| Такими и другими способами составился у нас богатый запас переводов Отеческих писаний, какого не представляет ни одна древняя литература новых западных народов, у которых господствовали Римская литургия и Латинский язык. Но переводы, сделанные в разные времена, то в Болгарии, то в Сербии, то в России, то да Афоне; то в Константинополе, необходимо разнились между собою в достоинстве, в языке, и много должны были потерпеть и от переписчиков, и от перемены правописания, при переходе от одного народа Славянского к другому, и от изменений в языке. Отчётливое употребление таких переводов, и тем более издание их в свет, требовали предварительного сличения их с Греческим подлинником, исправления, иногда и нового перевода книги, прежде известной. Со времён патриарха Никона начинается ряд этих работ в Москве. Главными деятелями здесь видим двух иноков Чудова монастыря: Епифания Славинецкого и монаха Евфимия. Труды первого в переводе Отеческих писаний почти все изданы 32 : труды же последнего, с его помощниками, почти все остаются в рукописях. Огромны работы этого труженика 33 , и они часто ещё будут встречаться нам в других частях Описания. В его время патриарх Иерусалимский Досифей то указывал, то присылал в Москву самые рукописи и печатные издания Отцов, для перевода 34 . Но частью самый характер переводов Евфимиевых, слишком привязанных к букве, частью наступавшее преобладание Русского элемента над Славянским, и другие перемены в порядке дел, при конце патриаршего времени, были причиною того, что труды Евфимия, при всех его усилиях, не были изданы в своё время. Той же участи подверглись и переводы Досифея, митрополита Сучавского, которого судьба ввела в сношения с Держаною и с Церковью Русскою 35 . Творений Отеческих, переведённых с Латинского языка, дошло до нас не много: из древних переводов известны слова св. Григория Двоеслова 36 ; из позднейших его же наука о пастырском служении, переведённая Симеоном Полоцким 37 , и поучения Исаии, подвижника Египетского 38 . Из Русских Церковных Писателей и Отцов также не многие могли войти в сей отдел Описания. В отдельных собраниях встречаются слова преп. Нила Сорского 39 , писания преп. Иосифа Волоколамского 40 , разные труды Максима Грека 41 , некоторые из писаний св. Димитрия, митрополита Ростовского 42 . Сюда же должно быть отнесено и Православное Исповедание, составленное в Киеве при Петре Могиле и утверждённое Восточными патриархами 43 . |
| Учение Псевдо- Дионисия Ареопагита отличается мистическим характером и стоит в полной зависимости от философии Прокла 1335 . Догматическая система Псевдо- Дионисия Ареопагита в учении о Боге, об экстазе как высшем средстве познания Его, о лестнице существ, в порядке постепенности соединяющих небесное и земное, в учении о творении мира и о сущности зла, а также по разлитому в ней общему мистическому настроению представляет собой христианскую переработку неоплатонизма, частнее – философии Прокла. Через это посредство в сочинения Псевдо- Дионисия Ареопагита проникла терминология, символика и некоторые понятия, свойственные древним мистериям. Некоторое влияние неоплатонизма замечается уже в трудах писателей IV в. ( Григория Богослова и особенно Григория Нисского ). Полным завершением этого зарождающегося течения служат сочинения Псевдо-Дионисия Ареопагита. Служа завершением прошедшего, они оказали большое влияние на последующую византийскую литературу своим мистицизмом и символизмом в истолковании богослужения. Псевдо-Дионисий Ареопагит первый изложил систематическое воззрение на христианское богослужение как на обширную систему символов и священнодействий, служащих таинственным выражением скрытых и возвышенных идей. Последующая литература развивала эту тему в том же направлении. Греческий текст сочинений Псевдо- Дионисия Ареопагита издан у Migne 1336 . В 1371 г. по желанию Феодосия, митрополита Серрского (в Македонии), сочинения Псевдо- Дионисия Ареопагита с комментариями на них Максима Исповедника были переведены на славянский язык монахом Исаией, по-видимому болгарином по происхождению, учеником Григория Синаита . Перевод этот проник в Россию и издан археографической комиссией 1337 . Вследствие порчи этого перевода, в 1675 г. с благословения патриарха Иоакима чудовский монах Евфимий, ученик Епифания Славинецкого, снова перевел сочинения Псевдо- Дионисия Ареопагита с греческой рукописи, приобретенной патриархом Никоном , и двух печатных греко-латинских книг. При патриархе Адриане Афанасием, архиепископом Холмогорским, перевод был подвергнут пересмотру для печати «и в недоуменных некиях речениях в известное безблазнство и в отъятие всякаго сомнения исправися...» По желанию того же архиепископа Афанасия учитель греко-славянской школы в Москве Феодор Поликарпов перевел на славянский язык перифраз Георгия Пахимера (XIII в.). |
