| его сочинения. 49 Некоторые перечисляют также по отдельности следующие сочинения из его «Записок»: «О священных писаниях в Вавилоне», «О том, что в Мероэ», «Плавание вокруг океана», «Об истории», «Халдейская книга», «Фригийская книга», «О горячке и о болезненном кашле», «Причины по законам», «Рукотворные проблемы» 736 . Остальные же сочинения, приписываемые некоторыми Демокриту, или только составлены по его писаниям, или же заведомо ему не принадлежат. Сказанного о книгах Демокрита и количестве их достаточно. Демокритов было шесть: первый – наш философ; второй – хиосский музыкант, его современник; третий – ваятель, упоминаемый Антигоном; четвертый – сочинитель книг об Эфесском храме и о Самофракийском государство; пятый – поэт, писавший эпиграммы слогом ясным и цветистым; шестой – уроженец Пергама, прославившийся риторскими речами. 8. Протагор 50 Протагор, сын Артемона (или Меандрия, как говорят Динон в V книге «Персидской истории» и Аполлодор), из Абдеры (так говорит Гераклид Понтийский в книгах «О законах», сообщая, будто он написал законы фурийцам) или из Теоса (так говорит Евполид в «Льстецах»: – А там, внутри, сам Протагор из Теоса). Как и Продик Кеосский, он выступал с речами и брал за это плату; «низкий голос» Продика упоминает и Платон в «Протагоре» 737 . Протагор был слушателем Демокрита, а прозвище ему было Мудрость (как говорит Фаворин в «Разнообразном повествовании»). 51,52 Он первый заявил, что о всяком предмете можно сказать двояко и противоположным образом, и сам первый стал пользоваться в спорах доводами. Одно сочинение он начал так: «Человек есть мера всем вещам – существованию существующих и несуществованию несуществующих». Еще он говорит, что душа есть чувства и больше ничего (это подтверждает и Платон в «Феэтете» 738 ) и что все на свете истинно. А другое сочинение он начинает следующим образом: «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, потому что слишком многое препятствует такому знанию, – и вопрос темен, и людская жизнь коротка». За такое начало афиняне изгнали его из города, а книги его сожгли на площади, через глашатая отобрав их у всех, кто имел. |
| К Тебе, которое всю природу связываешь вихрями эфира, К Тебе, постоянно окруженному дневным светом, ночным мраком И блестящей свитою бесчисленных светил. Под «существом, которое само из себя произошло», разумеется творческий разум. Выражения же последующие применимы к миру, той сцене, где мрак борется со светом. Эсхил, сын Евфориона, говорит о Божестве в таких сжатых и веских выражениях: Зевс – воздух, Зевс – земля, Зевс – небо, Зевс – все; И если есть еще что-либо более величественное, то это – Зевс. Платон своим авторитетом также подтверждает свидетельство Гераклита. Этот говорит: «Существо, единственно премудрое, Оно не довольствуется именем “Единого”; ему любезно также и имя Зевса». «Закон, – говорит Гераклит в другом месте, – состоит в следовании заповедям Существа единого». Имеющий уши слышать да слышит, – говорил Спаситель ( Лк. 14:35 ). Хотите ли вы проникнуть в глубину смысла сего изречения? Раскрытие его вы найдете у того же Гераклита Эфесского: «Слышащие, но не понимающие слышимого, то же что и глухие. Они собой оправдывают поговорку: «Присутствуя отсутствуют». Желаете ли знать, что и эллины придавали великое значение вере в единый принцип? Слушайте, что говорит о сем Тимей Локрянин. В своем рассуждении «О природе» он дословно пишет следующее: «Начало всех вещей едино и сотворенным быть не может. Представьте, что оно происходит от другого начала: тотчас же оно перестает быть началом, уступая свое место тому началу, которым дано ему бытие» 733 . Вот учение вполне истинное и представляющее собою не иное что, как раскрытие сих библейских слов: Слушай, Израиль, Господь Бог твой един. Служи только Ему одному ( Втор. 6:4, 13 ). Смотри, вот, Он всем Сам Себя открывает И рассеивает лживые представления, – восклицает Сивилла 734 . Гомер по некоему вдохновению, как кажется, божественному, предчувствует бытие Отца и Сына, когда влагает в уста Циклопов следующие слова: Если уже Никто (ничтожный человек) тебе причиняет насилие в твоем уединении, То отстранить бедствие, посылаемое на тебя великим Зевсом, невозможно. |
