| Хотя слова Иисуса не содержат в себе какую-либо политическую теорию, они оказали большое влияние на становление христианской социально-политической мысли. Парафразом этих слов может служить изречение апостола Петра: Бога бойтесь, царя чтите ( 1Пет.2:17 ). Данное изречение является частью пространного наставления, которое Петр дает адресатам своего послания: Будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро ( 1Пет.2:13–14 ). Апостол Павел развивает это учение еще более подробно: Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести ( Рим.13:1 5). Важно отметить, что апостолы Петр и Павел призывают к лояльности и покорности той самой языческой власти, под которой Иудея находилась во времена Иисуса Христа. Эта позиция восходит к ветхозаветному представлению о том, что земной властитель, даже язычник и иноверец, поставлен от Бога и выполняет волю Божию. Пророк Иеремия записывает слова, которые он услышал от Бога относительно Навуходоносора – того самого, который разрушил Иерусалим и осквернил храм: Я сотворил землю, человека и животных, которые на лице земли, великим могуществом Моим и простертою мышцею Моею, и отдал ее, кому Мне благоугодно было. И ныне Я отдаю все земли сии в руку Навуходоносора, царя Вавилонского, раба Моего, и даже зверей полевых отдаю ему на служение. И все народы будут служить ему и сыну его и сыну сына его, доколе не придет время и его земле и ему самому; и будут служить ему народы многие и цари великие. И если какой народ и царство не захочет служить ему, Навуходоносору, царю Вавилонскому, и не подклонит выи своей под ярмо царя Вавилонского, – этот народ Я накажу мечом, голодом и моровою язвою, говорит Господь, доколе не истреблю их рукою его... Народ же, который подклонит выю свою под ярмо царя Вавилонского и станет служить ему, Я оставлю на земле своей, говорит Господь, и он будет возделывать ее и жить на ней ( Иер.27:5–8,11 ). |
| А до этого нужно, чтобы, когда мы становимся на молитву, встреча с Богом была для нас радостью, тихой, глубокой, вдохновляющей радостью, счастьем: наконец, Господи, мы вдвоем с Тобой! Наконец я могу жить! Наконец радость пришла! Жизнь на глубине. Отношение к другим. Вторую нашу беседу я хочу начать с чтения отрывка из 58-й главы пророчества Исаина: Вот пост, который я избрал, говорит Господь: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма и угнетенных отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо. Раздели с голодными хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом. Когда увидишь нагого - одень его, и от единокровного твоего не укрывайся. Тогда откроется как заря свет твой и исцеление твое скоро возрастет, и правда твоя пойдет перед тобою, и слава Господня будет сопровождать тебя. Тогда ты воззовешь, и Господь услышит, возопиешь - и Он скажет: Вот Я! Когда ты удалишь из среды твоей ярмо, перестанешь поднимать перст и говорить оскорбительное, и отдашь голодному душу твою, и напитаешь душу страдальца, тогда свет твой взойдет во тьме, и мрак твой будет как полдень, и будет Господь вождем твоим всегда, и во время засухи будет насыщать душу твою и утучнит кости твои... После первой беседы мне был поставлен вопрос: как же научиться жить с такой глубиной, так истинно, чтобы преодолеть неправду, победить нерадение, забывчивость? Отцы Церкви нас учат этому шаг за шагом. И первое их наставление: Имей память смертную... Не в том смысле, чтобы мы жили, как испуганные, и мысль о смерти отравляла каждое мгновение нашей жизни, чтобы всякая радость была омрачена, чтобы надежда наша умирала при мысли о том, что нет дела, которое стоит начинать, потому что мы, может быть, его не совершим. Нет! Память смертная, о которой говорят отцы, - творческое, животворящее отношение к жизни и к смерти. Это приходится и себе, и другим напоминать часто, все время. Если бы я себе отдавал отчет с совершенной ясностью, с неумолимой ясностью, что слова, которые я сейчас говорю, могут быть моими последними словами, а то, что я сейчас делаю, может быть последним моим действием, я, вероятно, рассматривал бы каждое свое действие и задумывался бы над каждым своим словом так, чтобы оно было завершением всей жизни, чтобы в каждом слове была воплощена любовь, на которую я способен, все понимание, на которое я способен, вся заботливость о человеке, на которую я способен. |
