| И г. Сталь (как лютеранин) должен повторить вслед за Лютером, что Церковь в столетии не существовала, то есть должен отвергнуть все, что он сейчас утверждал. Печальное заключение, уничтожающее все свои посылки! Или мы скажем, что эта Церковь с давнего времени пребывала заключенною невидимо в исповедании римском, пребывала в явлении одиноких личностей, которые потом, по голосу Лютера, сгруппировались вокруг него и от него получили церковную жизнь и форму? Но одинокие личности, постоянно подчиненные социальной и религиозной жизни римского исповедания, не представляют уже ни малейшего следа отличительных признаков Церкви, признаков, самим г-м Сталем указанных. Итак, во времена Лютера Церкви не было вовсе – этого опровергнуть нельзя, и, следовательно, все аргументы автора, собственным их развитием, обращаются в ничто. Таково самоубийство лже-католицизма или противологического традиционализма в мире протестантском. Нового сошествия Св. Духа ему не удалось добыть. Поэтому и не может он переступить пределов археологии и спорного знания, единственной его области. Пусть ученый протестант воображает себе, что он верует еще во что-нибудь; права на это мы у него оспаривать не станем; но для неученого все равно, Лютер ли, Кальвин ли, Цвинглий, Фокс или Иоанн Лейденский. Народ протестантский остается без всякого права на веру, а лютеранин все еще ведет речь о Церкви! Понятно, что знаменитому Бунзену, критику г. Сталя, нетрудно было справиться с его учением, хотя он и взглянул на него с точки зрения, может быть, слишком исключительно местной и политической. Но успех покидает г. Бунзена, как только он обращает свои нападки на мир византийский, т. е. на Церковь . Здесь логика ему изменяет. Он начинает с изучения обскурантизма и духа угнетения, дающих направление римскому миру; причем, однако, замечает, что это направление олицетворяется в правительствах и находится в противоречии с желаниями народов. Затем он старается отыскать такую же борьбу противоположных течений в Церкви. Если бы ученый автор «Знамений Времени» серьезнее отнесся к этому сравнительному изучению, то он немедленно заметил бы характеристическое различие между двумя сравниваемыми им мирами. |
| - Мы расстались. Не знаю, думает ли он до сих пор, но знаю, что Предание как факт, несомненно, существует у реформаторов, хотя они всеми силами отвергают его принцип и законность; знаю и то, что они не могут ни поступить иначе, ни выпутаться из этого неизбежного противоречия. В самом деле, что те религиозные общества, которые признают все свои учения богодухновенными и приписывают богодухновенность своим основателям, с которыми состоят в связи непрерывного преемства, в то же время, скрытно или явно, признают и Предание, - в этом нет ничего противного логике. Но по какому праву стали бы пользоваться поддержкою Предания те, которые утверждают свои верования на научном знании своих предшественников? Есть люди верующие, что римская курия получает себе вдохновение с неба, что Фоке или Иоанн Лейденский были верными органами Божественного Духа. Может быть, эти люди и заблуждаются; тем не менее, понятно, что для них становится вполне обязательным все то, что определено этими лицами, избранными свыше. Но верить в непогрешимость науки, притом науки, вырабатывающей свои положения путем спора, противно здравому смыслу. Поэтому, все реформаторские ученые, отвергающие Предание, равно как и непрерывное откровение, поневоле обязаны смотреть на всех своих братьев, менее ученых, чем они, как на людей, вовсе лишенных действительного верования. Если б они захотели быть последовательными, то должны бы были сказать им: " Друзья и братья, законной веры у вас нет и не будет, пока вы не сделаетесь богословами, такими, как мы. А покамест пробивайтесь как-нибудь безнее! " Такая речь, может быть, и неслыханная, была бы, конечно, делом чистосердечия. Очевидно, что большая половина протестантского мира довольствуется Преданием, по ее собственным понятиям незаконным; а другая половина, более последовательная, так далеко отклонилась от христианства, что в настоящем случае нечего на ней и останавливаться. Итак, отличительный характер Реформы заключается в отсутствии законного Предания. Что ж из этого следует? Следует то, что протестантство отнюдь не расширило прав свободного исследования, а только сократило число несомненных данных, которые оно подвергает свободному исследованию своих верующих (оставив им одно Писание), подобно тому как и Рим сократил это число для большей части мирян, отобрав у них Святое Писание. |
