| а) Они выделяются среди студентов по успехам, усер- —384— дию, заботливому отношению к делу. В их работах нередко обнаруживается глубокая любознательность, серьезный интерес и способность к научным занятиям. Они аккуратны и исполнительны. Это и естественно. Они поступают в Академию уже дисциплинированными жизнию, давшими себе отчет в своих силах и в своем призвании. Они оставляют свои «места и едут в Академию на тяжелый труд, отрекаясь на целые годы от житейских удобств, от свободы и самостоятельности. 6) По своему поведению они являются образцом для студенчества. Они живут скромною и тихою семейною жизнию, проводя ее в занятиях. Понятно, что к двадцатилетним юношам, поступающим в Академию прямо со школьной скамьи, нельзя и предъявлять тех требований, исполнение которых для пастыря является делом обязательным и естественным. в) Вот почему Совет должен констатировать, что студенты из семейных дьяконов и священников оказывают благотворное влияние на студенчество как в области научной, так и дисциплинарной. Усердно занимаясь, они привлекают к занятиям и своих светских товарищей, даже принуждают их к этому, в виду ежегодного конкурса на стипендии. – Подчиняясь дисциплине, они удерживают и других от ее нарушения. Они создают в академии тихую и вместе светлую атмосферу религиозной и научной жизни, далекую от эксцессов, знающую лишь тихие радости, молитву и любимый труд. А своим постоянным участием в службах при академическом храме и проповеданием слова Божия они, много содействуя благолепию академического богослужения, в то же время воздействуют благотворно в религиозном отношении на все население Сергиева посада, массами стекающееся в академический храм. Устанавливая все это и принимая во внимание, что насущною задачею Академии является приготовление лиц к служению на пастырском поприще, Совет Академии считает себя обязанным вновь просить ходатайства Его Высокопреосвященства пред Святейшим Синодом о дозволении принимать семейных священнослужителей в число студентов и Московской Духовной Академии. |
| Потом Дий путем волшебства был уведомлен, что он победит Гигантов, когда сделает себе щит из кожи богини Аегли, жены лесного бога Пана, покроет голову свою главою горгоны Медузы и будет иметь при себе неотлучно богиню Палладу. Дий так и поступил. Он содрал кожу с богини Аегли, сделал из ее кожи шит, вооружился Горгоною и вместе с Палладою вышел против Гигантов и победил их. Дию оказывал помощь и хромой Вулкан: он, как было сказано прежде, ковал ему молнии, которыми Дий поражал сверху Гигантов. После этой брани Дий, желая вознаградить своею милостью Вулкана за его труды и радение, говорил ему с клятвою: проси у меня, чего хочешь, и дам тебе. Он же просил, чтобы Дий разрешил ему лежать с Минервою (она же и Паллада). Дий, не имея возможности переменить своего слова по причине клятвы, попустил ему по его прошению, а Минерве повелел, чтобы она сама сопротивлялась Вулкану, если хочет и может. Вулкан боролся с Минервою и не мог одолеть ее. Однако от великой похоти Вулкановой родился как бы без жены младенец Ерихфоний со змеиными ногами, который, придя в возраст, сделался царем афинян. Он стыдился змиеподобных ног своих, а поэтому изобрел колесницу (будто бы прежде, до его изобретения, колесниц не существовало) и ездил в ней, чтобы не видны были его ноги. Сын Юноны Марс возлюбил жену Вулкана Венеру. Когда он однажды смесился с нею, то это увидел с высоты небесной Аполлон, возящий солнце. (Так еллины тогда веровали, будто бы Аполлон был возницей и управителем солнечной колесницы, почему их стихотворцы иногда и самого Аполлона называют солнцем.) Аполлон, увидев дело Марса и Венеры, возвестил об этом Вулкану. Тогда Вулкан тайно сковал невидимые вериги, обложил ими одр свой и показал вид, что отошел куда-то далеко. Тем временем Марс пришел к Венере, и когда оба они нагими лежали на одре, то были теми невидимыми веригами так крепко связаны, что не могли двинуться с места. Вулкан же тотчас возвратился, нашел их в таком положении и созвал всех богов, среди которых были Меркурий, Нептун и Аполлон, но богини не пришли. И все смеялись над нагими и связанными. Нептун же упрашивал Вулкана об узниках, но последний едва был умолен и разрешил их. |