| Каждый находил у него доброе слово, умный совет, а близость его, общение с ним приближало душу к Богу. И не тем он действовал благотворно, что навязывал кому-нибудь веру, что желал во что бы то ни стало учить. Нет, еще сам того не сознавая, человек начинал близ него чувствовать, что самое существенное проявление веры – любовь к людям: такая уж атмосфера любви, всепрощения к людям царила около него. Говорил он просто, тихо, сердечно, и кто имел счастье беседовать с ним, тот всегда уносил в своем сердце тихое, теплое чувство: земные тревоги и заботы уходили куда-то прочь. И тем действительнее был его пример, тем глубже западали его слова, что рядом с горячей, неотразимой верой, рядом со смирением и кротким сердцем, с живым интересом к человеку – он соединял глубокий, пытливый ум и солидное образование. Несомненно, преосвященный Михаил был одним из образованнейших людей нашего времени. Глубокий знаток Священного Писания, он последние годы с любовью и усидчивым прилежанием работал над обширным трудом о синхронизме евангельских событий, который должен был явить его огромную научную эрудицию и проникнутое истинной верой понимание духа и смысла Евангелия. Установить точку зрения истинного христианина, согласную с откровением Христа, и твердо держаться ее при рассмотрении и уяснении научных вопросов и положений – это было всегдашним неуклонным стремлением почившего. Особенно интересовался он философией и углублялся в исследование самых отвлеченных вопросов. Его кандидатская диссертация написана на тему о философии Гераклита Эфесского, а в магистерской, об «Истине бытия Божия», он, исходя из осторожного и умелого разбора философских положений Канта, искусно и умело указывает и исправляет его ошибку. Но его интерес не ограничивался богословием и философией: всякое движение в любой науке, не противоречившее учению Христа, интересовало и радовало его. Классическая философия, мифология, история и археология, физика и математика, физиология, медицина, явления спиритизма и ясновидения – одинаково интересовали его. |
| Мы считаем необходимым здесь хотя кратко изложить христологию Несторию, чтобы нам потом не повторяться и чтобы понятна была читающему история борьбы св. Кирилла с несторианством, так как протестантские (преимущественно) богословы нередко утверждают, что учение Нестория только в извращенном его современниками виде является ересью, а он сам неповинен в ней (Gieseler, Lehrbuch Kirchengesch., 184·), ss. 152–153; Loofs, RE. ХШ, 741; Гидулянов, op. cit., 631). Эти речи особенно настойчиво повторяются в последние годы в виду появления в свет считавшегося затерянным специально апологетического сочинения Нестория – „Книга Гераклида“. Книга эта найдена в переводе на сирийский язык в библиотеке несторианского патриарха в Кочанэ, в турецком Курдистане. В 1910 г. её сирийский текст был издан Bedjan’oм (Nestorius, Livre d’Hèraclide de Damas, Paris, 1910), и в том же году издан аббатом F. Nau французский перевод этой книги (Nestorius, Le livre d’Hèrclide de Damas, traduit en français par F. Nau, Paris, 1910). Еще до изданий этой книги появились настойчивыт попытки доказать на основании её (пользуясь рукописными копиями) православие Нестория. См. Bethime-Baker, Nestorius and his Teaching, a fresh examination of the evidence. With Spiecial reference to the newely recowered Apology of Nestorius (The Bazar of Hèraclides), Cambridge, 1908. Однако, ближайшее ознакомление с этой книгой Нестория приводит к противоположным выводам. Уже