя империя принадлежит ему, всё-таки – как бы там ни было – Комнину, а не Никейскому скиптродержцу, неизвестному Ласкарю или и совсем безвестному Ватаци, простёр свои завоевательные замыслы, прежде всего к северу от своей, вновь созданной, державы, на греческую Иллириду – старых времён, т.е. на эти самые места, и овладел Прилепом. Император (Ватаци) вырвал крепость из рук Деспота, но ненадолго. При Феодоре II она опять отошла к владениям Ангела Комнина неугомонного. Никейский самодержец решился положить конец неуместным и совершенно безвременным притязаниям на лохмотья разорванной империи одного из своих, когда столько было чужих претендентов! Феодор II Ватаци Ласкарь отправил сюда значительное войско, разбитое на несколько отрядов, вверенных наилучшим полководцам, в том числе и Михаилу Палеологу – будущему пресловутому императору и основателю династии, верховное заведывание делами поручил канцлеру империи, своему бывшему учителю и историку, Георгию Акрополиту, который сам обо всём и рассказывает в своём «хронографе» о своём посольстве в эти места. Чтобы лучше наблюдать за ходом всей компании, императорский комиссар избрал местом пребывания своего Прилеп, как пункт, пригодный, между прочим, и для наблюдения за сношениями Деспота с Кралем. Происходило это в 1258 г. Любопытно и в историческом, и в топографическом отношении описание этого замечательного государственного деятеля и отличного писателя. Видно, что не только военные чины, но и разные местные правители городов, насколько могли, старались игнорировать, или и прямо не признавать приставленного к ним начальника. Губернатором Прилепа и вместе военным начальником округа был тогда некто Скутерий Ксилей. Умный писатель играет при этом словами. Первое из имён происходит от σκοτον – щит, а второе от ξλον – дерево, что и даёт ему повод делать аллюзию на: деревянный щит. |
| Древние географы знали несколько городов этого имени. Знатнейший из них находился на Коринфском заливе. Второй по нём именно в Киликии. О нём упоминают Птолемей, Плиний, Стефан и Константин Багрянородный. Он стоял, к тому же, при самом море и был в недалёком расстоянии от Аназарва. На «табуле (Певтингеровой)» он наименован: Aregea (вероятно, читать надобно: Arx Egea). Расстояние между ним и Аназарбом (Anazarbus) указано в 24 мили. А в «Синекдиме Иерокловом», в области 2-й Киликии указывается главный город (μητρπολις) Аназарв. В числе же 8-ми подчинённых городов, вторым читается: Аγια. Таким образом не остаётся сомнения, что всё дело могло свершиться не выходя из пределов (Второй) Киликии. Теперь перейдём к Едессе. Правда, что места с таким именем по близости Эгеи или Аназарва географы не знают. Но, мало ли о чём не говорят они? Дело идёт не об отдельном городе, а о месте нарочитом в самой Эгее. Можно бы думать даже, что тут вышла описка. По близости Эгейской пристани был остров: Элеуса (λεοσα – милующая). Может быть, Элеуоци имели на твёрдой земле свой посёлок, который также называли: Элеуса. А прочесть в Элеусе Эдессу весьма легко. Впрочем, выдавать предположение за положение мы вовсе не хотим, тем более что нет в том никакой крайности. Болландисты сумели объяснить дело другим образом. По их мнению, слово: αγες (козы), несомненно родоначальное имени города: Эгея или собственно: Эгеи (мн. ч.), могло произноситься и αδες. Отчего важнейшее («нарочитое») место города, напр. крепость или акрополь, могло удерживать за собою тоже имя, но по другому (напр. древнейшему) произношению. И выйдет, таким образом, в городе Эгеях вышгород Эдесса. Предоставляем читателю судить, чьё предположение правдоподобнее. Не скроем, что в просторечии нынешних греков не редкость услышать γι вместо предлога δι. А из старых времён сошлёмся на пример Диметры (Цереры), слова составленного из γ–μτηρ – мать земля. При таком предположении вышло бы, что и Царь Каран, переименовывая Македонскую Эдессу в Эги, острил в своё время. |
| Дело пошло успешно, и крепость была взята у «Франков». Кратко об этом упоминает историк (Акрополит), и мы ничего к тому прибавить не можем. Но дело это было как будто только предлогом к другому, более значительному замыслу Императора. Он задумал сблизиться с Болгарами, увлечь их в свои виды, и вместе с ними выгнать «Ригу» из Константинополя. Путём к сему сближению послужило – столько обычное в те времена – брачное родство двух царственных домов. У Ватаци был тогда сын, у Асеня – дочь. Составился план повенчать их, несмотря на то, что царевичу было только 11, а кралевне 9 лет. Об этом уже прежде сносились между собою государи. И так, чуть дошла весть до Асеня, что царь Калуян (II-й) взял Каллиполь, как он, забрав своё семейство, прибыл туда. Монархи встретились дружески, забывши вековую вражду управляемых ими народов. Потом император с Кралицей (Марией, дочерью Венгерского государя) и невестой переплыли на Азиатский берег в Лампсак, где уже ожидала их императрица Ирина с женихом (Феодором). Нельзя понять, отчего сам краль не отправился вместе с ними на свадьбу 18 . Историк прямо замечает, что он остался в Каллиполе