| И будто не своим голосом: . И пошел у нас коровод: и в телефоны ее требуют, и никогда ее дома нет. Прибежит, как угорелая, посвистит, свистать стала, как папенька покойный, " обедала ты? " вспомнит все-таки про меня. Велит лакеям, на пяти подносах мне принесут, глядеть страсти, кусок в глотку не лезет. Чайку с хлебушком попью, скажу обедала. И приезжает к нам полковник. А уж он в генералы вышел, и ему высокое место. В Эн-дию! губернатором главным, вон как. И Катичка уважительная с ним, самая воспитанная. И все ему известно, про Кати чку, звезда стала. И стал он ее прогуливать, как хороший кавалер. А Кислая нам двести рублей прислала, разбогатела от старичков, какие вот утопли: сколько-то отказали ей, и домик в деревне, с матерью она жила. И к себе зовет, отдохнуть. Какой уж отдых, Катичка развертелась удержу нет. Собирайся, перебираемся! В самую первую гостиницу и перебрались. Царские хоромы, прямо войти страшно. И са-лоны, и телефоны, и ванные швицары кланяются, и горничные виляют, и лакеи Перво-то время в ванную сесть боялась, ну-ка, обидятся воспретят? А ей чисто и сроду так. Потом уж и я обыкла: захочу чайку прикажу: " Ну, как мы такую квартиру оправдаем! " А она все: " пыль им надо в глаза пускать! " И какие тувалеты пошила принцессам только. Каки-то сеточки надевать стала, как рыбка серебряная, склизкая, дивлюсь только. Ручки-ножки растирать барышня ходила, ноготки править, как уж тут полагается духи в ванную лила, делала воду голубую, а то розовую и волосы обстрыгла, чисто мальчишка стала, заплакала я над ней. Паликмахеру каждый день пя-ать рублей, подумать страшно. И откуда берется. Знакомые зайдут, по " Клетке " , где мы служили, никогда ее дома нет. Со мной посидят, какое, говорят, счастье вам выпало, полковника-богача нашли. Бесстыжие И казак-благодетель приходил: " Завиствуют у нас, как наша барышня хорошо устроилась Я, говорит, не осужаю, все лучше, чем для забавки к турку " . Легко ли, барыня, такое слышать! И я-то, правду сказать, тревожилась. Сказала ему: это ей за картинки дают, бумаги с дилехторами пишет. Все, говорит, возможно, что и пишет. Намекнула я Катичке. |
| Бог гостелюбец, священного странника вождь и заступник”. Так я сказал; с неописанной злостью циклоп отвечал мне: “Видно, что ты издалека иль вовсе безумен, пришелец, Если мог вздумать, что я побоюсь иль уважу бессмертных. 275 Нам, циклопам, нет нужды ни в боге Зевесе, ни в прочих Ваших блаженных богах; мы породой их всех знаменитей; Страх громовержца Зевеса разгневать меня не принудит Вас пощадить; поступлю я, как мне самому то угодно. Ты же теперь мне скажи, где корабль, на котором пришли вы 280 К нам? Далеко ли иль близко отсюда стоит он? То ведать Должен я”. Так, искушая, он хитро спросил. Остерегшись, Хитрыми сам я словами ответствовал злому циклопу: “Бог Посейдон, колебатель земли, мой корабль уничтожил, Бросив его недалеко от здешнего брега на камни 285 Мыса крутого, и бурное море обломки умчало. Мне ж и со мною немногим от смерти спастись удалося”. Так я сказал и, ответа не дав никакого, он быстро Прянул, как бешеный зверь, и, огромные вытянув руки, Разом меж нами двоих, как щенят, подхватил и ударил 290 Оземь; их череп разбился; обрызгало мозгом пещеру. Он же, обоих рассекши на части, из них свой ужасный Ужин состряпал и жадно, как лев, разъяряемый гладом, Съел их, ни кости, ни мяса куска, ни утроб не оставив. Мы, святотатного дела свидетели, руки со стоном 295 К Дию отцу подымали; наш ум помутился от скорби. Чрево наполнив свое человеческим мясом и свежим Страшную пищу запив молоком, людоед беззаботно Между козлов и баранов на голой земле растянулся. Тут подошел я к нему с дерзновенным намереньем сердца, 300 Острый свой меч обнаживши, чудовищу мстящею медью Тело в том месте пронзить, где под грудью находится печень. Меч мой уж был занесен; но иное на мысли пришло мне: С ним неизбежно и нас бы постигнула верная гибель: Все совокупно мы были б не в силах от входа пещеры 305 Слабою нашей рукою тяжелой скалы отодвинуть. С трепетом сердца мы ждали явленья божественной Эос: Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Встал он, огонь разложил и доить принялся по порядку |
