| — А где твой ребенок? — удивилась Лариса. — Отдала. — Кому? — Аушеву. — А почему сама не ушла? — У меня здесь еще двое детей. Как я их оставлю? Фатима погибла на следующий день вместе со старшей дочерью Кристиной. Четырехлетний Махар и шестимесячная Алена, которую вынес Руслан Аушев, остались живы. — Лариса, ты не видела моего зятя? — спросила Ларису Аза Цахилова. Аза жила по соседству с семьей мужа. Здесь, в зале, она была с зятем Юрием Караевым, дочерью Анной и внучкой Лизой. И зять, и дочь Азы погибли. В живых остались она и внучка Лиза. Недалеко от Ларисы сидела ее подруга Залина Хузмиева с двумя детьми — Георгием и Стеллой. Залина с мужем Аланом были очень счастливы, они воспитывали двоих детей, строили дом. Стелла пошла в том году в первый класс. «Там девочке плохо», — позвал Ларису боевик. В спортзале, недалеко от прохода, сидела Лариса Рудик, прижав к себе девочку лет двенадцати. Ребенок был в коме. «У нее диабет, — сказала мать девочки, — а у нас ничего с собой нет». Если бы у Ларисы была ее медицинская сумка! — Ребенка надо вынести из зала, — сказала Лариса боевику, — ему нужен воздух. Женщину с больной девочкой вывели в раздевалку. — Она не умрет? — допытывалась у врача несчастная женщина. — Нет, — солгала Лариса. Девочка умерла в тот же вечер. В зале невозможно было дышать. В коридор вывели женщину, которая теряла сознание. «Держись, — шепнула ей на ухо Лариса. — Они уничтожают больных и раненых». — Вам плохо? — спросил женщину боевик. — Нет, — ответила она и ушла в зал. Лариса понимала: еще одни сутки заложники не выдержат, они будут медленно умирать. В ночь на третье сентября парализовало двенадцатилетнего Алана Кочиева. Левая часть его тела была неподвижна. Мальчика вынесли в тренажерный зал. У некоторых из детей стала подниматься температура до сорока. У Ларисы была всего одна упаковка аспирина, та, которую она забрала у Абдулы. Она делила таблетки на половинки, потом на четвертинки. Детей с высокой температурой стали переносить туда, где были сумки и пакеты. Лариса увидела в куче сумок свою и обрадовалась: в ней были таблетки от аллергии. А может, и в других сумочках есть лекарства? С директором школы Лидией Александровной они заглянули во все и пакеты, отобрав и сложив в одну косметичку лекарства. Террорист «на педали» делал вид, что ничего не замечает. На третий день всем в зале было уже понятно: с террористами никто не вступает в переговоры, и они готовятся к отражению штурма. Детей пересадили в одну сторону, родителей — в другую. Переставили взрывные устройства. |
| Прямо же рядом с Юрием Владимировичем притирается солдат замухрыстый, в грязной шинели, слушает и в носу поковыривает. Нарочно не придумаешь. – … „Война до конца” – не значит истребить Германию и разделить Австро-Венгрию, а – навсегда покончить с политикой захватов, против которой вы и кричите. А что вы скажете, когда Петроград будет взят немцами? Мы зовём не к аннексиям, а к обороне родного очага. Это же немецкие речи, линия Мясоедова, вот что такое Ленин! И близкая половина площади – кричит и воет в поддержку. И офицер, может быть и петроградский интендантский, победоносно кончает: – Если мы предадим союзные демократии – предателей не щадят, и мы станем колонией Германии, а японцы и американцы нападут на Амурскую область. И разве Совет рабочих депутатов помешает армии микадо дойти до Байкала? Союзники заключат мир за наш счёт, Германия так и быть отдаст Эльзас-Лотарингию, а от нас получит – до Днепра. А Турция – возьмёт Крым! А за спинами, с Невского, – маршируют, и кричат своё, своё. Всё больше валит рабочих, построенных колоннами. Рвань. Но с винтовками. Нет, ясно, что на этом – дело не кончится. Всё это – очень-очень серьёзно. Упустили. Свойство всех революций: ни одна не останавливается на полдороге, но будет катиться, вперёд ли, назад ли, – до конца, до самой стенки. И ещё видно будет, куда шагнуть самому Ломоносову. 