| Не имея духа и, по правде сказать, не умея сразу без подготовки возражать на собраниях, я потом записывала всё слышанное у себя в убогой квартирке, а после тщательно обдумывала, где тут правда, и в чём ложь, перечитывала Евангелие, запасалась сочинениями православных богословов, из них почерпала опровержения лжемудрований наших самозваных просветителей. И потом, бывало, в частных беседах с единомышленниками, особенно же с сёстрами „по пашковскому братству“, среди которых много юных пламенных душ, подготовленных, увы! к школьному учительству, – разбираешь речи и доводы проповедников. Ныне я совсем отрясла пашковский прах от ног своих и порвала все сношения, и считаю нравственным долгом на душевную пользу заблудших братий и сестёр напечатать мои келейные полемические беседы, направленные против пашковских лже-мудрецов и их лже-мудрствований. Начну изложение своих бесед с любимой пашковцами темы „О свободе во Христе“. Конечно, в моих возражениях читатели „Мисс. Обозр.“ ничего нового и особенного не встретят, но зато в передаче учения пашковцев они найдут, наверное, кое-что новое и интересное, которое потом опровергнут сами лучше меня. В этом и цель опубликования моей полемики. В основе проповеди „О свободе во Христе“ пашковцы ставят всегда слова второго послания ап. Павла к Коринфянам: „Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода ( 2Кор.3:17 ). Приводя эти слова, лжеучители говорят, что нас православных нет этого Духа Господня; мы рабы и настолько возлюбили рабство, что не хотим снять его с себя; мы привыкли ходить на том канате, который надел на нас закон человеческий, и мы покорны ему; Духу же Господню не покоряемся, подобно евреям, которые так возлюбили рабство египетское, что не хотели даже покидать Египта им было страшно снять ярмо, надетое на них фараонами, которым было выгодно держать евреев в рабстве; евреи со страхом и покорностью работали на фараонов и благоговели перед ними. Так и вам православным, учат пашковцы, кажется, что вы не можете жить без этого ярма, что вы непременно погибнете без него. А всё это не более, как ваше заблуждение, бессилие воли. Приведши и протолковав в том же духе Втор.27:26 ; Авв.2:4 ; Лев.18:5 , проповедник восклицает: Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою (ибо написано: проклят всяк, висящий на древе) ( Гал.3:13 ). Христос избавил вас от закона, а вы, пренебрегши искуплением Христа, снова одели ярмо закона. |
| Реймонд Виктор Френц Скачать epub pdf 10. Пастыри стада Если у какого–нибудь человека будет сто овец и одна из них заблудится, то не оставит ли он девяносто девять в горах и не отправится ли на поиски заблудившейся? И если случится найти её, верно говорю вам, он будет радоваться ей больше, чем девяноста девяти незаблудившимся ( Матфея 18:12, 13 ). Иисус был убежден, что его овцы «знают его голос». Он был уверен: «За чужим они никогда не последуют, но убегут от него, потому что не знают голоса чужих» 364 . Писание знакомит нас с «голосом» истинного Пастыря, помогает нам распознавать его среди всех остальных голосов. Приглашение Христа полностью соответствует словам заботливого пастуха, обращающегося к своему стаду: Придите ко мне, все трудящиеся и обременённые, и я освежу вас. Возьмите на себя моё ярмо и научитесь от меня, ибо я кроток и смирен сердцем, и найдёте освежение душам вашим. Ибо ярмо моё удобное и ноша моя лёгкая 365 . Как