или в пределах его. Вероятно, он на досуге высматривал тем временем, как и что прибрать к своим рукам, при удобном случае, у Риги то или у царя – всё равно, на столь значительном стратегическом пункте, каков Эллиспонт. По-видимому, он не очень сочувствовал заключаемому брачному союзу 19 . На случай предположенного бракосочетания, находился с Императором в Лампсаке и Вселенский патриарх Герман, который и повенчал детей, вопреки церковным правилам. Полагать надобно, что и при Асене находился его собственный архиерей. После празднеств, каких затишный город не видал, может быть, от дней «невинного» Приапа, царственные семьи готовы были расстаться. Но дело оказалось ещё не конченным. Отсутствующий Асень после брака заговорил о разводе... своей иерархии с Константинопольским престолом. По его желанию и императорскому настоянию, тут же составлен был Синодальный Акт, предоставлявший Терновскому архиерею независимость Церковную и Патриарший титул. |
| На Страстной неделе «Громобой» и «Ретвизан» снялись с якоря и перешли из Неаполя в Сорренто, где Их Высочества выходили на берег и ездили по окрестностям. Светлое Христово Воскресенье великий князь встретил на эскадре в Мессине, а через неделю после самого благополучного плавания прибыл в Пирей. Здесь Его Высочество был встречен королем и королевой и нашим посланником А. П. Озеровым и поселился в Афинах в королевском дворце. В это время года (апрель) Греция представляется в самом чудном виде. Сильные жары еще не начались и потому весенняя зелень рощ и полей свежа и растительность в полной силе. Освещение южного солнца еще не ослепительно, но постоянная игра света и тени производит необычайные эффекты. Горы даже, лишенные всякой растительности, но опоясанные лазоревым морем и окруженные атмосферой необыкновенной прозрачности, представляют беспрерывно видоизменения освещения, которое дает этим голым скалам вид самый привлекательный. Великий князь вообще весьма чувствителен к красотам природы и потому вид этих исторических берегов не мог оставлять его равнодушным. Великий князь с восторгом любовался чудными развалинами Акрополиса, где ему служил как чичероне преданный до энтузиазма остаткам древнего искусства известный ученый Питтакис; ездил в Элевзис, Саламин и на поле Марафонского сражения. В Афинах Его Высочество проводил все время с королем и королевой, которые ни на минуту не оставляли Их Высочества и потому он не имел возможности узнать греков разных партий и следовательно сведения его о политических обстоятельствах края и внутреннем состоянии оного, также об администрации Греции остались весьма поверхностны и односторонни. Король и королева оказывали Их Высочествам величайшее внимание и самое радушное гостеприимство, но вместо серьезных деловых сведений великий князь слышал от них больше мелочные сплетни и мелочные жалобы, особенно на русского посланника Озерова, который старался сохранять хорошие отношения с представителями разных политических партий и не придерживался исключительно – как бы того желала королева – придворной партии. |
| Таким образом совершался переход от одной религии к другой, и медленно, не заметно для самих себя и не волнуясь, Афины сделались христианскими. С другой стороны, школа в ней ослабевала. Прокл был последним из ее великих учителей и со времени его смерти (в 485 г.) начался упадок. Его преемники в должности схолархов были хорошие люди, но посредственные и сверх того в большинстве иностранцы, явившиеся из Сирии, Лидии и Финикии. 2607 Занимаясь преимущественно филологией, правом и медициной, они низвели философию в бесплодную схоластику и их честолюбие не шло дальше того, чтобы являться только толкователями и комментаторами. 2608 В тоже время многие лица, дававшие им денежные средства, принимали христианство; конкуренция Константинополя и Александрии уменьшала число учеников; но больше всего школа теряла от того, что занималась безвозвратно умершим прошлым, несогласным со всем настоящим. В набожном VI веке афинский университет любил утверждать и до крайности подчеркивать свой языческий характер. Существует прекрасная легенда будто Афина, изгнанная из своего святилища в Акрополе, явилась во сне к Проклу и сказала ему, что отныне она будет жить в его доме. 2609 Преемники Прокла являлись самыми страстными защитниками древних богов; они упорно отказывались сделать то, что сделали их товарищи в Александрии, т.е. свести преподавание к чисто философской форме, отнюдь не касаясь религиозных вопросов. Последний схоларх, Дамаск, пылкий и восторженный сириец, вносил, напротив, особенную нетерпимость в свое преподавание и, благодаря своей энергии, успел даже как бы наэлектризовать умирающую школу. 2610 Агафий говорит об афинских профессорах, что они были «цветом философов своего времени». 2611 Все это кончилось тем, что возбудило беспокойство в Константинополе и вызвало строгие меры со стороны Юстиниана. В 529 году, после обнародования Кодекса, школа права была закрыта. Потом появились эдикты, касающиеся преподавания; естественным последствием их было уничтожение афинского университета; и действительно императорским указом было навсегда воспрещено преподавание философии 2612 , профессора изгнаны, имущества и пожертвования, на которые он существовал, конфискованы. |