| Или в тебя не швырнул чем, – я так говорю в осторожность”. 280 Голос возвысив, ему отвечал Одиссей хитроумный: “Знаю, все знаю, и мысли твои мне понятны; войди ты Прежде один: я покуда остануся здесь; я довольно В жизни тревожных ударов сносил; и швыряемо было Многим в меня; мне терпеть не учиться; немало видал я 285 Бурь и сражений; пусть будет и ныне со мной, что угодно Дию. Один лишь не может ничем побежден быть желудок, Жадный, насильственный, множество бед приключающий смертным Людям: ему в угожденье и крепкоребристые ходят Морем пустым корабли, принося разоренье народам”. 290 Так говорили о многом они в откровенной беседе. Уши и голову, слушая их, подняла тут собака Аргус; она Одиссеева прежде была, и ее он Выкормил сам; но на лов с ней ходить не успел, принужденный Плыть в Илион. Молодые охотники часто на диких 295 Коз, на оленей, на зайцев с собою ее уводили. Ныне ж, забытый (его господин был далеко), он, бедный Аргус, лежал у ворот на навозе, который от многих Мулов и многих коров на запас там копили, чтоб после Им Одиссеевы были поля унавожены тучно; 300 Там полумертвый лежал неподвижно покинутый Аргус. Но Одиссееву близость почувствовал он, шевельнулся, Тронул хвостом и поджал в изъявление радости уши; Близко ж подползть к господину и даже подняться он не был В силах. И, вкось на него поглядевши, слезу, от Евмея 305 Скрытно, обтер Одиссей, и потом он сказал свинопасу: “Странное дело, Евмей; там на куче навозной собаку Вижу, прекрасной породы она, но сказать не умею, Сила и легкость ее на бегу таковы ль, как наружность? Или она лишь такая, каких у господ за столами 310 Часто мы видим: для роскоши держат их знатные люди”. Так, отвечая, сказал ты, Евмей свинопас, Одиссею: “Это собака погибшего в дальнем краю Одиссея; Если б она и поныне была такова же, какою, Плыть собираясь в троянскую землю, ее господин мой 315 Дома оставил, – ее быстроте и отважности, верно б, Ты подивился; в лесу ни в каком захолустье укрыться Дичь от нее не могла; в ней чутье несказанное было. |
| Вообще, если представляют себе Божество телообразным, а потому воображают у Него, и изваяниям дают, чрево, руки, ноги, также выю, грудь, уши, члены, у людей служащие к деторождению, то смотри, до какого нечестия и безбожия унизился ум их, когда мог так думать о Божестве. Ибо Божеству следовало бы посему претерпевать непременно и все прочее, свойственное телу, то есть, быть разсекаемым, делимым, и даже, вообще, подверженным нетлению. Сие же и подобное сему свойственно не Богу, а скорее-земным телам, потомучто Бог безплотен, нетленен, безсмертен, и ни в ком ни для чего не имеет нужды. А посему можно осудить язычников в неразумии за то, что именуют богами идолов, которых сами делают; просят спасения у тех, которых искусством своим предохраняют от тления; молятся об удовлетворении своих нужд тем, о ком знают, что требуют собственной их попечительности; и заключая их в небольших зданиях, не стыдятся называть владыками неба и всей земли. И не из сего только можно усматривать безбожие язычников, но также и из того, что о самых идолах мнения их не согласны. Ибо не одни и те же именуются у всех богами, но большею частию, сколько есть народов, столько вымышлено и богов. Случается же, что одна область и один город разделяются между собою во мнениях о почитании идолов. Финикияне не знают богов, признаваемых Египтянами. Египтяне поклоняются не одним и тем же идолам с Финикиянами. Скифы не приемлют богов Персидских, а Персы-Сирских и т. д. Крокодилу поклоняются одни как Богу, у жителей же ближайших мест почитается он мерзостию. Льва чтут одни как Бога, а вне города не только не воздают ему чести, но даже встретив убивают его как зверя. Египтяне чтут вола и Аписа, т. е. тельца; а другие вола и тельца приносят в жертву Дию. Ливияне признают богом овна, котораго и называют Аммоном; а у других овен часто закалается в жертву. Инды воздают честь Дионисию, сим именем, в переносном смысле, называя вино; у других же вино употребляется на возлияние иным богам. Некоторые дошли уже и до такого злочестия и безумия, что закаляют и приносят в жертву ложным богам своим самых людей, тогда как боги сии суть подобие и образ людей; приносят, таким образом, лучшее худшему, одушевленных закалают в жертву неодушевленным, разумных приводят на заклание не имеющим движения. Скифы, именуемые Таврийскими, в жертву так называемой у них деве, закалают претерпевших кораблекрушение и взятых в плен Еллинов. В древности Египтяне приносили людей в жертву Ире, а Финикияне и Критяне принесением в жертву детей своих умилостивляли Крона. И древние Римляне человеческими жертвами чтили Дия, называемаго Латиарием. Так или иначе, но все вообще и сквернили и сквернились; сквернились сами, совершая убийства, и сквернили храмы свои, окуряя их подобными жертвами. |