вчера, так и сегодня во многих странах мира немало людей покидало и покидает традиционные религиозные объединения по одной причине: в проповедях своих церквей прихожане не слышат голос Доброго Пастыря, не слышат освежающих и успокаивающих слов, а, напротив, слышат пронзительный призыв к полной покорности человеческим авторитетам. Слышимый ими «голос» больше соответствует предупреждению, которое Иисус оставил для своих учеников: Вы знаете, что мирские владыки господствуют над своими народами и великие этого мира держат их в своей власти. Но не так должно быть у вас 366 ! После того, как я написал книгу «Кризис совести», мне дали почитать работу, опубликованную раньше моей, но озаглавленную на удивление похоже: «Вопрос совести» 367 . Её автор, Чарльз Дэвис, родился в Англии и воспитывался родителями в традициях Римско–католической веры. Автор отмечает, что уже во времена своей юности он «считал само собой разумеющимся и непоколебимым фактом то, что Римская Церковь является единственной истинной Церковью ». Это мировоззрение сохранилось у автора и с возрастом: |
| Сие последнее Божие благодеяние наипаче таить не могу в сей час, когда стою перед сонмом вашим, архипастыри Церкви, призванный к служению епископскому. Молодой вол трясет головой, когда на него надевают ярмо, потому что это ярмо для него непривычно. Ново и для меня то иго, какое вы ныне на меня налагаете, и выя моя трепещет этого ига. Со дней детства определил я себя на служение Церкви и ей одной служил доселе, сколько позволяла мне леность моя. Всю свою деятельность ученую и профессорскую почитал я служением Церкви и в этом служении видел высший и единственный смысл всей нашей академической работы. Но то служение Церкви, какое я проходил доселе, оно совсем иное, нежели предстоящее мне служение епископское. Прежде я читал книги, теперь должен читать сердца человеческие, эти мудренейшие и часто вовсе непонятные письмена. Тогда писал я чернилами на бумаге, отныне предстоит мне благодатью писать образ Божий в душах человеческих. Прежде учил я; ныне должен вести ко спасению. Раньше мог я оставаться под спудом, ныне вы поставляете меня на свещнице церковном. Прежде мог я скрываться от людей и быть в любезной неизвестности, отныне должен я светить людям светом добрых дел. Всей душой любил я жизнь академическую, от мира отрешенную, над миром возвышенную, уединенную, как бы пустынную. Больше всего за последнее время жалел я о том, что терял свое единственное сокровище – возлюбленную пустыню. Ныне вы отнимаете у меня надежду в эту пустыню снова и всецело возвратиться. Епископ должен быть всегда в круговороте жизни человеческой. У него ежедневное стечение людей, которое можно назвать нападением по вся дни (2 Кор. 11, 28), всем он должен быть вся (1 Кор. 9, 22), всем себя поработить (1 Кор. 9, 19), для немощных быть немощным (1 Кор. 9, 22), изнемогать с изнемогающим (2 Кор. 11, 29), одних утешать, других наставлять, а иных и обличать (2 Тим. 4, 2). Привыкнув к прежнему своему служению и всей душой его полюбив, я боялся архиерейства и всегда немало говорил против своего епископства. А ныне стою перед вами, архипастыри, приняв звание ваше, и нимало вопреки глаголю, ибо тверда моя надежда на Господа. Вижу ныне ясно, что велика нужда в делателях на ниве Божией. Знаю теперь твердо, что воля Божия управляет Церковью и не без Божией воли поставляются в Церковь епископы. Слышу пророческое увещание: благо есть мужу, егда возмет ярем в юности своей (Плач. 3, 27) – и склоняю выю свою под омофор епископа. Господь милосердый да примет душу мою, сию малую лепту, вметаемую в сокровищницу Церкви для употребления на общую пользу. Воля Господня да будет (Деян. 21, 14). |