75 Хоть носил теперь Кирпичников Георгия на груди, хоть стали они с Мишей Марковым подпрапорщиками, – а не добавилось порядка ни в их учебной команде, ни во всём Волынском батальоне. Даже хуже намного стало: отлучаются – с них не спросишь, обучаться не желают – и не потребуешь. И тянет изо всех дыр, фронта не спрашивая: войну кончать! Почему так? – новобранцы сопливые, под снарядами не лежавши – и затеяли войну решать? Приехал в батальон такой полковник Плетнёв, от военного министра, говорил лекцию. Не дадим протянуть нашу руку в рукопожатии к окровавленной германской! Не слушайте, солдаты, газету „Правду”. Помните, что враг у ворот, и будем крепко держаться наших благородных союзников. И пусть весь тыл честно работает, а не слоняется. Верно! Волынцы ему ладошили. А уже через час прибежали поднатчики из Павловского: что, у вас тут натравляли солдат на рабочих? Да кто вам сказал? На другой день в газете „Известия” статья: волынцы слушали погромную лекцию черносотенца! Кто это писал – морду б ему набить, так не подписано. Взяли Марков с Кирпичниковым химический карандаш, бумагу – и тоже писать, советовались с поручиком в батальонном комитете: протестуем против анонимных угроз честным людям! Мы, волынцы, в первых рядах революции доказали… А вокруг нас кишат германские провокаторы и гады… |
| Иннокентий Смоктуновский: Без веры человек не вышел бы из лесу К 90-летию Иннокентия Смоктуновского 28 марта, 2015 К 90-летию Иннокентия Смоктуновского Четыре месяца тому назад (3 декабря) я открыл свой журнал в ФБ записью об Иннокентии Смоктуновском: …Дама, назвавшаяся то ли киноведом, то ли журналисткой, рассказала мне о том, что была очевидцем необычного эпизода из жизни Иннокентия Смоктуновского в мае 1994 года, за три месяца до его кончины. В то время, когда она была по делам редакции в квартире актера, к нему пришла делегация с просьбой подписать петицию театральных деятелей Президенту РФ в защиту Студенческого театра и против открытия храма. К этому времени письмо уже было подписано Галиной Волчек, Кириллом Лавровым, Юрием Никулиным, Валентином Гафтом, Марком Захаровым, Михаилом Ульяновым, Леонидом Хейфецем и другими актерами. В скобках заметим, что было и другое письмо – в защиту храма, подписанное Никитой Михалковым, Ириной Архиповой, Марленом Хуциевым, Георгием Свиридовым, Александром Михайловым, Светланой Дружининой, Сергеем Соловьевым, Вадимом Абдрашитовым. Но Иннокентия Смоктуновского ознакомили только с первым письмом, в котором утверждалось, что «восстановление церкви именно в этом здании не обусловлено исторической необходимостью», так как это уже третье местоположение Татьянинского храма. Между тем «исторический дом» на ул. Герцена – «святыня театрального искусства нашей страны», а Студенческий театр МГУ – «трибуна, с которой студенты Университета выступали в защиту демократии и прогресса». Известный актер повел себя в высшей степени странно: – Скажите, – спросил он, – какую я сделал в своей жизни подлость и чем дал вам повод подумать, что я подпишу письмо против Церкви? Кто-то в комментариях к этому тексту написал, что Иннокентий Михайлович был прихожанином Валаамского подворья. Потом я прочитал интервью с женой Смоктуновского и с их дочерью, которые вспоминали о нем как о верующем человеке и что Библия была его настольной книгой. А потом обнаружил интервью самого Смоктуновского: |
| 5.4. ЭПЦ МП имеет право учреждать церковные подструктуры, занимающиеся изготовлением и распространением церковной утвари, свечей и религиозной литературы. 5.5. Приход имеет право владеть на правах собственника и пользоваться движимым и недвижимым имуществом, но распоряжается им только с разрешения Предстоятеля ЭПЦ МП по согласованию с Синодом ЭПЦ МП. Правом распоряжения финансовыми средствами прихода обладает приходской совет. 5.6. ЭПЦ МП и ее приходы вправе принимать безвозмездные услуги физических лиц, а также пожертвования. 