| — Осени меня крестным знамением; украсив меня этим знамением, как бы неким помазанием, помолись обо мне, дабы я угодила Богу моему и Царю, Которому ты служишь; помолись обо мне, дабы я, будучи ограждена знамением честного креста, победила злобу диавола. Пресвитер, знаменав Гликерию честным крестом, сказал: — Да поможет тебе знамение Христово; да будет для тебя духовным миром Сам Христос, помазующий тебя Своею благодатью, дабы ты мужественно выдержала подвиг свой. Укрепив о Господе Гликерию и преподав ей мир, Филократ вышел из темницы. Утром следующего дня игемон Савин прибыл на двор царский, намереваясь здесь мучить святую Гликерию. Подозвав ее к своему судилищу, он сказал ей: — Согласна ли ты теперь, Гликерия, принести жертву великому богу Дию, которому поклоняется и приносит жертвы и сам император наш? Святая отвечала: — Как же я могу поклониться ему или принести жертву после того, как бог ваш, упав на землю, разбился на части, не будучи в состоянии оказать себе самому помощь? Я знаю только одного Бога, живущего на небесах, Который помог мне сокрушить нечистого идола вашего. Вот этому-то Богу и следует поклоняться, приносить жертвы и благоугождать. Игемон снова сказал: — Принеси жертву, если не желаешь подвергнуться мучениям. Святая же отвечала: — Меня будет мучить мой Бог, если я послушаю тебя. Игемон сказал: — Значит ты хочешь умереть? Мученица отвечала: — Я хочу своими телесными страданиями уврачевать свои душевные болезни. Тогда игемон приказал повесить святую за волоса на мучилищном дереве и строгать железными ногтями тело ее до тех пор, пока она не умрет. Когда святая была повешена и мучима, то совершенно не ощущала боли от мучений и сказала игемону: — Нечестивый и преисполненный всякой злобы, слуга диавола! Все муки, которым ты подвергаешь меня, ничто для меня, потому что я совершенно не чувствую их. Близ меня Господь и Бог мой, Иисус Христос, Который помогает мне. Приготовь для меня еще большие муки, потому что боли от этих мук я совершенно не чувствую. В то время как святая говорила это, слуги, мучившие святую, изнемогли. Игемон же, видя, что муки, придуманные им для Гликерии, были препобеждены святою, приказал снять Гликерию с мучилищного дерева и бить ее в лицо. |
| И подлинно брашно змеиное – гнусное их суеверие, и эфиопы, очерненные грехом, совершающие это служение в честь Дию, ныне бесу, а древле обманщику, которого иные напрасно признали Богом. Ибо все ереси, из эллинских басен сделав себе собрание, положили основание заблуждению, придав собранному иной худший смысл. Пииты представляют Дия поглощающим дочь свою мудрость. Но не мог он поглотить младенца; как и святой Климент, осмеивая скверные дела эллинских богов, сказал, что поглощающий мудрость мог поглотить не младенца, но собственное свое семя. Что же иное сказать мне? Или как освободиться от этого грязного труда? Хочу ли, не хочу ли, но принуждаюсь я говорить, чтобы не показалось, будто бы скрываю нечто действительное; и боюсь, чтобы, открывая совершающиеся у них ужасы, коснусь ли их слегка, или поражу сильно, в увлекаемых удовольствиями и похотями не возбудить излишнего о сем любопытства. Впрочем от такого диавольского сеяния и злоухищрения да будем безопасны и я, и все чаяние святой вселенской церкви, и все читающие сочинение это. Ибо, если пожелаю сказать и иное из того, что говорится и делается у них, каково оно, в каком числе, и еще больше и меньше пересказанного, пожелаю же противоположить каждому изречению, как целительное врачевство наподобие предохранительного противоядия; то предположенное сочинение приведу в большой объем. Ибо и сам я, возлюбленные, имел столкновение с этою ересью, и самолично дознал это из уст преданных делу сему. Обольщенные же еретиками женщины не только обращались ко мне с сими речами, и открывали мне таковые вещи, но, подобно оной египтянке, погибельной и негодной жене архимагира ( Быт. 35:1 ), и сами в юном моем возрасте покушались необузданною своею смелостью увлечь меня в вожделение. Но Помогший тогда святому Иосифу помог и мне, и воззвав к Спасшему там Иосифа, и я недостойный и маломощный, быв помилован и избежав из губительных их рук, воспев же песнь всесвятому Богу, мог и сам сказать: поим Господеви; славно бо прославися: коня и всадника вверже в море ( Исх. 15:1 ); потому что спасся помилованный, не по силе подобной Иосифовой праведности, но по воплю к Богу. |
