| К. Леонтьев – философ реакционной романтики 144 Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей входил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, римляне вели Пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал бы «индивидуально» и «коллективно» на развалинах всего этого прошлого величия?.. Надо подморозить хоть немного Россию, чтоб она не «гнила»...2» К. Леонтьев I. Бывают писатели с невыразимо печальной судьбой, неузнанные, непонятые, никому не пригодившиеся, умирающие в духовном одиночестве, хотя по дарованиям, по уму, по оригинальности они стоят многими головами выше признанных величин. Таков был Константин Леонтьев , самый крупный, единственный крупный мыслитель из консервативного лагеря, да и вообще один из самых блестящих и своеобразных умов в русской литературе. Катков был первым политическим публицистом консерватизма, тут он царил, но никогда он не был мыслителем, философом консерватизма. Катков – эмпирический консерватор. Первым и единственным философом консерватизма, и, вернее, даже не консерватизма, а реакционерства, был К. Леонтьев 145 . Бедный Константин Леонтьев : его хуже чем не знают, самые образованные люди смешивают его со скучным классиком Леонтьевым, соредактором Каткова по «Русскому Вестнику». Вот уж ирония судьбы! К. Леонтьев мечтал о политическом влиянии, хотел играть роль в качестве руководящего реакционного публициста, но в этом он не познал самого себя. Дирижером консервативной политики мог быть Катков, трезвый, позитивный, умело нащупывавший реальную почву под ногами, а не Леонтьев, романтик и мечтатель, проповедник изуверства во имя мистических целей, безумного реакционерства, граничащего с таинственным каким-то революционерством. К. Леонтьев не оставил приметного следа в истории русской мысли и русских духовных алканий. Для прогрессивного лагеря со всеми его фракциями он был абсолютно неприемлем и мог вызывать только отвращение и негодование, консерваторы же видели только поверхность его идей, схожую с катковщиной, и не понимали его мистической глубины, его безумной романтичности. |
| В пятницу утром 20 апреля дозорные на обращенных к морю стенах увидели, как те приближаются к городу. Вскоре их заметили и турецкие наблюдатели и поспешили донести об этом султану. Мехмед немедленно вскочил в седло и поскакал кратчайшим путем к Балтоглу с приказом захватить корабли, а если это не удастся, то потопить их, но главное, ни в коем случае не пропустить корабли в город. Если адмирал не сумеет выполнить приказ, то пусть лучше не возвращается живым. Балтоглу немедленно объявил на своих кораблях боевую тревогу. Он решил на этот раз не полагаться на суда, оснащенные только парусами, так как они не могли двигаться против сильного южного ветра; всем же остальным кораблям было приказано выйти с ним. Султан приказал также посадить на большие транспортные суда часть своих отборных войск. На некоторые из них установили пушки, другие усилили щитами и ставнями. Через два-три часа громадная флотилия под всплеск тысяч весел отошла от берега, чтобы наброситься на свои беззащитные жертвы. Турки, уверенные в победе, плыли под бой барабанов и звуки труб. Все жители Константинополя, не занятые на боевых постах, столпились на склонах Акрополя или на верхнем ярусе громадного полуразрушенного ипподрома. Они с волнением следили не отрывая глаз за приближавшимися христианскими кораблями, в то время как султан и его окружение наблюдали за событиями с берегов Босфора непосредственно за стенами Перы. Когда вскоре после полудня турки приблизились к христианским судам, те уже обогнули юго-восточный выступ города. Балтоглу с передовой триремы прокричал им, чтобы они спустили паруса. Однако те продолжали свой путь. Тогда передовые суда турок пошли на сближение. При этом турки оказались в зоне течения Босфора, противоположного направлению ветра, а в таких условиях триремам и биремам было трудно маневрировать. Кроме того, христианские корабли обладали преимуществами в виде более высоких бортов и лучшего вооружения. С палубы, высоко расположенных кормы и носа, а также с ютов на мачтах матросы могли пускать стрелы и копья, кидать камни в турецкие корабли, значительно ниже сидящие в воде; турки же ничего не могли поделать, кроме попыток пойти на абордаж или поджечь корабли противника. |