5.7. Собственностью ЭПЦ МП и ее приходов могут быть: здания, сооружения, земля, предметы культа, объекты социального, благотворительного и хозяйственного назначения, иное имущество, приобретенное/приобретаемое ЭПЦ МП или приходами за счет собственных средств или на пожертвования юридических и физических лиц, а также то имущество, которым они пользуются и приобретенное/приобретаемое ими на законных основаниях. 5.8. ЭПЦ МП и ее приходы имеют право открывать расчетные и валютные счета в банках Эстонской Республики и в зарубежных банках. 6. Заключительные положения 6.1. Ликвидация ЭПЦ МП как юридического лица происходит по решению Собора ЭПЦ МП, которое подлежит утверждению Святейшим Патриархом Московским и всея Руси. 6.2. Члены Ликвидационной комиссии избираются Синодом ЭПЦ МП. Корнилий, митрополит Таллиннский и всея Эстонии, председатель Синода ЭПЦ МП, священник Тоомас Хирвоя, секретарь Синода ЭПЦ МП. 239 Официальный сайт Эстонской Православной Церкви: http://www.orthodox.ee/index.php?d=odoc/statut. 2 Так в тексте. При перечислении участников совещания священник Вяльбе назван Георгием, в данном случае – Юрием. 1 Перевод с эстонского языка, оригинальный текст опубликован факсимильно в кн.: The Autonomous Orthodox Church of Estonia/L’Église autonome orthodoxe d’Estonie (Approche historique et nomocanonique). Editors: Archim. Gngorios D. Papathomas, R. P. Matthias H. Palli. Athènes, 2002. P. 82–91. Читать далее Источник: Православие в Эстонии : исследования и документы : в 2 т./[редакторы : прот. Н. Балашов, С.Л. Кравец]. - Москва : Церковно-науч. центр " Православная энцикл. " , 2010./Т. 2: Документы. - 655 с. |
| Во Владивостоке нужно было передать деньги одному человеку, но там, где он мог бы быть, я его не нашёл. И в другом месте его нет, но уже на станции, когда нужно было уезжать, вдруг вижу – он. Как мы встретились, до сих пор не понимаю. И всё по жизни так складывалось. Когда вера едва теплится, чудеса очень важны: ты понимаешь, что Он тебя ведёт, помогает. – Работа была неплохая, но всё чего-то не хватало, хотелось чего-то для души. Ещё до того, как потерял руку, вёл секцию спортивной гимнастики для детей, около пятидесяти ребятишек туда ходило. Потом стало не до гимнастики, но преподавать всё равно хотелось – на этот раз историю, которой увлекался всю жизнь. Пришёл в школу, предложил свои услуги, объяснив, что могу на два часа в неделю уходить с завода – мне они положены для реабилитации. «А вы кто по образованию?» – спрашивают. «Инженер-механик». – «О, механик, значит, физику можете преподавать». А я не очень-то любил электротехнику. Даю понять, что хочу стать историком, а мне прозрачно намекают, что их и без меня достаточно, а вот технарей не хватает. «Может, хотя бы астрономию возьмёшь?» – уточняют. «Хорошо, – говорю, – давайте астрономию». С этого и началось моё учительство. Возвращение на родину – Во время командировок, когда искал по всей стране запчасти, смог однажды попасть на родину, в Кирс. И вдруг такая тоска меня одолела, понял, что не хочу уезжать. Но обменять квартиру удалось лишь на Асбест, город на Урале недалеко от Екатеринбурга. Всё-таки поближе. Пришлось пойти учителем физики. Коллектив был очень хороший, но мечта вернуться на Вятку не оставляла. Добрался до неё лишь в 97м. Сначала жил в деревне, в семидесяти километрах от Кирова, потом смог переехать в город. На одном из семинаров познакомился с православным христианином Юрием Валентиновичем Слобожаниновым, директором школы на Спичке – это район вокруг спичечной фабрики. Район деревянный, считается неблагополучным, потому что, когда людей свозят из разных мест, они чужие друг другу, нет общины, как в деревне. Учителя туда не стремились, но мне нравилось. Преподавал географию и физику. |