| Приостановить распространение южнорусских влияний не могло ни правительство, ни церковные власти. Немаловажным было и то обстоятельство, что уже в 30–40-е гг. многие монахи, из-за преследований со стороны поляков, поодиночке и группами бежали и переселялись из Киевской митрополии в Московскую Русь и расходились по разным монастырям . Патриарху Никону для предпринятого им исправления богослужебных книг нужны были образованные люди, он мог найти таковых лишь в Киевской митрополии. Этим и объясняется то, что в это время в Москве появилось много монахов из южнорусских монастырей, которые участвовали в исправлении книг в качестве писцов, справщиков и переводчиков . Царь Алексей Михайлович, несмотря на свой церковный консерватизм, видел, что церковная жизнь страдает от недостатка образованности и знаний у духовенства. Западные влияния проникли даже в царскую семью: царевна Софья и царевич Федор воспитывались уже в совсем ином духе, чем это было принято раньше . В 1649 г. царь Алексей направил Киевскому митрополиту особое послание с просьбой прислать в Москву «учителей для справки Библеи греческия на словенскую речь, на время нам, великому государю, послужити». Подобно тому как в начале XVI в. для исполнения такой же работы Москва пригласила Максима, так и теперь нужны были подходящие люди извне — столь ничтожны были успехи просвещения за прошедшее с тех пор столетие. Среди прочих тогда приехали в Москву три монаха, которые заслуживают особого упоминания. Это были Арсений Сатановский, Дамаскин Птицкий и Епифаний Славинецкий . Монах Епифаний Славинецкий сыграл особенно важную роль как в деле исправления богослужебных книг, предпринятом при патриархе Никоне, так и во вспыхнувшем позже споре о преложении Святых Даров. Это была личность, которая не проявила себя в Москве какой-нибудь особенно заметной для поверхностного взора деятельностью, напротив, то был смиренный, талантливый и нравственно чистый человек, который всегда оставался в тени. Он был типичным ученым мужем, державшимся в стороне от московской суеты. Но благодаря своему характеру, благодаря своему образованию он мог оказывать влияние на других людей, мог воспитывать учеников, которые действовали потом на арене общественной жизни. |
| В ходе обсуждений русская интеллектуальная элита разделилась на две партии, в зависимости от исповедуемого взгляда на время пресуществления – «латинского» или «восточного». В историографии первые получили название «латинствующих», вторые – «грекофилов». Партия «латинствующих» парадоксальным образом представляла собой своего рода традиционалистов, отстаивавших те убеждения, которые они усвоили из юности, главным образом из книг. Наиболее активным ее представителем в Москве был Сильвестр Медведев, прибегавший к защите могилянских интеллектуалов, с которыми он состоял в переписке. Партия «грекофилов» была более разнородной: в нее входили и «выезжие иноземцы», братья Лихуды, и справщик печатного двора, ученик Епифания Славинецкого, Евфимий Чудовский, и холмогорский архиепископ Афанасий, происходивший из старообрядцев, наконец, ей покровительствовал сам патриарх Иоаким. Развернувшаяся в 1687–1689 гг. полемика получила достаточно подробное освещение в историографии. Здесь мы ограничимся лишь ее общей характеристикой. Первым этапом полемики стало написание Евфимием Чудовским в 1687 г. двух сочинений, направленных против «Хлеба Животного» Сильвестра Медведева 21 . Если первое «Показание на подверг латинского мудрования» 22 было напрочь лишено аргументации и попросту предписывало «верить так, как греки», то второе «Опровержение латинского учения о пресуществлении» 23 было более основательным. Вероятно, здесь также свой вклад внесли Лихуды. Именно в «Опровержении» впервые было заявлено, что в трактате изложение «учения Епифания Славинецкого»: здесь и далее Евфимий будет стремиться представить споры как своего рода заочные дебаты покойных Епифания и Симеона 24 . Второй этап полемики в 1688–1689 гг. завершился написанием обстоятельных трудов: Сильвестр Медведев в соавторстве с малорусским полемистом Иннокентием Монастырским пишут объемный труд «Манна хлеба живаго» 25 , им отвечает уже не Епифаний, а лично самобратья Лихуды, создавая «Акос» 26 . По всей вероятности, оба труда создавались единовременно и выходили в свет в виде «тетрадей» по частям 27 . Оба эти сочинения сочетают богословскую аргументацию с едкой полемической бранчливостью, обычной для эпохи. |