| Октября 31. Оправившись после сна, поспешил на палубу освежиться и полюбоваться здешними видами. Холод как будто еще усилился, а горы кругом покрылись даже снегом. Скоро издали открылись Пирей и Афины, виднелись Акрополь и гора св. Георгия. Перед Пиреем нас нагнал египетский пароход, который из Константинополя должен был выйти позже нас и прямым рейсом прийти в Пирей раньше нас и уже уйти оттуда еще вчера вечером; оказывается, после нашего выхода из Константинополя поднялся такой страшный ветер и снег, что тот пароход не смел даже и с якоря сняться и вышел уже на 16 часов позже. Ночью его качало сильнее нас, ибо он много меньше нашего парохода. Чтобы войти на стоянку в гавань, пароход наш должен был сделать крутой поворот, что потребовало много времени, так как поворачиваться очень тесно. Не успели еще якоря бросить, как масса греческих лодок напали на пароход, как голодное воронье, крича на всякие лады, так что шум поднялся гораздо больший, чем в Митилене. Через посольского комиссионера Анжело мы без всякого таможенного осмотра получили свой багаж. Машина от Пирея до Афин ходит через полчаса. До вокзала прошли пешком и постоянно видели то полунагих беглецов полуразрушенной Фессалии, которую турки во время схватки с греками разнесли совершенно и опустошили, то полуодетых солдат-добровольцев, которых теперь выпустили из армии на произвол судьбы. Очень грустно смотреть на тех и других. Их положение хуже, чем французов, бежавших из Москвы в 12-ом году: последние бежали из неприятельской страны, а эти бродят по своей родине и даже по столице, и никому до них дела нет; когда они только еще шли на войну, тогда все греки, особенно столичные, провожали их с пением и ликами и т.п. овациями, а теперь, разбитых, никто и куском хлеба накормить не хочет. Понятно, что всей этой голой и голодной бродячей команде ничего не оставалось, как пуститься в грабеж, и они действительно разносили целые магазины и т.п. и даже почему-то недавно разнесли порядком бельгийское посольство. На полях между Пиреем и Афинами видны несчастные греческие войска, проделывающие школу военного искусства, очевидно на деле научившись, как опасно иметь дело с вооруженным врагом, не запасшись против него ни оружием, ни военным искусством, ни средствами и т.п. Но теперь уже поздно, теперь, греки, пора бы вам посмириться и не гордиться, а лучше делать самим свое дело внутреннего упорядочения… Нет, они еще и теперь говорят, что все-таки победят турок, только вот прежде вышли не совсем готовыми. |
| Например, сатирическая повесть о жизни птиц «Пулолог» высмеивала пороки представителей господствующего класса, небольшая поэма «Божественная служба безбородого старца» отличалась антиклерикальной направленностью. Но общие для всех слоев населения Византийского государства бедствия, вызванные сначала крестовыми походами, особенно четвертым, закончившимся падением Константинополя, а потом нашествием турок, способствовали появлению таких патриотических произведений, как анонимная «Морейская хроника» (более 9000 стихов) – плач о взятии латинянами Пелопоннеса, переименовавшими его в Морейское княжество, или также анонимная поэма «О взятии италийцами Царь–града и отвоевании его впоследствии ромеями» (759 политических стихов). Немалой популярностью пользовались в народной среде анонимные стихотворные романы приключенческого и героического характера. Роман «Бельтандр и Хрисанца» (первоначальная редакция XIII в., ранний рукописный вариант XV в.) – пример более или менее оригинального творчества народных поэтов, творивших, хотя и не без влияния образцов отечественной и иноземной (западной и латинской) литературы, все же создававших новые темы, новое содержание. В отличие от произведений народной литературы на актуальные темы возникают произведения на материале мифологическом или историческом, на основе литературных сюжетов, которые были популярны в народной среде. Таковы стихотворные поэмы «Илиада» Хармониака, «Троянская война», «Ахиллеида», поэма о Велисарии, прозаические повести «Александрия» и «Жизнь Эзопа». Более подробно и конкретно произведения народной литературы будут рассмотрены при характеристике литератур каждой из указанных выше территориальных областей греческого государства. ЛИТЕРАТУРА НИКЕЙСКОИ ИМПЕРИИ В первый период истории византийского государства, порабощенного латинянами, центром грядущего политического объединения эллинов и основным очагом культурной жизни становится Никейская империя. Из захваченного латинянами Константинополя в ее столицу Никею бегут Никита Акоминат, закончивший в этом городе и окончательно обработавший литературно свою «Историю», продолжатель его труда Георгий Акрополит, писатель и церковный деятель Николай Месарит; из Афин, также занятых латинянами, в Никею приезжает полемист и поэт Георгий Вардан, будущий деятель Эпирского деспотата. |