| Он приписывает случай, бывший с Никифором Влеммидом, совсем другому Никифору. Нет сомнения, показания «автобиографии» Влеммида безмерно авторитетнее Пахимера. Что Пахимер перемешивает исторические факты, это видно из того, что ни о какой попытке поставить Влеммида патриархом он не упоминает, хотя, как теперь оказывается, таких попыток было две, а не одна, как прежде можно было думать. Очевидно, Пахимер перепутал события в жизни двух Никифоров. Влеммид подробно рассказывает в «автобиографии» и о вторичной попытке выбрать его в патриархи, но этот вопрос не входит в нашу задачу. Заметим одно: рассказ Влеммида во многом дополняет и исправляет 473 заметку Акрополита об этом событии. Обвинение в пороках, возводимое на Влеммида, и главным образом обвинение в корыстолюбии, должно быть снято с этого лица. Из его автобиографии видно, что это обвинение возводил на него один неблагодарный его ученик, принадлежащий, однако, к лучшей византийской фамилии; этот клеветник разглашал, что будто Влеммид воспользовался богатством, оставшимся после Эфесского митрополита Манассии 474 . Другой ученик его, тоже из аристократов, желая повредить Влеммиду, рассказывал, что он порицал императора Иоанна 475 . Но это, конечно, не порок в обличителе пороков. Таким образом, мы должны признать, что корыстолюбие было свойственно Никифору, патриарху, но не находило места в жизни подвижника Никифора Влеммида. В заключение наших речей соберем характеристические черты патриарха Никифора: он принадлежал к лицам, не лишенным образования, и имел многие нравственные достоинства, хотя и не мог побороть в себе страсти к золоту. К этим чертам его исторического образа присоединим некоторые другие, о которых не было еще случая упоминать нам. Историк Пахимер, рассказав об известном случае, как император воспротивился избранию его в патриархи (случае – воображаемом, не бывшем на самом деле), пишет: «Такой случай несколько умерил бы Никифора и сделал его послушным» 476 . В этих словах, как нам кажется, заключается указание на подлинную черту Никифора: он никогда не был ревнителем церковных правил, вроде Влеммида, а потому-то и достиг патриаршества, ибо в эти времена старались выбирать патриархами людей со слабой волей. Тот же историк еще вот что говорит об этом Никифоре: когда уже приблизился час кончины его и когда ему стали предлагать принять монашеский чин, то патриарх «не только не согласился на это, а еще с неудовольствием принял увещание и хотел умереть архиереем» 477 . Значит, если Влеммид хвалил его «за непорочность и девственность», то эти качества еще не склоняли нашего Никифора к подвижничеству. Вот образ патриарха Никифора 478 . Вообще это был патриарх мало чем выдающийся в ряду своих собратий, представляя собой мужа средних достоинств. |
| Антония: иными словами, от нынешнего Сераля (расположенного на месте Акрополя); следовательно, сначала приблизительно в том же направлении, что и первый путь, ведущий от Галатского моста к Софии, нами выше описанный 246 , а далее по направлению приморских стен по берегу Золотого Рога к Балатским воротам или до Фанара. Второй портик шел от Дафны и дворца Софийского до храма Богоматери, именуемого «Жезл» (t%hv ’Réabdou), а прочие два от Халки и Милия, через форум до Тавра и Вола и Шестистолпия. Упомянутый храм Богоматери находился где – то на берегу Мраморного моря, не доходя до квартала Псаматии, так как тот же Кодин помещает поблизости этого храма и конец приморской стены Константина 247 . Стало быть, второй шел по берегу Мраморного моря и, конечно, по его верхней террасе. Что третий и четвертый портики шли в направлении ворот Романа и Адрианопольских, достаточно доказывается помещением форума Тавра и Шестистолпия. Весьма естественно, затем, что эти портики или, вернее, колоннады с самого начала шли по сторонам улиц, заключали в себе лавки, служили местом прогулок (по южному обычаю, под портиками и поверх их, где, по Кодину и Анониму, они имели помосты (peréipatoi plakwtoì léijinoi) и были украшены статуями. Так и поныне в средневековых городах Италии легко отыскать дорогу к главной площади, направляясь по улицам, имеющим крытые портики по сторонам. Как, затем, направлялись эти портики, мы, прежде того, чем обнаружатся хотя какие – либо их остатки, судить считаем бесполезным. Считаем, однако, нужным заметить, что, если текст Кодина сколько – нибудь точно воспроизводит действительность, то он заставляет сильно заподозрить реставрацию Большого дворца, представленную Лабартом. В самом деле, принимая его план, хотя бы в главных частях этого дворца, приходится решительно отказаться от понимания текста Кодина. А именно, поместив Милий или Миллиарий посреди площади Августэона, Лабарт располагает, затем 248 , параллельно ей оба дворца – Халке (ближе) и Дафне – подальше, но, так сказать, за линией или позади Ипподрома. |
|
|