| В поучениях, направленных против язычества первых времен, преимущественно обличаются языческие божества, а также посвященные им праздники, обряды, волхвование, скоморошество и разные предрассудки, причем важные заблуждения осуждаются наравне с неважными и даже невинными играми, музыкой, пляской и рукоплесканием. Все это вместе названо кумирным служением, идольскою и бесовскою жертвою. Обличение Рода и Рожаницы, имевших большое приложение в жизни, встречается в поучениях весьма часто. Разбирать порознь древние поучения не удобно, с одной стороны по причине сбивчивого изложения и повторения одних и тех же мыслей, а с другой стороны по причине их выражения, нередко крайне запутанного и темного. Неправильное и часто непонятное изложение практических поучений обличает всю научную скудость проповедников – самоучек, предоставленных собственным силам в трудном для них деле. В изложении содержания практических поучений достаточно подмечать особенные в каком–либо отношении характеристические черты каждого из них. Слова, в которых преимущественно обличаются языческие божества Самое древнее поучение, обличающее божества славян, известно под именем слова Григория Богослова X–XI в.). В нем изображается поклонение Дию и Дие (Зевсу и Диане), рекам, колодцам, водяному божеству, речному животному (которому во время голода бросали людей в жертву); обличается гадание по полету птиц, вера во встречу, скандинавская присяга (во время клятвы возлагали дерн на голову), клятва на мощах, на человеческих костях, и делание в праздники 286 . Поучение, обличающее разом всех языческих богов, известно также под именем слова Григория Богослова (XIV в.). Это изучение излагает краткую историю славянских идолов, или богов, производя их от вавилонян, греков и римлян; древнейшими ин них – признает Род, Рожаницу и Перуна. Остальные боги, которым славяне приносят жертвы, суть: Вилы (русалки), Мокошь, Дива, Хорс, Сварожиц, Упырь (вампир), Навье (мертвецы), Берегиня (русалка, водяное существо) и Переплут 287 . |
| Дьяус или Дий окружен адитиями; это название указывает на их бесконечность, вечность. «Адитии сохраняют все, что идет и что стоит; они суть небесные защитники всего мира; далеко смотрят святые и, охраняя высшее владычество, карают всякое злодеяние». Такими словами Веды определяют сущность характера адитий. Этическая сторона их деятельности почти везде выступает на первый план; божества эти отличаются благосклонностью. Между адитиями наиболее известна триада: Варуна, бог морального порядка (риты) с предикатом святости, Митра, божественный друг людей, и Арьяман, существо кроткое. По отношению к Дию адитии являются различными образами откровения его бесконечного существа, формами отношения его к миру, даже как бы различными именами одного и того же Бога. Между дэвами и адитиями нет различия по величию и могуществу, даже по содержанию. По крайней мере свойства и черты истинного Бога усвояются то одному, божеству, то другому, и это избранное божество в каждом отдельном гимне призывается, как единое высочайшее существо, причем все другие боги как бы уничтожались. Таким образом, сквозь облако политеизма, по выражению Макса Мюллера, в древне-ведийской религии заметным образом просвечивает нечто близкое к монотеизму, что он называет генотеизмом, т.е. почитанием одного бога, но не единственного, как в монотеизме, или катенотеизмом, т.е. почитанием богов по одному. – В ведийской религии нет идолов, нет мрачных описаний ада, учения о переселении душ, кастового различия... В гимнах богам гораздо реже слышится чувство страха пред возможностью кары с их стороны, чем чувство удивления их величию, благоговения и даже любви. Вообще древне-ведийская религия есть вера светлая, счастливая, и в ней первобытные верования человечества являются менее искаженными. Второй период в развитии индийской религии можно назвать индровым от имени главнейшего бога – Индры. В образе Индры мы видим чисто натуралистическое божество, воплощение стихийной силы, отрешенной от всяких этических основ. |
|
|