| 15. Лев Диакон описывает один поход, между тем их было два: первый - в августе 968 г., второй годом позже (Скилица. 277; ПВЛ. 47-50). В промежутке Святослав вынужден был вернуться на Русь, поскольку печенеги осадили Киев - видимо, не без наущения Константинополя, стремившегося убрать из Болгарии опасного союзника. Однако в 969 г. русские снова появились на Дунае, на этот раз уже явно вопреки византийским интересам. Описанные Львом Диаконом приготовления Никифора относятся ко второму походу: император готовился не только к наступательной войне, но и к обороне столицы со стороны моря. 16. Это, несомненно, так называемые катафракты. С появлением тяжеловооруженной конницы катафрактов в среде стратиотов фактически оформилась особая социальная прослойка, впоследствии сомкнувшаяся с прониарами, а возможно, и давшая начало этой новой категории военной знати в империи (Острогорский. 1971, 11; см. также: Рубин. 1955, 264, и сл.). 17. Имеется в виду цепь, преграждавшая вход не в Босфорский пролив, а в бухту Золотой рог: башня Кентинарий находилась в северо-восточной части Константинополя, у подножия Акрополя, а башня Кастеллий - на противоположном берегу Золотого Рога, в Галате (Гийян. 1955, 88-120; Жанен. 1950, 275, 420). 18. На основании этой фразы Льва высказывались предположения, что уже при Никифоре существовал союз между Святославом и болгарами, направленный против Византии (Мутафчиев. 1931, 77-94; Карышковский. 1951,101-105). Однако из данного абзаца, стоящего в оптативном (желательном) наклонении, можно делать вывод только о предусмотрительности Никифора, которого устрашили быстрая победа Святослава и тот факт, что народные массы Болгарии не проявили особой враждебности к его войску. Никифор потерпел неудачу: он надеялся, что Святослав, разгромив Болгарию, вернется с добычей в Киев, а тот прочно укрепился на севере Болгарии и подчинил ее своему влиянию; об объединении сил болгар и Руси против Византии уже при Никифоре мы не имеем сведений. 19. Никифор предпочел вести переговоры с белгарами, потому что совместная борьба с ними против Святослава дала бы ему возможность упрочить влияние в Болгарии. Лев Диакон имеет в виду, что болгары были христианами: Болгария приняла христианство от Константинополя в 865 г. |
| При введении этого устава император Феодосии II возвел часть профессоров в чин графства первой степени, уравнивавший их с губернаторами провинций; для других профессоров открыты дороги к почестям под условием доброй нравственности, преподавательских способностей, ораторского таланта и успешных занятий наукой, если таковые качества будут засвидетельствованы высоким советом профессоров. По выслуге 20 лет и все профессора имеют право на этот чин графства первой степени. В уставе отмечаются некоторые черты организации жизни студентов в больших городах. Каждый молодой человек по прибытии в университетский город должен был заявиться у магистра ценза и представить ему документ, свидетельствующий об его происхождении и состоянии родителей. Кроме того, от него требовалось, чтобы он указал разряд наук, которыми намерен заниматься, и адрес квартиры в городе. Местная полиция должна была следить за поведением молодых людей; в случае нарушения дисциплины они подвергались наказанию и теряли право на пребывание в университетском городе. Императоры, давая приют науке, заботились также об образовании библиотеки и о сохранении старых рукописей, равно как о составлении списков с них. С этой целью была учреждена в Константинополе комиссия из семи каллиграфов, в коей было четыре специалиста для греческого и три для латинского письма. Назначение комиссии было делать копии со старых кодексов и исправлять обветшалые. Таким путем могли сохраниться древние рукописи, а равно развиваться в Константинополе школа специалистов-каллиграфов. Известно, что сам Феодосии II любил заниматься перепиской древних кодексов и поощрял занятия каллиграфией. Нужно думать, что занимающее нас ученое и учебное учреждение основано было поблизости от Большого дворца на древнем акрополе, почему и названо было школой профессоров Капитолия. В V в. эта местность пострадала от пожара, уничтожившего много публичных зданий и, между прочим, царскую библиотеку. Если бы предполагать, что этим пожаром уничтожено было и здание университета, то самое учреждение могло сохраниться в последующие века. |