издатель сирийского текста – Bedjan и переводчик на французский язык Nau пришли к заключению, что Несторий – еретик. К такому же выводу пришел и М. Iugie. специально занявшийся христологией Нестория по Кн. Гераклида. См. Echos d’Orient, mars 1911, 64– 75: „Nestorius juge d’apres le „Livre d’Hèraclide“. Мы ознакомились с „Книгой Гераклида“ в переводе Nau уже после того, как изучили христологию Нестория по полному сборнику соч. Нестория, сделанному Loofs’oм, Nestoriana, Halle, 1905, и пришли к выводу, что эта книга ничего нового в области христологии, сравнительно с прежде изданными сочинениями Нестория, не дает. А так как, с одной стороны, подлинность её авторитетами науки еще пока не установлена, а с другой – книга эта запечатлена крайней горячностью, страстностью полемики, навлекающей подозрение на все её содержание, то мы постараемся пользоваться этой книгой только в примечаниях, приводя из неё параллели мыслям и выражениям, взятым из других сочинений Нестория. |
| Несторий (после 381после 451) – по происхождению перс, пресвитер из Антиохии, с 428 г. константинопольский патриарх. В 431 г. по настоянию своего противника Кирилла Александрийского он был отлучен от сана на Эфесском соборе и в 439 г. сослан в Оазис к западу от Верхнего Египта или к западу от Среднего Египта, место ссылки неблагонадежных церковных деятелей. Он возглавил еретическое течение, названное его именем – несторианство. В отличие от ортодоксальных христиан Несторий отделял Бога-Сына от человека Иисуса Христа, с которым Божий сын находился лишь в относительном соединении. Отвергая божественную природу Христа, он считал Марию не Богоматерью, а «человекородицей». Согласно Феодору Анагносту, учение Нестория процветало в школах Эдессы, где преподавали его последователи. От его сочинений сохранились лишь фрагменты. Бархадбешабба упоминает такие сочинения Нестория, как «История» и «Книга Гераклита». Нестор Искандер (XV в.) автор «Повести о Царьграде, его основании и взятии турками» (название одного из вариантов – «О взятии Царьграда от безбожного Махмета, Амуратова сына»), участник осады Константинополя в войске турок. Впервые об авторе повести стало известно из нового варианта, обнаруженного в 1886 г. архимандритом Троице-Сергиевой лавры Леонидом в сборнике начала XVI в.: «Сочинитель Повести некто Нестор Искандер, невольничий потурченец, русский по происхождению, великоросс или уроженец литовской Руси». Сам Нестор говорил о себе в послесловии следующее: «Аз многогрешный и беззаконный Нестор Искандер из млада взят быв и обрезан». Он воспитывался в гвардии янычаров и много времени провел в «пострадах» (военных походах), но к мусульманам относился с неуважением: «Да не умру в окаянной сей вере!». Войдя с турками в Константинополь, Нестор собрал «от достоверных и великих мужей» сведения об осаде, записал и передал их христианам «на воспоминание преужасному сему и предивному изволению божию». По предположению современных исследователей, в повести объединены разные сказания. Самому Нестору принадлежит рассказ об осаде Константинополя турками, о положении ромеев в осажденной столице, картина боя 29 мая 1453 г. История основания Константинополя, список имен византийских императоров, предсказания, молитвы, видения, легенда о борьбе змея с орлом, символизировавшая победу мусульман над христианами, и другие вставки были заимствованы из «Эллинского летописца». |