| Вместе с исправленными богослужебными книгами, небходимо было также издание церковных законоположений в исправленном виде. Епифаний перевел Правила Св. Апостол, Правила вселенских и поместных соборов, Фотиев Номоканон с толкованиями византийских юристов Вальсамона и Властаря и Собрание церковных правил и византийских гражданских законов, составленное по-гречески Константином Арменопулом. Переводная деятельность Епифания обратилась на писания Св. отец. Он перевел много сочинений, из которых некоторые были уже давно известны и любимы в славянских переводах, но тем нужнее было издать их в более правильном виде 248 . Переведено было им еще несколько житий святых: Алексея Божия человека, Феодора Стратилата, великомученицы Екатерины. Жития этих святых были уже прежде в ходу у читателей и искажались вымыслами, а потому особенно полезным казалось издать их вновь как следует. Одними религиозными сочинениями не ограничился Епифаний в своих переводах. Он перевел с латинского несколько светских книг по части педагогики, истории, географии и даже анатомии 249 : нельзя, однако, сказать, чтобы литературное достоинство переводов Епифания могло привлекать к ним много читателей. Переводчик, большой буквалист, хотел переводить как можно ближе к подлиннику, и, вместо того, чтобы передать смысл подлинника оборотами, свойственными языку, на который переводится, он кует произвольно славянские слова на греческий лад, дает славянской речи греческую конструкцию, вообще слог его переводов тяжел, темен, иногда непонятен 250 . В самом его переводе богослужебных книг также встречаются тяжелые и неудобопонятные обороты. Главнейшей мыслью, занимавшей Славинецкого всю жизнь, был новый ученый перевод библии; к сожалению, эта мысль не осуществилась. Вместо нового перевода, в 1663 году, напечатана была библия с острожского издания с некоторыми небольшими поправками явных ошибок (например, вместо: «изъядоша седмь крав – изыдоша седмь крав», и т. п.). В предисловии к этой библии, вероятно написанном самим Славинецким, как главным справщиком типографии, приводятся две главных причины, воспрепятствовавших более ученому изданию библии. |
| 1-е. Яко всяк епископ есть архиерей, но не всяк архиерей есть епископ. Архиепископ бо есть архиерей, но несть епископ, архиепископ бо есть; митрополит есть архиерей, но несть епископ, митрополит бо есть; патриарх есть архиерей, но несть епископ, патриарх бо есть. Убо ино есть епископство, ино же архиерейство. 2-е. Яко власть епископская нарицается, меньшая бо есть власть епископская: тии бо точию иерея подчиняются. Большая есть власть архиепископская, или митрополичья: тии бо не точию иерея, но и сами епископы подчиняются. Величайшая есть власть патриаршеская: Тии бо не точию иереи и епископы, но и сами митрополиты подчиняются; архиерейство же не наляцается. Вси бо архиереи по архиерейству суть равны: таков бо епископ есть архиерей, яко ж архиепископ есть архиерей, и таков архиепископ есть архиерей, яко ж патриарх есть архиерей. 3-е. Яко вещь и дело есть сугубое архиерейское. Первое есть еже запрещать от общения отлучать, низлагать, и паству себе вручённую паствовать. И сие дело от епископа яко епископа действуется. Второе ж дело есть еже священнодействовать, диаконов хиротонисать, и иереев поставлять. И сие дело от епископа яко от архиерея действуется; убо понеже ино есть епископство, ино же архиерейство; может архиерей епископство убо и его дело первое оставить, архиерейство же держать, и второе дело архиерейское действовать. 4-е. Яко глаголание Матфеево предложенное не точию есть неблагословное, но и весьма есть нетвёрдо, понеже не единым правилом или деянием соборным утвердися. Сие написах не яко прекословя освященному богоизбранному и благодатию Духа Святого соборное деяние правильно действующему собору. Мне бо паче благочинно молчать, нежель бесчинно и прекословно глаголать без вопрошания подобает, ниже писание от преосвященных архиереев греческих и богомудрого Дионисия архимандрита написанное охуждая. Кто бо чуждые писания охуждает, тот сам охуждаем бывает. Но мнение моё, от худого ума моего исходящее, проявляя, еже аще благословно освященному собору возомнится быти, да приемлется; аще же ни, да отмещется. И аже у имущих власть прощати, смиренно прощения прошу. |