| Вместо осязаемой Евы предстала мне Ева мысленная – во плоти страстный помысел, показывающий сладостное и всегда насыщающий меня ядовитой пищей. Достойно из Эдема изгнан был Адам, как не сохранивший единственную Твою, Спаситель, заповедь; что же тогда будет со мной, постоянно отвергающим Твои животворные слова? Троице: Сверхсущественная Троица, приемлющая поклонение как Единица, сними с меня тяжелое ярмо греха, и, как милосердная, дай мне слезы умиления. Богородице: Богородица, Надежда и Защита воспевающих Тебя, сними с меня тяжелое ярмо греха, и, как Владычица чистая, прими меня, кающегося. ПЕСНЬ ВТОРАЯ Ирмос: Внимай, небо, и я буду говорить, и воспою Христа, от Девы плотью пришедшего. Внимай, небо, и я буду говорить; земля, слушай глас, кающийся Богу и воспевающий Его. Внимай мне, Боже, как милосердный, милостивым Твоим оком и прими мое горячее исповедание. Согрешил я сильнее всех людей, один согрешил пред Тобою; но, о Спаситель, Ты пожалей, как Бог, творение Твое. Изобразив моих страстей безобразие сластолюбивыми стремлениями, испортил я ума красоту. Буря зла меня охватывает, но милосердным мановением Ты, как Петру, и мне руку помощи протяни. Осквернил я плоти моей хитон и замарал, о Спаситель, то, что по образу и по подобию. Омрачил я души красоту страстными наслаждениями и весь ум целиком в прах обратил. Разорвал я первую свою одежду, что исткал мне Творец изначально, и потому лежу наг. Облекся я в рваный хитон, что исткал мне змий своим советом, и вот – стыжусь. Слезы Тебе, милосердный Христос, как блудница, и я предлагаю; смилуйся надо мною, Спаситель, по добросердечию Твоему. Посмотрел я на красоту растения и прельстился умом, и потому лежу наг и стыжусь. Строили мне козни все начальники страстей, продолжая против меня беззаконие свое. Троице: Единого в трех Лицах, Тебя, Бога всех, воспеваю: Отца, и Сына, и Духа Святого. Богородице: Пречистая Богородица Дева, единая всехвальная, моли усердно о том, чтобы нам спастись. ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ Ирмос: На непоколебимой скале Твоих, о Христос, заповедей утверди Твою Церковь. |
| А ведь мы еще даже и начинали смиряться, чтобы бояться последствий этой добродетели. И получается, что наше человеческое достоинство, которое мы утверждаем за счет ближнего, – это бесовская гордость. Много у нас крестов. Это и семейная жизнь; у кого-то крест – быть отцом, матерью; у кого-то крест – быть детьми, быть начальниками, подчиненными, крест болезни, крест того, что в быту называют неблагополучием бытовым, семейным, личным. И у стран есть свой крест. Все не перечислить… Но если человек добровольно несет крест, то достигает мира и благословения от Господа. Если же упрямится и отказывается, то Господь, видя еще надежду на его спасение, посылает ему крест исправления. Некогда пророк Божий Иеремия предстал пред царем Седекией с деревянным ярмом на шее, предсказывая грядущую судьбу народа богоизбранного и святого, который будет нести ярмо тяжелых скорбей и чужого ига, если не прислушается к словам пророка. Слуги избавили пророка от этой тяжести, но тот вновь надел ярмо, уже железное, и вновь предстал перед царем. Так сама жизнь наша, отягощенная этим добровольно наложенным самими на себя ярмом непослушания Богу, будет предстоять всегда пред нашей совестью – царем души, как бы мы ни пытались избавиться от этих испытаний как от временных, случайных и досадных помех. Иногда говорят, что Церковь в проповеди много обличает. Но может ли сравниться немощное слово проповедника с обличительным голосом совести самого человека? А совесть говорит нам, что есть закон, который надо исполнять, и закон этот прост: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим» и «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22: 37, 39). На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки. На этом законе утверждается правда и народов, и людей, и мир не стоит без правды и без праведника, память одного из которых совершает ныне Церковь Русская – память святого страстотерпца князя Игоря. Да укрепит он нас и все святые своими молитвами в несении креста. |