| Обращение Иустина в христианство произошло, вероятно, незадолго до Иудейской войны 132–135 гг. (ок. 130 г.), так как «Разговор с Трифоном» Иустин относит ко времени этой войны (Dial. 1; 9), – и, можно думать, в Эфесе. Таким образом, в том же месте, где Иустин изучал древнего эфесского философа Гераклита (cf. Apol. I, 46; II, 8), Сократа, Платона и этику стоиков (cf. Apol. II, 6; 7) и искал объяснения истории мира в распространенном тогда гераклито–платоновско–стоическом учении о Божественном Логосе, он погрузился в изучение Ветхого Завета (в греческом переводе) и христианского учения и христианской письменности. Благоговейное отношение к Ветхому Завету и глубокое проникновение в его смысл и дух, можно сказать, предохранило его от опасности вступить на путь христианского гностицизма, – а эта опасность была несомненна при особенном направлении его философского мышления, – и не только предохранило, но даже сделало ревностным противником современного гностицизма, в особенности учения Маркиона. На свое обращение Иустин смотрел не как на поступательный переход в новую философскую школу, но как на вступление в совершенно новую духовную сферу: христианство в его глазах – учение особого рода, более чистое и возвышенное, чем платоновское, богооткровенное и совершенное учение, которое дает ему свет и полное изъяснение о происхождении и цели мира. Таким образом, Иустин убедился, что только в Откровении, данном Христом, заключается новая истинная, Божественная философия; но он не сделался врагом и греческой философии, которая не удовлетворила его желаниям и ожиданиям. Проникнутый взглядом на исключительное значение христианства, он не осудил своих прежних исканий истины, не отвернулся от них с пренебрежением и даже ненавистью, как, например, Татиан , но воздал им должное, видя в лучших стремлениях языческой философии предчувствие высшей действительности, предрассветный сумрак перед ясным днем. С особенной любовью и почтением он относился к Сократу и Платону. Поэтому, став христианином, он не оставил сделавшегося дорогим для него занятия философией и не снял философской мантии (Dial. 1). Евсевий (Hist. eccl. IV, 11.8) говорит, что он «в одежде философа служил божественному слову» (cf. Photius, Biblioth. 125: φιλοσοφν και τοις λγοις κα τω βω και τω σχματι – «он был философом и в речах, и в жизни, и по внешнему виду»). В этой одежде он тем успешнее надеялся выполнять служение христианской истине, что мог всюду вступать в общение с людьми различных убеждений, располагая их к беседе с собой своим внешним видом. Кроме того, философские школы пользовались тогда известной свободой; поэтому Иустин и другие апологеты, нося одежду философов и открывая философские школы, могли рассчитывать на те преимущества, какие предоставлены были языческим философам и философским школам. |
| По словам Л., его дополнения имели отношение к «истоку и лону» всей античной культуры, из которого произошли ее «культурные сферы» - религия, философия, искусство, воспитание и т. д. Специального анализа заслуживает упоминание в этом списке религии. Самым простым объяснением этого может быть принадлежность греч. религии к относительной мифологии. Л. объяснял иначе: во-первых, он относил происхождение античной религии и мифологии к художественной области, опираясь на взгляды Гегеля и Шеллинга и историка религии и мифологии Отто Группе; во-вторых, отмечал «человекообразность гомеровских богов» и считал, что телесность является главнейшей стороной древнегреч. религии. Обсуждая модную для своего времени тему сравнений «между орфико-дионисийскими воззрениями и христианскими», Л. решительно возражал против любых попыток находить в них что-либо общее, тем более что древнегреч. представления о загробном существовании связаны с пантеизмом. Греч. учения об Аиде, считал Л., принципиально отличны от христ. учения об аде, к-рое не только имеет в виду вечные муки, но и «предполагает умный мир и духовное бытие - субстанциально самостоятельными» (Там же. С. 74). Л. критикует попытки проводить аналогии между «растерзанием» Диониса и крестной смертью Христа. Причину отождествления религий в одну общую религию Л. видел в непонимании сути религий в «интеллигентских рационалистических выдумках», лишенных «конкретного и живого религиозного опыта» (Там же. С. 77). Во втором очерке, посвященном философии досократиков, гл. обр. ионийской школы и философии Гераклита Эфесского, Л. считал ошибочным традиц. «научное» изложение древней философии, которое игнорирует ее связь с мифом, символический характер «смыслов», и подменяет ее подлинный смысл своими рационалистическими конструкциями. По мнению Л., этих недостатков не лишен даже выдающийся труд Э. Целлера (1814-1908) «Die Philosophie der Griechen in ihrer geschichtlichen Entwicklung» (Философия греков в ее историческом развитии). Л. утверждал: «...