| Вы и с Жуковым встречались. Ю.Б.: С Жуковым я встречался несколько раз — и у него на даче, и на квартире у режиссера Юрия Озерова, когда работали над сценарием «Освобождения». О многом его расспрашивал, а он многое прояснил в нашей военной стратегии. Он не упрекнул нас в неточности. А писали на войне? Ю.Б.: Нет, на войне не мог ничего записывать. Был привязан к пушке. Потом всё доставалось из памяти. Валентина Никитична, это правда, что вы познакомились с Юрием Васильевичем, когда он еще не был писателем? В.Б.: Я училась с его сестрой в школе. И жили мы рядышком. Моя Озерковская набережная и его Новокузнецкая улица. Встречались на перекрестке и много гуляли. И уже больше шестидесяти семи лет вместе. Юрий Васильевич поступил в Литературный институт в 1946-м. Первый рассказ был опубликован в 1949-м — «Поздним вечером». Помню этот прекрасный рассказ. Коля ждёт маму-врача в доме, одолеваемом метелью, а в руке сжимает перочинный ножик, подаренный ему отцом, погибшим на фронте. Ю.Б.: Когда я поступал в Литинститут, принёс стихотворения и два рассказа по четыре страницы. Вернувшись с войны, я писал о войне. Прихожу, сидит секретарь, довольно симпатичная молодая женщина. «Покажите, что вы пишете: стихи, прозу?» — «То и другое». Почитала: «Угу, так, так, угу… По отчеству Васильевич? Юрий Васильевич, стихи неудачные. Вон там мусорное ведро, стопочку порвите и выбросьте. А это рассказы?» Прочитала. «Можете идти. Вам позвонят». Позвонила через два дня: «Поздравляю. Я передала ваши рассказы Паустовскому, и тот сказал: принимать без экзаменов». Курс был почти весь из фронтовиков. Константин Георгиевич Паустовский меня заметил, умилился моим рассказами. Например, он очень оценил мой уже упомянутый рассказ «Поздним вечером» – да, да, о том, как ребёнок ждет мать. Он же первым хорошо отозвался о моём романе «Тишина». Он говорил: «Юра, работать! Забудьте про все увеселения этой изменчивой жизни. Работайте, ищете образ, метафору, слово». Он был деликатным и доброжелательным, лиричным, много говорил о словах, об их тонкости, точности, свежести. Много рассказывал о других писателях, изображая их интонацию, передавая их излюбленные словечки. Я у него бывал дома, мы подолгу говорили о литературе, жил он скромно. |
| XXXIII. Марина Мнишек Согласно уговору, заключённому с Юрием Мешком, самозванец после своей коронации должен был отправить посольство в Краков, и там положено было заочно совершить бракосочетание Марины. Лжедимитрий не помедлил снарядить посольство и приложил старание обставить его всевозможной роскошью, которая свидетельствовала о богатстве московского лже-царя. Во главе посольства отправлен был великий секретарь и казначей Афанасий Власьев, который на ряду с Басмановым и Мобгальским был из русских людей наиболее приближённым к нему советником и „тайноглагольником“ Власьев прибыл в Краков, окружённый блестящей, многочисленной свитой, состоявшей из трёхсот человек конных дворян. За ним следовал огромный обоз со скарбом и дорогими подарками. В день приезда, 11-го ноября 1605 года, Власьев подвёл Мнишку от имени Лжедимитрия вороную в яблоках лошадь с сбруей, сверкавшей золотом и драгоценными камнями, драгоценное оружие, художественные произведения, дорогие материи, восточные ковры, живого соболя, трёх кречетов с золотыми звоночками и колпачками, унизанными жемчугом. Осмотр подарков вызвал неподдельный восторг самых взыскательных зрителей. Как только приехало посольство, в его честь начался ряд празднеств. 14-го ноября посол представлялся королю, 15-го Мнишек давал послу роскошный обед, 18-го происходила аудиенция в Вавельском замке в присутствии сенаторов. Здесь он объявил троякое поручение, возложенное на него Лжедимитрием: ему велено было довести до сведения короля о короновании Лжедимитрия патриархом Игнатием, подтвердить дружбу с Польшей, поднять вопрос о Турции и о союзе против неё и, наконец, испросить соизволение короля на брак Марины и пригласить Сигизмунда к царю на свадьбу. Ответ Сигизмунда был полон любезности и достоинства. На другой день в Краков прибыла невеста вместе с своей матерью. 