| 818 В Византии дневные и ночные часы имели отдельный счет. Продолжительность часа менялась в зависимости от времени года. Второй час дня — это утро (см. Grumel, La Chronologie, р. 163 sq.). 819 По-видимому, р. Карасу (Меласу). 820 Т. е. 19 февраля 1091 г. 821 Т. е. 18 февраля 1091 г. 822 Bmopoзak.:XXXII, 30. 823 Вафис-Риак — древний Ресий вблизи Константинополя (см. Κυριακδου — Νστορος, Μολυβδβουλλον... σελ.180 εξ). 824 Имеется в виду храм великомученика Феодора Тирона, день поминовения которого приходится на первое воскресенье поста (17 февраля). В этот день приток богомольцев был особенно велик. Однако весной 1091 г. печенеги стояли под стенами Константинополя, и жители византийской столицы не имели возможности посетить храм (см. ниже). Упоминание храма Феодора помогает точнее датировать события. 825 Анна употребляет античный термин οπισθδομος. Так называлась внутренняя часть храма Афины-Паллады в афинском акрополе. В данном случае Анна имеет в виду внутреннюю часть церкви (корабль). 826 Чакан и раньше вступал в сношения с печенегами (см. Ал., VII, 8, стр. 217). Союз турок и печенегов облегчался этнической близостью этих племен. По-видимому, можно говорить о координированных действиях врагов Византии. 827 Как только он достанет ячменя - οπηνκα τς κριθς καταλαβοι. Β. Васильевский («Византия и печенеги», стр. 73, прим. 1) предполагает, что под κριθας следует понимать название города на Херсонесе Фракийском и таким образом переводить эти слова: «... когда он прибудет в Крифию». С таким толкованием текста согласен и В. Златарский («История...», II, стр. 203, бел. 1). 828 1090—1091 гг. 829 Dölger, Regesten..., 1158 (начало 1091 г.). 830 О влахах см. прим. 533. На основании этого места «Алексиады» некоторые исследователи делали вывод, что слово βλαχοι употребляется Анной как синоним «кочевников». С нашей точки зрения, прав М. Дьони (Gyóni, Le пот..., р. 241 sq.), утверждающий, что «влахи» в данном случае — точное этническое наименование. Аргументы М. Дьони сводятся к следующему: |
| Триумф направляется по двум террасам: верхней и нижней, притом так, что нижняя образует собственно путь, дорогу или улицу (не мощеную; via triumphalis была замощена впервые Юстинианом), по которой едут главные лица, повозки и везут тяжести; движение идет слева направо. Такое расположение на условном языке скульптуры передает нам, очевидно, путь от нынешних Золотых ворот, по склонам и террасам холмов, окаймляющих берег Пропонтиды, т. е. место триумфального пути к дворцу и св. Софии. Средний пункт, те ворота, у которых императора встречают граждане и сенат (люди, одетые в тоги), не может представлять собою Золотых ворот Константина, а есть, вероятно, триумфальная арка, воздвигнутая или на форуме Константина, или даже Феодосия, так как перед этими воротами мы видим, во – первых, рощу и во – вторых, здания, которых не могло быть вне ворот. Первые два из этих зданий, в виде продолговатой базилики, Бандури принимает за термы Аркадия и термы Евдокии, но эти термы находились в разных регионах, притом в таких местностях, где не могли проходить триумфы, а именно первые под Акрополем, вторые где – то ниже Капитолия, и наконец, наши здания по виду вовсе не походят на какие – либо термы, которые притом снаружи и не были украшаемы статуями. По своей узкости, по обилию декоративного элемента, эти здания всего более походят на портики, которым именно в эту эпоху преимущественно придавали формы греческого храма. Между тем, мы имеем древнейшее известие Александрийской хроники о том, что въезд императора Фоки имел место «через Золотые ворота, и Троадские портики, и всею среднею улицею до дворца». Эти троадские портики (в XII регионе) тянулись от форума Феодосия до самых Золотых ворот, так как, по другому показанию, стены были проведены до этих портиков, и затем в известии о сорокадневном землетрясении при Зеноне у Марцеллина ясно указано, что портиков с этим именем было двое: ambae Troadenses Porticus corruerunt (Дюканж, lib. II, p. 111). Также понятно, почему Аноним их не упоминает: разрушенные пожарами и землетрясениями, портики эти были в его время совершенно забыты. |