без Целлера мы - неучи, а с Целлером - ценители древности лишь с традиционной, большею частью весьма абстрактной точки зрения новоевропейского философствования» (Там же. С. 121). Л. считал, что без учения о мифе невозможно адекватное понимание античной философии, поскольку диалектика является порождением символического мифа (см.: Там же. С. 135). |
| Так очевидно постепенно, под давлением оппонентов, простая, ясная, общедоступная христология Нестория превратилась в „хитросплетенную систему как её называют некоторые исследователи. 935 Эти постепенные поправки, а потом – полная непоследовательность и крайняя неопределенность и туманность христологии Нестория доказывают, как слабы были устои его богословия и как поверхностно было его образование. Если бы не его гордость, самомнение и упорство, то он, кажется, мог бы постепенно возвыситься до православного учения о едином лице Богочеловека при двух совершенных естествах. Но, озлобленный неудачей пропаганды, ум Нестория нашел другой выход, вне православного учения. Несторий воспользовался расширенным в антиохийской школе понятием πρσωπον и выработал особое представление о πρσωπον’ е Христа. Помимо естественного πρσωπον, неотделимого от природы каждого, антиохийцы допускали возможность πρσωπον’а искусственного, отвлеченного, номинального. Если кто заменяет кого-нибудь, то это, по терминологии антиохийцев значит, что он принял на себя πρσωπον этого человека (посланник принимает на себя πρσωπον своего царя). 936 Вот такой отвлеченный, номинальный πρσωπον Несторий придумал и для Христа, Господа, Богочеловека. Это – πρσωπον единения, домостроительства (экономии). Бытие этого πρσωπον’а единения не уничтожает существования πρσωπον’а божества и πρσωπον’а человечества: πρσωπον единения пользуется тем и другим πρσωπον’ом и, по мере необходимости, сообщает πρσωπον божества природе человечества или наоборот, πρσωπον человечества – природе божества. 937 Отсюда становится возможным для Нестория и некое communicatio idiomatium. Πρσωπον’у единения – Христу Господу возможно приписать и божеские и человеческие свойства. 938 Этот пункт христологии Нестория, кажется, был последней ступенью её развития. По крайней мере, „Кн. Гераклида“ переполнена речами о πρσωπον’е единения до раздражения нервов читателя, как выражается один исследователь этой книги. 939 И действительно, Несторию, благодаря этому πρσωπον’у единения, так иногда удавалось искусно замаскировывать так и оставшееся не изглаженным двойство ипостасей во Христе, что впоследствии диофелиты на своем соборе в 649 г. |
| «Церковная история», которая содержится в единственной рукописи Brit. Mus. Or. 6714 IX−X вв., включает в себя краткие монографии, начиная с эпохи арианства и завершая несторианином Map Авраамом (ум. 569). В тридцати двух главах речь идет об Арии и Никейском Соборе, Евстафии Антиохийском , Афанасии, Георгии Македонянине, Евдоксии, Григории Чудотворце , Аэтии и Евномии, Василии, Флавиане Антиохийском, Диодоре Тарсийском, Златоусте, Феодоре Мопсуэстийском и «благочестивом» Map Нестории. Порицается Кирилл, и со сходных позиций излагаются деяния Эфесского Собора и последующего времени. И наконец, следует прославление Нарсая и Авраама. Этим главам предпосылается список ересей, практически идентичный тому, который мы приписываем Маруте Майперкатскому, от которого он зависит и который дополняет посредством присоединения к еретикам Кирилла. Среди источников, использованных Бархадбешаббой дё-Бет-Арбайе, обнаруживаются Сократ, Феодорит, «Книга Гераклида» Нестория и др. Используются также другие источники, которые, как кажется, неизвестны. По этой причине, а также потому, что сочинение Бархадбешаббы дё-Бет-Арбайе происходит из несторианского лагеря, оно является весьма полезным для истории, особенно V в. Издание. Ñau F. PO IX. P. 490−631 (вторая часть); PO XXIII. P. 177−343 (первая часть); там же фр.