| Браиловский отмечал, что при составлении сочинений услугами К. пользовались митрополиты Сарский Тихон (Воинов) , Нижегородский Павел , Сибирский Павел , Сарский Варсонофий (Чертков) . К. был знаком и встречался с известными книжниками того времени - Евфимием Чудовским, Мардарием (Хоныковым) , Ф. Поликарповым-Орловым . Стихотворной эпитафией К. была отмечена смерть П. Т. Семенникова († 10 нояб. 1696), патриаршего дьяка, переписчика книг, инициатора несостоявшегося издания «Греко-славяно-латинского лексикона» Епифания (Славинецкого). Интерес К. к развитию образования в России прослеживается с нач. 80-х гг. XVII в. В 1685 г. К. преподавал грамматику в Заиконоспасской школе Сильвестра (Медведева). К. поддержал Сильвестра в его усилиях по созданию высшей школы (академии), утверждения к-рой Сильвестр добивался от царевны Софии в 1685 г. К. поддерживал также греч. учебное заведение братьев Лихудов . В кон. 80-х гг. XVII в. ученики Лихудов произносили написанные К. «орации». В стихотворной «орации», сопровождавшей поднесенный К. царевне Софии 13 марта 1687 г. перевод «Августина учителя Книги о видении Христа...» («Боговидная любовь»), К. утверждал необходимость изучения философии. Лихуды ввели в своем уч-ще преподавание ряда дисциплин высшей школы, а также лат. языка, что стало причиной их опалы в 1693 г. 26 дек. 1690 г. и в 1694 г. К. получал жалованье за то, что «учил орации» домовых певчих дьяков меньших станиц. Незадолго до отставки с Печатного двора К. принял участие в постановке пьесы «Ужасная измена сластолюбивого жития» - наиболее раннего из дошедших до нас памятников московской школьной драматургии. Спектакль был сыгран в школьном театре Славяно-латинской академии в 1-й пол. нояб. 1701 г. Сохранившаяся рукопись пьесы представляет собой режиссерский экземпляр, в к-ром поименованы исполнители и сделаны ремарки, комментирующие не только действия персонажей, но и их переживания. Текст пьесы и ремарки написаны К. По-видимому, преподавательская практика К. была обширной. Об этом свидетельствует значительное число произведений К., связанных с педагогикой, прославление «мудрости и наук» было сквозной темой его творчества. |
| В начале XIX века, когда при Александре I высшее русское общество начало увлекаться мистицизмом, хлыстовщина, или христовщина, очень окрепла в Петербурге. Там ее главной руководительницей была Е.Ф. Татаринова, урожденная Буксгевден, жена бывшего директора рязанской гимназии, которая начала устраивать собрания в том же Михайловском замке, в котором руками гвардейцев был убит несчастный император Павел “Божьи люди”, как часто себя называли последователи христовской секты, распространились по всей России, но секта продолжала оставаться тайным, эзотерическим обществом, закрытым для широких кругов и ведшим осторожную пропаганду среди избранных групп населения. Происхождение христовщины, может быть, следует искать в сочетании проникавших в Россию элементов мистического протестантизма с русскими народными верованиями. Один из пропагандистов экзальтированного мистицизма в Москве Квирин Кульман, последователь немецкого мистика Беме, хорошо известен, но не он начал пропаганду западного мистицизма в России: когда в 1680-х годах Кульман жил и проповедовал в Москве, христовщина уже успела сложиться в довольно распространенное движение. Сочинения Беме стали популярны среди русских мистиков только позже, в XVIII веке, и были тогда даже переведены на русский язык и изданы в России. Поэтому очень трудно проследить, кто из западных протестантов посеял семена неправославного мистицизма на Руси. В Москве и в других городах Московской Руси в последние десятилетия XVII века проживали двадцать или тридцать тысяч иностранцев-протестантов, и, конечно, они были особенно многочисленны в самой столице и городах, которые, как, например, Кострома, вели к портам Северной России. Среди них, несомненно, были последовательные и убежденные проповедники своих религиозных учений, которые, несмотря на все предосторожности, принятые в середине XVII века правительством, все же могли тайком и исподтишка вести свою конфессиональную пропаганду среди окружавшего их русского населения. Да и строгости, заведенные при патриархах Иосифе и Никоне, значительно ослабели к концу века. В самой Москве в конце 1670-х и 1680-х годах шли крикливые споры о хлебопоклонных “еретических” учениях Симеона Полоцкого и Сильвестра Медведева. Спор шел о времени преложения святых Даров, и московские книжники разделились на “латинствующих”, как и католики, утверждавших, что преложение св. Даров происходит во время произношения слов “приимите ядите”, и “эллинствующих” во главе с киевлянином Епифанием Славинецким, который стоял на строго православной точке зрения. |