| Наиболее интересный эпизод этого радикально-коммунистического движения связан с историей города Мюнстера (в северной Германии), к которой мы и перейдём 84 . «Новый Иерусалим» в Мюнстере Город Мюнстер был первоначально епископским городом, т.е. епископ был в нём правителем и военачальником. Но во время реформации епископ ушёл оттуда, продав, как говорят, своё место своему преемнику. В это время туда стекаются множество анабаптистов крайнего коммунистического толка и легальным образом (по избранию) становятся у власти. В других местах Германии, а также в Нидерландах и Богемии анабаптистов в это время начали страшно преследовать, поэтому они естественно устремились в Мюнстер, который, по их мнению, и должен был стать «Новым Иерусалимом». Новый епископ вскоре умер (как говорят историки, от злоупотребления спиртными напитками) и анабаптисты окончательно завладели городом. Они ни за что не соглашались впустить в город другого, назначенного правительством, епископа. Тогда началась осада Мюнстера. Ещё задолго до неё в Мюнстере начали мало-помалу осуществлять коммунистические идеи, теперь же этот процесс значительно усилился. Под руководством булочника Яна Матиса (он же и пророк) и Иоганна Бакельзона из Лейдена, по профессии портного, была торжественно провозглашена общность имущества. Для распоряжения общинным имуществом были избраны «диаконы», как в Иерусалиме. Те из местных жителей, которые не хотели подчиниться пришельцам, были выдворены. Сначала главную роль в Мюнстере играл «пророк» Ян Матис. Но вскоре его сменил Иоганн Лейденский, чрезвычайно талантливый самородок, бывший хорошим оратором и вдобавок актёром и поэтом. Случилось это так: «Когда партия перекрещенцев завладела городом, то, по словам враждебного историка, они всё больше и больше теряли самообладание, теряли тот кроткий идейный характер, который это движение имело вначале. Прежде всего они ознаменовали себя рядом насилий, разгромом зданий, библиотеки, церквей, картинных галерей и проч. В огне погибли архивы, много сокровищ искусства, между прочим погиб и монастырь святого Морица с архивом». (Цит. по Булгакову). |
| Намечались мелиорация болот и освоение пустошей для выращивания зерновых культур, чтобы Тироль смог избавиться от необходимости ввозить хлеб. Предусматривалось ввести гос. монополию торговли, за счет десятины организовать помощь бедным, после роспуска мон-рей устроить в них госпитали и приюты для детей. В стране должно было восторжествовать равенство, поэтому городские стены намечалось снести, чтобы городов не стало, за исключением Бриксена и Триента. Всех ремесленников следовало собрать в одно место - в Бриксен, деятельность купцов прекратить. Для постижения Божия слова в Тироле предполагалось создать высшую школу, а все ненужные книги сжечь. Как и др. программы участников Крестьянской войны, «Земское устройство» осталось лишь проектом. Несмотря на ряд военных успехов отрядов Гайсмайера, войска князей и Швабского союза постепенно окружили повстанцев. Гайсмайеру удалось через горы вывести часть восставших во владения Венеции. Он готовился к продолжению войны, но был убит. В обстановке гонений радикальное крыло Реформации распадается на неск. групп, в к-рых нарастает нетерпимость к инакомыслию, в т. ч. и по отношению друг к другу. Оппозиционную общественную мысль этого периода отличает двойственность: характерным становится отказ от насильственных методов борьбы или признание их лишь крайней мерой самообороны. Особенно эти тенденции выявились в анабаптистском движении, к-рое распространилось в Центр. Европе, заметно усилившись в Зап. Германии, в Нидерландах и в Моравии. Наряду с тенденцией к проповеди ненасилия (швейцар. братья, меннониты и др.) часть анабаптистов продолжала верить, что наступление Царства Божия можно приблизить силой самих «праведных» как орудия Господней воли. В февр. 1534 г. анабаптисты завоевали большинство в магистрате Мюнстера, и главную роль в городе стали играть Я. Матис из Харлема и т. н. Иоанн Лейденский (Ян Бекельзоон из Лейдена). Город объявлялся Нов. Иерусалимом, откуда будет распространено по всей земле Царство Божие. «Царство» продержалось 14 месяцев, до июня 1535 г. |