перевод. Исследования. Baumstark. S. 136; Abramowski L. Untersuchungen zum Liber Heracudis des Nestorius. Louvain, 1963. S. 33−73. § 67. Бархадбешабба Хелуанский В рукописи N. D. de Semences 52 XV в. содержится Слово, заглавие которого «Причина основания школ». Однако в другой, более поздней рукописи (Séert 82 XVI в.) в качестве автора приводится «Map Бархадбешабба дё-Бет-Арбайе, епископ из Хелуана». Безосновательно, как кажется, имеет место путаница между Бархадбешаббой дё-Бет-Арбайе, автором «Церковной истории», и другим его одноименным современником, рассматриваемым нами писателем, который в 605 г. присутствовал на соборе в Селевкии-Ктесифоне в качестве епископа Хелуанского. Веским доказательством в пользу такого различия является то, что Авдишо, рассматривая сочинения Бархадбешаббы дё-Бет-Арбайе, не упоминает этого титула, а также того, что оба Бархадбешаббы составили не слишком согласные друг с другом повествования об истории Нисибинской школы. |
| Эти наблюдения над образом жизни обратившихся в Христианство и мужество христиан пред лицом смерти несомненно имели не меньшее значение для Иустина, чем и теоретические рассуждения о превосходстве Христианского учения пред учением Греческих философов. Так «непритворный любитель истинной философии, занимавшийся также и Греческими науками» (Eus. Hist. eccl. 4:8) сделался христианином. Обращение Иустина в Христианство произошло, вероятно, незадолго до Иудейской войны 132–135-й годы (около 130-го года), так как «Разговор с Трифоном» Иустин относит ко времени этой войны (гл. 1 и 9) и, можно думать, в Ефесе. Таким образом, в том же месте, где Иустин изучал древнего Эфесского философа Гераклита (сравн. 1:46; 1:7), Сократа, Платона и этику стоиков (сравн. 2:6, 7) и искал объяснения истории мира в распространенном тогда гераклито-платоновско-стоическом учении о Божественном Логосе, он погрузился в изучение Ветхого Завета (в Греческом переводе) и Христианского учения и Христианской письменности. Благоговейное отношение к Ветхому Завету и глубокое проникновение в его смысл и дух, можно сказать, предохранило его от опасности вступит на путь Христианского гностицизма, а эта опасность была несомненна при особенном направлении его философского мышления, и не только предохраняло, но даже сделало ревностным противником современного гностицизма, в особенности учения Маркиона. На свое обращение Иустин смотрел не как на поступательный переход в новую философскую школу, но как на вступление в совершенно новую духовную сферу: Христианство в его глазах – учение особого рода, более чистое и возвышенное, чем платоновское, Богооткровенное и совершенное учение, которое дает ему свет и полное изъяснение о происхождении и цели мира. Таким образом Иустин убедился, что только в Откровении, данном Христом заключается новая истинная Божественная философия; но он не сделался врагом Греческой философии, которая не удовлетворяла его желаниям и ожиданиям. Проникнутый взглядом на исключительное значение Христианства, он не осудил своих прежних исканий, не отвернулся от них с пренебрежением и даже ненавистью, как это сделал, например, Татиан , но воздал им должное, видя в лучших стремлениях языческой философии предчувствие высшей действительности, предрассветный сумрак пред ясным днем. |
|
|