22-го ноября совершено было самое бракосочетание, на котором присутствовало самое высокое и самое избранное общество Кракова: король, королевна шведская Анна, королевич Владислав, нунций Рангони, представители Венеции и Флоренции, сенаторы, придворные сановники, родственники и друзья Мнишков. В одной из зал дворцов Фирлея и Монтелюпа, ради этого случая соединённых внутренним сообщением, стоявших на аристократическом квартале Кракова, был воздвигнут алтарь. Перед ним москвичи разостлали шёлковый подножник для невесты, а вокруг него стало духовенство с кардиналом Мацеевским во главе. Марина взошла в сопровождении двух сенаторов. Она сияла красотой и счастьем. На ней было белое парчовое платье, усеянное сапфирами и жемчугом, на плечах было накинуто прозрачное покрывало, на голове сверкала алмазная корона, волосы ниспадали на спину двумя роскошными косами, перевитыми драгоценными камнями. Церемония началась речами. Кардинал в своей речи подыскал остроумное сравнение: Лжедимитрий, подобно Аврааму, послал за Ревеккой своего преданного слугу Афанасия Власьева. Власьев заменял жениха. Вот церемониал или описание венчания и всех свадебных торжеств: |
| Если честно, то это главная цель всех моих поездок сюда. Косовское Поморавье, с. Пасьяне. Так вот, в этот раз мы хотели приехать в Косово с журналистами Родионом Денисовым из Эстонии и Юрием Алексеевым из Латвии. Родион, подтверждая правило, ехал сюда уже в четвертый раз, а Юрий еще ни разу не был. Обладатели паспортов Европейского Союза, ребята снисходительно шутили на встрече в Скопье, мол, да, не везет тебе с русским паспортом. Потом предложили: а давай мы тебя, что называется, «прикроем»: возьмем в машину, помашем на контроле своими паспортами, и всё будет хорошо — ведь большинство стран ЕС признает «независимое Косово», значит, и контроля особого не будет. Собрав остатки интеллекта и помня о качающихся перед глазами наручниках, с грустью отказался от такой авантюры. Заодно напомнил коллегам: «Ребята, у вас паспорта ЕС, но фамилии в них, уж извините, внимание привлекают: русские вы какие-то оба». — «Да перестань ты, чего там!» — «Э, нет. Простите, как ни тяжело, ни горько, рисковать не буду». На том и расстались: мы поехали по монастырям остальной Сербии, а коллеги целую неделю колесили по Косово и Метохии. Везет! «Как я учил олбанский» Юрий Алексеев. Та самая фотография Я сказал, что мой вариант косоварского гостеприимства был самым легким, упомянул и слова мудрой жены о том, что Бог нас, возможно, отвел от чего-то плохого. Даю слово своим коллегам, которые в своих репортажах подтверждают это. Итак, Юрий Георгиевич Алексеев: «Случилось так, что занесло меня по журналистским делам в построенную на натовских бомбардировках «частично признанную» Республику Косово. И там меня повязали по всем законам детективного жанра… Ровно неделю путешествовали мы с журналистом из Эстонии Родионом Денисовым по этой свежесотворенной независимой стране. Собирали материал на тему «как живут косовские сербы после войны». Встречались с активистами сербских общин, с православными священниками, с монахами сербских монастырей. Набрали материала — вагон. Последний день, раннее утро, я беру интервью у прекрасного человека Драгана Николича, председателя сербского муниципалитета провинции Косовское Поморавье. |
| Вячеслав Иванов ласково приветствует меня высоким певучим голосом, легко и просто говорит что–то весьма лестное и смущающее меня, и, глубоко заглядывая в глаза клюющим, острым зрачком, усаживает в кресло у своего письменного стола. Без труда завязывается одна из тех пленительно–витиеватых бесед о древней Элладе, о Ницше и Дионисе, о новом христианстве, о теургическом искусстве, преображающем мир «выкликанием» и высветлением таящегося в нем Божьего замысла, о символе и аллегории, о манере и стиле, на которые старший мэтр символизма такой несравненный мастер. Вспоминая на путях своих пиршественных раздумий то Платона и Эсхила, то Данте и Шекспира, то Гёте и Новалиса, Вячеслав Иванов вполне естественно, как бы по закону учтивой любезности, приветствует своих «вечных спутников» особыми архаизирующими интонациями, то эллинизирующими, то германизирующими жестами языка, тяготеющего в своей русской сущности к древнеславянской