| Невольно вспоминаются анабаптисты и многие другие коммунистические сектанты средневековья, апокалиптики и хилиасты, ждавшие скорого наступления тысячелетнего царства Христова и расчищавшие для него дорогу мечом, народным восстанием, коммунистическими экспериментами, крестьянскими войнами, вспоминается Иоанн Лейденский со свитой пророков и остальных осажденных в Мюнстере... Конечно, сходство это касается лишь психологии, а не идей. В области же идейной, хорошо это или плохо, счастье или несчастье для нас, но Россия отражает идеи и настроения века решительнее и прямолинейнее, чем даже Запад, отражает на себе и ту мировую духовную драму богоборчества и богоотступления, составляющую нерв новой истории, перед чем бледнеют и отступают на задний план все великие политические и социальные интересы, вздымающие волны и рябь на груди исторического моря. В чем же тут борьба и почему это драма? Духовная борьба, составляющая основную тему и основное содержание новой истории, начиная с ренессанса и особенно явственно с XVIII века, определяется усилиями культурного человечества «устроиться без Бога навсегда и окончательно», как выразился Достоевский, или «умертвить Бога», как еще смелее выразился один из яростнейших богоубийц Ницше, свести жизнь исключительно к имманентному без всякой связи с трансцендентным, выражаясь языком философии, лишить землю неба, не коперниковского, холодного, астрономического неба, но Моисеева, библейского или хотя бы даже Кантовского неба, престола Божия. В мыслях, в чувствах, в интимной жизни, во внешнем ее устроении, в науке, в философии идет эта борьба, столь ясно предуказанная в Евангелии и Апокалипсисе, и величайшие усилия употребляются, употреблялись и будут употребляться как для того, чтобы подорвать, так и чтобы оправдать права религиозной веры. В этом смысле наша историческая эпоха не имеет равной в истории, ибо всегда были отдельные антирелигиозные течения и явления религиозного упадка, но не было такого сознательного и убежденного, такого фанатического и непримиримого стремления свести человека на землю и опустошить небо. |
| Но по какому праву стали бы пользоваться поддержкою Предания те, которые утверждают свои верования на научном знании своих предшественников? Есть люди верующие, что римская курия получает себе вдохновение с неба, что Фоке или Иоанн Лейденский были верными органами Божественного Духа. Может быть, эти люди и заблуждаются; тем не менее, понятно, что для них становится вполне обязательным все то, что определено этими лицами, избранными свыше. Но верить в непогрешимость науки, притом науки, вырабатывающей свои положения путем спора, противно здравому смыслу. Поэтому, все реформаторские ученые, отвергающие Предание, равно как и непрерывное откровение, поневоле обязаны смотреть на всех своих братьев, менее ученых, чем они, как на людей, вовсе лишенных действительного верования. Если б они захотели быть последовательными, то должны бы были сказать им: «Друзья и братья, законной веры у вас нет и не будет, пока вы не сделаетесь богословами, такими, как мы. А покамест пробивайтесь как-нибудь без нее!» Такая речь, может быть, и неслыханная, была бы, конечно, делом чистосердечия. Очевидно, что большая половина протестантского мира довольствуется Преданием, по ее собственным понятиям незаконным; а др. половина, более последовательная, так далеко отклонилась от христианства, что в настоящем случае нечего на ней и останавливаться. Итак, отличительный характер Реформы заключается в отсутствии законного Предания. Что ж из этого следует? Следует то, что протестантство отнюдь не расширило прав свободного исследования, а только сократило число несомненных данных, кот. оно подвергает свободному исследованию своих верующих (оставив им одно Писание), подобно тому как и Рим сократил это число для большей части мирян, отобрав у них Святое Писание. Перенесемся теперь в последние года 8-го или начало 9-го века и представим себе странника, пришедшего с Востока в один из городов Италии или Франции. Проникнутый сознанием этого древнего единства, вполне уверенный, что он находится в среде братьев, входит он в храм, чтоб освятить последний день седмицы. |