| Поборник - защитник, споспешник, победитель в борьбе. Повапленный - окрашенный красноватою краскою - вапом, или мумией. Поваповати - красить, подкрашивать, расписывать красками. Погибель - пагуба, смерть. Погибох - погиб. Погладити - растереть, выровнять. Поглумитися, глумитися - издеваться; размышлять, рассуждать, вникать. Погнати (аз пожену) - прогнать, погнаться, преследовать. Подаси - подашь. Подвизатися - спешить, стараться сделать, устремляться. Подвой - косяк, брус у двери, верея, косяк дверной. Подир - длинная одежда иудейских первосвященников и царей. Поднебесный - находящийся под небом, земной. Подъяремник - животное, употребляемое на работу; носящий ярмо. Подъяремный - носящий ярмо, бремя. Подъяремничий - родившийся от рабочего скота. Поелику - потому что, так как. Пожрети - принести в жертву: приими мя с любовию пожершуюся Тебе - прими меня, с любовью принесшую себя в жертву Тебе. Позобати - склевать, набить зоб, поедать. Позор - зрелище, позор, бесчестие при народе. Покой - мир, тишина, смерть. Покров - покрывало, кровля, потолок, защита, покровительство, сень; Покров Божией Матери - праздник 1 октября ст. ст. в честь Божией Матери, державшей покров (омофор) в воздухе над молящимися во Влахернском храме в Константинополе в начале X века. Ползкий - скользкий, близкий к падению, липкий. Полиелей - многомаслие, многомилостиво, часть утрени, начинающаяся пением псалма " Хвалите имя Господне " . Полма - пополам, на две части. Польский - полевой, растущий в поле. Полуденный - бывающий в полдень; южный. Подунощница - церковная служба, совершаемая в полночь. Помавати - давать знать; объяснять не словами, а знаками. Помале - немного спустя, вскоре, по малом времени. Поманути - поманить, сделать знак, побуждать. Померцати - померкать, помрачаться. Помизати - мигать, подмигивать, делать знак миганием. Помилуй - будь милостив. Помози - помоги, прости. Поморие - взморье, приморское место. Помышлением - мыслями, размышлением. Поне - хотя, по крайней мере. Понеже - ибо, потому что, поелику. |
| Отвергнуться себя значит именно не иметь пристрастия к себе, в особенности не быть привязанным к любимым понятиям собственного мудрования и к тем наслаждениям и удовольствиям душевным и телесным, которые почерпаются из неочищенной природы, но все сие, подобно путешественнику, встречать мимоходом и вскоре оставлять позади себя. Св. Василий Великий , словами которого Катехизис отвечает на вопрос: «что значит отвергнуться себя?», – так изъясняет обязанность самоотвержения: «сам себе отрицается той, говорит он, иже совлечеся ветхого человека с деянми его, тлеющаго в похотех прелестных. Отрицается и всех пристрастий мирских, яже препятствовати могут намерению благочестия. Совершенное отвержение в том состоит, еже и к самой жизни беспристрастну быти, и осуждение смерти имети, во еже бы на себе не надеятися 146 (Простран. Нрав. отв. 8). Трудно идти по такому пути; но в жизни без труда ничего не бывает. Покойный Преосвященный Филарет, Митрополит Московский, в одной из своих проповедей говорит: «Как можно, скажут, дойти до такого самоотвержения? Можно так же, как воин отрекается от приятностей домашней жизни, когда выходит на поле брани; как он отрекается и от самой жизни, когда вступает в сражение, без какового отречения не мог бы он быть ни мужественным, ни победоносным. Если сие можно делать для тленного венца и временной славы, чего не можно и не должно сделать для венца нетленного и славы вечной» 147 ? В другом месте тот же высокий проповедник говорит: «Вопреки людям, которые жалуются на тягость для себя ига Христова, неоспоримый опыт свидетельствует, что в сей земной жизни человека никакая способность его не образуется, никакое значение не приобретается, никакой успех не достигается без того, чтобы он