тяжеловесности. Приехав в Петербург дня на два, я прогостил в доме Вячеслава Иванова целую неделю. До чего широко, радушно, праздно и одновременно полно жили мы в старой России! За это время я познакомился в знаменитой башне с целым рядом значительных людей — с Юрием Верховским, с поэтом–помещиком Бородоевским, с безобидным глашатаем мистического анархизма Георгием Чулковым, идеологии которого Вячеслав Иванов покровительствовал по мало понятной мне причине, с единственным по совершенству своего поэтического дара и по неестественности своей наружности — Кузьминым: небольшая изящная фигура тореадора или балетмейстера; узкая голова со старомодными зачесами на висках в стиле александровской эпохи; лиловато–розовые, тяжелые, словно фарфоровые веки и в них громадные, печально–светящиеся глаза: «Два солнца, два жерла, нет, два алмаза». На одном из вечеров был в гостях начинавший входить в большую моду Алексей Николаевич Толстой с его тогдашней женой Софьей Исаковной. Первою в столовую, где уже сидело много гостей, вошла графиня — красивая черноволосая женщина, причесанная в стиле Клео–де–Мерод, в строгом, черном платье, перехваченном по бедрам расписанным красными розами шарфом. За графиней появился граф — плотный, крутоплечий, породистый, выхоленный и расчесанный, как премированный экземпляр животноводческой выставки. В спадающей на уши парикообразной прическе, в модном в те годы цветном жилете и в каких–то особенного фасона больших воротничках — сознательное сочетание старинного портрета и модного дендизма. |
| В час пополудни прибыл пристав с придворной каретой, и послы отправились к приготовленному для них месту, впереди кареты шли слуги, а по бокам ехали чиновники посольства. Народу было такое стечение, что не только на площади и в окошках, но даже на крышах домов и церквей не было праздного места. На одной крыше сидел на ковре персидский посол со всей свитой. Прежде всего, выехал отряд всадников, по середине которого постельничий Иван Демидович (Голохвастов) сам вел двух любимых царских коней, покрытых тонким красным сукном; за ними потянулся обоз повозок, числом больше тридцати, одна за другою; далее отряд царской стражи, впереди которого шли двести пятьдесят скороходов, без музыки и без барабанного боя, неся в руках поднятые вверх бичи, ярко блестевшие золотом. Начальник отряда, чашник и голова, Георгий Петрович Лутохин отличался сколько блеском наряда, столько же и своею важностью. Под ним был лихой конь в дорогом уборе, беспрестанно грызший серебряные удила. По такому началу мы ожидали увидеть что-нибудь необыкновенное и не обманулись. Следующий поезд привел нас в изумление. Впереди ехал конюший Тарас Растопчин, за ним вели 6 превосходных коней, на которых вся сбруя и попоны горели золотом и серебром; 12 лошадей из-под царской кареты, покрытых красным штофом, вели каждую по два конюха под уздцы одну за другою. Наконец, ехала второстепенная карета его величества, ослеплявшая блеском золота и хрусталя. Новым поездом управлял (ясельничий) Петр Яковлевич Вышеславский; позади его несли скамейку, обтянутую красным сукном, которую дают под ноги царю, когда он садится на лошадь; потом ехали восемь главных всадников, которые при этом служат его величеству, в одежде, гораздо пышнейшей прежних, и с серебряными и позолоченными кольцами на передней части сапог; посереди их несли персидские ковры для лошадей, удивительно вытканные серебром и золотом, каждый по два человека. Потом ехали стрелки со стрелами в руках и два оруженосца с мечами его царского величества и наследника престола; далее два молодых боярина; за ними по обоим бокам улицы по 200 стрельцов очищали дорогу с посеребренными и золочеными хлыстами одинакового размера; наконец, в карете ехал царь с наследником и главным воеводою Долгоруким (Юрием Алексеевичем); по бокам длинные ряды копейщиков и секироносцев, и у самой кареты множество бояр, стольников и чашников в золоте, серебре и жемчуге. Поезд заключался тремя каретами и толпою слуг. |
|
|