| Об этом характере русской интеллигенции написал ряд статей С. Н. Булгаков и перепечатал их в сборнике «Два града». Он говорит, что правительственные преследования вызвали в революционной интеллигенции «самочувствие мученичества и исповедничества», а насильственная оторванность от жизни развила «мечтательность, утопизм, вообще недостаточное чувство действительности» (180). Будучи депутатом второй Государственной думы и наблюдая ее политическую деятельность, «я ясно видел, — пишет Булгаков, — как, в сущности, далеко от политики, т. е. повседневной прозаической работы починки и смазки государственного механизма, отстоят эти люди. Это психология не политиков, не расчетливых реалистов и постепеновцев, нет, это нетерпеливая экзальтированность людей, ждущих осуществления Царства Божия на земле. Нового Иерусалима, и притом чуть ли не завтра. Невольно вспоминаются анабаптисты и многие другие коммунистические сектанты средневековья, апокалиптики и хилиасты, ждавшие скорого наступления тысячелетнего Царства Христова и расчищавшие для него дорогу мечом, народным восстанием, коммунистическими экспериментами, крестьянскими войнами; вспоминается Иоанн Лейденский со свитою своих пророков в Мюнстере» (135). ____________________ Н. И. Воспоминания. С. 220. Далее Булгаков показывает, как страстная жажда осуществления Царства Божия на земле без Бога и, следовательно, без абсолютного добра ведет к замене идеи Богочеловека человекобожием, а вслед за этим и к бестиализации человека, или, точнее, сказал бы я, к осатанению человека, встречающемуся в СССР. Не только русские писатели, также и иностранцы, внимательно наблюдавшие русскую жизнь, в большинстве случаев отмечают выдающуюся религиозность русского народа. Я сошлюсь на несколько иностранцев и о тех из них, которых мнения буду сообщать также в дальнейшем, сообщу вкратце, кто они такие и как познакомились с русским народом. Замечательное по своей обстоятельности исследование о России и русском народе выполнил французский ученый Лepya–Бoльe (Leroy-Beaulieu, 1842–1912). |
| Он призывает невежественную крестьянскую толпу к разрушению храмов и обобществлению частной собственности. Под его предводительством возникает крестьянская война в Германии, отличающаяся жестокостью и беспощадностью, так что уже сам Лютер призывает власть истреблять насильников и убийц «как бешеных собак». В 1525 г. ополчение Мюнцера было разбито, а сам он казнен. Разрозненные отряды разбитого войска Мюнцера вскоре консолидируются вокруг другого вождя – Иоанна Лейденского. Иоанн Лейденский. Этот человек продолжил «дело» Мюнцера – разрушал храмы, убивал духовенство, уничтожал святыни и мощи. Постепенно происходит нравственное разложение его войск – грабежи, насилие, пьянство. В 1535 г. они без труда были разгромлены регулярной королевской армией, а их предводитель казнен. Важно отметить, что это стихийное движение из религиозного переросло в политическое. Последним анабаптистом был Менно Симонс, сумевший возвратить протестантское движение в религиозное русло. Именно с него ведет свое начало возникшая в 1543 г. протестантская секта меннонитов, по своему вероучению близкая к баптистам. Реформация в Германии Мартин Лютер родился в 1483 г. в г. Эйслебене и прошел суровую школу жизни. В 1510 г. ему лично пришлось наблюдать крайнюю распущенность папского двора и римского духовенства, и это сильно повлияло на перемену его богословских мыслей. Исчез его прежний взгляд на святость служителей Римской Церкви. У ворот г. Виттенберга появился доминиканский монах Иоганн Тецель и начал продавать индульгенции на отпущение грехов не только ранее совершенных, но и за возможность отпущения будущих, еще пока не совершенных. Купившие индульгенции жители Виттенберга, где в то время приходским священником служил Лютер, приходили к Лютеру и сообщали ему, как легко теперь стало освобождаться от тяжести своих грехов – были бы только деньги. Лютер с возмущением говорил прихожанам, что они обмануты, что ни один грех не прощается Богом за деньги, что для этого нужно сокрушение сердца и покаяние. Тогда люди шли обратно к Тецелю и передавали ему слова Лютера. Тецель стал угрожать Лютеру церковным отлучением и даже сожжением на костре как еретика. |