| Они во всяком случае свидетельствуют, что члены этих собраний, –_ а историк сам был деятельным членом их – исполнены былц горячих симпатий и благодарности к тому, кто имел возможность поощрять и поощрял тогдашних любителей просвещения. По словам историка, к Андронику в его чертоги люди науки «стекались подобно потокам; они постоянно окружали его, как Пифагора его ученики». 1134 Собрания ученых людей около Андроника напоминают историку все то лучшее, что прославило эпоху классической образованности, – напоминают ему об Академии, т. е. философской школе философа Платона, о Лицее, т. е. ученой аудитории Аристотеля, и Стое, т. е. философской школе стоиков. Дворец Андроника, по словам историка, «справедливее всего было бы назвать жилищем всевозможного образования». Он же называет царские чертоги Андроника, столь доступные для ученых, желавших состязаться в знании и раскрытии научных истин, называет «превосходнейшей гимназией умственного обучения и полем для состязания людей ученых». 1135 И как бы недоумевая, каким бы именем точнее обозначить круг ученых, собиравшихся и действовавших во дворце царя, историк называет его наконец «митрополией мудрости, акрополем учености». Членов ученого Андроникова кружка этот историк именует «любителями просвещения», 1136 – а это-то наименование принято и у нас; правда, он не прибавлял эпитета: духовного просвещения, но это само собой разумеется, в Византии просвещение и наука имели строго религиозный характер. Местом заседания византийского Общества Любителей Духовного Просвещения большей частью был царский дворец. Так было при основателе этого общества, так оставалось и впоследствии. Кстати, скажем несколько слов о византийском дворце Константина Великого , в котором происходили при нем заседания описываемого общества. Как скоро мы узнаем, чем был дворец, построенный Константином, то придется согласиться, что лучшего места для открытия и первоначальной деятельности Общества Любителей Просвещения и придумать было невозможно. Дворец Константина был так устроен и обставлен, что он как будто бы и предназначался сделаться прибежищем для лиц, ищущих христианского просвещения. |
| В правление Юстина I отношения империи с болгарами обострились из-за Боспора Киммерийского. К тому времени расположенное по обе стороны Керченского пролива Боспорское царство с его смешанным греко-варварским населением пришло в результате готских и гуннских вторжений в запустение. Столица государства обезлюдела, и его «древний акрополь [гора Митридата]. был превращен в кладбище, заселенной оставалась только прибрежная полоса. Хотя Боспор и находился под верховной властью сначала готов, а затем гуннов, он сохранял автономию и управлялся утвердившейся здесь еще при Римской империи местной династией Тибериев-Юлиев» 1176 . При Юстине Старшем империя вернула Боспор в свое лоно, вероятно, отвечая стремлениям его жителей, но там было оставлено автономное царское правление: «об этом свидетельствует обнаруженная в 1888 г. надпись с именем царя Диптуна, «друга кесаря и друга римлян», а также с именами епарха Иегудия и комита Опадина – византийских чиновников, из которых на обязанности второго, судя по титулу, лежал сбор пошлин за ввозимые и вывозимые товары» 1177 . Надпись датируется 522 г. Как рассказывает Иоанн Малала, при святом Юстиниане в 528 г. «король гуннов близ Боспора по имени Грод (был ли он действительно гунном, то есть болгарином – сказать трудно, но он определенно носил славянское имя. – В.Ц.) перешел на сторону царя; он пришел в Константинополь, был наставлен в христианской вере, и сам царь стал его восприемником при крещении. Пожаловав ему много [даров], [Юстиниан] отпустил его на родину для охраны римских пределов и Боспора… и сделал так, чтобы каждый год платил римлянам вместо денег подать быками. В этом же городе он разместил отряд римских воинов. В городе была торговля [между] римлянами и гуннами. Став христианином, король отправился в свою землю близ Боспора, нашел [там] собственного брата и, оставив его с войском гуннов, удалился. Те самые гунны почитали идолов» 1178 . Малала имеет в виду, конечно, степняков, юрты которых находились где-то поблизости от города; в самом Боспоре и других городах этого царства – Кепе и Фанагории, расположенных на кавказском берегу, несомненное большинство давно уже составляли христиане – в Боспоре и в Фанагории имелись епископские кафедры. |
|
|