не впряг себя в какое-нибудь ярмо, не понес какого-нибудь бремени. Чтобы научить отрока грамоте, не впрягаете ли вы его в жестокое для него ярмо учебных часов, Не отягчаете ли бременем непонятных для него книг, не принуждаете ли целый день твердить бессмысленные и безвкусные буквы? Что сказать о высшем образовании того самого разума, который иногда мечтает о более легкой нравственности? Чтобы сделаться достойным своего имени, не преклоняется ли он под иго наставников, не силится ли поднять веками собранные бремена учености и, чтобы понести оные, не мучит ли тела бессонницей, не утомляет ли головы напряженными размышлениями? Чтобы сделаться богатым, не отказывает ли себе человек надолго в приятностях роскоши, не связывает ли себя строгим законом бережливости? Чтобы получить жатву, не приобщает ли земледелец самого себя к ярму орущего скота, и жнецы не наклоняют ли хребта своего пред малым колосом, прежде нежели он послужит им в пищу? Чтобы сделать одежду для прикрытия и защиты от воздушных перемен тела человеческого, сколько нужно разных искусств, разных трудов, разных орудий? Вот обыкновенные опыты человеческой жизни. |
| Таким образом, идеал счастья остальной моей жизни испарился. Напротив, на меня хотели возложить ярмо ещё тяжелее прежнего, которое я нести чувствовал себя вовсе неспособным. Сколько мне известно, было предположение сделать меня архиепископом С.-Петербургским, при жизни старика Серафима, которого оставляли митрополитом Новгородским. Я ужаснулся последствий и сказал это сообщавшим; но как всё было мне сообщено конфиденциально, то я и ограничился совершенною инерцией. Слава Богу, кризис недолго продолжался. После скорой смерти Серафима, на его место поступил Антоний и испытал участь, которой, вероятно, ещё хуже меня ожидала. Не удалось одно, хотели сделать другое, именно – чтобы я был дельцом в Св. Синоде, то есть отвечать за себя и за других. Это было бы ещё хуже. Я думал видеть во всём недостаток искренности и прямодушия ко мне графа Протасова и митрополита Антония, видел кругом себя какие-то интриги – и устранился резко в 1844 году из Петербурга, как описано в конце третьей части сих Записок. Если уже необходимо нести ярмо, думал я, если нужно бороться, то лучше с Поляками и Латинянами, чем с русскими Православными. Хотя немножко и здесь-то я ошибся – на всю жизнь мне предстояла борьба и с чужими и со своими. Четвёртая часть Записок начинается программой предстоявшего мне устройства Литовской епархии и переведения в Вильно управления оной. Из самых Записок и приложений к ним читатель судить может, верно ли и удовлетворительно исполнена эта программа; победно ли основана Литовская паства на святых Виленских мучениках. Но постоянная борьба меня истомила. Я не раз вздыхал о покое и, наконец, обратился вновь о том с просьбою к Государю в конце 1851 года. Просьба эта значится в конце четвёртой части Записок и была, как прежние, безуспешна. Мне объявлена Высочайшая воля, что моя служба нужна, а вслед за тем пожалован я митрополитом и богатым алмазным крестом на белом клобуке. Не знаю, более ли радостна или тягостна была для меня милость эта. Меня смущала мысль, что в этом сане, в этом положении, мне уже невозможно выйти на покой, без торжества врагов моих и Православной Церкви, без некоторого для меня посрамления. Притом приближалась уже старость и необходимое ослабевание сил, а борьбе не виделось конца – я же не привык слагать ответственность на других, но нёс её всегда на себе. Таким образом, не без грустного чувства взялся я за продолжение службы. Мною овладело некоторое уныние. Я уже имел в виду более вечный, а не временный покой. Утешал себя надеждою, что не переживу шестидесяти лет и упокоюсь навсегда в гробе, приготовленном под ракой св. Виленских мучеников. Вот уже десять лет прошло с того времени, а я не удостоился этого упокоения. |
|
|
.jpg)