| Пастор замолчал и, после нескольких минут размышления, проговорил: «да, да, это конечно ещё вопрос (es ist doch etwas darin); я об этом подумаю». Мы расстались. Не знаю, думает ли он до сих пор, но знаю, что предание как факт, несомненно, существует у реформатов, хотя они всеми силами отвергают его принцип и законность; знаю и то, что они не могут ни поступить иначе, ни выпутаться из этого неизбежного противоречия. В самом деле, что те религиозные общества, которые признают все свои учения боговдохновенными и приписывают боговдохновенность своим основателям, с которыми состоят в связи непрерывного преемства, в то же время, скрытно или явно, признают и предание – в этом нет ничего противного логике. Но по какому праву стали бы пользоваться поддержкою предания те, которые утверждают свои верования на научном знании своих предшественников? Есть люди верующие, что Римский двор получает себе вдохновение с неба, что Фокс или Иоанн Лейденский были верными органами Божественного Духа. Может быть, эти люди и заблуждаются; тем не менее, понятно, что для них становится вполне обязательным всё то, что определено этими лицами, избранными свыше. Но верить в непогрешимость науки, притом науки, вырабатывающей свои положения путём спора, противно здравому смыслу. Поэтому все реформатские учёные, отвергающие предание как непрерывное откровение, поневоле обязаны смотреть на всех своих братьев, менее учёных, чем они, как на людей, вовсе лишённых действительного верования. Если бы они захотели быть последовательными, то должны бы были сказать им: «друзья и братья, законной веры у вас нет и не будет, пока вы не сделаетесь богословами, такими как мы. А покамест, пробивайтесь как-нибудь без неё!» Такая речь, может быть и неслыханная, была бы конечно делом чистосердечия. Очевидно, что большая половина протестантского мира довольствуется преданием, по её собственным понятиям незаконным; а другая половина, более последовательная, так далеко отклонилась от Христианства, что в настоящем случае нечего на ней и останавливаться. |
| По этому существенному свойству веры ( Евр. 11:1 ) церковное вероучение не может быть предметом самоизмышления. Логическим путем его составить нельзя, его можно составить лишь на основании религиозного опыта, но в отношении к вероучению, этот опыт состоит в воспринятии сверхъестественного откровения. В-третьих, признаком истинности церкви является историческая непрерывность церкви. Этот признак стоит в тесной связи с предыдущим, но он не тождественен с ним. Учение известной общины будет в согласии само с собою, когда оно будет согласно с признаваемым общиной источником вероучения (в некоторых христианских общинах претендуют на согласие с Евангелием, новым заветом, Библией) и, когда оно не будет заключать внутренних противоречий. Но подобные учения могут не иметь исторических корней. История знает возникновение многих подобных общин с самопроизвольной верой. Таковы, например, были анабаптисты в 16 столетии (Штарх, Мюнцер, Як. Матисен, Иоанн Лейденский). Они в значительной мере отрицали ветхий завет и получали откровения, стоявшие в явном противоречии с новым. Такие откровения не могут быть считаемы истинными, и такие религиозные общины не пребывают в правде. Божественный Промысл, ведущий человечество к небу, всегда вел его по этому пути. Передовой части человечества всегда сообщалась правда, одни народы могли выходить из нее и их могли сменять другие народы, но без этого авангарда человечества немыслима жизнь человечества. Прекращение жизни духа неизбежно должно влечь за собой и физическую смерть. Если первый мир был предан воде, когда в нем не осталось ничего доброго; если Содом и Гоморра, в которых не было пяти праведников, погибли ужасным образом, то и земля, когда в ней исчезнет все доброе, когда на ней не было бы совсем истинной веры, должна была бы погибнуть. Истинная церковь могла сводиться к восьми душам, но все-таки дух истины оставался на земле. Человечество есть единое целое и перерыв в существовании церкви есть разрыв, разделение развивающегося единого организма (лучшей части человечества). Истинная церковь должна быть исторически непрерывной, как она должна быть согласной самой с собою, и с идеальной правдой. Этим требованиям отвечает Православная церковь. Читать далее Источник: Глаголев С.С. Из чтений о религии. – Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1905. – 440 с. Вам может быть интересно: |
|
|