| Вызывают вопросы и богословские положения, высказанные в современной польской историографии. В исследовании «Ostatni patriota Rzeczypospolitej na Kijowskim tronie» автор Наталья Синкевич позиционирует видного русского интеллектуала XVII века митр. Сильвестра (Косова) как католического богослова, «находящегося в заложниках радикальной московской партии» . Данное утверждения нуждается в дополнительном исследовании ввиду непосредственного участия митрополита Сильвестра (Косова) в развитии научно-богословской деятельности Андреевского училища в Москве с 1649 г. Также в историографии неизученной остается степень влияния богословия митр. Сильвестра (Косова) на воззрения западнорусских богословов, стоящих у истоков систематического богословского образования в Московском государстве. Вышеозначенные вопросы требуют дополнительного объективного исследования ввиду продолжающихся богословских дискуссий о степени и последствиях влияния западнорусского богословия на современную литургическую практику. Найти ответы на вышеуказанные вопросы затруднительно без всестороннего изучения богословских взглядов как митр. Сильвестра (Косова), так и его окружения: иеромонаха Арсения Сатановского, иеромонаха Епифания Славинецкого, направленных в Москву в 1649 г., и других западнорусских богословов. Остановимся на основных аспектах выявленной проблематики. В начале нашего исследования прежде всего необходимо обратиться к анализу богословских взглядов митр. Сильвестра (Косова), изложенных в его полемических и апологетических трудах. В данном контексте необходимо выделить труд «Апологии школам киевским» (Лаврское издание 1635 года) , где доказывается отличие православия от протестантских деноминаций и обосновывается необходимость изучения наук для русского народа. В трактате Сильвестр (Косов) подчеркивает необходимость развития научно-богословской деятельности: «Ты же, исполненный святыни народ при иных издавна принадлежащих тебе правах, прежде помазанниками преемственно тебе дарованных, и ныне всепокорнейше проси, как милостивно, чтобы тебе не возбраняли сей манны свободных наук, при содействии твоей же братии, утвержденной в древней твоей вере. Ибо тогда только церкви твои наполнятся священниками просвещенными и богобоязненными; кафедры твои процветут проповедниками красноречивыми; потомки твои, утвержденные в отеческой вере» . |
| И с не меньшей осторожностью относились тогда и к греческим книгам «новых переводов», т. е. печатанным в «латинских городах», в Венеции, в Лютеции, и в самом Риме – «а будет в них приложено ново, и мы тех не приемлем, хоти они и греческим языком тиснуты». Ведь сами греческие выходцы обычно предостерегали от этих «переводов», как порченных, – «имеют де папежи и люторы греческую печать, и печатают повседневно богословные книги святых отец, и в тех книгах вмещают лютое зелье, поганую свою ересь..». По практической неизбежности справщики пользовались этими подозрительными, Киевскими или «литовскими» и Венецианскими, книгами. Епифаний Славинецкий откровенно работал, напр., по Франкфуртским и Лондонским изданиям Библии конца XVI-ro века. Но неудивительно, что это вызывало тревогу в широких церковных кругах. В особенности когда это приводило к отступлениям от привычного порядка... Первый трагический эпизод в истории богослужебной справы XVII-ro века стоит особо. Это дело Троицкого архимандрита Дионисия Зобниновского со товарищи, осужденных за порчу книг в 1618-м году. В этом деле не все ясно. С трудом мы можем сообразить, почему справщиков судили и осудили с таким надрывом и возбуждением. Исправляли Потребник. Был принят метод сличения списков, в том числе греческих (впрочем, справщики по-гречески сами не знали, и к греческому тексту обращались через чужое посредство только в немногих отдельных случаях). «Исправление» сводилось, в большинстве случаев, к восстановлению смысла. Повод к обвинению подала одна поправка: в Крещенской водосвятной молитве читалось по неправленному тексту – «освяти воду сию Духом Твоим Святым и огнем;» справщики вычеркнули это последнее слово, – их обвинили, что они не признают Духа Святого, «яко огнь есть», и хотят вывести огнь из мира... Одним невежеством и личными счетами всего в этом деле не объяснишь. И ведь против справщиков были не только недоученные Логгин и Филарет, уставщики, но и все московское духовенство, и сам Крутицкий митрополит-местоблюститель. Ученый старец Антоний Подольский написал против Дионисия обширное рассуждение «О огни просветительном», в котором можно распознать отдаленные отголоски Паламитского богословия. Во всяком случае, тревога была поднята не только из-за внешнего отступления от прежнего и привычного текста... |
|
|
